Молодые петербургские писатели гораздо более живые и интересные, чем московские, — считает издатель Вадим Левенталь. Будучи прозаиком, он умеет находить таланты — многие из авторов, которых он опубликовал, получали номинации на престижные премии и похвалу критиков. Продолжаем серию интервью, в которых журналистка Диана Рахманова задаёт вопросы молодым писателям в стиле школьной анкеты — только про смерть, секс и одиночество. В новом материале Вадим Левенталь травит байки с Нацбеста, руководит готовкой чебуреков, прячется от смерти, признаётся в любви к «Анне Карениной» и рассказывает анекдот про евреев.
Роман Вадима Левенталя «Маша Регина», опубликованный в 2013 году, был номинирован на крупнейшие литературные премии России — «Русский Букер» и «Большая книга», был переведён на несколько языков, и представлял страну на Эдинбургском книжном фестивале и Парижском книжном салоне. Чуть позже он выпустил сборник рассказов «Комната страха», за который Левенталя окрестили потенциально лучшим рассказчиком своего времени.
Несмотря на успех в прозе, Вадим в первую очередь интересен как куратор множества проектов: более десяти лет он был ответственным секретарём премии Национальный бестселлер, а сейчас открывает имена молодых писателей, издаёт книги в серии «Книжная полка Вадима Левенталя» в издательстве «Городец» и даже открыл независимый книжный магазин «Во весь голос» в Петербурге, где регулярно проводят встречи с литераторами, лекции и даже выставки.
О затяжных пьянках, бездомности и любимых российских городах
— Какая самая долгая пьянка с вами случалась?
Думаю, около двух недель, если совсем без перерыва. Но пересказывать историю пьянки надо либо стихами, либо не пересказывать вообще.
— Временами я испытываю лёгкую бездомность: пару дней тусуюсь у одного приятеля, завтракаю на работе, ночую у доброй подруги, ношу в сумке зубную щётку, запасные носки и шнур для смартфона. Бывало с вами что-то похожее?
В моей юности это почему-то называлось «хипповать». Нет, у меня такого не бывало. Бывает, что не знаешь, куда деться, а мосты развели, или что-нибудь типа этого, и начинаешь звонить по всем телефонам, но это всё-таки всегда режим эксцесса. Зато я сравнительно много ездил автостопом, наездил 30 тысяч километров.
— Где в России вы были и какой город вам больше запомнился?
Ездил в сторону Мурманска, крутился спиралями по Северо-Западу, бродил по Крыму, катался вокруг Воронежа и Липецка, переваливал Уральские горы и дальше погладил свою страну по животику — в сторону Перми, Екатеринбурга, Тюмени, Новосибирска и через Читу во Владивосток. Больше всего запомнилась Пермь, а почему — не скажу!
— Проёбывали когда-нибудь свой самолёт / поезд / автобус?
Мне постоянно снится, как я опаздываю на самолет, но на самом деле такого не было. Я человек, который страшно не любит торопиться и бегать — фу, потом вспотеешь, и что делать? — так что скорее приеду на вокзал или в аэропорт за пару часов. А поезд Москва-Питер проёбывал несколько раз, но каждый раз по принципу «так хорошо сидим, нафиг куда-то ехать, будто поездов больше не будет!».
— По вашему мнению, где можно курить, а где нельзя?
Курить можно там, где разрешили местные — хозяин дома, руководство кафе, соседи по лестнице. Лучше не курить на улице на ходу — идущих сзади людей может бесить, что дым летит им в нос.
— Почему вы окурки везде разбрасываете?
Если рядом есть урна, я брошу окурок в нее. Но если ее нет, не буду полчаса идти и мять окурок в руках, пока она не попадется. В конце концов, нельзя лишать работы дворников. Если все вдруг начнут бросать весь мусор в урны, очень многие люди лишатся работы. А занятость, как нас учит Дж. М. Кейнс, — ключевой фактор успешной экономики.
— Вы знаете, я работала дворником. Уборка окурков — это не работа, это отдельный котелок в Аду. Заведите карманную пепельницу, очень удобная вещь.
О любви, смерти и справедливости
— Как думаете, что ждёт человека после смерти?
После смерти не ждет ничего, как ничего не было до рождения. Поэтому дико важно не верить обещаниям, будто всем сестрам по серьгам раздадут когда-нибудь потом и где-то в другом месте, — а менять жизнь общества здесь и сейчас, хотя бы ради будущих поколений. Бороться за более справедливое общество, за настоящую демократию, а не за ее буржуазный эрзац. Менять экономический и хозяйственный уклад прежде всего. Начать с себя. Прочитать первый том «Капитала» для начала.
— Придумайте самую нелепую для человека смерть.
Боюсь, что бы я ни придумал, всё будет бледно по сравнению с тем, что бывает в жизни. Вы же следите за Премией Дарвина? Мой любимчик там — мужик, который говорил по мобильнику, стоя на путях, и, чтобы лучше слышать собеседника, зажимал ухо, когда паровоз изо всех сил гудел ему, чтобы отошел.
— Кажется, похожим образом погибла девушка на моих любимых трамвайных путях Кронверкского проспекта, только у неё наушники были. Следующий вопрос: что для вас любовь?
Ну тут всё просто. Любовь — это эффект переноса.
— Вы верите в справедливость?
В высшую не очень, а в то, что можно построить гораздо более справедливое общество — ещё как.
— Бывали моменты, когда вам хотелось спрятаться от реальности?
Короткий ответ — разумеется, да. А более развернутый должен был бы начинаться с того, что есть много разных как бы пакетов реальности, с которыми мы имеем дело — то в разное время, то одновременно. Скажем, моя экзистенциальная реальность — это то, что я смертен; и от этого факта я прячусь практически всегда. А когда вдруг он меня всё-таки находит, я испытываю цепенящий, обездвиживающий ужас — так что очень хорошо понимаю, что имеет в виду божественный Мартин под своим немецким Angst. Или есть экономическая реальность позднего капитализма — от которой я вовсе не прячусь, которая, наоборот, прячется от меня, а я, как Дроздов, просто наблюдаю за ней. Или, скажем, реальность моих дурных привычек — от которой я то прячусь, а то, перекрестясь, перестаю прятаться (интересно, насколько меня хватит на этот раз?). Иногда бывает, что мы прячемся от реальности, но втайне очень хотим, чтобы она нас всё-таки нашла… Ну и так далее.
— Что для вас одиночество?
Я вырос без братишек и сестричек, так что для меня быть одному, и даже довольно долго, не проблема. Можно погулять, почитать или даже погонять какую-нибудь игрулю. Последнее время иногда зависаю на Divinity. А если хочется компании, всегда можно что-нибудь вкусное приготовить и позвать друзей. Идеально — готовить чебуреки. Тут важно устроить процесс так, чтобы все были задействованы: один раскатывает тесто, второй выкладывает фарш, третий запечатывает, четвертый опускает в масло — все при деле, и пьется веселее. В фарш не забыть добавить курдюк!
О любимых романах, глупых вопросах издателю и бережному отношению к книгам
— Поделитесь, вы же работаете сейчас над чем-то своим?
Боюсь, я опять из каких-то нелепых амбиций придумал себе архисложную задачу, которую, фиг знает, смогу ли потянуть. Не люблю говорить о замысле. Ну там итальянские мотивы и сложно устроенный хронотоп. А мне нужно ехать в библиотеку набирать материал, а не вот это вот всё. Но половина уже написана.
— Сможете привести пример, когда у писателя / писательницы получалось опубликовать свои работы через постель издателя / издательницы?
Даже если бы я знал такие примеры, их публикация была бы поводом для исков о клевете — никто ведь никогда со свечкой не стоял. Могу сказать только о себе — за 14 лет работы в редакции сначала в одной, потом в другой, со мной такого ни разу не случалось. Зачем?
Хорошая рукопись куда большая редкость, чем симпатичная женщина.
— Три самых глупых вопроса, которые часто задают издателю?
1) Можно я пришлю вам свою рукопись? — Потому что ответ, разумеется, да — это работа редактора, читать рукописи. И потому что, конечно, нет — наша редакция не рассматривает сборники афоризмов. Правильный вопрос: может ли вас заинтересовать рукопись в таком-то роде и жанре и если да, то куда ее прислать?
2) Кого из своих авторов вы особенно любите? — Потому что даже если у мамы с папой и есть любимчики, всё-таки не надо об этом детям говорить.
3) А ты правда издатель? (Шутка.)
4) Попутно хотел бы заметить, что в русском языке наметилась тенденция к не вполне точному употреблению слова «издатель». По классике издатель — это человек, которому принадлежит издательство и который определяет всю его издательскую политику. Издательство «Городец» принадлежит Антону Михайловичу Треушникову, он же определяет и издательскую политику издательского дома в целом. Вот он издатель. А меня правильнее называть всё же главным редактором серии. Или ещё теперь есть модное слово «импринт». Вот, главред импринта.
— Ещё какой-то глупый вопрос вы мне в «Хрониках» на днях назвали. Не могу вспомнить.
Что было в «Хрониках» — остается в «Хрониках»!
— Как вы понимаете, что текст, который вам прислали, не плохой, а нормальный? Я очень приблизительно могу угадать, где хороший текст, а где плохой. Или «плохой-нормальный-хороший» не применимо к текстам?
Нет, отчего же. Бывает, что текст именно что нормальный — вроде, человек пишет более-менее по-русски, более-менее умеет рассказывать историю, даже, кажется, хочет что-то такое сказать, но вот всё это как будто сочинение хорошиста, как будто самолет бежит по взлетной полосе, набирает скорость, а взлететь никак не может. Чтобы взлететь — всегда нужно ещё что-то неуловимое, примерно как когда просто симпатичная девушка становится объектом Желания. В общем, нормальный текст в профессиональном смысле для меня всё равно что плохой — я скорее возьму в работу текст чудовищный.
— Как вам новая (почти) рукопись Кирилла Рябова?
Офигенная. Как сказала редактор Аглая Топорова — этакий Гай Ричи с русской хтонью. Вообще надо сказать, что Рябов стремительно вырастает в главного писателя своего поколения.
— Мне нужна ваша помощь. Если «Игру Джералда» Кинга я читаю не как жуткую историю о том, как женщина пытается выбраться из неприятности с наручниками, одиноким загородным домом и трупом мужа, а как чатик к трэш-стриму, то буду ли я гореть в Аду? Ладно, вопрос не в этом. Делают ли так нормальные умные люди? Есть какой-нибудь пример этого?
Не читал «Игру Джералда», но что-то другое у Кинга читал — наверняка же там что-то примерно такое же? Хуже то, что я не читал ни одного чатика к трэш-стриму, да и ни одного трэш-стрима не смотрел, так что не вполне понимаю, о чем идет речь. Ну, вот у Городецкого в рассказике про собачку, например, идет сам рассказик как такой странный стрим, а сбоку страницы идет чатик, комментирующий происходящее. Это оно? В общем, не знаю. Могу сказать за страсть людей смотреть всякий трэш, слэш и прочий снафф. Тут дело вот в чем. Реальность позднего капитализма максимально ужасна и отвратительна, но при этом ускользает от взгляда. То есть обыватель смотрит вокруг и видит коворкинг, спортзал, толерантность и защиту животных, но где-то на периферии его зрения всё время убегают от него босховские картинки — как летающие мушки при миопии, на них никогда нельзя посмотреть прямо — убитые дети на Донбассе, женщины, погибшие при обрушении фабрики в Бангладеш, новые списки миллиардеров с яхтами и так далее. И вот просмотр всякой такой фигни и есть способ осмыслить эту реальность — реальность экономического каннибализма, политического цинизма и военного авантюризма. Ну или по крайней мере встретиться с ней. Это возвращаясь к одному из первых вопросов.
— Что из популярного вы не читали? Я не о «Голодных играх», а о приличном.
Ой, да очень много. В какой области? Из классики, например, так и не дошли руки до «Истории Тома Джонса, найденыша». Не читал Солженицына ничего, кроме школьных «Матрениного двора» и «Одного дня», — да и не понимаю, кому и зачем его теперь нужно читать, кроме пропагандистов на службе у капитала. Практически не знаком с китайской литературой. Из современников так и не открыл Майкла Каннингема, не читал, например, Юрия Буйду, хотя этого писателя читают и хвалят буквально все мои друзья — ну вот какая-то невстреча, без специальных причин. Да много всего. Поэтому стараюсь не забрасывать программу заполнения пробелов.
— Есть тексты, которые вы с удовольствием перечитываете?
Всегда с удовольствием перечитываю «Анну Каренину» — думаю, что это Сикстинская капелла среди романов, ну или Девятая симфония. С удовольствием перечитываю Апулея с Петронием, Бокаччо и вообще возрожденческую плутовскую новеллистику — именно там для меня камертон искусства рассказывания истории вообще. Всякий раз, когда беру в руки, не могу остановиться, перечитывая Виктора Топорова — как будто слышу его голос и как будто снова разговариваю с самым умным и ироничным человеком, которого встречал в своей жизни.
— Я ужасно обращаюсь со своими книгами — обливаю их кофе, пивом, рву их. Всё это намеренно, конечно, мне нравятся девочки-неряхи. Если я вижу, что девушка грызёт заусенцы и на рубашке у неё пятно, во мне пробуждаются зависть и уважение. Какое обращение с бумажными книгами для вас неприемлемо?
Не, я всё-таки бумер (или олдфаг, как правильно?). К книге с полным уважением, никакого пива. Коробит даже когда кто-то швыряет книгу вместо того чтобы аккуратно её положить. В универе начал загибать уголок страницы, когда не было под рукой карандаша, и долго оглядывался по сторонам, когда это делал, потому что чувствовал, что совершаю уголовное преступление. Впрочем, в прошлом году впервые в жизни всё-таки вынес на помойку пакет книг. То есть обычно я оставляю ненужные книги в каком-нибудь буккроссинге, но тут мне совесть не позволяла такое говно подсовывать какому-нибудь наивному незнакомцу, и я, помучившись несколько месяцев, под покровом ночи, стараясь не шуметь, отнес с десяток изданий в мусорный контейнер в соседнем дворе. Макулатуру у нас нигде толком не принимают, чай не кровавый совок.
— Опишите, пожалуйста, какую-нибудь нехорошую историю (с интригой, с подлостью!), связанную с Нацбестом.
Однажды мы позвали в жюри одного очень знаменитого спортсмена. И вот приезжает он в «Асторию», отзывает меня в сторону и спрашивает: мол, за кого мне голосовать-то? Я — в смысле? за книжку, которая вам понравилась. Он такой: а я прочитал только одну, и она совсем не понравилась; я думал, мне скажут, за кого надо. Я в ужасе думаю, что делать, и принимаю — дурацкое, но какое было бы лучше? — решение потратить двадцать минут на то, чтобы пересказать ему примерно, о чем остальные пять книг. Потея, стараюсь пересказывать нейтрально, так, чтобы не выдать своего собственного отношения. Он слушает, кивает, задает уточняющие вопросы и потом говорит: ну хорошо, я проголосую за такого-то, судя по пересказу, это что-то хорошее. Я радуюсь — хорошо, что человек, пусть так, но всё-таки принял решение, — но и несколько удивляюсь: спортсмен, а проголосовал за книжку про алкоголизм. Ну ладно.
Ну и вот идет голосование, все голосуют, доходит очередь до спортсмена, а он, как оказалось, сунул в конверт бумажку с совсем другим именем. То есть я так понял, что всё-таки он решил, что я его склоняю проголосовать за алкогольную книжку, решил мне сказать, что проголосует за неё, но меня обмануть. Это ли не интрига? Замечу, что в тот год было такое голосование, что его голос ни на что влиял, за кого бы он ни проголосовал; и всё-таки спортсменов в жюри больше не звали. Никакой более подлой истории вспомнить не могу.
О драках, порнографии, вине и любимых анекдотах
— У вас есть враг / враги? Кроме того типа, которого вы пивом окатили. У меня есть один. Кажется, он тоже живёт в Петербурге, а, как вы знаете, Петербург — это маленькая деревня, и иногда я думаю: «Встретимся мы с ним, мне же придётся ему морду бить, а вдруг у меня не получится?».
Ну, я, например, в отличие от вас, вообще никогда не учился бить морды и совсем не умею этого делать. Слава богу, мир не устроен так, что правы те, кто бьет морды. Есть гораздо более очевидная — всем очевидная — логика: неправы те, кто совершает подлости и занимается гнусностями. А тот, кто показывает на такого человека пальцем и громко во всеуслышание объявляет его подлецом, — прав. Подлец может полезть в драку и даже одержать в ней верх, но правым его это не сделает.
— Вы бы стали сексуально приставать к симпатичному спящему человеку с похмельем? Мой ответ: «Да, ещё как!».
Ну немного поприставать можно. Но если человек ясно даёт понять, чтоб отвалил, — тогда лучше приготовить завтрак, предложить ванну, сгонять за пивом, а потом уж попробовать ещё разок.
— Любимое порно?
Я не большой знаток, у меня нет любимого. Говорю не из ханжества — знаю, что есть люди, которые интересуются вопросом, разбираются в жанрах, студиях, артистах и артистках, читал с интересом книгу Джессики Стоядинович, с восторгом смотрел сериал «The Deuce» — и отношусь к этой сфере деятельности с уважением, просто я не могу ещё и на это тратить время. Когда надо, я быстренько набираю в поиске известное слово, тыкаю в первое попавшееся видео, оп-ля — и готово, можно спокойно читать интересную книжку.
— Про член. Сколько у вас сантиметров? Ответьте, что много, пусть ваши фанатки или фанаты проверят.
У меня простые рабочие восемнадцать сантиметров. Если верить статистике британских ученых, чуть выше среднего. Не рекорд, но и краснеть не за что. А можно встречный вопрос? Правда ли, что имеет значение не столько длина, сколько толщина?
— Да, конечно. Ещё очень важно, как человек двигается. Некоторые парни и с 16 см. попадают очень глубоко. Не знаю, стоит ли мне такое писать здесь, но я уверена, со мной многие (все) согласятся, что большие болты неудобно сосать. Вам нравятся короткие женские носки?
Мне даже мужские короткие носки нравятся, сам такие ношу летом с кроссовками и тем более с топ-сайдерами.
— Вы разбираетесь в вине? Как выбрать беспроигрышный вариант?
Ой, ну нет, какой я специалист. Если дадут попробовать, я пойму, что мне вкусно, а что нет, но убей бог не запомню названий и даже сорта винограда — по холмсовскому принципу экономии памяти. Для меня беспроигрышный вариант — это какая-нибудь Франция в районе тысячи рублей. Особенно если есть «родная» этикетка, на которую поверху уже наклеена наша — кто-то мне говорил, что это, стало быть, не подделка, и я до сих пор верю. А вообще я чаще водку пью.
— Кажется, мы с вами что-то такое обсуждали в «Маяке». Вы считаете, что человека надо наказывать за глупость?
Видимо, к тому моменту в «Маяке» я уже выпил довольно много водки; не помню. Вы меня накажете?
— Нет, что вы, но если вам очень хочется, могу что-нибудь придумать для вас. Лучше поделитесь анекдотом про евреев, пожалуйста.
Обожаю анекдоты, особенно про евреев. Ну вот, например. Иисус Христос читает проповедь, рядом с ним Мария Магдалина. «Кто из вас без греха, пусть первый кинет в нее камень!» Все молчат, потупились, всем стыдно. И тут из задних рядов вылетает громадный булыжник, попадает Марии Магдалине в лоб, та падает вся в крови. Иисус кидает шапку на землю: «Ну мамочка, я же вас просил! [не вмешиваться в мои дела]». Мне в этом анекдоте больше всего нравится момент, когда Иисус бросает шапку на землю. А вообще жалко, что искусство рассказывания анекдота утрачивается, молодежь теперь только мемасики друг другу пересылает. А ведь анекдот — это зерно нарратива. Какие писатели вырастут из поколения мемов?
Автор фото с обложки — Дмитрий Проворотов
