Несмотря на то, что о Канте на русском языке написано довольно много, краткое и ясное, подходящее для широкого читателя изложение его моральной философии до сих пор отсутствовало. Философ Анна Винкельман перевела с немецкого главу из книги Йорга Петерса и Бернда Рольфа «Кант и Ко в интервью». Сложные идеи европейских философов в ней излагаются в диалогах, основанных на их трудах. Иногда это пересказ чьего-то сновидения, иногда — телефонного разговора. В случае с Кантом — перед читателем расшифрованная диктофонная запись беседы философа об этике с современными школьниками.
Категорический императив
Никлаус позвонил в дверной звонок своей подруги Клаудии.
— Представляешь, что сегодня со мной было в школе! Ты ни за что не поверишь!
— Да зайди сначала и присядь. Что такое?
— Учитель философии объявил, что будет нечто особенное. Но что же он может сделать такого особенного, подумали мы все. И, представь, спустя три часа он привёл в класс какого-то маленького, старомодно одетого господина.
— Разрешите представиться, меня зовут Иммануил Кант, — сообщил господин, — Ваш учитель донёс до моего сведения, что у вас возникли сложности с пониманием категорического императива. Тогда я решил, что лучше всего будет, если я являюсь лично и отвечу на все вопросы, чтобы разрешить возникшие трудности.
Клаудия озадачено посмотрела на Никлауса.
— Этого попросту не может быть. Иммануил Кант мертв уже больше двухсот лет.
— Да я и сам бы не поверил, ответил Никлаус, но я не растерялся и записал все на диктофон. Вот, пожалуйста, тут доказательство!
Он протянул ей наушники. Она услышала голос Анники.
Анника. Ну, для меня проблема и состоит в этом странном понятии — категорический императив.
Кант. Я буду исходить из того, что большинство из вас уже так или иначе знакомы с понятием «категорический императив». Ещё из урока грамматики вы могли вполне усвоить, что императивом является предложение, которое содержит некоторое требование (Forderung).
Анника. Да, но что значит «категорический»?
Кант. Я провожу различие между гипотетическим и категорическим императивом.
Под гипотетическим императивом я понимаю некоторое требование, которое подлежит исполнению только при определённых условиях: если ты хочешь стать хорошим гитаристом, ты должен ежедневно упражняться. Такой императив не обязательно подлежит исполнению для всех людей, а только при условии, что кто-то хочет стать хорошим гитаристом. Категорический императив, напротив, никак не связан с условиями, он подлежит исполнению безусловно, необходимым образом и для всех людей. Он формулирует моральный закон, которому должно следовать без всякого исключения. Этот закон гласит: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».
Матис. А что значит максима?
Кант. Это от латинского понятия — maxima propositio, что означает «высший принцип». Под максимой я понимаю субъективный принцип поступка (Handlung). Это такое правило, согласно которому некто поступает или намеревается поступить определённым образом. Допустим, кто-то может сделать своей максимой «максиму выгоды». Такая максима, правда, будет иметь силу только для того, кто её выбрал как свою; у других людей могут быть другие максимы.
Поэтому максимы отличаются от принципов, которые являются законом для всех людей. Таким универсальным принципом является категорический императив.
Инга. Мне ещё не до конца понятно, что именно я должна сделать, чтобы поступить согласно категорическому императиву.
Кант. Для начала Вам самим нужно определиться с максимой, согласно которой Вы пожелаете действовать в конкретной ситуации. Затем нужно провести мысленный эксперимент, в ходе которого Вы эту максиму попробуете помыслить всеобщей, то есть так, что её можно сформулировать как всеобщий закон. Наконец, нужно проверить, можете ли Вы хотеть, чтобы эта максима стала всеобщим законом. Если Вы можете это хотеть (чтобы Ваша максима стала всеобщим законом), тогда поступок будет моральным, в любом же другом случае — нет.
Инга. Хм, это очень сильно отличается от того, что мы узнали из сочинений других философов. Аристотель, например, исходил в своей Этике из того, что каждый человек стремится к счастью.
Кант. Да, но такой эвдемонистический подход кажется мне неудачным. Действительно, все люди стремятся к счастью; но ведь если спросить людей, в чем именно состоит счастье, мы получим очень разные ответы. Один видит счастье в богатстве, другой в саморазвитии, третий — в добродетельной жизни. Из этого нельзя вывести всеобщего обязательного закона. Такая всеобще обязательная этика может быть основана только на разуме (Vernunft), на понятиях, которые a priori(независимо от опыта) содержатся в разуме каждого человека.
Максимилиан. Как Вы пришли к этому? Не могли бы Вы нам объяснить, почему категорический императив должен звучать так и никак иначе?
Кант. Это долгая история. Впрочем, если вам это правда интересно, я хочу попробовать это объяснить. Итак, в поисках обязательного морального закона для всех людей можно исходить только из доброй воли, так как нет ничего в мире кроме доброй воли, что без ограничения (uneingeschränkt gut) добро. Все прочее, что человек считает добрым, при внимательной проверке окажется лишь относительным. Например — рассудок. Рассудок считается чем-то добрым (gut), но он не добр сам по себе. Если подумать, это станет ясно — ведь и убийца нуждается в остром как бритва уме, чтобы спланировать идеальное преступление. Точно так же дело обстоит и с мужеством, решительностью, настойчивостью: они хороши как добродетели инспектора полиции, но губительны, если ими обладает жестокосердный грабитель банков. Для таких и других (мы могли бы привести ещё много примеров) верно следующее: они хороши не сами по себе (an sich), но при условии доброй воли, т. е. только тогда, когда ими распоряжается добрая воля. Например, обладая силой, человек доброй воли может делать много добра, злодей же имея силу может причинить много несчастий. Так что всё зависит от воли. Только добрая воля добра сама по себе.
Максимилиан. Но разве это не то же самое, как если бы я, например, сказал: белая стена — белая. Это вроде бы называют тавтологией.
Кант. Должен признаться, я, впрочем, всё же разработал некоторый метод, вооружившись которым можно двинуться дальше. Возникает, как Вы верно заметили, вопрос — почему же воля добрая? Сперва я хочу прояснить, из-за чего воля не добрая: она не добрая из-за того, чему она служит причиной — из-за ее последствий. Давайте представим кого-нибудь, кто хочет сделать другому что-то доброе. Для этого он действительно прикладывает усилия, пускает в ход все возможные средства, но дело не ладится. Однако в моральном отношении никто не смог бы вменить ему в вину неудачу. Можно было бы обвинить его в неуклюжести, но не в неморальном поведении — ведь он действовал по доброй воле. Получается, что реальные последствия не играют роли при моральной оценке воли.
Максимилиан. А каким же тогда образом следует оценивать волю?
Кант. Это я намереваюсь пояснить вам в связи с понятием долга (Pflicht).
Я различаю: поступки противные долгу, сообразные долгу, из [чувства] долга (aus Pflicht). При этом поступки противные долгу меня не интересуют, так как мы говорим о морали.
В этом различении для меня важно, что сообразный долгу поступок — мы могли бы даже сказать сообразующийся с долгом — не то же самое что моральный поступок, т. е. поступок из чувства долга.
Анника. А Вы не могли бы привести какой-нибудь пример?
Кант. Допустим, хозяин магазина определяет цены на свои товары и решается быть честным. Он не хочет, как говорится, «облапошить» («übers Ohr hauen») своих клиентов, даже если они неопытные покупатели или дети. Подобный образ действий сообразен долгу; со стороны, как кажется, он согласуется с [понятием] о долге. Однако из этого еще совсем не следует, что поступок совершается из внутреннего согласия с долгом. Может, предположим, случиться так, что хозяин магазина не обманывает своих клиентов потому, что они ему нравится, из чувства симпатии, т. е. хозяин магазина действует из склонности [aus Neigung]. Можно допустить и то, что хозяин магазина честен со своими покупателями для того, чтобы они от него не разбежались и его дело могло развиваться дальше. Тогда он действует из эгоистического мотива. В подобных случаях поступки лишь сообразуются с долгом, а не совершаются из чувства долга.
Матис. Правильно ли я Вас понимаю — поступок считается моральным только тогда, когда он совершен безо всякой склонности?
Кант. Это одно из распространённых неправильных толкований моей этики. Его, например, описал поэт Фридрих Шиллер: «Служу друзьям я пусть и охотно, но всё ж, увы, по склонности. Вот и гложет меня мысль, что я недобродетелен». Смысл в том, что я спрашивал себя, как мне узнать, что определяет моральную ценность поступка. Если в процессе совершения поступка вступили в игру и долг и склонность то я не могу узнать, что в конце концов определило моральную ценность. Чтобы продвинуться в решении этого вопроса, я вообразил случай, при котором долг противопоставляет склонности, а именно: человек устал от жизни и потому склоняется к тому, чтобы покончить с ней. Однако он не делает этого, так как чувство долга говорит ему сохранить свою жизнь. Тут уже можно ясно увидеть — это действие из чувства долга. Это определяет моральную ценность поступка.
Максимилиан. Это я понимаю. Но этим ещё не объясняется, посредством чего воля является доброй.
Кант. Отнюдь — мы теперь продвинулись на шаг в этом вопросе. А именно — теперь мы можем сказать: Воля добра, если кто-то решается на определённый поступок из внутреннего, а не только внешнего согласия с долгом.
Максимилиан. Но тогда тут же встает вопрос, в чем состоит долг.
Кант. Верно. Долг состоит в уважении к закону (Gesetz).
Даниела. К какому закону? Что тут понимается под законом?
Кант. Под законом я тут имею в виду моральный закон. В чем он состоит, скоро станет ясно. [Понятие] закона всем вам известно из области природы или государства. В каждом виде закона можно различить содержание и форму. Рассмотрим закон природы, например, закон гравитации. У него эмпирическое содержание, такое, что я могу познать его чувствами, а именно: сила притяжения, возникающая между любыми телами, которые обладают массой. Форма каждого закона — законосообразность; под этим я имею в виду, что содержание закона устанавливается как нечто обладающее всеобщей значимостью. В нашем примере форма закона состоит в том, что сила притяжения возникает между всеми телами, которые имеют массу.
Сара. Хорошо, но какое отношение это имеет к этике?
Кант. Когда мы спрашиваем в чем состоит закон, которому мы должны следовать, чтобы наша воля была доброй, мы должны придерживаться этого различия между содержанием и формой. Чтобы определить содержание морального закона, нам придется обратиться к чему-то из области опыта, к эмпирическому, которое всеми людьми считается добрым. А мы ведь с самого начала определились, что никакое так называемое «хорошее» не хорошо само по себе (an sich), а может быть названо таковым только если подчинено доброй воле. Таким образом решительно невозможно установить эмпирическое содержание для морального закона. В таком случае остается только определить моральный закон по его форме. Это значит, что мы должны исходить из существующих определяющих оснований поступков (максим), и проверять, могут ли они принимать форму законосообразности.
Максимилиан. Теперь для меня это несколько прояснилось. Мы вот так вот подходим к формулировке категорического императива: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом!»
Кант. Да, всё так. Так получается категорический императив.
Сара. Если я правильно понимаю, категорический императив — это что-то вроде золотого правила нравственности. Я должна подумать [про свой будущий поступок]: что было бы, если бы все поступали согласно такому моему намерению. И если я не могу взять на себя ответственность за последствия такого поступка, то не стоит его совершать.
Кант. Нет, Вы меня совершенно не поняли. Именно этого я и не имел в виду. Я же уже пояснил, что в моей этической концепции речь не идет о том, чтобы оценить последствия поступка. Моральна ли максима, зависит не от того, желанны ли последствия поступка для того, кто его совершает и всех людей, но от того, могу ли я как разумное существо пожелать её; т. е. могу ли я возвести максиму в ранг всеобщего закона без того чтобы при этом возникло противоречие.
Сара. А вот что именно значит выражение «можешь пожелать» в Вашем категорическом императиве? Как Вы это понимаете — когда я могу что-то желать, а когда нет?
Кант. Критерий для того, чтобы я мог или не мог чего-то желать — это разум (Vernunft).
Я стремлюсь к тому, как я уже сказал, чтобы этика основывалась на чистом разуме. То, что противоречит самому себе не может быть разумным.
Поэтому нам следует подумать над тем, можно ли возвести максиму в ранг всеобщего закона без противоречия или же оно в таком случае возникает.
Сара. Не могли бы Вы привести пример?
Кант. Конечно. Допустим, что кто-то, кто испытывает большие финансовые трудности размышляет таким образом: «Нужно бы занять у кого-нибудь денег. Но столь существенную сумму я никогда не смогу вернуть. Но мне никто никогда не даст в долг, если я не пообещаю вернуть долг к определённому времени. Получается, что если я возьму в долг, то дам ложное обещание». И тут, услышав голос совести, он спрашивает себя, является ли его действие моральным. Максима его поступка в данном случае выглядела бы следующим образом: «Всегда, когда я нуждаюсь в деньгах, я буду брать деньги в долг вопреки данному обещанию вернуть долг в срок, ведь я точно знаю, что никогда не выплачу их обратно». Итак, превращаем максиму в универсальный закон — «всегда когда люди испытывают финансовую нужду, им следует брать в долг несмотря на заведомо ложное обещание вернуть его».
Сара. И где же тут противоречие?
Кант. Это легко увидеть, если подумать над тем, что обещание — это самообязательство (Selbstverpflichtung). Я обещаю самому себе сделать в отношении другого нечто, что я обещал. Ложное обещание означает, что это обязательство не хотят на себя принять. Таким образом всеобщий закон, с одной стороны, содержит в себе самообязательство (а именно — выплатить деньги обратно), а с другой стороны, — одновременно и снятие (Aufhebung) этого самообязательства. Такого закона я не могу желать, поскольку он содержит в себе противоречие. Вы видите, что-то требование категорического императива возводить в ранг всеобщего — своего рода мысленные эксперимент, служащий для того, чтобы отслеживать противоречия в своем образе мыслей.
Андреас. Если я правильно понимаю, категорический императив не задаёт какого-либо определённого содержания моему поступку.
Кант. Всё так, речь идёт, скорее, о некоторой формуле, с помощью которой каждый сможет проверить, соответствует ли максима, сообразно с которой он хочет действовать в конкретной ситуации, требованию морали (Anspruch der Moralität). Если угодно, можно было бы даже назвать такую этику формальной этикой.
Андреас. А другие называют Вашу этику этикой долга.
Кант. Да, это связанные вещи — я уже говорил, что оцениваю поступки не по их последствиям, а исхожу из того, что обязательства (Verpflichtungen) существуют независимо от последствий. Кстати говоря, тут есть ещё одно важное отличие от Аристотеля, которого Вы уже упоминали. Он исходил из того, к чему человек стремится, а именно — к добру, наконец, к блаженству (Glückseligkeit). Моя этика подразумевает, что разум говорит мне, что я должен делать.
Андреас. Но не содержится ли в такой этике нечто весьма опасное? Мы как раз недавно на уроке истории говорили про Адольфа Эйхмана, который отвечал за перевозку евреев к концентрационный лагерь. Суд над ним состоялся в Израиле в 1962 году. Во время судебного процесса он оправдывался, утверждая, что всего лишь исполнял свой долг.
Кант. Эйхман понимал под долгом совсем не то, что под долгом понимаю я. Эйхман считал себя обязанным выполнять указания своего начальства, т. е. Адольфа Гитлера; тем самым он стал сопричастным Холокосту. Когда я говорю о долге, то имею в виду обязательства, которые следуют из уважения к моральному закону. Было бы абсурдным утверждать, что долг убивать евреев можно вывести из категорического императива.
Шейла. Как-то в философской дискуссии я слышала совершенно иную формулировку категорического императива, примерно такую: «Не следует обращаться с другим человеком как со средством». Получается, что есть два категорических императива?
Кант. Точная формулировка звучит так: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству — и в своём лице, и в лице всякого — другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству».
Нет, это не другой категорический императив, а лишь иная формулировка того же самого принципа.
Я спросил себя, может ли быть воле задана такая цель, которая имела бы силу без ограничений. Это должна была бы быть такая цель, которая не служила бы никакой другой более высокой цели, а была бы целью для самой себя — эта цель — человек, который устанавливает цель. Кстати говоря, я использовал и другие формулировки, чтобы прояснить категорической императив, но все эти формулировки, как мне кажется, сейчас не стоит тут обсуждать. Формулировка же, в которой подчёркивается, что человек — это цель, (Menschheits-Zweck-Formel) показала себя наиболее полезной, поскольку в ней идет речь о достоинстве человека.
ШЕейла. Почему? Что вы понимаете под достоинством человека?
Кант. Некоторая вещь может быть использована в качестве средства для произвольных целей. Люди, однако, — не вещи, а личности (Personen). Конечно, я могу использовать для моей цели и человека. Так, например, продавец продаёт мне продукты. Но ведь продавец тут не исчерпывается тем, что он для меня и для других есть цель; он одновременно и тот, кто преследует свои собственные цели, например, он хочет заработать на своих клиентах. Особенная ценность и достоинство человека состоит в том, чтобы быть способным самому полагать цели, в самоопределении или в автономии.
Мы действуем морально тогда, когда уважаем это достоинство человека; и напротив — не морально, если используем другого человека исключительно как средство для своей собственной цели.
Возьмем, например, какой-нибудь случай незаконного лишения свободы или кражи; я, совершая что-либо из этого, использовал бы человека (die Person) или благо другого исключительно для того, чтобы сыскать себе выгоду.
Я думаю, что эта формулировка, в которой подчёркивается, что человек — это цель (Menschheits-Zweck-Formel) особенно помогла бы нам сориентироваться в вопросах прикладной этики, например, если речь идёт о вопросах эвтаназии, генотерапии, исследованиях стволовых клеток и так далее.
Кевин. Когда Вы обращаетесь к науке, я сразу начинаю думать о проблеме свободы воли. Ученые ведь исходят из того, что для всего происходящего есть своя причина. Если это так, то все наши действия были бы детерминированы, а наша воля была бы несвободна. И тогда любое рассуждение о том, морален ли наш поступок или нет, оказалось бы бессмысленным.
Кант. У меня на это другое мнение. Существует разница между человеком как природным и разумным существом. Я согласен с тем мнением, о котором Вы говорите — человек как природное существо определяется причинами. Но как разумное существо он свободен. Но даже в Вашем изложении, разум не зависит от природной каузальности, а воля свободна [в том чтобы] ориентироваться на принципы разума.
Кевин. Но и это ведь тоже своего рода вид детерминации, но только детерминация разумом. Тогда опять-таки воля не свободна!
Кант. Это зависит от того, что Вы понимаете под свободой. Моральная свобода для меня не есть полная независимость от детерминации.
Речь о том, посредством чего воля определяется. Если ее определяют склонности и интересы, лежащие в природе человека, то тогда она несвободна. Если же она определяется разумом, выраженном в категорическом императиве, тогда она свободна.
Свобода есть не что иное, как самоуправление (Selbstgesetzgebung), свобода — это автономия.
Переводчик выражает благодарность Марии Федоровой за помощь с редакторской работой и вдохновение.
Перевод публикуется с разрешения издательства Reclam и выполнен по изданию: Jörg Peters, Bernd Rolf. Kant & Co. im Interview. Fiktive Gespräche mit Philosophen über ihre Theorien. Reclam. 2010.
Иллюстрация: Антон Жаголкин
