«Мы пытаемся прорвать информационную блокаду»: как активистки и художники требуют мира и что способно остановить бойню

Российские власти тотально подавляют прямые антивоенные протесты — силовики задерживают активистов даже за пустые транспаранты, а под законы о «фейках» можно попасть даже за пост в сети. Поэтому граждане ищут альтернативные возможности выразить несогласие — рисуют пацифистские граффити, выходят на «тихие пикеты» с надписями против войны на одежде, организуют выставки антимилитаристского искусства, распространяют стикеры и плакаты, пишут лозунги за мир на денежных купюрах и возлагают цветы к памятникам Второй мировой, вспоминая о жертвах военных катастроф.

Как устроены низовые движения против войны, что можно делать, чтобы остановить насилие, и какой эффект на общество могут оказать протестные акции, самиздат узнал у социальных активисток и независимых художников, оказавшихся на острие протестного движения против войны. Герои из «Восьмой инициативной группы», «Феминистского Антивоенного Сопротивления» и команды уличных художников «ПСЛЧ» рассказывают, каким образом феминистки сплотились после начала «спецоперации» и создали мощное децентрализованное движение против насилия, почему ранее аполитичные граффитчики больше не могут молчать о войне, что скрывается за обвинением «где вы были восемь лет?» и чем можно помочь сопротивлению, даже не выходя из дома.

Россия была и великой, и жестокой, и часто несчастной, а сейчас она начала «военную спецоперацию»‌, и это не отыграть. Наша страна, защищая, денацифизируя, за русскую весну — вот это всё… ввела танки и ударила ракетами по соседней, чей народ президент так любит называть братским.

Одних россиян это не тронуло, другим вернуло гордость за отечество, а кого-то ужаснуло. Кто-то молчит. Кто-то требует справедливости — пока у них только Крым, «Лужники» и литера «Z». Третьи против: их за протест увольняют и задерживают, отчисляют из вузов, генпрокуратура грозит им обвинением в экстремизме. А депутаты предлагают посылать несогласных служить в Донбасс.

На фоне происходящего, протестовать против которого опасно, одним из способов выражать мнение стал «тихий пикет»‌. Для него не нужно стоять перед зданием Минобороны — активисты просто помещают надпись на одежду и отправляются на работу. Правда, уже и за такую угрозу государственности вроде лозунга на рюкзаке начали штрафовать. Художники и активистки рассказали, почему они не согласны с введением войск в Украину, в чём смысл протестных акций и как выражать свою позицию, если кажется, что всем вокруг всё равно.

«Акции важны всегда». Активистки о тихих пикетах, городских сумасшедших, причинах несогласия и единстве феминисток в мире

​Участница «Восьмой инициативной группы» о смысле антивоенных акций и общении с «патриотичными» оппонентами

Фем-активистки «Восьмой инициативной группы» из Санкт-Петербурга провели тихий пикет в День защитника отечества, когда Владимир Путин ещё лишь приказал обеспечить в ЛДНР «функции по поддержанию мира». Девушки ездили в метро с пацифистскими надписями на сумках. Представительница организации объяснила, что акцией они хотели выступить против агрессии — никто не думал, что она захлестнёт Украину уже следующим утром.

— Почему вы решили провести эту акцию?

Мы задумали тихие пикеты ближе к середине февраля, когда ситуация на границе накалялась, но, конечно, мы ничего такого [«спецоперации»] не предполагали. Хотели приурочить акцию к 23 февраля, потому что Дарья Серенко отбывала административный арест и праздник такой милитаристский… А мы хотели антивоенную акцию — показать государству, что не согласны с действиями, которые могли привести к какой-то взаимной агрессии на границе. Это оказалось внезапно очень хорошим способом антивоенных высказываний среди населения, который не так опасен, как точечные акции, и в то же время близок к народу и достаточно эффективен, потому что в транспорте многие видят эти надписи.

— Как люди реагировали на ваше появление?

Они смотрели, но ничего не говорили. Пару раз нам показалось, что на нас смотрят очень агрессивно настроенные люди такой характерной националистской внешности: бритоголовые, с какими-то нашивками. Мы быстро выходили из вагонов, потому что не хотели спровоцировать агрессию. Смысл конечно не в этом, а в том, чтобы заронить мысли в головы, даже если люди постесняются что-то спросить.

— Что вы думаете о самом конфликте?

Я не называю это конфликтом, я называю войной. Это одностороннее вторжение России в Украину, которому пытаются противостоять украинские военные, естественно. У нас есть очень много и знакомых, и даже активистов в Украине: в Одессе, в Киеве. Все они пишут об обстрелах, присылают видео, фото, пишут о том, как изменилась их жизнь, как они заклеили окна и прячутся около несущих стен. Как в магазинах исчезли продукты, как периодически у них объявляют тревоги. Бывает спокойно на улицах, бывают даже открыты кафе и магазины, но им очень страшно.

— Я имел в виду конфликт, тянущийся с 2014 года.

В 2014 году произошла аннексия территории Крымской, Донецкой и Луганской областей. Все оправдания нашего государства по поводу того, что там были какие-то националистические настроения против самих же украинцев, по-моему, — это просто бред, потому что это их территория, это их проблемы. У нас, допустим, путинский режим, и если завтра Финляндия начнёт вторжение в Карелию и скажет, что это освобождение республики, я думаю, не будет какого-то многозначного отношения [среди россиян].

— В сети часто критикуют несогласных со «спецоперацией» за бездействие последние восемь лет… Что скажете об этом?

Нам поступало в соцсетях очень много комментариев от украинцев и украинок — есть поддержка и благодарность, есть посыл «вы нам не друзья, вы нам враги, не нужно притворяться братьями». Есть критика, что это неэффективно, этого слишком мало. Есть люди, которые очень агрессивно настроены, но наша позиция в том, что это понятно. На войне очень сложно быть объективным — происходит это обобществление агрессора в единое целое. Мы не спорим, не особо расстраиваемся, не относим это к себе.

— Что вы скажете тем, кто поддерживает действия России?

Есть организации, которые высказывают такие мнения, — мы просто их осуждаем. Но не вступаем с ними в прямую полемику — мы с ними никак не связаны. Среди наших активисток, друзей и подруг вообще нет других мнений. У меня есть старые знакомые, которые считают, что мы там кого-то освобождаем, я просто говорю: «Я не могу с тобой общаться, извини». Потому что война — это такое время, когда всё очень чётко делится на две стороны. Слава богу, среди молодёжи это не распространённое мнение. Молодёжь привыкла не смотреть телевизор, она привыкла искать источники в интернете, в независимых СМИ.

— Есть ли смысл в акциях?

Акции важны всегда. Общество, которое не выражает никакого протеста, — это вообще не общество, строго говоря. 

Потому что быть согласным со всеми решениями страны невозможно, в любом нормальном государстве должны быть протестные движения по острым социальным вопросам. И в специфике путинского режима активизм — это как раз самая здоровая вещь, которая должна быть массовой. 

Вопрос крупного конфликта, в который вступила Россия, исключает возможность быть аполитичными: это уже не политика, это именно война.

— Как быть тем, кто хочет выразить свою позицию, но не видит смысла?

Всегда есть те, кто хочет высказаться, но думает, что это бесполезно. Я думаю, это скорее всего очень выгоревшие активисты, которые потеряли связь между действиями и видимым результатом. Слишком много вложили, слишком мало увидели в ответ. Сейчас у нас нет времени гладить свои активистские раны, у нас только одна задача, — есть только выбор между двумя сторонами. И если ты против »спецоперации», выбор ты уже сделал.

— Как быть, если кажется, что всем плевать на происходящее?

К сожалению, да, у нас очень коматозное общество. Причём это сформировалось очень давно, в результате политики целенаправленной — из-за тяжёлой пропаганды, которая лишает человека способности мыслить самостоятельно. В том числе государство пытается дискредитировать оппозицию. В результате мы получили общество, которое считает активистов полусумасшедшими. Это какая-то именно российская специфика: если ты стоишь с плакатом — ты городской сумасшедший. 

Дискредитация шла по многим фронтам. Навальный у нас оскорбитель ветеранов и мошенник, феминистки — сумасшедшие женщины, которые хотят убить всех мужчин. Ну это постоянно транслируется, причём не как мнение, а прямо как истина. В таких условиях люди считают: интересоваться политикой и в ней участвовать — это странно. Ну и приходится быть городскими сумасшедшими.

Сейчас участниц «Восьмой инициативной группы» задерживают, квартиры активистов обыскивают. Это происходит в рамках уголовного дела о ложном минировании‌— по нему обыски проводят и у представителей других организаций, и у журналистов, и у правозащитников.

Участница координационной группы «Феминистского Антивоенного Сопротивления» Элла Россман о роли женщин в протестах против войны

«Феминистское Антивоенное Сопротивление» возникло на второй день войны и стало мощнейшим децентрализованным антивоенным движением, в котором участвуют женщины по всему миру. Объединившиеся феминистские движения, согласные с манифестом организации, заново раскрутили формат «тихого пикета», запустили вирусные письма по российским соцсетям и провели мировую акцию памяти жертвам военных катастроф. ФАС не претендует на лидерство и лишь предлагает способы высказаться для тех, кто хочет это сделать. О том, как женщины стали видимой силой активизма, рассказала участница координационной группы сообщества Элла Россман.

— Как начало «спецоперации» повлияло на женское движение?

Мы долгое время делали проекты, которые пытались помочь уязвимым группам, а сейчас эти уязвимые группы… ждёт ужасная нищета — будет страшно вообще жить. Вся наша работа уничтожена «спецоперацией». По моим подсчётам, на её начало в России было более 45 феминистских организаций. Речь идёт не только о Москве, но и о Владивостоке, Хабаровске, Чите, Улан-Удэ, Мурманске… И есть, конечно, индивидуальные активистки, которые не формировали никаких групп, не заявляли о себе публично. В принципе женщины занимают сейчас в антивоенном движении важное место, даже если посмотреть на медийные протесты: Марина Овсянникова выбежала во время программы «Время», девушка вышла на одиночный пикет с плакатом «Шестая заповедь: не убей»… Много акций и заявлений, которые делают женщины. Я вижу, как феминистское движение за рубежом тоже очень сильно сплотилось.

— Можно подробнее?

Была большая акция 8 марта — в Международный женский день в этом году мы предложили желающим показать свою позицию и по-другому его отпраздновать. А именно выйти с цветами к памятникам Второй мировой войне, потому что они есть в каждом городе, наверное даже в каждой деревне, и вспомнить обо всех жертвах этого <конфликта> [украинского]. По моим подсчётам, минимум 112 городов России и мира поучаствовали в этой акции. Итальянские активистки даже переводят наши посты с русского языка на своём сайте. 

В Пизе и Милане были протесты, на русском языке скандировали кричалки… Вышли также швейцарки в Женеве, американки в Детройте, англичанки в Лидсе. Мы несём, в отличие от нашей, блин, страны, которая работает на изоляцию, русский язык по всему миру!

— И у вас есть рубрика «Голоса украинок»‌, расскажите о ней.

Мы пытаемся прорвать информационную блокаду и распространить информацию о том, что реально происходит. Например, как санкции подействуют на экономику и как скоро будут люди жить в России… Для нас очень важно, чтобы в нашем дискурсе звучали голоса украинок и украинцев. Поэтому мы публикуем их истории.

Организация не является структурой со списком участниц, она лишь позволяет скоординироваться и поддержать друг друга. Поэтому причастной к антивоенному фем-движению можно назвать каждую женщину, которая выступает публично или анонимно, говорит о происходящем с родными или незнакомыми. И каждую, кого ещё задержат за траур в одежде.

Ещё одной значимой протестной группой стали художники. Они поделились своим мнением о «спецоперации», роли творчества в антивоенном движении и пресловутом восьмилетнем молчании, в котором «патриоты» обвиняют несогласных с войной.

«Мне с этими людьми дальше жить, общаться, работать». Художники о том, как искусство может влиять на происходящее

​Участник группы художников «ПСЛЧ» о сильнейших антивоенных высказываниях и «восьми годах молчания»

Когда российские войска пересекли границу, в первый день напротив штаба Центрального военного округа в Екатеринбурге появился нарисованный кот Леопольд, известный призывом жить дружно. Член команды уличных художников «ПСЛЧ» Леонид Чёрный объяснил эту работу шоком и страхом.

— Ваш рисунок перед штабом посвящён именно «спецоперации»?

Кот Леопольд был сделан — это важно понимать — в самый первый день [введения российских войск в Украину]. Тогда было ещё не понятно, что происходит, какие у этого масштабы и последствия. Изначальный смысл рисунка в том, что вообще убивать не классно, мол, давайте мы это дело закончим — мы не хотим ни с кем воевать, никого убивать, не хотим крови. Посыл этого рисунка действительно про «нет войне» — про то, о чём невозможно молчать.

— Что вы почувствовали, когда узнали о начале боевых действий?

Мы были в шоке абсолютном, нам было страшно. Мы же рассчитывали, что у нас не будет ничего такого, что у нас точно XXI век, и в XX весь мир дружно понял, что стрелять в людей — это плохо. Не поняли только талибы (организация признана в РФ террористической и запрещена)! Было такое мировоззрение, что не понимают где-то в странах третьего мира, — у нас-то не так. Ну… вот у нас тоже не понимают, оказывается.

— Что скажете людям, которые равнодушны к военным действиям или поддерживают их?

Это их мнение и их выбор, потому что я всё ещё пытаюсь помнить: мне с этими людьми дальше жить, общаться, работать. И рассориться из-за того, что у них другое мнение, я себе не позволял до, не позволю и сейчас, и после <спецоперации>. Люди имеют право на другое мнение и видение. Люди имеют право не вдаваться в подробности по многим причинам — никто не обязан следить за всей обстановкой вокруг.

А разговор про «восемь лет молчали» — это исключительно провокационная штука, на мой взгляд. Даже если молчали… я восемь лет назад в школе учился и не мог понимать ситуации. Кто-то у нас в команде восемь лет назад университет закончил, кто-то работал. При этом вся наша команда в течение всей деятельности не делала политических акций, потому что мы были против высказываний о политике, держались максимально далеко. 

Сейчас просто молчать невозможно. Так что это не аргумент. Ты мог понять только сейчас, ты мог увидеть это только сейчас, ты мог стать достаточно зрелым, чтобы говорить об этом, только сейчас. Восемь лет молчал — не значит, что должен продолжать.

— Как искусство может повлиять на происходящее?

Искусство всегда влияло на происходящее самым прямым образом, оно может говорить о чувствах. Оно транслирует то, что происходит в сердцах, поэтому может и должно влиять на ситуацию. Людям, может быть, становится не так страшно или дискомфортно, и они становятся увереннее в себе или меняют позицию, увидев то, что их задело. Искусство дарит новый способ думать о происходящем.

Из сильных антивоенных вещей назову две работы Тимы Ради за 2014 год. Это «И в других странах тот же мир» и «Записка президенту». Они настолько сильные, что их сейчас транслируют очень многие. К сожалению, коверкая как захотят, но это судьба любой большой работы.

— Что делать тем, кто хочет выразить свою позицию, но считает это бессмысленным?

Я не знаю, как помочь этим людям, потому что вообще очень страшная вещь, когда ты думаешь, что в твоей стране твоё слово ничего не значит. Я никогда не призывал и не призываю выходить на митинги или что-то писать, потому что считаю: чтобы отстаивать позицию, нужно быть в ней уверенным. Я не буду говорить, что нужно людям сделать, я скажу… хочется, чтобы они определились с позицией.

18 марта Леонида Чёрного задержали за расклейку стикеров и нанесение граффити. В «ПСЛЧ» сообщили, что из квартиры художника без протокола и понятых изъяли технику, его же оставили в спецприёмнике на пять суток — за «нахождение в нетрезвом виде». Леониду теперь грозит арест на срок до трёх месяцев за «вандализм».

Украинская художница о пробуждении от взрывов и поддержке, которую может оказать каждый

О своём протесте смогла рассказать и украинская иллюстраторка Нина Дзивульская, которую 24 февраля разбудили удары артиллерии. Она выкладывает для 82-тысячной аудитории работы в жёлто-голубых цветах. Люди на них обнимаются, переглядываются и молча смотрят на нас. Нина не могла или не хотела говорить много:

«Мне очень хочется помочь Украине. В данный момент я надеюсь, что этим я смогу поддержать людей или привлечь внимание к ситуации. Тут все в очень сложных условиях, умирают мирные жители… то, что происходит, очень страшно. Поддержка неравнодушных людей даёт надежду. От всего сердца благодарна тем, кто не молчит.

Моя семья проснулось утром от звуков взрывов, и мы увидели в небе чёрный дым. По причинам безопасности я не могу сообщить своё месторасположение. У меня нет слов, есть только слёзы и боль. <…> — это боль, я не понимаю людей, которые её поддерживают. Я желаю никому не пережить такого».

Солидарны с Леонидом и Ниной десятки иллюстраторов из России, Украины, Беларуси, Австрии, Италии, Франции, Венгрии и Литвы и других стран. В рамках выставки «Make art not war» они прислали Дискурсу свои работы и призвали остановить войну.

Антивоенные выступления прошлых лет: «Груз 300», «Ослепшая Россия» и приглашение Ельцина на бой

Российские художники давно выступают против военных конфликтов. В 2018-м Катрин Ненашева рассказала, как её пытали и обещали подорвать на минах в ДНР‌ — на родине её бабушки и дедушки. По следам этой боли она запустила проект «Груз 300». Художница вложила в него мысль о том, что и сам агрессор может оказаться пострадавшим от посттравматического стрессового расстройства. Чтобы сделать тему видимой для самых разных людей, она забралась в клетку на улице Москвы — из-за этого отменили её выставку в Государственной галерее на Солянке. Тогда Катрин продолжила шокировать перформансом прохожих в разных городах и создала иммерсивный спектакль. В нём актёры вовлекали зрителей в насилие: по жребию участники отдавали приказы или подчинялись. Доходило до пощёчин, кто-то не выдерживал — уходил или бросался остановить происходящее.

В ответ на рост российской милитаристской риторики в 2017 году в Томске зародилось движение «Партия мёртвых» — его активисты протестовали против войны в Сирии в масках с изображениями черепов и с плакатами «Мёртвые за мир», «У мертвых нет Отечества», «Мёртвые не воюют», напоминая зрителям, что именно смерть, а не победа или поражения, всегда сопутствует любой войне. 

Катрин Ненашева с Анной Боклер и Дарьей Апахончич участвовали и в акции арт-группы {родина} «Кровавые одежды». В 2015 году девушки стирали испачканную кровью военную форму в центре Петербурга, пока их не увезла полиция.

Годом ранее на Невском проспекте появилась активистка Кадо в образе «ослепшей России». Одетая в цвета триколора, с чёрной лентой на глазах и красной краской на руках, девушка кричала и медленно шла, пока не упала без движения. Подошедший полицейский помог встать и вызвал скорую — врачи активистку вскоре отпустили. Кадо посвятила перформанс жертвам конфликта в Украине и заявила, что эту кровь уже не смыть.

27 лет назад Россия уже проводила другую военную операцию, с которой сегодня многие сравнивают вторжение в Украину и обстрелы городов, — 11 декабря 1994-го президент Борис Ельцин отправил российские войска в Чечню, и 31-го они начали кровавый штурм Грозного. В ответ на безрассудное решение властей 1 февраля 1995-го художник-акционист Александр Бренер в спортивных трусах и боксёрских перчатках вызывал Ельцина на поединок на Красной площади. «Ельцин, выходи! Выходи, подлый трус!» — кричал Бренер президенту через зубцы Кремля. Бренера задержали только через полчаса. Как вспоминал коллекционер Марат Гельман, один из милиционеров выразил надежду, что «этот ваш сумасшедший» кого-то спас. В ОВД с акционистом «поговорили и отпустили» — силовики были лояльны и проявляли сочувствие к тому, что происходило в Чечне. 

Сейчас за акции и пикеты задерживают молниеносно, но граждане продолжают говорить то, что кажется им правильным и правдивым. Не всем повезло соглашаться с принятым в стране порядком, но позиция не должна лишать людей права на голос. Данное Конституцией право на свободу собраний отняли у россиян, как и свободу слова — в условиях, при которых даже тихий протест преследуют и пресекают, может казаться, что выхода больше нет. Однако такой вывод напрашивается лишь потому, что общество разделилось не только на тех, кто за и против войны, но и на тех, кто предпочитает молчать о происходящем, боясь за свою безопасность. Не видя достаточной поддержки, наблюдая осуждение квасных патриотов и массовые репрессии, люди, не поддерживающие войну, предпочитают не говорить об этом прямо и не знают, как выразить свой протест. Так замыкается круг: «Я молчу, потому что так делают все», — из-за которого и происходят самые ужасные преступления на свете. 

Протестные группы активистов и художников сегодня делают всё, что в их силах, чтобы бороться с информационной блокадой, в которой находятся многие россияне. Изменения окажутся возможными только тогда, когда большинство признают реальные обстоятельства, с которыми столкнулась страна. В этот момент единичные голоса, которые сейчас с трудом прорываются в забитых пропагандой инфолентах, превратятся в громкий стройных хор несогласных с насилием.

Заглавную иллюстрацию нарисовала Кристина Яворчук