Немного найдется людей, никогда не бывавших на блошином рынке или хотя бы не проходивших мимо. Еще меньше тех, кто никогда о них не слышал. Это явление до сих пор не изжило себя. Напротив, возникновение различных модификаций барахолок — подстегиваемое стремлением сделать их более удобными как для покупателя, так и для продавца — прямо подтверждает нестихающий спрос на вещи second hand’а. О наличии и характере предложения нет смысла говорить: свойство окружающих нас предметов с течением времени становиться ненужными так же естественно, как и желание от них избавиться — тем или иным способом. Из-за сохраняемой архаичности «сервиса» в пределах нашей многострадальной Родины блошиные рынки не так привычны для горожан больших городов и имеют не столь массовый характер, как, к примеру, в странах Западного мира. В них, помимо многочисленных «эталонных блошек», привлекающих даже не столько из-за своей практической ценности, сколько из любопытства, появляется все больше новых, модернизированных (как частный случай, во Франции — brocantes и depot-vente), очень популярных среди всех слоев населения. Так, во время моего трехнедельного пребывания во Франции, на одном из типичных бретонских блошиных рынков мы столкнулись с нашим знакомым, который между делом вообще-то князь.
Однако ситуация с барахолками в нашей стране с недавних пор сильно изменилась и, что не может не радовать, продолжает изменяться. Тому виной Алексей Баринский, харизматичный предприниматель, новатор, генератор бесконечного числа идей и основатель молодого, но успевшего уже громко заявить о себе проекта «Свалка». О том, откуда вообще взялась идея проекта, превосходящего по своей организации все барахолки мира (да простят меня читатели за пафос!), как превратить это в серьезный бизнес и не перестать кайфовать, ради чего это делается и о многом-многом другом рассказывает сам Леша.
— Как у тебя возникла идея «Свалки»? С чего все началось?
Шел январь 14 года, я был в Австралии, я пришел с покатушек на серфе, у меня было чумовое настроение, это было 4 января, и я думаю: «Дай залезу по работе — как там, посмотрю». Открыл курс акций и… обалдел; я не понял, что случилось. Я выпал немного из жизни на эти новогодние праздники, начал смотреть новости, понял, что в стране какая-то задница, у нас какая-то задница, стоимость моего опциона сократилась раза в два в течение январских праздников. Когда я вернулся в Москву, здесь уже была легкая паника, непонятно было, что делать, деловая активность — никакая, и в целом на работе — нервозность. Идей никаких не было, но тут мы с женой Ирой собрались переезжать. Мы вывалили все вещи на пол, упаковали то, что хотели взять с собой, и осталась огромная гора. Здесь было все: и новое, и неновое, и мебель, и одежда, и техника. И я подумал, что каждую вещь нужно сфотографировать, оценить, выставить где-нибудь на барахолке, торговаться, объяснять, как проехать и т. д. Был бы хоть кто-нибудь, кто приехал бы и забрал всю кучу вещей, неважно за какие деньги! Но поскольку такого сервиса не было, мы заморочились и распродали все эти вещи поштучно. И я тогда задумался, что та цена, за которую я готов был отдать всю кучу сразу, была раз в 15 ниже той, что мы в итоге выручили, продав все по отдельности. И я тогда обалдел, думаю: «Ничего себе! И вот тут маржа: какой интересный бизнес может на этом получиться». Я пришел к своему коллеге-другу Диме Уханову и говорю: «Смотри, такая история, как ты думаешь, что если создать сервис, который забирает все вещи, потом сортирует, продает?» Он вспыхнул, моментально загорелся, это была суперидея, нам очень понравилась, мы твердо решили это сделать — и, как любой русский человек, мы не сделали ни черта. Год мы мариновали эту идею, год! Ходили друг к другу, рассказывали: «А было бы клево сделать еще вот так», «Ой, да-да-да-да, было бы очень клево», «А было бы еще круто продвигать его вот так» и т. д. И год мы ее ходили-мусолили до тех пор, пока она не стала настолько навязчивой, как обезьянка с тарелками у тебя в голове. В какой-то момент становится проще сделать, чем не сделать, потому что она достает тебя везде: в душе, дороге, на работе. И через год примерно мы решили ее стартануть. Стартанули в конце 15 года. Вот.
— С чего вы начали? Разместили объявление?
Мы же серьезные бизнесмены, поэтому мы начали с того, что сделали адрес электронной почты, купили мобильный телефон с сим-картой и сделали простой одностраничный сайт в интернете. Сели со всем этим добром и — такие: «Ну, давай стартовать!» — «Давай стартовать». — «А как стартует бизнес?» Я говорю: «Мм, давай пост в фейсбуке напишем». Он: «Отлично! А у тебя есть фейсбук?» — «Нет. А у тебя?» — «Нет». И мы — такие: «Надо найти кого-то, у кого есть фейсбук». И тогда мы попросили Иру написать пост на своей страничке о том, что вот, чуваки придумали такую историю, если кому-то интересно — обращайтесь. Мобильный телефон мы выдали своему первому сотруднику, сказали: «Дима, может быть, на него позвонят, а, может быть, не позвонят. Если позвонят, то нужно будет смотаться, взять эту коробочку, привести в гараж, посмотреть, че там, повесить на интернет-барахолке, и вперед, зеленая ракета». Ира написала пост и мы — я помню хорошо — мы лежали перед сном с Димкой и чатились, он спрашивал, сколько будет лайков, перепостов и всего такого. Я думаю… зажмурился…на четыре умножил — и сказал: «Двенадцать!» — «А я думаю, двести!» И я его стебал так: «Димка, ты такой романтик неисправимый и т. д., оптимист!». Мы заснули, проснулись, а там на утро стало 1,5 тысячи перепостов! Мы даже сначала не совсем поняли, что происходит. А пока мы поняли, что происходит, их стало 3,5. А на следующий день их стало под четыре, а потом шесть и т. д. Первый день мы немножко в таком анабиозе пребывали, мы вообще не понимали, что вокруг происходит. А на второй день нам позвонил тот самый наш первый сотрудник с другого телефона и говорит: «Ребят, пожалуйста, можете выключить телефон хотя бы минут на десять, мне бы поесть там, в туалет сходить, ну хотя бы что-то». Он говорит, с семи утра и до двух ночи просто без перебоя звонят. Мы — такие: «Да что такое?» Залезли посмотреть статистику звонков и увидели, что у нас одновременно звонят две линии. Очевидно, что Дима отвечает на одну, потому что начинается разговор; тут же подбивается вторая линия, и, как только он заканчивает первую, поднимает вторую, пробивается еще одна, — и в таком режиме телефон работал, не умолкая, с семи утра до почти двух часов ночи. И при этом количество пропущенных звонков, было в четыре раза больше, чем отвеченных. Вот тогда мы поняли, что, да, похоже, мы стартанули. Мы какими-то, не знаю, чудовищными усилиями в течение дней четырех-пяти нашли склад, арендовали его, мы завели юрлицо, мы наняли грузчиков, газели, складских рабочих, каких-то других сотрудников, сделали систему приема заказов, сделали приличную IP-телефонию, которой мы, кстати, до сих пор пользуемся, сделали вопросы и ответы — в общем, какое-то чудовищное количество работы. Я не понимаю до сих пор, как… Если бы кто-то спросил совет, как это сделать, — да я понятия не имею! Вот реально до сих пор не понимаю, как нам удалось это все потянуть!
— Это потому, что вы нашли пробел.
Я имею в виду даже не саму эту идею, которой, кстати, примерно четыре тысячи лет, это не мы придумали, честно говоря. Я про то, как мы этот объем работы перелопатили. Я вот этого не понимаю до конца. Потому что рабочий график у нас был такой: в 5:30 мы вставали, созванивались и начинали перелопачивать заявки, отвечать на почту, делать какие-то дела, которые мы можем делать удаленно, потом ехали на основную работу к 10, работали там, после 6 возвращались на склад и фигарили там руками. И в таком режиме без выходных и праздников мы проработали примерно месяца два первых, мы даже не заметили, как они прошли. Помимо этого у нас был бум журналистов, изданий, соцсетей, каких-то сообществ и т. д. В какой-то момент получилось смешно — мне звонит «Афиша»: «Мы хотим про вас материал». Я говорю: «Нет, чуваки, пожалуйста, не надо. Потому что мы настолько завалены, что вы нас просто убьете, если еще и у вас выйдет. Давайте недели через две». Они говорят, через две недели «про вас уже никто и не вспомнит». Я говорю: «Ах так!» И, в общем, тогда я очень сильно обиделся на них. Вот. Да, это было круто. Все телеканалы, кроме Первого, сняли репортажи, несколько новостных и репортажных таких — просто лайфстайл программ, что-то еще; про нас написала газета «Метро», и в этот день у нас было 40 тыс. уникальных посетителей на сайте. Мы тогда чуть не обалдели от количества звонков, заявок и всего прочего. Через три недели проект начал самоокупаться. То есть мы провели первые две барахолки. На вторую мы арендовали помещение на территории завода бывшего ЗЛК, и, когда мы ее делали, к нам прибежала охрана и говорит: «Ребят, что вы творите?! У вас тысяча триста посетителей прошло уже». Я это очень круто запомнил, потому что я ехал на машине, и от метро Волгоградский проспект тянулась нескончаемая очередь людей, они шли просто потоком, а обратно шли такие же, только с сумками, с огромными. Вот. Это была просто вакханалия, было о-очень круто. Это, наверное, мое самое яркое переживание в жизни — вот эти первые два месяца работы сервиса.
— А какая сейчас наблюдается тенденция? Все так же по нарастающей, или вы уже пришли к определенной стабильности?
Мне сложно ответить «по нарастающей»: количество заявок, конечно, растет, но сейчас оно уже не взрывное, мы не получаем по две тысячи заявок в день, и слава богу! Была гигантская проблема, когда мы получили две тысячи заявок в день: у нас очередь на вывоз растянулась на четыре месяца! То есть мы в ноябре записывали людей на февраль. Это, конечно, паршивый сервис. Нельзя так работать, когда ты говоришь человеку: «Я у тебя в феврале вывезу». Мы очень круто оптимизировали маршруты, и у нас бригады стали вывозить в четыре раза больше заявок, чем раньше, очередь ожидания сейчас около двух недель всего. У нас появились легковые курьеры, мы пытаемся перекидывать более легкие заявки на них; у нас в четыре раза, правда, выросло помещение, то есть первый наш склад был 250 метров, сейчас у нас тысяча квадратов, огромное помещение. Барахолки стали сильно круче — ну просто нечего сравнивать с тем, что было. Мы очень сильно продвинулись: у нас появились направления работ, которых раньше не было, событийная часть выросла, у нас артисты серьезные выступают, выставки крутые проходят и т. д. Поэтому сервис вырос радикально, он теперь похож на взрослый бизнес.
— А вы уже начали отбирать заявки? Что было бы интересно вам?
Нет, с самого начала мы обещали, что заберем любую вашу кучу, что бы в ней ни было, — и первое время с этим были серьезные проблемы, потому что в какой-то момент у нас в очереди на вывоз было 90 пианино, например. И это не шутки, потому что пианино — это вещь, которая не нужна никому даже даром. Если ты откроешь «Авито» и забьешь туда «пианино», то увидишь четыре страницы с «отдам даром за самовывоз, только заберите». Таких проблем было много: некоторые люди пользовались этим нашим обещанием вывезти все и сдавали откровенный хлам, мусор, за вывоз которого, по идее, должны были бы сами заплатить деньги, но мы свое слово держали, даже в убыток себе. Например, были ситуации, когда люди, видимо, купили квартиру, в которой жила, скорее всего, какая-то бабушка: трехкомнатная квартира ужасного трэша, который просто отправился в утиль, он даже на склад к нам не заехал. И мы потеряли только на одной этой заявке 15 тыс. рублей, что для молодого сервиса, конечно, очень тяжелый удар. Ну, все нормально, выстояли.
— Как вы справились с этими пианино?
Ой, мы не справились, мы выделили угол под пианино; одновременно у нас на складе не могло быть больше семи инструментов. И мы всех людей выстроили в очередь, сказали, что как только место освобождается, ваше пианино мы забираем следующим. Мы вывезли несколько десятков, что, я считаю, очень крутой результат. Но вывозили мы их крайне медленно, то есть пианино уходило, может, одно-два в месяц, и поэтому люди сами отказывались ждать.
— Но вы им все равно платили за это?
Да, мы им все равно какие-то денежки платили, но это чудовищно неликвидная штука, чудовищно!
— Неудобно таскать… а как грузчики?
Под пианино мы заказывали специальные машины с отдельными бригадами. Мало того, что пианино, — судьба, как мне кажется, над нами немножко шутила, потому что это был какой-нибудь хрущевский дом без лифта, и вот на четвертом этаже стоял четырехсоткилограммовый инструмент начала двадцатого века, который выносили впятером.
— А расскажи историю про то, как ты скинул пианино на тачку с крыши!
Ах да, это был один из способов куда-то деть пианино. У нас было высокое здание, где мы снимали склад, бывший производственный цех, и там, на уровне примерно шестиэтажного дома, была крыша. У нас была вечеринка, на крыше мы готовили еду, там такой живописный вид, и я говорю: «Как было бы весело отсюда что-нибудь тяжелое шкваркнуть». Вот не почему, просто потому что можем. И Димка — такой: «Да-да, пианино, например». — «Пианино — вообще отличная идея!» — и прям тут же заморочил людей, чтобы они построили лебедку, потому что понял, что хочу этого больше жизни, вот.
Затащили по лебедке пианино на крышу, а в этот момент нам сдали «Москвич»; у нас было три или четыре машины, которые нам отдавали на свалку, и это был несчастный бедняга «Москвич», который совсем некомплектный был, гнилой, его в утиль надо было сдавать. Ну, раз уж его все равно в утиль, то я его сейчас как следует подготовлю к утилизации: понял, что они с пианино должны подружиться. Мы долго прицеливались, высчитывали, куда это пианино может прилететь, убрали и отогнали всех в радиусе, наверно, метров 60 от места падения. Да, и это, конечно, было потрясающее впечатление, вот этот сам момент, когда ты его сталкиваешь и понимаешь, что все, оно полетело, ух! Такое ощущение, что время начинает медленнее идти, оно как бы повисает в воздухе и потом с диким — потому что там всякие струны внутри пианино, вся эта станина, — с диким таким МБРЯЯЯЯУ-У… Но, правда, неточно приземлилось, мы здорово повредили капот и там что-то еще, оно, к сожалению, не упало на крышу; я так хотел, чтобы все стекла оттуда вылетели, не очень получилось, но знатный был бум!
И конечно, да, не думаю, что много людей в мире когда-то сбрасывали с шестого этажа пианино на машину.
— А какие-нибудь интересные вещицы к вам попадали? Которыми вы прям гордитесь, как своими детищами, которые даже, может быть, и продавать не хочется, так как это ваша своеобразная фишка?
Да, ты знаешь, у нас прикол свалки заключается в том, что любой человек находит там вещи, которые моментально отправляют его в детство, просто моментально. Мой партнер Дима Уханов, этот человек математический до — не знаю, до природного своего какого-то начала математический человек, айтишник, — у него мало проявляются эмоции. Он как-то шел-шел и залип, потому что увидел фонарик-жучок, без батарей, который надо было с такой динамомашинкой внутри раскочегарить, и он тогда начинал светить, — и он — такой: «Это же, это же, прям как в детстве…». И в этот момент ты понимаешь, что с тобой стоит не Дима Уханов, сорокалетний человек, а семилетний мальчик. У меня было много таких штуковин, которые в детстве ты хотел больше жизни, а сейчас у тебя целый склад такими штуками забит — знаешь, это очень прикольное ощущение. Многие об этом говорили.
У нас были вещи, которые не имеют никакой коммерческой стоимости, а по эмоциональному сопряжению — это какой-то колоссальный предмет. Были и наоборот, вещи — мы обалдели от того, что нам достались практически за так, — например, кованый сундук конца 19 века, очень крутой, расписной, с музыкальным замком и т. д. Какие-то вещи, которые ты не представляешь, как можно было выбросить: например, кинокамера 50-х годов с дарственной надписью адмиралу ВМС тогдашнему, ему, наверно, на день рождения подарили. Была там коробка с диафильм-проигрывателем и диафильмами старыми. Мы решили посмотреть, что там за диафильмы. А там оказались детские фотки, какая-то семья, девочка играет в классики, какие-то фотографии быта, — и ты понимаешь, что ты к чьей-то истории сейчас взял и прикоснулся. Или, знаешь, — сейчас таких уже не делают — очень крутая глиняная штука, что-то вроде таблички, а на обороте карандашиком нарисованы линеечки, и по линеечке от руки подписано: «Дорогой друг, тебе в подарок…». В общем, какие-то сумасшедшие штуки. У нас были книжки, сами по себе 18. каких-то годов, разных. Они еще написаны таким готическим шрифтом, на немецком языке. Там, конечно, был Гете, еще какие-то издания. Они явно были вывезены в качестве трофея из Германии, потому что на них стояли штампы наши библиотечные 1942–43 гг., 50-х гг.; очевидно, что их притащили оттуда, сдавали в библиотеку, а потом, видимо, кто-то из потомков или вообще кто-то другой их из этой библиотеки украл, потому что вывозили мы их, конечно, не из библиотеки, а из частной квартиры. Их было очень много. Они тоже особой стоимости не имеют, редкостью не являются, но просто сам этот факт: ты понимаешь, что за этим стояло, этот человек дошел до Германии, эти книжки привез в Союз, здесь пошел, отдал их в библиотеку — ну, блин, это же целый кусок впечатлений! Мы как-то делали ставки на самую редкую вещь: какого предмета не будет на Свалке. Каждый из нас пытался придумать что-то — все проиграли в течение первых двух недель. Есть даже то, о чем бы ты никогда не подумала, что будет. Например, протез ноги. В чехле, клевый, с кедом прямо. Есть вообще все, что угодно! Мы с одним журналистом играли в эту игру, я ему сказал: назови любую вещь, и я пойду, покажу тебе, где она лежит.
— И ты все прям так досконально знаешь?
Ну, сейчас уже, конечно, нет. Потому что сейчас я занят другими вещами. У нас активно развивается франшизное направление, у нас партнерская сеть растет, кроме того наша модель подразумевает, что мы 70% всех денег отдаем на благотворительность через Добро Mail.Ru, причем делаем это не от имени «Свалки», а от имени тех людей, которые сдавали нам вещи. Добро Mail.Ru нам очень помогли: они сделали так, что отчет о потраченных деньгах и все, что нужно, прилетает человеку, который оставлял нам заказ, на почту: благодарят его, а не нас. Это тоже очень крутая история, на мой взгляд, потому что, по сути, мы превращаем ненужное в нужное (вот что ты будешь делать с каким-нибудь бабушкиным сервизом? — непонятно, что с ним делать). А мы превращаем это в деньги, и деньги, значительную часть, отдаем тому, кому они сильно нужнее, чем нам. И тогда у человека, который нам вещи отдает, не возникает мысли, что мы в 10 раз навариваемся; мне самому не нравилась эта модель именно тем, что она немножко спекулятивная: взял задешево, продал за дорого. Но мы нашли клевый способ излишки прибыли отдавать. Конечно, в таком проекте даже приятнее работать, чем если бы мы сильно-сильно зарабатывали на этом.
— А было ли когда-нибудь, чтоб вы не знали просто, что делать? Какая-то реальная трудность?
Слушай, самая большая трудность, откровенно говоря, всегда связана с людьми, это очень тонкий, деликатный вопрос. Мы, например, промахнулись с управляющим в первый раз. Это была очень серьезная наша беда, потому что я и Дима работаем в офисе помимо «Свалки». Нам нужен был человек, который бы операционные вещи на себя взял, мы нашли человека и с ним побежали. Я говорил, что первые два месяца прошли в каком-то таком аду, что мы, конечно, ничего не замечали. А через два месяца я оглянулся, смотрю на то, что у нас происходит, и понимаю, что у нас работают люди, которых бы я никогда не нанял, есть процессы, которые я никогда бы не запустил, мы выглядим так, как я бы не хотел, чтобы мы выглядели, — и вообще, честно говоря, «Свалка» не похожа на то, что я задумывал изначально. Был очень сложный период — тяжело об этом человеку сказать. Причем этот человек очень старался, он не хотел плохо сделать, он хотел хорошо. Просто у вас разнятся мнения о том, что такое хорошо, и ты не был достаточно внимательным, чтобы ему помочь. Об этом говорить очень сложно и сложно прощаться с такими людьми, тем более, что вы прошли через огонь, воду и все на свете вместе за эти несколько месяцев. Через 4-5 месяцев работы мы не смогли договориться с управляющим, как мы расстанемся, поэтому я сказал: «Окей, оставляй себе вот это все, мы сами встанем и уйдем». И мы встали и ушли, переехали на новое место, начали вообще все заново. И я сидел в какой-то момент и смеялся, что первые полгода работы мы потратили на создание собственного конкурента. Потому что ребята продолжают, естественно, с того места, где мы остановились. И у них даже что-то получается. И это довольно прикольная штука, когда ты сам, своими руками создаешь себе конкурента. (Они называются «Чумадан».) В общем, это была самая большая сложность пока.
— По какому принципу вы отбираете персонал?
Принцип у нас один — надо, чтобы это был свой чувак, и все. Нам все остальное до фонаря, потому что отбирать по каким-то профессиональным компетенциям не имеет никакого смысла: мы вообще не знаем, какими эти компетенции должны быть. Никто раньше не делал «Свалку» и не может нам подсказать, какие люди нам нужны. Если человек тащится от проекта, если мы говорим на одном языке, у нас ценности близки, то в общем, дальше остается собрать команду таких единомышленников, и мы уже придумаем, во что с ними играть. Это наш подход. Гораздо более нам подходящий, чем собирать суперкоманду суперхоккеистов, а потом понять, что на самом деле ты в гандбол хочешь играть, и пытаться их переучивать. Поэтому, да, мы ищем своих людей, нам важно, чтобы на уровне эмоциональном мы говорили об одних и тех же вещах.
— Вот «франшизы» ты сказал, я пока видела только в Санкт-Петербурге, кто еще?
Уже есть филиалы в Томске, Краснодаре, Екатеринбурге, на прошлой неделе мы общались с ребятами из Новгорода, который Нижний, на этой неделе ближе к выходным приезжает Новосибирск. Да, и это, конечно, честно говоря, ошеломительно.
— Не боишься ответственности?
Я не боюсь ответственности, я боюсь других вещей. Я очень боюсь, например, врачей и пауков, очень сильно. Я не могу даже передать, и это невозможно объяснить, какой ты кайф испытываешь. Знаешь, пока делали этот проект, сначала я себя поймал на такой — я для себя ее назвал — радости открытия. Когда тебе впервые приходит оформленная мысль в голову, не на уровне просто ощущений проблемы, а когда она вдруг формируется в видении — вот эта радость, ее невозможно описать. Хлоп! И ты столько всего испытываешь. Потом у меня была радость от свершения, я первый день в офисе читал, мне Ира скидывала, что в Фейсбуке пишут. И я просто не мог поверить, что ничего не было, а тут бац — и что-то есть, и ты это сделал. И у меня не укладывалось это в голове: «Блин, теперь эта штука там есть, вот как бы я, да, правда, да, взял, сделал — да не может быть!» Это колоссальное какое-то чувство, его, человеку, который не сталкивался с ним, невозможно описать. Вот, но когда мы открыли первую франшизу, я думал, что я сойду с ума, потому что там какая-то новая радость появляется, оттого что до этого пускай даже «Свалка» была большой, но все равно это была наша такая игровая площадка, наша песочница, в которой мы игрались, возились, а тут ты понимаешь, что в нее хотят играть другие. И это вообще крышу сносит! Ты просто не понимаешь, что ты создал штуку, в которую хотят играть. Правда?! Чуваки, серьезно?! Знаешь, я не мог в это поверить. Это гамма чувств очень разных. Но страха там точно не было, там было очень много радости, очень много адреналина, очень много желания драться, каких-то таких вещей, страха совсем не было. И мы с Димой очень верим, если ты когда-нибудь придешь к нам на «Свалку» и посмотришь, как общаются сотрудники, ты поймешь, у нас вес голоса каждого человека равен; это значит, что у нас нет начальников и подчиненных, у нас плоская структура, функционал каждого человека зависит только от самого человека. Просто кто-то говорит: «Я буду заниматься складом», не потому что он главный, а потому что он выбрал для себя такую роль. И мы верим с Димой очень в сумму интеллектов, мы не верим в то, что такие проекты, как «Свалка», могут жить за счет интеллекта одного человека. И когда питерские ребята появились, и ростовские, мы были очень счастливы, потому что очень подвижные, очень гибкие умы, и такой кайф, что нам удалось создать что-то, что их привлекает, что они теперь с нами, это прям очень серьезная радость.
— Съезды потом будете устраивать!
Обязательно, обязательно, я уже представляю, какие штуки мы будем делать для наших партнеров. Собирать их раз в полгода, делать очень веселые всякие штуковины, да, но это пока в будущем, сейчас, конечно, не до этого, сейчас не до веселья, сейчас нужно пахать, пахать, пахать.
— А есть какие-то идеи по усовершенствованию?
Да, конечно! У меня есть одна идея: когда от момента заявки до момента вывоза вещей будет проходить не больше семи минут. Это очень крутая штука. Или другая: я думаю, в течение полугода у нас в Москве будет около ста свалко-барахолок. Идей, конечно, огромное количество. Беда страшная, что нам не хватает рук для того, чтобы их воплотить. А хорошие руки, а точнее хорошие головы — это колоссальная редкость, мы очень охотимся за такими людьми. Вот, например, есть идея — ой, их миллиард на самом деле, мы даже не знаем, какую из них раньше хватать, — я очень хочу запустить свалка-инкубатор, я хочу привлечь молодых предпринимателей, которые хотят сделать какой-то свой бизнес, на «Свалку», дать им материал для этого, выслушать какие-то идеи, выбрать из них те, которые считаю стоящими, и запустить прям реалити-шоу на Ютубе. С ежедневными выпусками: у кого-то может быть идея в смысле логистики, у кого-то — в переделке старых вещей в новые, у кого-то, может, еще какие-то инновационные решения, которые на базе «Свалки» могут вырасти. Дать им ресурс для этого, дать им помощь, возможность, партнерство, контакты, может быть, немного денег и просто наблюдать, как они растут, устраивать самое слабое звено каждую неделю и т. д. Вот, это тоже моя большая серьезная мечта. Так что идей дофига, непонятно только, когда их все делать.
— Расскажи про комнату, где вымещать свой гнев!
О, это крутая история, второй наш большой проект, который называется «Дебошь» — это разфигачечная. Она так и называется «Разфигачечная Дебошь». Это не совсем комната, где надо вымещать гнев, мы скорее к ней относимся, как к игровой площадке для внутреннего ребенка, потому что, знаешь, меня в детстве постоянно ругали за разбитые посуду, окна, это что-то из категории «нельзя, но очень хочется». И это место, где все можно, где ты можешь развлекаться и отрываться, как тебе удобно, никто тебя не отругает. Мы закроем двери и сделаем вид, что ничего не замечаем, сделаем музыку погромче. В какой-то момент на «Свалке» оказалось огромное количество вещей, которые не имеют никакой культурной, исторической или хотя бы коммерческой ценности, которые даже даром отдать никому нельзя, просто мусор. Учитывая, что его было очень приличное количество, мы должны были найти способ, как на нем зарабатывать, и мы придумали «Дебошь». Это комната, которая обставлена как офис, или как гостиничный номер, если ты хочешь почувствовать себя рок-звездой, или как отделение «Почты России», в которое ты можешь зайти с кувалдой, включить любимую музыку и разнести ее всю в щепки. Мы даже запишем небольшое видео, потому что у нас есть несколько стационарных камер и одна камера на каске человека, и смонтировать небольшой ролик о том, как это происходило, отдать его в подарок. Мы можем устраивать там какие-то специальные штуки. У нас был человек, офисный человек, серьезный юрист, мы говорим: «Ну что, может быть, вам офис собрать?» Он: «Не-не-не, моя первая работа была барменом, я ненавижу все, что с этим связано». — «Окей, мы тебя поняли». Дальше мы готовим комнату, и, когда человек приезжает, двери закрыты, потому что, мне кажется, очень важно первое впечатление, когда ты входишь в комнату. И мы выдали человеку маленькие ножнички в руки перед тем, как запустить его в комнату. Он говорит: «Что, что? что я этим буду делать?» — мы ему открываем двери, а там все стены увешаны полками, на которых стоит посуда, разная-разная барная посуда: всякие стаканы, тарелки и т. д., а центре комнаты — огромная пирамида из стаканов, над которой на веревке привязан гигантский телевизор под потолком. И он понимает, что ему сейчас предстоит перерезать веревку этими ножничками, чтобы телевизор сам упал. Он визжал, конечно, как маленький ребенок от удовольствия, вот. Какой-то девочке мы уложили всю комнату старыми подушками, диванами и т. д., и дали ей ножик: у нас все было в перьях! Она резвилась, носилась, орала, тоже было очень круто. Мы делали караоке-клуб, такой настоящий, люди сидели, спели пару песен, потом в плазму полетела бутылка шампанского, и начался кураж. То есть на самом деле это — да, не комната гнева, туда люди злые не ходят; мы сначала предполагали, что это должны быть усталые менеджеры среднего звена, но таких почти нет. Туда люди ходят веселиться, там скорее эмоции очень позитивные, если видео смотреть. Там нет вымещения зла, там, наоборот, восторги, писки, визги и т. д.
— Какие вы классные!
Спасибо большое, мы стараемся очень. Понятно, что с точки зрения зарабатывания денег, можно было открыть бизнес регулярный, ну не знаю, который уже всем известен, который не надо раскручивать и развивать: какая-то неновая индустрия, но нам с Димой процессность очень важна. Т.е. нам, конечно, хочется на этом зарабатывать, слава Богу, что это получается, но это второстепенно для нас. Когда мы делаем, что «Свалку», что «Дебошь», у ас вообще компромиссов практически не бывает: мы делаем такую штуку, чтобы нам самим было кайфово. Например, когда мы зашли на этот склад, в совершенно пустые четыре стены, я сказал: «Давайте по центру поставим карусель огромную с лошадьми», — не почему, просто потому, что в кайф! Она нам нафиг не нужна, она нам продажи не повышает, ну просто мне ужасно захотелось карусель в этом пространстве, и мы ее сделали. Мне кажется, что это очень важно. Мы делаем не столько продукт коммерческий, эффективный, сколько продукт кайфовый. Клево быть причастным, мне не стыдно от того, что у нас получается, потому что видно, чувствуется, что эта штука, которая создана не ради денег.
