Известный математик и лауреат Нобелевский премии по экономике, Джон Нэш получил образование в Принстонском университете. От туда же вышли 28 других нобелевских лауреатов. «Дискурс» публикует отрывок из недавно вышедшей книги Сильвии Назар «Игры разума» о том, какой прорывной скачок совершила математика в годы Второй Мировой войны, из которой читатель сможет почувствовать кипящую идеями атмосферу Принстонского Института Перспективных исследований в годы учебы Нэша, когда военные обратились к помощи учёных и оборонные бюджеты направились в университеты.
Видный американский философ Уильям Джемс, старший брат писателя Генри Джеймса писал о критической концентрации гениев, по достижении которой цивилизация начинает «вибрировать и сотрясаться». Простые смертные не ощущали волн вибрации, идущих со стороны Принстонского университета, почти до самого конца Второй мировой войны, когда эти чудаки с их забавным акцентом, странной одеждой и одержимостью неясными научными теориями стали национальными героями.
Некоторые историки называют Вторую мировую войну битвой ученых. В этой битве схлестнулись прежде всего математики, ведь речь идет о научных областях, в которых использовались сложнейшие математические модели. Пестрое собрание талантов математического сообщества Принстона оказалось востребовано в военных проектах. Принстонских математиков привлекли к шифрованию и дешифровке. Прорыв в криптоанализе позволил США выиграть крупное сражение при острове Мидуэй, ставшее поворотным пунктом войны между США и Японией в Тихом океане. В Блетчли-парк, британской Правительственной школе кодов и шифров, английский математик Алан Тьюринг, защитивший диссертацию в Принстоне, вместе со своей группой в тайне от нацистов взломал их коды, и это стало переломным моментом в подводном противостоянии за контроль над Атлантикой. На Абердинском испытательном полигоне Освальд Веблен и его помощники пересмотрели значительную часть положений такой науки, как баллистика. Похожий проект возглавлял в Управлении главы артиллерийско-технической службы Марстон Морс, который недавно перебрался из Гарварда в Институт перспективных исследований. Еще один принстонский математик, специалист по статистике Сэм Уилкс, разработал самый эффективный метод ежедневного прогноза перемещений немецких подлодок на основе наблюдений предыдущего дня.
Наиболее существенный вклад ученые внесли в разработку вооружений: радары, приборы инфракрасного обнаружения, бомбардировщики, ракеты дальнего радиуса действия, торпедные глубинные бомбы. Поскольку новое оружие стоило очень дорого, армии потребовались математики для разработки методов оценки его действенности и поиска путей наиболее эффективного его применения. Для получения нужных военным данных стали систематически применять исследование операций, то есть поиски оптимального решения с помощью математических моделей. Какая взрывная сила должна быть у бомбы, чтобы вызвать заданные разрушения? Необходима ли самолетам тяжелая броня или лучше обойтись без защиты, чтобы увеличить скорость? Надо ли бомбить Рурскую область и сколько понадобится бомб? Без талантливых математиков ответить на эти вопросы было невозможно.
Апогеем участия ученых в военных проектах, стало, конечно же, создание атомной бомбы. Юджин Вигнер из Принстона и Лео Силард из Колумбийского университета составили и дали на подпись Эйнштейну письмо, адресованное Рузвельту, в котором предупреждали американского президента о том, что немецкому физику Отто Гану из Института кайзера Вильгельма в Берлине удалось расщепить атом урана. Лиза Мейтнер, австрийская еврейка, которой удалось бежать в Данию, произвела вычисления, которые показывали, как на основе этого открытия создать атомную бомбу. В 1939 году в Принстон приехал датский физик Нильс Бор и поделился этой новостью. «Как велико значение этого нового знания для армии, первыми поняли именно выходцы из Европы, а не их коллеги-американцы», — писал Джон Д. Дейвис. Ответом Рузвельта стало создание в октябре 1939 года — через два месяца после начала войны — экспертного комитета по урану, который позднее превратился в Манхэттенский проект.
Война обогатила американскую математику и вдохнула в нее новую жизнь, вознаградила тех, кто привлекал к работе иммигрантов, а в дальнейшем обеспечила математическому сообществу право на долю плодов послевоенного процветания. Война позволила продемонстрировать не только силу новых теорий, но и превосходство сложного математического анализа над эмпирической оценкой. Атомная бомба подняла до невиданных высот авторитет теории относительности Эйнштейна, которая до того считалась незначительной поправкой к нисколько не утратившим своей ценности законам механики Ньютона.
Новый статус математики в американском обществе принес Принстонскому университету успех и славу. Принстон оказался на передовых позициях не только в топологии, алгебре, теории чисел, но и в таких областях, как информатика, исследование операций и недавно зародившаяся теория игр. К 1948 году все сотрудники уже вернулись на свои места, а на смену страхам и разочарованиям тридцатых пришли оптимизм и ощущение безграничных перспектив. Естественные науки и математика считались дверью в более совершенный послевоенный мир. Власти, особенно армейские, внезапно воспылали желанием тратить деньги на теоретические исследования. Начали выходить новые журналы. Появился план организации нового всемирного математического конгресса — первого со времен мрачной предвоенной поры.
Пришло новое поколение, представители которого жадно впитывали знания и при этом были полны собственных идей и подходов. Женщин, конечно же, среди них пока не было, если не считать Мэри Картрайт из Оксфорда, которая в том году гостила в Принстоне; и все же Принстонский университет становился все более демократичным. Если молодой талантливый математик был евреем, или иностранцем, или окончил колледж не на Восточном побережье, или говорил, как простой рабочий, — это перестало автоматически быть помехой на его пути. Самым глубоким неожиданно оказался раскол между «детьми» и ветеранами войны, которые в свои двадцать пять — тридцать лет только начинали учебу в университете бок о бок с такими двадцатилетними юнцами, как Нэш. Математика перестала считаться занятием для избранных; ее стали воспринимать как очень динамичную отрасль. «Всем казалось, что математика открывает человеческому разуму путь к любым свершениям, — вспоминает бывший студент Принстона. — В послевоенные годы были свои угрозы — корейская война, холодная война, переход Китая в руки коммунистов, — но на деле, если взять науку, преобладал невероятный оптимизм. В Принстоне ты чувствовал себя не просто свидетелем великой интеллектуальной революции, а ее непосредственным участником».
Сильвия Назар. Игры разума. История жизни Джона Нэша, гениального математика и лауреата Нобелевской премии. Пер. с англ. А. Аракеловой, М. Скуратовской и Н. Шаховой. — Москва: Издательство Corpus, 2017. — 752 с.
