Картина с утопленницами

Шарлатанские кодировки от алкоголизма, нелепые подтасовки на выборах, мелкое воровство полицейских и суициды талантливых людей — визуальные рассказы арт-брют художника Никиты Позднякова отражают фатальные случайности, мрак и радости повседневности. Бытовые истории о пьяной юности, эпатажных выходках на работе в театре, партийных схемах омского «Яблока» и загадочной смерти номинанта Каннского фестиваля Макса Шавкина печально свидетельствуют о сюрреализме нашего времени, полного иллюзий и обмана.

Столовые приборы

На первых курсах мы любили с друзьями снять толпой квартиру на сутки, всю ночь там балагурить с девками и пивом, а утром развалиться по домам уставшие и довольные. Квартира снималась самая дешевая, с древней сломанной мебелью — ничего ценного в ней обычно не было. Но уходя с одной из квартир однажды я захватил с собой статуэтку кремлевской башни из оргстекла и красивые вилку с ложкой, непонятно откуда взявшиеся в таком месте. Полбутылки водки еще, чуть не забыл. Распихал поклажу по карманам и рукавам, стою довольный на остановке, качаюсь. Тормозят, выскакивает маленьких сержант-казах с передней двери: «Проедемте». Содют меня на заднее сидение, к другому толстому мусору, который начинает меня обыскивать и расспрашивать, куда иду, откуда. Удивляется наличию у меня статуэтки кремля. Интересуется. Патриот, говорю. А вилка с ложкой зачем? А это главное, отвечаю, человек ведь от обезьяны культурой отличается. Не руками же жрать. Мусор понюхал мою казахскую водку. Всё это время медленно везли меня вдоль дороги. Говорят, хотим тебя в вытрезвитель везти. Да вы чё, побойтесь бога, говорю, я ж еще не похмелялся. Высадили меня через пару остановок. Я с облегчением вышел и потопал назад. Закурить бы. Щупаю карманы, сигарет нет, ТЕЛЕФОНА НЕТ! Бегу назад к машине, где телефон, говорю. Казах с переднего сидения подаёт мне его уже выключенный. Ты, говорят, когда вышел, его выронил. И сигареты свои со спичками. Я смотрю: и правда — сигареты и спички мои на земле лежат. Но у переднего колеса. Я туда не ходил, я из задней двери вышел и назад пошел. Негодование.

Театр

Два раза я выступал как художник-постановщик в частных омских театрах. Сначала меня позвали в «Топ-театр» оформлять Макдонаха, «Калеку с острова Инишмаан». Я очень вдохновился и приложил максимум творческих сил. Довольно большая сцена, объемные декорации. На сцене стояла мачта, лежала лодка, простирались поролоновые горы, велась торговля и прочее, прочее… В театре были отличные рабочие, которые могли изготовить любой каприз. Удовольствие. Премьера состоялась с успехом, но спектакль показали лишь несколько раз, и труппа разъехалась. Хозяйка театра, Натела Полежаева, кинула всю труппу на деньги, как и многих других, как потом оказалось.

Во второй раз меня пригласили в Омский ЦСД — «Центр современной драматургии». Пьеса «Кентервильское привидение». По задумке режиссера это должна была быть красивая «диснеевская» сказка. Но мне почему-то пришло на ум превратить английский замок в советскую тюрьму, дворецкого — в надзирателя, привидение — в дух умершего здесь когда-то уркагана в ватнике и с костылем. Само семейство американцев продолжало ходить в красивых платьях по тюремной камере, есть из алюминиевых мисок, спать на двухъярусных шконках и делать вид, что они в замке. То есть текст пьесы вообще не трогали. Только декорации превращали всё происходящее в сюрреализм нашего времени. Я очень доволен.

Яблоко

В первый раз в офис омского «Яблока» меня позвал сосед. Убежденный путинист. Я и другие друзья соседа задним числом вступили в партию под руководство председательницы и выдавили на выборах главы молодежного отделения девочку, которая действительно хотела что-то делать. Победил преступный сговор.

После меня просили участвовать в выборах депутатов сельских поселений. Я выбрал ближайшую к кладбищу деревню, чтобы удобнее было ездить в неё после работы. Партия напечатала две тысячи листовок с моей похмельной рожей и слоганом «с заботой о людях и верой в добро». На этом помощь закончилась. Девчонок, которые должны были разносить эти листовки по домам, я нанимал сам.

Присутствовал при голосовании и подсчёте. Работников местных предприятий привозили голосовать организованно — на автобусах. Из двух тысяч жителей деревни на выборы явились семьсот человек. За меня проголосовало трое.

Кодировка

Кодировался от алкоголизма я два раза. В первый раз это называлось «лазерная кодировка». Утверждалось, что лазером тебе убирают сигналы от печени в мозг о том, что нужно выпить. Перед любой кодировкой человек должен не пить три дня, что само по себе уже дает результат. В общем, на «лазерной кодировке» тётя мне полчаса рассказывала об алкоголизме, его стадиях и последствиях. Положила мне на голову какие-то тряпочки с проводами, сказала, что сканирует мозг. Показала картинку на мониторе — мозг поражен, но не необратимо. Положила на кушетку, посветила фонариком в глаза, приложила что-то вибрирующее к вискам. Видимость каких-то медицинских манипуляций. Говорит, теперь выпьешь — можно помереть. Прописала «феназепам» на первое время.

Во второй раз это была какая-то «военная» питерская клиника. Врачи в ней ходили с бейджиками, на фото которых они были в военной форме. Вся клиника — сплошной психологический театр. Очередь из алкоголиков в фойе. Все сидят и смотрят на плазме, как поезд едет по альпийским пейзажам и тоннелям. Одно это видео гипнотизирует. По коридору очень отрешенно проходят врачи — один другому говорит медленно, как будто он пузырек корвалола въебал: «Ну как у вас?» — «Не пришел» — «Не пришел…».

Вызывают к одному старичку-врачу. Тот рассказывает про алкоголизм — это всё знаем. Говорит, кодируем тут медикаментозно. Уколы ставим. Лекарство сохраняется в организме год. Выпьешь — можно помереть. Положили на кушетку, датчики к голове. «Сканируют мозг». Я лежу на кушетке так, что типа нечаянно вижу монитор. На нем меняются картинки мозга. Дед-доктор очень бестолково кликает мышкой, и я понимаю, что он ею не умеет пользоваться. А все картинки — слайд-шоу — для всех одно. Поставили уколы, повели к заместителю директора клиники зачем-то. Фамилия у него была еще Ганджа, типа «ты знаешь, что делать». У него в кабинете мне резко стало душно и я упал в обморок. Не знаю почему. Любая кодировка — это спектакль для того, чтобы ты поверил, что умрешь, выпив. Но на ком-то это работает, и это прекрасно. Не рассказывайте об этом алкоголикам.

Макс Шавкин

Написали мне однажды ребята из Москвы. Максим Шавкин и его напарница Надя. Хотели снять что-то про меня в Омске. Видео. Договорились, что на следующий день Макс приедет ко мне в Питер поговорить об этом. Встретились у метро рано утром. Он был очень возбужден, тряслись руки. В мастерской я показал ему последние работы. Он снимал меня на телефон. Вышли на балкон, он передал мне телефон, чтобы я снимал его, и стал читать мне свои стихи. Но я дунул утром и принялся снимать ворон на газоне — Макс замолчал.

Я несколько раз спросил его, всё ли у него в порядке — он отвечал, что всё. Но с виду было так не сказать. Я спросил: а не под чем-то ли он? Тоже нет… Попросил меня проводить его на вокзал. Я подарил ему картину с утопленницами. Мы спустились на Гражданском проспекте, сели в поезд. Но на Академической он протянул мне руку, прощаясь. Я спросил: «Ты что, не в Москву?» — «В Москву, но по-другому», — ответил он и вышел из вагона. Двери передо мной закрылись. Я пожал плечами, пересел в обратную сторону, вернулся домой и лёг спать. Проснувшись вечером, отчего-то забеспокоился за Макса. Явно он не в себе был, не случилось ли чего. Утром я был невыспавшийся и, возможно, оказался не очень внимателен к нему. Решил ему набрать. Трубку взял мужчина и сказал, что нашел телефон возле своего дома на Академической. Я испугался, нашел в интернете телефон его подруги, Нади, позвонил ей, всё рассказал. Она тут же организовала питерских друзей на поиски. Мне несколько раз звонили разные люди, спрашивали, во что он был одет, что у него было с собой.

Утром мне написали, что его опознали в морге. После нашего расставания до утра он бродил по району, выбросив телефон. Его искали. На рассвете он утопился в местном водоеме. Его вещи и мою картину не нашли. На берегу кроме обуви остался лишь предсмертный рисунок Макса, который разгадать пока никто не смог. Он был талантливым режиссером, поэтом и музыкантом.