3 июня в Бертгольд Центре открывается выставка «Введите свой текст…». Мы поговорили с её куратором Елизаветой Воробьёвой и художником Тристаном Рево об актуальности концептуализма, необходимости выставляться в галерее и важности текста.
— Почему глобальная арт-рефлексия над ролью текста происходит в 2017 году, когда всё большее внимание уделяется видеоконтенту? Разве текст – в том числе интернет-текст – ещё недостаточно отрефлексирован?
Е.: Чем больше я погружаюсь в выставку, чем больше думаю о ней и о ее идее – тем больше понимаю, что она скорее ставит вопросы, нежели отвечает на них. Это касается и текста. Интересно, несколько лет назад, когда я писала диплом на тему текста в искусстве, такого количества работ и вообще всеобщего помешательства на тексте не было. А сейчас с текстом работает большинство художников. Для меня самой два главных вопроса выставки: кто эти художники и почему они используют текст в своих работах. Возможно, по окончании выставки я смогу на них ответить, хотя бы для себя.
Максим Има
— А почему есть необходимость рефлексировать в пространстве галереи? Не эффективнее было бы выложить работу в Интернет?
Е.: Я сама очень неоднозначно отношусь к интернету: да, это свобода, возможности и так далее, но в то же время это какая-то огромная куча непонятно чего. Да, можно все выложить в сеть, но мы все же еще не окончательно перешли в виртуальную реальность. Для художников важно выставиться реально, это точно, для меня важно сделать выставку реально, для себя, для города, для людей, много для чего.
В интернете нет по сути критерия оценки, кроме анонимного лайка или комментария. Для искусства это плохо. Ему нужна оценка, нужна элитарность, с которой искусство всегда было связано.
Я думаю, до отказа от реальных выставочных пространств ещё далеко. Один из участников, например, − Митя Безыдейный из Краснодара. У него чудесные работы, но они сейчас существуют только виртуально, только в компьютере, и этих работ физически не существует. Вот для него как раз был важен факт того, что на выставке он сможет представить реальную рукотворную работу.
— Это твоя первая кураторская работа. Сложно ли самостоятельно организовать выставку? Как вообще ты пришла к её концепту?
Е.: В последнее время я постоянно ходила и ныла, почему все так плохо и печально с современным искусством в Питере, и мне как-то мой друг сказал, мол, «может тебе просто заткнуться и сделать что-то самой?». Я подумала, почему бы и нет.
Концепт появился сам: исследование текста – тема моей работы в вузе. По поводу организации: если все пройдет хорошо, я, пожалуй, смогу сказать, что сделать выставку легко. Конечно, были определенные сложности, но если глобально, то я вообще не думала, что это реально − взять и сделать самостоятельно кураторский проект в ситуации отсутствия какого либо бюджета и институциональной поддержки. Хотя впереди еще экспозиция, открытие и вообще много всего, так лучше не буду я больше говорить, как все легко и просто.
— Изначально важное место в концепте выставки играло текстовое поле Петербурга. Почему теперь этот смысловой блок отошел на второй план?
Е.: Петербург − это моя боль, моя история. Я люблю и ненавижу этот город, в частности за современную культурную повестку. Почему я вообще решила организовать выставку – потому что у меня долгое время было ощущение, что ничего адекватного не происходит. Происходит какой-то бред вроде акции «Искусство за бухло». А каких-то стоящих актуальных выставок в принципе нет. Окей, они, конечно же, есть, в сравнении с Москвой – их нет, и непонятно почему.
Этот блок отошел на второй план, как раз потому что появились участники из других городов. Остается, наверное, только вопрос того, есть ли разница локальная, с привязкой к какому-то городу между работами артистов из разных мест. Или все работы как раз за счет текста становятся одной единой историей?
— Как думаешь, почему в Питере такая ситуация с современным искусством?
Е.: Питер – это одна большая тусовка, такая большая деревня: все вместе, все друг друга знают, но в ней царит атмосфера прокрастинации. Арт-институции не продуцируют ничего актуального, в них сидят люди другого поколения, которым в принципе дела нет до искусства. Молодежи очень сложно попасть туда, музейная работа передается практически по наследству.
— Некоторые участники выставки используют в своих работах методы концептуализма. Сегодня я читала интервью Рубинштейна какому-то интернет-изданию, где он сказал, что интернет как феномен сам по себе более актуален, чем концептуализм. Почему же он тогда до сих пор используется?
Т.: Слушай, да, концептуализм – это старая история, но мне кажется, что с точки зрения того, что будет представлено на выставке, с точки зрения самих объектов – она будет весьма свежая и очень опасная. Некоторые работы будет на грани дозволенного.
Мария Крючкова
— А в чем там эпатаж заключается?
Т.: Это тот же самый концептуализм, но современный и оцифрованный. Ты знаешь Юрия Альберта? Я как раз готовлю серию работ, которые одновременно будут оммажем на его творчество и уничтожат его, а еще передадут дух времени – а у нас сейчас такое время троллинга, мемов и бреда. Плюс, с другой стороны, это и есть новейший концептуализм – троллить старый и рождать из этого новые смыслы. Но не знаю, не знаю, это наш первый опыт.
— Слушайте, я тут подумала, что, возможно, вопрос об актуальности концептуализма – это вопрос не к художникам, а к российской арт-среде. Иначе говоря, почему общий фон такой, что актуальными становятся методы, использованные 20–30 лет назад? Лиза, ты как раз говорила про отсутствие актуальной повестки в Питере, вот я про это.
Е.: Ага, но вообще, неоконцептуализм – не главное в выставке. Не все эти художники используют именно методы концептуализма, для кого-то это что-то другое. Например, для Павла Арсеньева (он поэт) – это поэзия. Он даже больше известен, как поэт, а не художник. То есть для него это некая форма поэзии. Для Мити Безыдейного − тоже, у него достаточно поэтичные работы есть, во всяком случае. Для него это форма именно какой-то визуальной поэзии. Я думаю, что не все работы привязаны к концептуализму, но, естественно, тенденция как бы прослеживается и от концептуализма тоже.
Митя Безыдейный
— Кстати, насчет мемов и троллинга. А разве мемы – это не первичная рефлексия? Если художник рефлексирует над мемами в своих работах – не получается ли, что его работы вторичны?
Е.: По сути, сами мемы для меня – это такой неолубок XXI века. Смешной какой-нибудь текст и картинка. Это же вполне может быть народным искусством. А над народным искусством рефлексировали еще художники авангарда. Потом, например, Ларионов тот же, то есть можно пойти еще дальше. Если авангард рефлексировал над народным искусством, примитивом, то сейчас художники берут какие-то интернет-штуки.
Т.: Но при этом сейчас такое время, когда не страшно делать то, что делали до тебя. Необязательно быть первопроходцем. И не факт, что, если ты сделаешь что-то, что никто не делал до тебя, − это сработает. Ты можешь сделать что-то вторичное – и это прокатит.
— Тристан, вот вопрос, который я задавала Лизе, когда ты ещё не пришёл. Зачем тебе выставляться в галерее? У тебя же есть паблик с 20 тыс. подписчиков, выложи туда свои работы.
Тристан Рево
Т.: Как сказал King Louie: «I want the money, fuck the fame my nigga// But both that's cool my nigga». Мне нужен кэш, мне нужны кэш мани.
— Но ты ведь можешь и в интернете на искусстве деньги зарабатывать.
Т.: В интернете нереально сделать деньги. Мне иногда присылают деньги через паблик. Просят сделать репосты, но это ничто. Конечно, у меня более глобальные планы... знаешь… делать радикально новые вещи, изменить искусство и стать новым Марселем Дюшаном, но-но-но-но это очень тяжело, потому что невозможно быть вторым таким, как он.
Е.: Кстати, покупать искусство в интернете – более выгодно. Обычно наценки в галерее составляют 100% от стоимости работы, то есть получается в два раза дороже, чем купить работу непосредственно у художника. Поэтому продавать искусство через интернет – очень хорошая мысль.
