Напрямки

Op. 27

«Завтра в полдень у небесной выси!
Смотри, не опоздай! Я круглый и немного лысый.»

Встать бы пораньше, очень хочется побриться.
Спрятав в спешке
под левую
под мышку тайный смысл,
Ты спешишь на встречу, опоздать боишься.

Охотник на Луну и звездочёты
В фонарной же тональности накидали ноты,
Чтобы в луже лучше отражалась увертюра ночи
(Чтобы строй был прям и чист
Диезы стряхивает с неба небочист).

Пол ночи. Четверть ночи (три Оли, очи…):
Рисунок всё быстрее!
В поту, по туче, по холсту спешит простая фея,
Торопится: встреча будет дольше, жизнь светлее.
В темноте фасады зданий, любуясь вдруг друг другом, расселись полукругом.
Из окон кухонь видавший вид просвечивает свет.
И только свет напротив видит, что без света жизни нет.
Балет планет, консонансы звёзд,
хвосты комет, рожденье слёз,
Весь мир так тихо дышит и сопит мне в ухо!
«Тебе удобно? Не волнуйся, спи,
Мы завтра в полдень встречаем жизнь-старуху.»

Сто слов

Сто слов в кармане, стон слов с утра растает, не сложен – вычтен, огонь облыжных слов в душе привычен. Дома без улиц, у лиц домов глаза проснулись. Лачужки с видом на дурдом, Прием! Штатным ли идём путём? Перепутались концы с началом, под причалом мокли из бумаги корабли. Пли! остывшим ветром по искривлённым километрам.

Сто слов кармане в греют, сжимаю в кулачок, ладошка у меня потеет. Жёлтым морем прорастают в небе семена, стоят вверх дном дома, стучат колёса, в туче поезда, перепрыгнув через ночь, смеётся чехарда и дышит мной.

Сто слов в кармане жгут, уши сотен ждут, стойко, прозой, мороком, морозом расстелил ковром я взоры, сел и прочно всё забыл, 

сто слов в кармане тают,
всё с ними исчезает.

«Солнце невыразимо нежно…»

Солнце невыразимо нежно,
Любя, в темя целует небесный покров,
Время бесконечно, безбрежно,
Ему никогда не выйти из берегов;
Морозный свет греет спины домов.
Выдыхая, ликуешь, что снова вдохнёшь.
Хрупкий иней скрипит и воркует,
И бровь фонарей распрямляется вновь.

В движении всё замерло, оцепенело без всяких оков:
Улицы, щебень, праздники, кремль, кости столицы, отраженья столбов.
Всех собрав воедино, тонкой нитью обняв кроны бывших основ,
Едва слышимый шёпот созиданья и мира спрятался в суете предутренних снов.

Мне кивают церквушки, сверкая гроздью крестов,
Я всех целую и жму всем руки: спасибо за нескончаемость слов!
Глаза, как птицы крыльями, машут ресницами, и я пролетаю над горбами мостов,
Всё выше и выше, чтобы я мог увидеть,
Чтобы бежать по ногам, сердцам, по затылкам голов,
Всё ближе и ближе ослепляющий, необъятный небесный кров,
В глазах моих вся нежность мира, в руках - цветы эдемских садов,
Внизу, на земле, всё едва уловимо, с тобой, наверху, есть только любовь.

«Опять потерялся среди лиц домов…»

Опять потерялся среди лиц домов
Улицы вдыхают пыль людскую
Невидимый слепой читал стихи для снов
Суета-метель проныла песнь ночную
В трёх измерениях найти ещё десяток
И там, теряя счёт огням,
Искашлять жизнь, потерявшись, пропить себя до пяток
К душе приставить бессмысленный обман
Живу в погибшей Атлантиде
Иду на рынок, чтоб купить табак
И лишь сквозь дым сквозь ветер на отшибе
Я вижу отблеск жизни мерцающий сквозь мрак
Я вижу призрак света
Я вижу даже тени, питающиеся тьмой
В каждом фонаре в каждом вздохе грохочущего эха
Живёт израненный просящий милости поверженный герой
Прямые линии прочерчены на карте
Срезаю мир, иду наискосок
Читаю дни, эти буквы не напрасны
Настало время пира, мы будем есть песок
Иду
Пространство стало красным
Бьётся жизнь в линейках наших строк
Опомнись, прошедшее нельзя считать опасным
Время лижет мой седой висок

Напрямки

Увидеть хрупкое поветрие,
Рассыпать в крошки старый мел,
Проглатывая свет,
Люди принимают форму стен,
Вечно напрямки, уходим цугом в крен.
Три тысячи трезубцев
Ступились в форму табуреток.
Не убежать от игл, из ульев
Жалят желчью взгляды человека.
Для этой местности в каждой карте по ошибке,
Прокладываю тропы вдоль ресниц, пересчитал реснички.
Я в стоптанных руках несу тебе странички
Моих скомканных дорог, в кармане, пропадая, мокнут спички.
Я лишь хочу в своих глазах отражать твои
и звёзды, что зависли надо мною,
Но в скошенной траве домов и строк
Мы где-то разминулись, поддакивая вою,
Спрятав лица лабиринту в бок.
Поветрие зеркал и дней.
Всё, что не светит
Поглощает. Или отражает свет поверхностью своей.
Только воздух,
Сплетаясь ветром, вшибается в узлы из стен.
Злоба будней, радость выходных,
Сказки для себя и для слепых.
Радость дураку и кромка дня,
Сказки для немых и для себя.

Мне хорошо известно, что в конце,
Когда проходят злость и жалость
(кстати, кто-то называет это старость)
Остаётся только радость,
Спасибо, выдыхающей в ночи, земле
И благодарность, брошенная потомкам и в небытие.

,

Сном размываю строчку дней,
Буквы-бусины стучат по тротуару, чешут головы камней,
Хрупкие слова хрустят под моей ногой,
Острые ? (вопросы) занозят.
Заносят круто за собой.
Ты думал тучи в небе?
Тучи здесь.
Смешаны из словесной пыли повсеместно шастающей толпой.
Сгрудились в кучу ….. ,,,,,, (точки с запятыми)
И в их слезах, упавших вверх,
Отражаются они сами.
Вот тебе и тучи, вот тебе и смех.
Всем замереть! Сейчас замерим, кто здесь самый мерный.
Забыл спросить: который нынче год, любезный?
Мои слова смололи в пыль, втоптали в лужу,
всё Уже жить, ужЕ ползу ужом.
Живые туши Стикс проплыли,
Выбрались обратно и гниль свою в других вогнили,
а те в других, другие – дальше. Хохотали, жадно пили.
Надо ли ещё? Прослушали, проныли.

Отсыпьте мне немного словесной пыли.
Переведутся дни, дням я веду учёт, я дневовод.
Я песни дней между собой по нотам сна перебираю.
Когда кувшинка, полночь и звезда закрутят хоровод,
Когда все дни я выпою,
Когда на чёрном от дождя асфальте
Найду я пару слов и где-нибудь в лесу,
Озябшую, в кусту,
Предпоследнюю запятую,
Приду домой, сытно накормлю их,
Возьму тетрадный лист, мои слова,
Забуду ,,,, (препинания) между нами,
Всю пыль, что я собрал, дождями разведу,
В засохшую чернильницу залью
И стану снова дни писать
И разделять те дни живыми снами.

Снилось

Ну что, лежебоки?
Вдохните пошире,
             чтоб было, чем выдыхать свои вздохи.
Склюньте по крохе, да молитесь, пройдохи,
Чтоб и завтра было, что стащить.

Венценосный буран натощак обвенчал молодых работяг.

Нерон и Поппея:
Роман-эпопея
Написан,
Чтоб было, что в римском пожарище сжечь.
В тлище нашли остатки умища,
Потише, дайте прилечь, отдохнуть от вонищи.

А снится кострищу, кем был.
Угли сопят, выдыхая пыл.
Остыл пепелище. И жизнь тёплым прахом прикрыл.
И снится граниту, кем был.
Почему не отлел с друзьями?
Зачем сажей покрыт, не ступнями?
Как он найдём то, чем жил?
А небу снилось, что мысли текли наверх.
Из голов мерно плыли.
Из ртов словами выходили.
Прилетали, садились на облако,
Беседовали друг с другом коротко
и вниз проливались дождём, текли собой о том, о сём.
А мне снилось, что я – букварь, а букварю, что он – словарь.
Киноварь смешали с лужей.
Пух перепутался со стужей.
А мне-то что? Я – букварь. Во мне, как соли, знаков,
Как моря – лигатур.
И жизнь моя без страха.
В квадратах бетонных бараков
Душа застыла нежнейшей из фигур.

Карелия

Громкий голос крови
сонный стук колёс
песнь столбов сплетённых в поле
тонкой ниткой проводов

через край и выше неба
сквозь сомнения и плёс
тихим эхом дышит время
выдыхая через нос

шорох шум и шелест ветра
новым льдом блестит роса
стаи птиц встают из пепла
крепким сном живут глаза

я 
                   трава усталая
ты
             могучий бег времён
сядем на обрывчик вместе
и обнявшись там уснём

Поезд

Поезд одинокий в утробе узкой злится:
Пыхтит, рычит и дальше в ночь стремится.
Поезд одичалый во чреве пыльном стонет:
Станция, вдох-выдох и снова ветер гонит.

Ломит.
           Напролом.
                            Упрямо.
                              В гололёд, в метель искры полёт.

По вектору иду, как тать, вперёд,
Но вектор, хитрое движенье,
То влево, то на небо,
Растёт перпендикулярно напряжению.
Вот снова резко крен,
И с вектора упал я в тлен.

Иду, потею прахом.
И, чёрт, когда же я надел папаху?!
По паху и дышло в зубы. Бегу по парапету
Впотьмах от барракуды.
Алконост разжала губы.
Жуя камыш, друг друга съели зубы.
На земле стою. Задыхаюсь от земной простуды.
Мясной язык нем, для мяса нету больше тем.

Под землёю переждать.
Жить в туннеле узком.
Как поезд стану я кричать,
Несясь по тухлым закоулкам.

На исходе

Плач.
Стеречь свои обиды, стереть след слёз.
Шаги из дали приходили:
             из курносой пыльной сини, –
неприхотливы и красивы,
нерадивы.

Где мост, – там в брод.
иду иду иду иду уди иду вперёд.
Выйду, отряхнусь, – понур.
В ушах гудит бикфордов шнур.
Конкур.
Прыг по звёздам
к плетённым гнёздам,
к упавшим хатам,
к у-резон-енному быту.
Домой, к тебе, к разбитому корыту.

Разбрызганные слёзы из соли,
Обласканные грёзы сердце обкололи.
Дальше! В поле!
Выше! Врозь!
Всю тяжесть тела в землю брось!
Теперь молчим, летим,
звенят ключи.

Прочь.
Истому ночи в пыль столочь.
Линейкой пёстрых дней измерить век,
Душой расплавив лёд, пуститься в бег,
Небо обласкать, удрав в полёт.
Сегодня лучший день дышать и жить взахлёб.
И впредь, и наперёд всем знать,
что солнце обернётся вспять
и станет жечь.
Зима, прискрипнув, станет течь.
Живые ждут.
Собой хотят весну стеречь.

Мужское. Женщинам

Долежал, дослужил, долюбил.
Вынул знамя,
Вспотел.

Вздохи и стоны
Как ноты на нотный стан положил,
Твой разлинованный стан обнимая за шею.

Щиплем время в дуэте.
Играю на тебе
                     как на щипковом инструменте.

Кладу твой сладкий возглас
Включив в гармонию аккордов,
Не проронив ни слова,
Я начинаю коду.

Мужчина весь в себе,
В женщине мужское.
Тут речь не в душе,
Дело в физиологии.

В такт упорно, стройно
Во всех жизненных моментах
Маяковский играл на духовых,
Я играю на щипковых инструментах.

Один

Один.
Один.
И нету больше цифр.
Среди иссохшихся чернил
В трёхгорбых буквах стёрся смысл.
В прошибленных ветрами пролётах улиц
Хромые босяки бредут, сутулясь,

Одни.

Одни равно один плюс один.

Один,
когда овал от вертикальных черт неотличим,
когда лишь ровный пульс, невозмутим,
когда лишь глаза два и ночь,
когда бежишь себя взахлёб в снегу толочь,
когда, достав величием до звёзд, 
в обратный тёмный путь идёшь 
Один.

Все милые идеи,
Не оживив их, не сказав,
Замуровал я в кенотаф.
А кенотаф до неба.
И тесно.

Невероятно долго ищем.
Зовём друг друга, свищем.
В диком чёрном холоде
Несу фонарь, чтобы светил,
И светом отвечать других просил.

Один

Бреду.
А на губах застывшим инеем, снежинкой
Шёпот.
Из шёпота, из жизненного сока
Растёт ростком
Имя твоё.

Ты где-то там,
Ты вечна и нежна,
Одна.
Я здесь,
Страшен, нелюдим.
Один,

Один,

Один.

Вот так да!

Дни проходят, не шумя,
Поднимая вверх себя,
Отряхнув от солнца пыль,
Губы ветра мнут ковыль,

Отогревшись после снега,
Лист бежит от ветки в небо,
Обхватившись за стволы,
В окна бьются веток лбы,

На ветру листы, как птицы,
Нанизали луч зари на спицы,
Разрезая горизонт,
Оставляя нам восток,

Солнце мчится днём напиться;
Завернувшись днём в клубок,
Тень укрылась под мосток.
Всё сверкает! Всё блестит!
Серебром вся ночь искрит!

В вечеру
Жизнь вся дремлет на ветру.
Что ей нужно - не пойму.
На моё окно тихонько
Свет ложится, и легонько
Луч целует мне глаза.
Вот так счастье! Вот весна!

Вокзал

Мир соткан из нитей времени,
Город соткан из шелка дорог.
Свет фонарный ложится и теменем
Чувствует шорох шуршащих сапог.

Провожания полнятся встречами,
Замыкая в кольцо поезда. 
Из конца летит бесконечная
В халате из ссор суета.

Я хожу голый
По паркету из звёзд и комет.
За мной время бежит и стольный
Город шлёт мне вокзальный привет.

Опускаюсь на звезды вокзала:
Столь немым себя чувствую здесь,
Навстречу, комкая мраморы зала,
Вылетает приезжий певец.

Постоим ещё на перроне
Повстречаем время и земли
Мысли летят прямо в крону
К самому важному стеблю, к тебе.

Стихотворение без танцевального ритма и с многоточием, заканчивающееся лирическим отступлением.

Да, я не могу бежать быстрее, чем бегу,
И выше стать я тоже не могу.
Из ртутной взвеси спрыгнуть в утреннюю мглу,
Утопить все города во времени, пролетая сквозь неутолимую тоску,
Пришить к загривку крылья и согреть озябшую звезду,
Украсть с небесных гор огонь и сжечь селянские ковылья,
Смять мыслью мостовую
И чемпионским криком сломать всю ось земную,
Вжаться в холод
Да так,
Что слёзы треснут и солёной паутиной разлетятся и вонзятся в мой старинный лапсердак.
Да, я так могу и так хочу.
Это я кометы за хвосты кручу,
Я звездовод и хореограф неба,
Это из-за меня весь мир то был, то не был,
Мои великие ночные сновидения
Висят в музеях. И каждый день – мой день рождения!
Я в каждом сердце пускаю токи счастья и любви,
Мне так легко парить среди гранитных плит,
И воздух я целую в его обветренные губы,
Из душ я вылепляю идеальные сосуды,
Вот только...
Вот только не могу дышать полнее, чем дышу.
И взрослым стать я тоже не спешу.
Не могу идти быстрее, чем иду
И не любить тебя я тоже не могу.

«Ветер шепчет мне слова…»

Ветер шепчет мне слова
И глаголом движет сосны
Он плетет из веток косы
Светлячки кричат ура

Ночь повисла над горами
Не обнять ее рукой
Огонек горит простой
Чудом прячется в тумане

В дальних странах так всегда
Сердце бьется чуть быстрее
Все нежнее и милее
Мне России суета

Пафос кончен
Где же дело
Тучи высятся горами
Хороводом тешу тело
Душу мучаю мечтами

Звезды где же вам понять
Вы сместили положенье
Гул сердечный не унять
На чужбине нет смиренья

Тихо, чутко все вокруг,
Дышит пылью камень.
Небо, я же твой супруг
И кольцо нам звездный пламень!