Праздник к нам приходит

Мрачной новогодней сказкой в духе времени, где Крампус и учительница русского вынуждены спасать всю школу от вернувшегося с войны покойника Деда Мороза, провожаем старый год. Как вообще случилось, что Дед Мороз ушел воевать добровольцем? Куда исчез завхоз, который должен был дать отпор мертвецу? К чему приведет конфликт между родителями-патриотами и непатриотами? Кем окажется Снегурочка, вызвавшаяся спасти людей от живого трупа? И произойдет ли новогоднее чудо, которого все так ждут?

Дед Мороз рвался в закрытую дверь. Он рычал и ревел, а еще издавал звуки, описать которые было затруднительно. Что-то среднее между птичьим клекотом и собачьим воем.

С одной стороны актового зала была зеркальная стенка. В ней отражался полутемный зал и огни двухметровой елки, так что казалось, что елок — две. И напуганных, зареванных, сгрудившихся на полу школьников — тоже вдвое больше. Вокруг детей были расставлены стулья. Их осталось мало, потому что стульями забаррикадировали двери. Родители тоже были на полу с детьми. Детей пытались успокаивать, но получалось не очень.

Снаружи дул ветерок, засыпал белым порошком карнизы. Ночью ударит мороз, смешает снег со льдом, и добираться домой станет труднее.

Крампус и русичка Оля Нестерова стояли на балконе и курили. Вообще-то Оля старалась не курить при детях, но сейчас ее вредная привычка, очевидно, была наименьшей из проблем.

Дед Мороз за дверью актового зала издал нечто вроде козьего блеяния и затих.

— Слышь, — сказала Оля Нестерова. — Может, окочурился?

— Не, — отмахнулся Крампус. На нем была накидка из плотного зеленого покрывала с прорезями для рук и лица, обколотая желтыми листьями березы, клена и платана, и коричневая меховая шапка с рогами. От Крампуса пахло теплом и чем-то родным, кардамоном и сдобой. Ну, или это были сигареты.

— Это он в засаде. Хитрит. Проверяет. Если дверь открыть, он тут на тебя и набросится.

— Вот же ж блядь.

— Ага.

Снова покурили молча. Оля курила уже третью подряд. Забыла, что перешла на электронки. Может, и правильно: от электронок постоянно воняло чем-то приторным, хотелось отмыться.

— Хороший мужик вообще-то был, — сказал Крампус задумчиво. Потом добавил зачем-то: — Пока был живой.

— Угу.

В дверь постучали. На балконе появилась голова родительницы. У родительницы была короткая стрижка и мелирование, призванное скрыть раннюю седину.

— Извините, у вас сигарет не найдется?

Крампус пожал плечами, угостил ее из пачки. Это были последние. Он выбросил пачку за перила, ее подхватил ветер и унес.

— Дядя Витя будет ругаться, — вздохнула Оля. Дядя Витя был дворник.

— Да так-то похуй уже.

— Огоньку можно?

Теперь курили только Оля и голова родительницы. Солнце уже село, и город наливался чернилами.

— РАССКАЖИ ДЕДУШКЕ СТИШОК, — заревело за дверью актового зала, после чего послышались удары чем-то тяжелым, как бы металлическим. — РАССКАЖИ-РАССКАЖИ ДЕДУШКЕ СТИШОК. Я ПРИШЕЛ ЗАБРАТЬ ТВОЙ СТИШОК.

— Я сейчас обоссусь, — призналась родительница.

— Туалет вниз по лестнице, там, где черный ход.

Родительница едва не выплюнула сигарету на деревянный помост.

— Тут есть черный ход, и вы все время молчите?!

Крампус устало глянул на Нестерову.

— Ключи были у завхоза дяди Паши. А дядя Паша…

— Пал смертью храбрых, — невозмутимо докончил Крампус.

— В каком это смысле?!

— Ну, мы не можем этого знать, — с укоризной сказала Оля.

— Ну, он пошел выпроваживать этого, — ответил Крампус. — Выпроводить не получилось, как видите.

— Может, он съебался просто, — сказала Оля.

— Может, — пожал плечами Крампус. — В любом случае без ключей нам черный ход не открыть.

— А если взломать?

Крампус постучал рукой в мохнатой перчатке по крыше балкона.

— Здание старое. Двадцатый век. Революцию пережило и войну потом. Там такие замки, что…

— А если и взламывать, то потом готовь бумажки в архнадзор, — пробубнила Оля. — Почему, мол, повредил историческое наследие и бла-бла. А потом школе штраф платить.

Из зала донесся плач. Кто-то просил поесть. Кажется, первоклашка в костюме зайца, но Оля не была уверена.

— Мы на такие случаи деньги и собираем, — прошипела родительница. Оля поняла, что задела больное. — И на охрану, кстати, которая вот этого…

Оля хотела было сказать, что охранник, — его все звали дядя Женя, ветеран Афгана с тремором, с волосами соломенного цвета, который любил мороженое и индийское кино, — скорее всего, решил не геройствовать и свалил от Деда Мороза первым. И правильно сделал, потому что в индийском кино не рассказывали, как любителю мороженого справиться с мертвецом. Но решила вслух не говорить.

— А это что? — родительница пнула сапогом большой красный мешок, сваленный в углу у дверей. Мешок издал жадный хруст.

— А это, — шмыгнул носом Крампус, — угли.

— Что?..

— Ну угли, угольки, — пояснил Крампус, показывая себе на рога. — Дед Мороз приносит хорошим детям подарки, а плохим не приносит. Плохим детям Крампус приносит угольки.

Родительница все еще не понимала.

— Немецкая легенда, — развел руками Крампус. — У нас же в школе немецкий со второго класса. Мы и хотели сделать немецкий новый год. Ну, с песнями, с персонажами.

Родительница разглядывала его так, словно он только что сообщил, что прилетел с Луны.

— Я думала, вы олень, — сказала наконец она. Голова исчезла за дверью. — Пошла искать сортир.

Плач за дверью затих, зато поднялся небольшой гул — эдакая звуковая рябь. Это разговорились родители.

Становилось зябко. В домах на соседних улицах загорались огни. Оля радовалась этим огням — это значило, что в эти дома Дед Мороз не пришел. Пока.

Надо было бы возвращаться, но возвращаться к переходящим от стадии шока к стадии возмущения родителям не хотелось, и они оба стояли и мерзли на холодном балконе.

— Что будем делать? — спросила Оля. Она знала, что у Крампуса нет ответа, но ей почему-то показалось уместным, если женщина задаст вопрос первой.

— Понятия не имею, — сказал он. — Кому-то надо поискать Пашу и достать у него ключи.

— А дубликаты что, никто не делал?

— Как-то не подумали. Паша непьющий был, зачем тогда дубликаты?

Оля вздохнула.

— Мы тупицы.

— Кто же знал.

Оля подумала о том, что дома ее ждут ребенок и собака. Ребенок собаку не очень любил, но уважал. Хотя побаивался и без матери старался с собакой не играть. Собака это вроде как понимала и не навязывалась. Так что все сидели по разным комнатам, либо Лея — это собака — уходила на кухню и грустно смотрела в окно, иногда подвывая в холодную стыль снаружи. Еще Саша — это ребенок — в отсутствие родителей засиживался за компьютером и мог засидеться опять, потому что его отец был на корпоративе. Тут Оля почему-то вспомнила, как на похоронах Сашиной бабушки в прошлом году Саша заканючил в тот самый момент, когда священник говорил речь над мертвой бледной бабушкой, и Оля на него рявкнула — достал, мол, со своим компьютером, он еще подождет. И потом Оле было стыдно, потому что тогда на нее все обернулись, а еще потому, что священник и ей казался несуразным на похоронах женщины, которая до конца жизни считала себя коммунисткой и крестик никогда не надевала, так что с Сашей она в глубине души была солидарна.

Тут Оля поймала взглядом синюю маковку церкви у автобусной остановки за улицей, которая примыкала к школе, и дернула Крампуса за рукав.

— Есть идея.

Она достала телефон и стала набирать номер красными подушечками пальцев.

— Ты решила все-таки ментам позвонить? Это не очень хорошая идея. Ну, если у тебя знакомого мента нет, конечно.

— Так звучит, будто у тебя есть.

Крампус хмыкнул.

— Жить было бы проще.

— Нет, это кое-что получше. — сказала Оля, поднесла трубку к уху и затараторила: быстро, стараясь попадать зубами о зубы, перекрикивая ветер. У нее, как понял Крампус, в церкви через дорогу была знакомая — помощница звонаря, что-то такое — и Оля просила ее уговорить звонаря ударить в колокола. Судя по затянувшемуся разговору и все более краснеющему лицу Оли, звонаря либо было трудно найти, либо — что вероятнее — он уперся и не хотел нарушать распорядок.

— Аня, блядь, ну какое средневековье, какие порядки! — кричала Оля. — У нас ЧЕПЭ.

Волшебное слово ЧЕПЭ, видимо, подействовало без лишних объяснений, и через минуту Оля спрятала телефон в карман.

— Вот и бросила курить, называется.

— Ты не объяснила, в чем план.

— Короче, Аня — знакомая отца, моя крестная. Она помогает звонарю в этой церкви. Ну и я попросила ее побить в колокола. Она говорит, звонарь не хочет, не время, непорядок. Обычаи всякие, ляля, разрешение от батюшки надо. Я говорю, хули он не хочет, у нас тут вопрос жизни и смерти. Ну и вот, — она кивнула на церковь с маковкой, — сейчас будут звонить.

— А как это поможет? — не понял Крампус. — Дед Мороз послушает благостную музыку и успокоится? Может, сразу радио «Радонеж» ему включить?

— Не уСпокоится, а упокоится. Мертвецы слушаются колокольного звона и возвращаются обратно в могилу, — и добавила для вескости: — Так дед говорил.

Крампус уставился в пустоту с легкой улыбкой в бороде.

— Я уже ничему не удивлюсь.

Потом они замерзли и вернулись в актовый зал. Как раз вовремя — двое мужчин занимались любимым делом: выясняли отношения. Русый в очках, «док мартенсах» и пальто из «Зары» доказывал мужчине лет на десять старше него, лысому, во всем черном, что они вместе ничего поделать не смогут и надо вызывать помощь. Второй считал собеседника ссыклом. Еще дюжина родителей, в основном мамочки, в спор не вмешивались.

— Ну что мы ему противопоставить можем? — спросил русый. — Завхоз вон ушел, не вернулся.

— Слушай, ну вот я на тебя смотрю, — лысый смерил русого таким взглядом, что сразу было понятно, что мнение у него о русом не очень, — и не понимаю: ну здоровый мужик, ты че, ему в еблет прописать не можешь?

Он не постеснялся материться при детях, но дети, кажется, были только рады. Один ребенок в костюме спайдермена даже закричал радостно, перепутав слово: «Припиши ему, папа!»

— Вам, наверное, не пришлось от него убегать, — русый поправил очки. Оля увидела, что рука у него была глубоко порезана чем-то острым, рану закрывал наспех завязанный бинт. — А я убегал. Я его видел.

— Не убегал бы, мы здесь не сидели бы, — проворчал лысый. — Ссыкун.

— А что ты сделал для того, чтобы мы здесь не сидели, а?! — вскочила с места женщина. Она была в ярком пальто и держала в руках черный вязаный берет — Оля сразу обратила внимание, что женщина была пожилая, чья-то бабушка, но выглядела изящно. — Здоровый лоб, здоровый мужик, что ж ты не взял и не заехал ему, раз такой крутой?

Как бы откликаясь на риторический вопрос, в дверь в актовый зал завыла ночь. Она ревела и скреблась длинными когтями, раздирая дерево в мясо, но добраться внутрь зала пока не могла, как не могла произнести ни одного осмысленного слова. Потом все снова затихло.

Гирлянда мерцала на елке, послушная алгоритму, меняла цвета: превращалась в змейку и ползла от низа елки к верху, потом ненадолго задерживалась в районе большой золотой звезды, после чего распадалась на маленькие гусеницы-капли и стекала к основанию дерева. Огоньки казались совсем крохотными посреди темной, побеспокоенной гулом комнаты. У них мог бы быть идеальный школьный новый год, подумала Оля. И ей стало грустно.

— Вообще-то этим всем должна была охрана заниматься, — прокряхтел бородатый мужчина с глубоко запавшими глазами. — Но охранник слинял. А мы как идиоты скидывались на охрану. По сколько, по тыще в месяц?

— Две, — сухо сказала родительница с мелированием — та, что приходила покурить на балкон. — Две тысячи в месяц. И еще тысяча на обслуживание металлодетектора.

— Две тысячи! За две тысячи можно семью неделю кормить. И еще собакам останется. Куда все эти деньги пошли, я вас спрашиваю?!

Оля ощутила неприятное покалывание в районе скулы. Вопрос был обращен явно к ней — других представителей администрации, кроме них с Крампусом, не было — и она чувствовала, что за деньги несчастных родителей ответственной назначат ее.

— А мне нравился охранник, — тихо проговорила молодая женщина в оверсайз рубашке поверх черного платья. — Добрый был, детей шоколадкой угощал.

— Дядя Женя был хороший! — поддержал ее мальчик в маске дракона. Голос у него был звонкий.

— «Хороший», — проворчал лысый. — Что же ваш хороший дядя Женя вас защитить не пришел, когда надо было? Только знал что сидел в своем углу, сканворды с голыми бабами разгадывал.

— Саша! — протянула брюнетка справа от него, в свитере с оборками.

— Что «Саша»? Какая теперь разница, если мы один хер отсюда живыми не выйдем?

— А может, мы представителям администрации зададим вопрос, как так получилось, что охрана не сработала и нам никто помочь не приехал?

Это была бабушка в берете. Оля внутренне собралась и собиралась уже было ответить — хотя толком не знала, что именно — как Крампус крепко схватил ее за рукав. Потом услышала и она.

Ударил колокол.

Все разом обернулись на окна. Дети продолжали играть у елки, отбирать друг у друга машинки, распаковывать сладкие подарки, пока никто не видел. Колокола продолжали бить. Один большой и два поменьше — присоединялись, перезванивались, надрывали голоса, словно дети в церковном хоре. Оля подошла к окну и распахнула его настежь — навстречу холодному ветру и снегу.

— Закройте, что вы делаете! Дети же простудятся!

Оля не слушала. Колокола били навстречу ночи. Три голоса, слившиеся в акапелло. Били недолго, но заглушили все — звуки беснующегося в предновогодней суете города, шум железной дороги неподалеку, воронье карканье. Словно что-то древнее пробудилось посреди города, чтобы через несколько минут заснуть снова.

Потом все стихло. Оля закрыла стеклопакет, села на пол и закрыла лицо руками.

Спустя некоторое время, пока все ждали — даже дети притихли, удивившись внезапно обрушившемуся молчанию, — Крампус осторожно пересек актовый зал, подошел к двери и прислушался.

— Это что за концерт был посреди дня, — спросил один из мужчин, но на него зашикали.

За дверью ничего не было слышно. Крампус прикладывается к ней всем телом. Он понимает, что он единственный — с его нелепыми рогами, с его дурацким костюмом, сшитым из старого пледа, с войлочными сапогами, напоминающими копыта, — сейчас стоит между праздником и тьмой. Дверь старая, пузырящаяся краской — ее перекрашивали месяц назад, и запах растворителя еще не выветрился совсем.

Потом он решается. Отставляет в сторону скамейку и стулья, которыми забаррикадировали дверь, нажимает на ручку — кто-то в тишине громко шепчет «ой-ё-ёй» — и приоткрывает.

И тут же закрывает, с трудом, с напором, борясь с ворвавшейся в комнату рукой. Рука была длинная, черная, контрастная с красной дедморозовской шубой. Крампус привалился к двери всем телом. Что-то скрипело — не то дверные петли, не то дедморозовские кости, и Крампус молился, чтобы это было все-таки второе. Длинные ногти Деда Мороза высунулись в дверной проем и царапали воздух — в паре сантиметров от Крампуса. Ногти были длинные, черно-желтые, узловатые, словно корни древнего высохшего пня, который забыли выкорчевать. Почему-то Крампус не сомневался, что Дед Мороз пытается достать его глаза. «Прямо в яблочко», — почему-то подумал Крампус. Дурацкие фразы приходят в голову в самые неподходящие моменты.

— Хо, — хрипел Дед Мороз. — Хо! ХО!

К Крампусу подбежала Оля Нестерова и с размаху пнула скамейку ногой — так, что та влетела в дверь. Дед Мороз с воплем ослабил хватку, и дверь получилось запереть заново. В зале снова повисла многозначительная тишина. Крампус заметил, что по ладони у него стекает кровь.

Потом сидели в одном круге. В центре горел электрический фонарь — большая подделка под масляный, от которой кольцами расходился теплый свет. Мужчины из спичечного коробка тянули спички — кому достанется самая короткая, будет отвлекать Деда Мороза, пока Крампус будет искать завхоза и ключи от черного хода.

— Это все потому, что вы все размякли, — приговаривал чей-то дед. — В вас недостает патриотизма. Мужики! Какого вообще хрена! Не мужики, а рохли. Пока страна в опасности, ведет страшную борьбу с врагом, сидят на детских утренниках и ноют о том, что…

— Из-за вашего патриотизма мы здесь и сидим, — ответил чей-то русоволосый папа, тот, что в очках. — Если бы не ваш патриотизм, этот бы — он кивнул на дверь — не оказался бы там. И не вернулся бы оттуда.

— А мог бы здесь сейчас быть, — неожиданно поддержал его лысый. — Провел бы праздник, да мы спокойно бы домой пошли. А теперь вон какой стал. Может, вы его патриотизму пойдете поучите, дедушка?

Дед что-то проворчал и ничего не ответил.

— Он вообще нормальный был человек, — говорила Оля Нестерова, глядя на огонек фонаря на полу. — На родительские собрания приходил. В отличие от многих пап. Ребенка из школы забирал. Всякие штуки привозил из металла красивые — у него свой бизнес по металлообработке был или типа того.

— Привозил подарки, получается?

— Угу. И Дедом Морозом был на утренниках. В смысле, нормальным, — поправилась Оля. — Без вот этого вот… Всего. Пока не забрали туда.

— Ты говорила, что писала ему туда письмо, — вспомнил Крампус.

— Писала, — кивнула Оля. — В какой-то там мотострелковый батальон. Сто десятый или сто тринадцатый. Не помню. Писала там благодарности от детей, рисунки какие-то посылала. Желала удачи и вернуться там потом.

— Он что-нибудь ответил?

— Телеграмму отправил. Одной фразой.

Оля тяжело вздохнула.

— «Я обязательно вернусь».

***

План был такой. Деда Мороза отвлекать решил Крампус, потому что жребий спичками ничего не дал: родители либо ломали спички, либо они оказывались одинаковыми. Искать дядю Пашу с ключами должна была Оля. А вот последний элемент плана оказался неожиданным.

— К нам приедет Снегурочка.

Крампус смотрел на нее, как на ненормальную.

— В каком смысле?

— Ну, жена Деда Мороза.

— Во-первых, внучка, а во-вторых, почему…

— Ты не понял. Жена вот этого нашего Деда Мороза, — она показала рукой на дверь.

— Ты… — У Крампуса даже дернулся глаз — правый, который у него был почти синего цвета. — Оль, ну ты сдурела? Ты что, еще одного человека сюда позвала?! Мало что мы тут с ним остаемся заперты, нужно еще сюда женщину заманить ни в чем не виновную?

Оля вздохнула.

— Она сама вызвалась, когда я попросила. Ну и потом, я не знаю… Может, она и правда поможет его утихомирить.

Крампус схватился за рога и ударил ими о стену, взвыв.

— Что?!

— Ты говорила про колокола так же. Что они его упокоят. Но не упокоили. А теперь что, теперь мы надеемся, что поцелуй принцессы заставит принца заснуть? Спящая красавица наоборот?!

Оля только пожала плечами.

— Никто никогда не писал пособий или карточек, как победить воскресшего мертвеца в костюме Деда Мороза. Может, новогоднее чудо сработает.

Крампус качал головой.

— Хотя бы осиновый кол предложила состругать, и то больше толку бы вышло.

Оля грустно улыбнулась.

— Я не знаю, где достать осину. У меня росла возле дома, крепкая такая — но в ноябре срубили.

На сей раз вздохнул Крампус — как мог только вздохнуть человек, которому предстояло с мешком угля выйти против воскресшего Деда Мороза.

— Получается, мы надеемся только на новогоднее чудо.

— А когда-то было иначе?

***

Когда-то они жили в трешке. На краю города, конечно, но все-таки. Там было просторно и светло. Окна выходили на парк и стадион возле него. У них всегда был ветер, так что летом было не слишком жарко. Кот любил нежиться на подоконнике и наблюдать за птицами. Летом за голубями, зимой за снегирями и воробьями. По утрам он противно мяукал, и они с Дедом Морозом наваливали в миску его любимый корм. После чего Дед Мороз уезжал на работу, а Снегурочка открывала ноутбук и занималась дизайном — до заката, когда приходило время готовить ужин. Ей это нравилось, правда-правда — ей нравилось, когда Дед Мороз возвращался домой, пропахший гарью и машинным маслом. Ей нравилось видеть, как он налетает на дымящуюся еду. Нравилось, когда он интересовался ее работой — редко, конечно, но случалось и такое. Сын в следующем году должен был пойти в школу — они спорили, стоит ли ему нанимать репетитора или он справится сам.

Потом пришел февраль. Потом сентябрь. Дед Мороз говорил, что все будет нормально — уже решено с администрацией города, им выдадут бронь. Но брони им в итоге не досталось. С предприятия Деда Мороза стали забирать по одному — первого, второго, третьего. Но это только сначала по одному. Потом уже стали забирать парами. В конце концов Дед Мороз перевел всех на одну смену, затем закрыл предприятие — содержать его было слишком нерентабельно. А вскоре и вовсе решил отправиться туда — сам.

— Я не могу бросить ребят, понимаешь, — разводил он руками, тратя последние деньги на лекарства и экипировку — все они лежали горкой в углу гостиной, словно засыпанная могила. — Они десять лет на меня работали, а теперь я их бросаю, получается. Как-то это не по-человечески.

— А меня, значит, бросать по-человечески?! — плакала Снегурочка. Но Дед Мороз был непреклонен.

— Я обязательно вернусь, — сказал он напоследок. Собрал свою экипировку с лекарствами в мешок, сел в сани и уехал — туда.

Прошел год. От Деда Мороза вестей не было уже несколько месяцев. Квартиру пришлось продать — без предприятия Деда Мороза денег стало мало, а заказов Снегурочка стала брать меньше. Она переехала в маленькую двушку ближе к центру, у железнодорожной станции. Старая мебель, шкафы заставлены всякими штучками из металла, шахматами, щелкунчиками. Днем Снегурочка в основном лежала и смотрела в окно, глядя, как мимо нее на юг едут лица в окнах поездов. Иногда не лица, а ноги. Кошка тоже как-то приуныла, сдулась, перестала ронять шерсть. Меньше ела. А потом и вовсе сбежала — Снегурочка забыла, когда оставила дверь открытой. Сделала было объявление — но ее хватило только на то, чтобы расклеить его на парочку столбов возле дома и на пост в соцсетях. Кошку не нашли, конечно. Она Снегурочке даже не приснилась.

Так и поплелась жизнь. Днем Снегурочка спала. Ближе к вечеру выходила за покупками — иногда в супер, иногда в алкомаркет. Вечером выполняла какой-то нехитрый заказ и снова ложилась спать. Подруги советовали обратиться к психологу — но она не торопилась, а потом и подруг стало меньше. Срывалась на сына из-за фигни. Потом чуть ли не на коленях приползала к нему просить прощения — но он все понимал и только кивал, почему-то молча. Она ненавидела его за это его молчание.

Когда ей позвонила Оля, она сидела на кухне и под вечно бурчащий телевизор мешала ложкой чай. Она не знала, что Дед Мороз вернулся в город — и подорвалась сразу же, как Оля его упомянула. Открыла шкаф, надела синюю шубу, побитую молью, шапку с белым кантом и парик с длинной золотистой косой — нехорошо усмехнулась: когда-то ей такой парик был не нужен. Надела синие же сапоги и побежала ловить такси.

Дорога была сплошной нервяк. Из школы приходили сообщения одно тревожнее другого. Крампус сдерживал Деда Мороза, но едва ли продержался бы долго. Оля Нестерова отыскала завхоза на чердаке — но тот наотрез отказывался уходить, угрожая достать ружье. Никакого ружья у него, конечно, не было, но на чердак вела единственная лестница, и как его достать оттуда, было непонятно. Ключи он тоже отдавать не хотел — сбегут без него, мол, оставят на растерзание.

Снег скрывал гололед, и несколько раз машина чуть не вылетала в кювет. Один раз чуть не сбили старушку — новогоднее чудо, наверное, помогло, не иначе, думала Снегурочка. Несколько раз им сигналили из соседних авто, весело подзывая к себе Снегурочку, и тогда у нее внутри все сжималось.

Когда они все-таки подъехали к школе, стояла уже темень. Бюст Гете перед входом, открытый в незапамятные годы разрядки, тонул во тьме. Окна не горели — было видно только елку, мерцающую гирляндой.

На лестнице были рассыпаны угли. Они громко хрустели под ногами, и Снегурочка даже забоялась, что случайно зажжет пламя. Но этого не случилось.

Дед Мороз стоял на лестничной площадке между этажами — зажатый решеткой. Бог весть, как Крампусу это удалось — он стоял рядом, пытаясь натянуть порванный рукав на ошметки костюма. Увидев Снегурочку, он устало улыбнулся.

— Успокоили мы вашего клиента. Можете принимать.

Снегурочка бросилась на колени и обхватила ноги Деда Мороза. От них страшно воняло, конечно, но в тот момент это ее совершенно не смущало. Она не заметила, как начала реветь. Она стала целовать Деда Мороза, сверху вниз, словно впервые видела в своей жизни. Потом она заглянула ему в лицо — сочащееся перегноем, нездорового, землистого цвета. На губах блестел трупный яд. Дед Мороз захрипел. Снегурочке показалось, что в глазах у него мелькнуло узнавание.

Когда она целовала его мертвые губы, она чувствовала, как в ее руках обмякает грузное, раздувшееся тело. А к ней вместе с холодом приходит долгожданный покой. Она открылась навстречу этому покою — и улыбнулась. Наконец-то она почувствовала себя счастливой.

***

Оля Нестерова и Крампус провели для детей еще один Новый год — на этот раз не такой страшный.

Но Дед Мороз и Снегурочка подарки детям больше не приносили.