Дискурс уже обращался к Грибоедову, — в большей степени к его творчеству и лишь отчасти (постольку–поскольку) — к личности. Однако загадка писателя, отделенного от нас всего парой веков, касается той вехи в жизни каждого, которая, казалось бы, не должна вызывать вопросов. Надежда Тархова, автор «Летописи жизни и творчества Грибоедова» приподымает завесу над этой тайной.
Нет в русской литературе другого писателя, биография которого на протяжении двух веков сохраняла бы столько загадок и темных мест. И сегодня, спустя более 200 лет со дня рождения Грибоедова, несмотря на то, что найдено немало документов, освещающих события разных периодов его жизни, мы не намного продвинулись в ее изучении.
Научной биографии Грибоедова до сих пор нет. Книги А. Лебедева (1980) и Е. Цимбаевой (2003) в серии ЖЗЛ, очень интересные каждая в своем роде, ни в какой степени не решают этой задачи. «Летопись жизни» (2000), составленная, в основном, по материалам полувековой давности, не включает многих известных сегодня документов, имеет слабый научный аппарат, и навряд ли может считаться авторитетным источником при изучении биографии писателя.
Документирована биография Грибоедова чрезвычайно неравномерно, и четко разделяется по этому признаку на два периода — до 1817 года и после него, до гибели. С июня 1817 года, т. е. с момента поступления на службу в Коллегию иностранных дел, писатель обретает некую жизненно-биографическую определенность, подтвержденную документами — возраст, звание, службу, чин, местопребывание. Что же касается первой половины его жизни, то интерпретация ее событий продолжает в значительной степени оставаться столь же легендарной, как и много десятилетий назад. Хотя найденные и опубликованные в конце прошлого века важные документы, касающиеся отдельных событий детской и юношеской жизни писателя (имею в виду публикации и статьи Л. С. Дубшана, С. В. Свердлиной, Г. Д. Овчинникова, Е. В. Цымбала, А. Ю. Андреева и другие работы в сборнике: «Грибоедов. Материалы к биографии» позволяют несколько свободнее ориентироваться в совсем еще недавно «тёмном» материале.
О самом раннем детстве до недавнего времени не было вообще ничего известно. Из публикации Г.В. Овчинникова мы недавно узнали, что семья его в 1790-е годы пять или шесть лет жила во Владимире и владимирской деревне, хотя всегда считалось, что с рождения Грибоедов жил только в Москве. Затем недолгое пребывание в университетском благородном пансионе, раннее, в 11 лет, поступление в Московский университет и окончание его в 13 лет со званием кандидата словесности, а потом еще четыре года пребывания в университетских стенах, учеба на этико-политическом (окончил его якобы со вторым званием кандидата) и на физико-математическом факультетах. С начала Отечественной войны 1812 г. Грибоедов вступает в военную службу, но целый год, т. е. всё время пребывания французских войск на территории России и их изгнания, проводит вне армии, во владимирской деревне. О времени службы в кавалерийских резервах, кроме анекдотов о разгульной его жизни и армейских шалостях, мы ничего не знаем; публикация С. В. Свердлиной немногих армейских документов прояснила статус писателя при генерале Кологривове в резервной армии и дала ей возможность сделать некоторые предположения о круге его служебных обязанностей. После выхода в отставку со времени, когда Грибоедов поселился в Петербурге, внимание биографов сосредоточено, в основном, на его литературно-театральных делах и контактах.
Вот тот традиционный комплекс сведений, которыми мы обладаем. И согласимся, биография его, соприкасаясь в деталях со многими биографиями сверстников, в целом от них отличается, являя не вполне типичную картину, что можно объяснить либо каким-то особым, невероятным невезением, либо некими реальными экстраординарными обстоятельствами, которые уводили его жизнь с традиционных путей.
Предлагаемая статья обращена к ранним годам жизни Грибоедова и имеет целью обозначить ее ключевые «спорные» моменты в период до лета 1817 года, т. е. до поступления на службу, а также те проблемы, без разрешения которых изучение его биографии не может быть успешным. В процессе постараюсь выявить, на чем основаны данные и какими документами подтверждаются, опровергаются или ставятся под сомнение традиционно сложившиеся вехи жизни писателя.
На мой взгляд, подчеркну, в данном случае, неоригинальный, главная проблема, которая влечет за собой все наши сомнения, из-за которой мы не можем выстроить биографию писателя (она не составляет логической цепи в существующих исследованиях) — это ВОЗРАСТ. Знание реального года рождения Грибоедова сразу перечеркнуло бы многие, если не все, загадочные и спорные моменты биографии первой половины его жизни. Но именно эта проблема не находит пока разрешения.
В научном обиходе к сегодняшнему дню сосуществуют четыре (!) даты его рождения: традиционная и, добавлю, легендарная — 1795 год, которая ныне вытесняется во многих работах 1794-м годом, и альтернативная ей — 1790 год, иногда называют еще и год 1791-й (день рождения — 4 января, названный самим писателем, сомнению не подвергается).
1795 год как время рождения Грибоедова — дата легендарная, но происхождения, несомненно, семейного. Она опирается на дату могильного памятника в Тифлисе, на записи в исповедных книгах приходской церкви, на свидетельство Грибоедова в первом из известных его формулярном списке в 1813 г. и на «Записку об А. С. Грибоедове» С. Н. Бегичева. Его свидетельство должно быть сразу оговорено особыми условиями, в которых он находился. Быть может, единственный из окружения поэта посвященный в тайну его рождения, он, скорее всего, чувствовал себя обязанным эту тайну хранить. Тем более что в 1854 г., когда он писал свою «Записку…», была еще жива сестра, Мария Сергеевна (умерла в 1856 г.), и другие родственники писателя. И Бегичев вряд ли хотел, чтобы его статья всколыхнула ненужные толки вокруг имени друга.
Дата рождения Грибоедова на могильном памятнике, как один из главных аргументов в пользу 1795-го года рождения, тоже не является бесспорной. Известно, что «по вопросу о дате рождения» Н. А. Грибоедова, вдова писателя, «переписывалась с матерью и сестрой Грибоедова, которые понятно, лучше всех знали его год рождения». Но сам факт подобного обсуждения не есть ли свидетельство существования проблемы? С какой стати вдове писателя потребовалось обсуждать, какой год рождения обозначить на могильном памятнике мужа? Это возможно только в том случае, если она была посвящена в какие-либо семейные секреты по поводу его рождения. Сама идея такого обсуждения представляется весьма странной, если только не предположить, что инициатива переписки принадлежала матери писателя, Н. Ф. Грибоедовой. Тем более, проект памятника на могиле писателя широко обсуждался, он был напечатан в «Московском телеграфе» в начале 1830-х гг., открытие его широко готовилось.
Напомню, что важнейший документ, найденный А. И. Ревякиным, опровергает сложившееся за два столетия мнение о рождении писателя Грибоедова в 1795 году и вообще исключает этот год из обсуждения данной проблемы. Запись в метрической книге церкви Успения на Остоженке за 1795 год: «Генваря 13 в доме девицы Прасковьи Ивановны Шушириной у живущего в ее доме секунд-майора Сергея Ивановича Грибоедова родился сын Павел, крещен сего месяца 18 дня. Восприемником был генерал-майор Николай Яковлевич Тиньков», — свидетельствует, что у Грибоедовых в январе 1795 г. родился другой ребенок, который, по-видимому, умер младенцем. Необходимо добавить, что записи возраста Грибоедова в исповедных книгах церкви Девяти мучеников (в 1805 г. указано, что ему 10 лет, в 1807 — 12 лет, а в 1810 — 15 лет) не могут быть признаны бесспорными документами, так как книги заполнялись со слов, и если семья скрывала возраст будущего писателя, то именно этот факт и отражен в исповедных книгах.
В работах биографов сегодня дискутируются, в основном, две даты его рождения: 1794-й и 1790-й годы. Важно, что обе они не придуманы биографами, обе названы самим Грибоедовым в разные периоды его жизни: сначала 1794-й — в послужных списках Иркутского гусарского полка 1813–1814 гг. и в документах об отставке 1815–1816 гг. Потом, с поступлением на службу в Коллегию иностранных дел и после утверждения его секретарем персидской миссии, Грибоедов всегда обозначал годом рождения 1790-й.
У приверженцев каждой даты свои аргументы и доказательства. Обзоры литературы по этому вопросу сделаны С. А. Фомичевым в сборнике «А. С. Грибоедов. Материалы к биографии» (1989), в его энциклопедии «Грибоедов» (2007) и, отчасти, в статье В. П. Мещерякова (1984). Однако признание 1790 года датой рождения Грибоедова вызывает сопротивление многих исследователей, а 1794-й в этом качестве, как и 1795-й, не позволяет разрешить накопившиеся противоречия ранней биографии писателя и связать ее события в логическую цепь.
И все же главная проблема этой полемики заключается не в элементарной разнице лет, как может показаться. И копья ломаются не потому, моложе или старше Грибоедов на четыре или пять лет. В любом другом случае записали бы сложную дату: «1790 или (по другим сведениям) 1794», — на этом бы и успокоились. Но не в нашем, когда две даты рождения определяют две разных жизни, две разных биографии.
Признание того, что Грибоедов родился в 1790 (или даже в 1791 году), неминуемо влечет за собой вывод о том, что он — незаконный ребенок, бастард (Настасья Федоровна и Сергей Иванович Грибоедовы поженились в 1791 году). Полагаю, что именно это, поистине роковое обстоятельство, до сих пор мешает признать 1790-й год временем рождения писателя. Оставляем за скобками саму возможность замужества Настасьи Федоровны за человеком с репутацией и с состоянием Сергея Ивановича Грибоедова, не будь на то особых причин (он был не просто игрок по натуре, а профессиональный картежник, принадлежащий к карточной «банде» и живущий исключительно карточной игрой; состояния у него на момент женитьбы не было никакого).
Незаконное рождение в России конца 18 века настолько значимый, определяющий судьбу фактор, что не учитывать даже его возможности при изучении биографии писателя нельзя, она неминуемо будет искажена. «Незаконность» рождения коренным образом влияла на сословный и социальный статус человека, законодательно выбрасывая его из семьи, лишала имущественных прав, ограничивала возможности существования в той среде, к которой принадлежала его семья. И биографам, в этом случае, необходимо осознать, что Грибоедов прожил совсем другую жизнь, нежели мы привыкли представлять себе.
Его происхождение и особое положение постоянно должны были направлять усилия семейства на то, чтобы скрыть «незаконность» рождения. Легче всего, до поры до времени, проблему можно было обходить, скрывая истинный возраст Грибоедова. Этим, по-видимому, и определяется жизнь семьи и покров тайны над почти всеми событиями детства и юности писателя. А они не могли не омрачаться сознанием, что он «не как все». Что выключен силою обстоятельств из обычного для всех окружающих состояния и обречен на особый путь.
Напомню, что российские законы, охранявшие целостность и неприкосновенность дворянства как сословия, были чрезвычайно жестоки по отношению к незаконным детям. Института усыновления, т. е. признания их законными, не существовало. Даже сын Екатерины Второй и Григория Орлова не мог носить фамилию отца и звался, как и его потомки, граф Бобринский. А для пятерых своих незаконных сыновей граф Разумовский не смог сохранить ни свой титул, ни фамилию, они все были Перовские. Принадлежность этих детей к дворянскому сословию была оговорена специальными императорскими указами. Но подобные указы издавались чрезвычайно редко, и перед большинством русских дворян, имевших незаконных детей (а их было очень немало), стояла трудноосуществимая задача — найти способ, чтобы вывести бастарда в дворянское сословие, ведь при рождении они приписывались либо к крепостным крестьянам отца, либо зачислялись в податное сословие (т.е. в свободные крестьяне или мещане, платившие подушную подать, выполнявшие натуральные повинности, в том числе рекрутские, подвергавшиеся телесным наказаниям). И если год рождения Грибоедова 1790-й, если он был незаконным ребенком, то перед его матерью, в первую очередь, а позже и перед ним самим, стояла труднейшая задача — преодолеть диктуемые законом ограничения, получить дворянский статус и возможность существовать в тех же рамках, что и люди, принадлежащие его семье и его кругу.
И в этом контексте факты изменения возраста в документах самим Грибоедовым, уже не вызывают недоумения, растерянности и неловкости от невозможности объяснить, зачем, чего ради он совершал этот обман. Статья О. Е. Глаголевой и Н. К. Фомина об истории выхода В. А. Жуковского, одного из «великих бастардов» русской литературы, в дворянское сословие, свидетельствует о том, к каким изощренным способам и средствам приходилось прибегать родителям незаконных детей, чтобы вернуть их хотя бы в свое сословие, избавить от принадлежности к крепостному состоянию, как-то диктовал закон. Надо ли удивляться, что Грибоедов использовал все возможные для него способы, чтобы вырваться из положения, определенного ему рождением?
Как бы проблема незаконного рождения Грибоедова ни была неприятна, как бы ни шокировала она, отмахнуться от нее невозможно. С ней неизбежно столкнется каждый, кто будет пристально изучать биографические документы, кто станет заниматься «Летописью Грибоедова» или его научной биографией. Ведь при рассмотрении тех немногих документов, какие относятся к детской и юношеской жизни Грибоедова, с которыми работают биографы, на которые им приходится опираться, мы постоянно ощущаем некий логической сбой, который никак не дает выстроить логическую цепь событий и заставляет, говоря о первой половине жизни писателя, почти все время обращаться к предположениям и допущениям.
Предлагаю совершить еще один хронологический экскурс по этим документам.
Первый, из известных на сегодня, документ, где мы встречаем его имя, это прошение «малолетнего Александра Грибоедова» от 19 июня 1799 г. в палату гражданского суда города Владимира при оформлении купчей на сельцо Сушнёво в Покровском уезде Владимирской губернии, которое его бабушка по отцу, Прасковья Васильевна Грибоедова, каким-то образом передавала внуку. Документ содержит просьбу «допросить об этом его бабку при свидетелях». Он написан писарем, а подписи на нем поставили, «за неумением грамоте и писать» «малолетнего Грибоедова», коллежский советник М. С. Бенедиктов и капитан Е. И. Палицын.
Документ этот порождает многие вопросы и потому нуждается в дополнительном изучении: если имение Сушнёво — подарок (а бабушка Прасковья Васильевна вроде бы подарила по маленькому имению обоим своим внукам, Марии — деревню Сущёво), то почему он оформлен купчей? Возможно, родители Сергея Ивановича были посвящены в тайну рождения Александра Сергеевича, который как незаконный ребенок мог владеть собственностью, но не имел права наследовать фамильные владения? Почему суд требует подтверждения этого акта через допрос? Все это предстоит выяснить. Судить же о возрасте А.С. на основании этого документа нет возможности, пять или девять лет ему в момент написания «прошения», он все равно «малолетний Грибоедов».
Второй известный документ — сообщение в газете «Московские ведомости» от 22 декабря 1803 г. о годичном акте в Университетском благородном пансионе, на котором Грибоедов получил приз за музыкальные успехи в «меньшом возрасте». Его принято считать аргументом в пользу того, что Грибоедову было в это время 8 лет (т.е. он родился в 1795 г.).
Однако не все так однозначно. Грибоедовы вернулись в Москву из Владимира либо в 1800, либо, что вероятнее, в 1801, так как с осени этого года Настасья Федоровна стала владелицей собственного дома на Новинском бульваре, «в приходе церкви Девяти мучеников, близ Пресни и Кудрина», в котором семья и жила до осени 1812 г.
В пансион в то время принимали с 9 лет (иногда, в виде исключения, с восьми); младший возраст считался с 9 до 13 лет. В момент переезда в Москву Грибоедову либо около 7 лет (если он родился в 1794 г.), либо 10-11 лет (если год рождения 1790 или 1791-й). В первом случае он совсем мал, ему только предстоит начинать учиться грамоте, а поступление в пансион (оно состоялось в 1802 г., всего через год) требовало достаточно серьезной подготовки по основным предметам. А в нашем случае еще и музыкальной подготовки, ведь приз-то был получен за музыкальные успехи. Однако при очень усердных занятиях, учитывая способности Грибоедова, быть может, и за год он был подготовлен к поступлению в пансион. С музыкой все, правда, несколько сложнее.
Но в этом случае совершенно непонятно дальнейшее развитие событий: если Грибоедов поступил в пансион в возрасте 8 лет, у него был большой «запас времени», чтобы спокойно пройти весь курс обучения (6 лет) и, как это делали многие воспитанники пансиона, просто перейти по окончании его в университет, что случилось бы в 1808 году, в возрасте всего 14 лет. И дальше, как раз по окончании университета, возраст позволил бы ему выбирать любую сферу деятельности, как-то и было принято.
Совершенно необъяснимо, к чему, в этом случае, такая спешка с поступлением в университет в 11 лет (как считается в легендарной его биографии), с получением кандидатского звания в 13, ведь отроки в те времена не принимались ни на военную, ни в штатскую службу, все равно пришлось бы ожидать несколько лет до того возраста, когда это могло состояться (как минимум, до 16 лет).
Надо еще учесть, что большинство лекций в университете в те годы читалось на немецком языке или на латыни (приглашенными иностранными преподавателями), и вряд ли 11-летний ребенок, всего три-четыре года назад начавший учиться грамоте, настолько овладел этими языками, что мог воспринимать смысл читаемых дисциплин (из мемуаров современников мы знаем, что уроки латинского языка Грибоедов брал у Б. Иона еще и в 1810–1812 гг.).
Если же он был пятью годами старше, т. е. родился в 1790-м, все эти действия и оправданы, и логичны. Первоначальное обучение он должен был начать еще во Владимире, как и полагалось, лет в 7–8. Тогда в Москве он вполне мог оказаться среди учеников Университетского пансиона в декабре 1803 г. именно на выходе из младшего возраста, т. е. почти 14 лет. Но в этом случае, у него уже не было времени на прохождение всего пансионного курса, ведь до совершеннолетия следовало успеть обрести необходимый сословный статус, т. е. официально стать дворянином. Для этого и следовало торопиться с поступлением в университет, потому что именно учеба в университете была кратчайшим путем к обретению дворянства.
Напомню, что по окончании университета любой его выпускник получал чин 14 класса (коллежский регистратор), а выходец из других сословий еще и личное дворянство; окончивший курс со званием кандидата получал чин 12-го (губернского секретаря), а звание доктора давало право на чин 8-го класса (коллежского асессора) и на потомственное дворянство, что прекращало практически все унизительные неприятности, связанные с незаконным рождением. В положении Грибоедова, в этом случае, университет был самым удобным и естественным путем к обретению сословного статуса. Инициатива Настасьи Федоровны, заставившей сына поступить в университет и сдавать по окончании словесного факультета кандидатский экзамен (о чем мы знаем из воспоминаний В.И. Лыкошина), свидетельствует о том, что она стремилась эту возможность использовать.
В. И. Лыкошин, который родился в 1792 г., а поступил в университет в конце 1805 г. 13 лет, в воспоминаниях пишет, что «скоро после того» стал приходить на лекции и Александр Грибоедов. «Сенатский архив» указывает временем поступления Грибоедова в университет январь 1806 года. Кстати, никаких указаний на возраст будущего писателя мемуары Лыкошина не содержат, как не дают поводов считать, что Грибоедов был его моложе.
Зато два других документа университетской поры определенно уводят возраст Грибоедова от середины 1790-х годов к началу их.
Первый — его письмо князю И. Д. Щербатову с приглашением на ужин и с просьбой привести с собой братьев Чаадаевых и Захария Буринского. Помимо того, что стилистически оно никак не походит на письмо подростка, невозможно представить, что 14-летний мальчик, которому еще положено во время обеда сидеть за столом рядом с гувернером, приглашает от своего имени на ужин в дом матери нескольких гостей, из которых двое (М.Я. и П.Я. Чаадаевы) его старше на два-три года, а третий — аж на 10 лет (Буринскому в 1808 г. было 24 года). Вряд ли можно предположить короткое знакомство З. А. Буринского, в то время магистра философии и известного поэта, с 14-летним подростком.
Л. Дубшан в своей статье о московском периоде жизни Грибоедова специально остановился на этом письме и датировал его «1808 годом (не позже июня)» основываясь на том, что в июне того года Буринский умер (прежде письмо датировалось широко: «до 1812 года»). И текст (автограф его опубликован в полном собрании сочинений Грибоедова), и факт этого письма несомненно указывают на гораздо более взрослый возраст Грибоедова, чем 14 лет, в момент его написания.
Второй документ еще существеннее, он, быть может, самое важное свидетельство в пользу 1790 года рождения писателя. Это запродажная на то самое сельцо Сушнёво, что было подарено бабушкой П. В. Грибоедовой в 1799 г. 9 июня 1809 года «кандидат императорского Московского университета Александр Сергеев сын Грибоедов» продал сельцо Сушнёво полковнику К. М. Поливанову, свидетелем при сделке, совершившейся в Москве, выступал С. И. Грибоедов. Так Грибоедов расстался с единственным в его жизни недвижимым имуществом, больше он никогда имениями не владел и, что самое удивительное, никогда не рассчитывал ничем владеть. Но главная интрига заключается в том, что продать недвижимость мог только совершеннолетний человек, следовательно, Грибоедову уже было к тому времени 18 лет, и его рождение в 1790 или 1791 гг. подтверждается документально (Купчая хранится в РГАЛИ, а копия в архиве Пиксанова в Пушкинском Доме, подпись Грибоедова хорошо на ней видна; кстати, в Летописи писателя, изданной А. Л. Гришуниным в 2000 г., этот документ не упоминается).
Удивляет и сам срок пребывания Грибоедова в университете в течение 6 лет, он не может не вызывать недоумения и вопросов. Согласно легендарной его биографии, сначала он учился на словесном факультете, который окончил и получил звание кандидата словесности в июне 1808 г., потом на этико-политическом — сам Грибоедов утверждал, что получил звание кандидата прав 15 июня 1810 г., и, наконец, на физико-математическом.
Такое могло быть возможным только в том случае, если университет был окончен действительно в возрасте 14 лет: тогда лучшего занятия, чем учиться в ожидании того момента, когда можно будет поступить на службу, не придумаешь. Но в этом случае не получает объяснения факт сдачи кандидатского экзамена — зачем это в полудетском возрасте? И уж тем более удивительно настойчивое желание получить степень доктора, о котором свидетельствуют мемуаристы. И возраст, и, надо думать, профессиональная подготовка в 14 лет вряд ли могли отвечать требованиям, предъявляемым к носителям этого звания.
Кстати, Л. Дубшан в статье об университетских годах Грибоедова приводит список тех, кто получил кандидатское звание по окончании словесного факультета вместе с Грибоедовым: не считая будущего писателя, самым младшим из девяти кандидатов оказывается В. И. Лыкошин, 1792 года рождения, все остальные родились раньше 1790-го года.
После публикации В. Сорокиным в 1939 г. записей о Грибоедове в книге регистрации студентов Московского университета, известно, что закончил он все-таки лишь один факультет — словесный, а лекции на двух других посещал в качестве вольнослушателя, не будучи собственно студентом; да и какой, спрашивается, резон кандидату снова поступать в студенты.
Всю эту историю распутал в своей статье Л. Дубшан, он же не нашел подтверждения двойного кандидатского звания у Грибоедова (по словесному и этико-политическому факультетам), как это вроде бы следует из его документов об отставке, но обнаружил, что в 1803–1812 гг. двойное кандидатство случилось в Московском университете лишь однажды, и носителем двойного звания был Семен Любимов. Но даже и с этой существенной поправкой аналогов подобного отношения к учебе в университете и столь долгого пребывания в его стенах мы не находим в окружении Грибоедова. Все однокурсники, принадлежавшие к его кругу, ограничивались обычным трехлетним курсом наук, после чего поступали на службу, военную — как Чаадаевы, Щербатов, Якушкин, Каверин и многие другие, или штатскую — как В. И. Лыкошин.
Объяснение находится лишь в том случае, если принять версию о незаконном происхождении. Окончив курс словесного факультета и сдав экзамен на звание кандидата, Грибоедов получил чин 12 класса по табели о рангах и личное дворянство, т. е. определенное, хотя и очень низкое, место в дворянском сословии. Однако полученный чин был столь мелок и незначителен, что не давал возможности поступить на какое-либо приличное место на службе. Возможно, поэтому Грибоедов предпочел продолжить образование и защитить диссертацию или сдать экзамен на докторскую степень, что давало ему при присвоении степени магистра 9-й класс, а степени доктора — 8-й класс и вместе с этим чином право на потомственное дворянство. Считается, что к испытанию на чин доктора права он готовился в 1810–1812 гг., именно тогда, когда вольнослушателем посещал лекции университетских профессоров, т. е., по легенде, в возрасте 15-16 лет.
Об особом для него значении чина 8-го класса свидетельствуют и документы, связанные с выходом в отставку в 1815–1816 гг., хотя пребывание Грибоедова в армии в 1812–1816 гг. вызывает не меньше вопросов, чем учеба в пансионе или университете.
Началась его воинская служба 26 июня 1812 года, в пору нашествия Наполеона, тогда Грибоедов поступил в Московский гусарский полк, сформированный на средства графа П. И. Салтыкова. Полк не был к тому времени армейской единицей, и в него принимали всех желающих, кроме крепостных крестьян. Грибоедов был зачислен корнетом, т. е. получил низший офицерский чин, который и соответствовал его 12-му классу, но который он никак не смог бы получить при вступлении в регулярное армейское подразделение (а должен был хотя бы год прослужить солдатом или юнкером). Возможно, это и определило его выбор.
Однако воинская служба складывалась не очень успешно. Полк в боях не участвовал, а получил распоряжение следовать в Казань для дальнейшего укомплектования, и по дороге его воины «чинили буйства и беспорядки в городах и селениях». Ничего удивительного, что Грибоедов отстал от таких товарищей по оружию во Владимире, где находилась в это время его семья; считается, что по болезни. Но, скорее, по полной бесперспективности подобной воинской службы. В конце 1812 г. полк Салтыкова был объединен с драгунским Иркутским полком — боевым подразделением, которое успело побывать в сражениях. В Иркутский полк Грибоедов был зачислен 30 июня 1813 г., а с 1 ноября 1813 г. он значится в списках полка прикомандированным «при генерале-от-кавалерии Кологривове».
При начальнике кавалерийских резервов Андрее Семеновиче Кологривове в Брест-Литовске Грибоедов прослужил более двух лет (отставку он получил 25 марта 1816 г.). В биографической литературе считается, что он, вместе с братьями Бегичевыми, был адъютантом генерала, но это не так — по документам, он был определен при генерале Кологривове «по письменной части», т. е. либо писарем в канцелярию, либо, что называется, личным секретарем генерала. В очень содержательной статье С. В. Свердлиной о военной службе писателя содержатся сведения о том, что он выполнял при Кологривове и адъютантские обязанности. Может быть, он не мог быть оформлен как адъютант, потому что эту должность мог занимать только дворянин, и формулировка приказа — определен «по письменной части» призвана закамуфлировать это обстоятельство?
Тот загадочный факт, что за два с лишним года пребывания в Иркутском полку Грибоедов не получил ни повышения в чине, ни самой незначительной награды, может свидетельствовать только о его исключительном положении среди офицеров полка. Его товарищи по службе, братья Бегичевы, окончили войну один — полковником, другой, Степан, — ротмистром, и он еще продолжал после войны служить в гвардии, выслуживая чин. Но Грибоедов по каким-то причинам не мог так поступить.
Позволю себе предположить, что его отставка связана, скорее всего, с тем, что, оставаясь и дальше в армейском полку, он был обречен на многолетнее бесперспективное служение корнетом, ожидая повышения чина «в очередь», а в гвардию перейти не мог по происхождению. Позднейшие ссылки биографов на необходимость посвятить себя литературной работе критики не выдерживают — во-первых, не такой уж интенсивной была в то время литературная работа Грибоедова: два «Письма из Брест-Литовска» и перевод маленькой комедии «Молодые супруги» в 1814–1815 гг., а во-вторых, как только появилась возможность поступить на службу в престижное место, в Коллегию иностранных дел, никакие литературные дела и успехи, к тому времени уже проявившиеся, его не удержали.
Прошение Грибоедова об отставке (в декабре 1815 г.) — чрезвычайно показательный и, можно сказать, удивительный документ. Обращаясь к императору с просьбой об отставке, он два раза искажает реальные факты своей жизни — называет свою должность при генерале А. С. Кологривове адъютантской и сообщает, что окончил Московский университет кандидатом прав и даже называет дату присвоения звания: 15 июня 1810 г., тогда как был кандидатом словесности и получил звание двумя годами раньше. Обман пришлось раскрыть при поступлении на службу в Коллегию иностранных дел, когда потребовалось представить документ об окончании университета, подтверждающий право на чин.
История непонятная и может показаться не очень пристойной, Грибоедов выглядит в ней если не мошенником, то уж определенно комбинатором, преследующим какие-то скрытые цели. И опять же возникает вопрос — зачем? Судя по содержанию прошения, пафос которого в том, чтобы «убедить» императора присвоить ему при выходе в отставку чин 8-го класса (на который, напомню, давала право степень доктора университета), можно предположить, что для получения нового, высшего по сравнению с 12-м классом, чина, вся история с отставкой и была затеяна. Причем, посвященными в нее оказались, как минимум, два человека — С. Н. Бегичев и генерал Кологривов (который обман Грибоедова поддержал, назвав его должность при себе адъютантской). Отставка была получена 25 марта 1816 г., но, по указу императора, без всякого повышения в чине, что тоже несколько странно, обычно офицеры покидали военную службу с повышением на один чин (но, может быть, он имел слишком мелкий чин, на который не распространялось это правило?).
Говоря о жизни Грибоедова в Петербурге после выхода в отставку, мы все привыкли ставить на первое место его литературно-театральные успехи — переводы и постановки на сцене одноактных комедий «Молодые супруги» и «Притворная неверность», публикации статей и стихотворений. Но редко задумываемся о том, чем определялась его жизнь в столице.
А ведь и здесь тоже много странного. Живя в Петербурге с лета 1815 по август 1818 гг., Грибоедов, в отличие от подавляющего большинства людей своего круга, тем более сверстников, тем более людей, прошедших войну, нигде не служит, живет, по-видимому, на средства матери, пробует силы в литературе, пишет для театра. Как и 8 лет назад (после окончания университета), он всего лишь чиновник 12 класса без каких-либо существенных перспектив на приличную службу и решение материальных проблем.
Военная служба, в этом смысле, принесла ему полную неудачу — в отличие, скажем, от В. А. Жуковского, чья история во многом сходна с грибоедовской, но военная судьба которого была счастливее. Жуковский ушел с началом Отечественной войны в ополчение, без чина, но, выходя в отставку, имел уже чин штабс-капитана и орден Святой Анны, чем навсегда была закреплена его принадлежность к русскому дворянскому сословию.
А Грибоедову, получается, нужно было либо начинать сначала, либо ожидать счастливого случая. Из письма его к С. Н. Бегичеву от 9 ноября 1816 г. мы узнаем об уже отложенных планах отправиться в Дерпт — значит, он и после службы в армии думал все-таки подготовиться к защите на ученую степень доктора, получить вожделенный чин 8-го класса и закрыть на этом злополучную историю своего происхождения. Но в то время от этих планов он по каким-то причинам отказался.
Однако весной 1818 года, когда Грибоедов уже служил в коллегии иностранных дел и велись переговоры о назначении его секретарем русской миссии в Персии, он в беседе с министром Нессельроде поставил условием своего согласия на эту должность значительное повышение в чине. А в письме С. Н. Бегичеву писал о своих планах: «Кажется, однако, что не согласятся на мои требования. Как хотят, а я решился быть коллежским асессором или ничем» (выделено Грибоедовым). Дилемма — коллежский асессор или ничто — имеет смысл только для человека недворянского происхождения и в контексте усилий, прилагаемых для получения потомственного дворянства.
Известно, что чин коллежского асессора был присвоен Грибоедову 3 января 1822 г., когда он служил в канцелярии генерала А. П. Ермолова в Тифлисе. Казалось бы, многолетние усилия увенчались успехом, он занял свое место в дворянской иерархии, и тема «чинов» на долгие годы уходит из его переписки. Но вот в письме Ф. Б. Булгарину от 12 июня 1828 г. появляется фраза, которая вновь привлекает наше внимание к проблеме происхождения Грибоедова и обретения им дворянства и служит подтверждением высказанных ранее предположений: «Матушка посылает тебе мое свидетельство о дворянстве, узнай в Герольдии наконец, какого цвета дурацкий мой герб, нарисуй и пришли мне со всеми онёрами». Речь идет о дипломе на дворянство, который по правилам должен был выдаваться через полтора года после присвоения соответствующего чина, но выдача его зачастую откладывалась на долгие годы (к сожалению, документ неизвестен, как неизвестна и дата его выдачи), и о гербе, который присваивался Герольдией каждому, получившему право на потомственное дворянство. Видимо, за несколько месяцев до тегеранской катастрофы января 1829 года писатель получил, наконец, свой диплом на дворянство и заинтересовался, какой же герб ему был определен.
В свете всего сказанного еще два документа, не имеющие отношения ни к военной службе, ни к университетским штудиям, но относящиеся к жизни Грибоедова до его поступления на службу, заслуживают того, чтобы их рассмотреть.
16 марта 1816 г. во Владимирской палате гражданского суда, слушались прошения Н. Ф. Грибоедовой и ее сына об отказе от наследства С. И. Грибоедова (умершего то ли в конце 1814, то ли в начале 1815 гг.) в пользу Марии Сергеевны Грибоедовой. В своих прошениях мать и сын Грибоедовы отказываются от наследства С. И. Грибоедова, состоящего из двух имений, сельца Митрофаниха в Покровском уезде Владимирской губернии и деревни Моругино в Судогодской округе, в которых проживало 144 «мужеска пола душ», имение отягощено долгами в 58 тысяч рублей, из которых 50 тысяч — долг Настасье Федоровне. Все оставшееся имение они определяли «в вечное и потомственное владение» девице Марье Грибоедовой.
И хотя принято видеть в этом акте благородство и желание обеспечить будущность Марии Сергеевны, вопросы все равно возникают. И более вероятным представляется другое объяснение этой ситуации. По закону, недвижимое имение родителя наследовалось сыном, жена и дочь получали установленную законом часть. Мария Сергеевна жила вместе с матерью, в то время весьма небедной женщиной, Грибоедов — один и далеко от дома. Казалось логичнее и правильнее, как и полагалось по закону, обеспечить некоторое состояние сыну, нигде не служащему, не получающему жалованья и имеющему ничтожный чин. Но сделать этого, по-видимому, было нельзя — Грибоедов не имел права (если он незаконный ребенок) наследовать фамильное имение и, естественно, не мог подтвердить это право документами (а запрос вполне мог последовать). Вот тогда кем-то, скорее всего, Настасьей Федоровной, и была придумана комбинация с отказом от наследства «на опережение» официального запроса. Она выглядела вполне благопристойно и не требовала раскрытия семейной тайны, на сокрытие которой было затрачено столько усилий в продолжение десятилетий.
В июне 1817 г. жизнь Грибоедова круто переменилась. Он был принят на службу в Коллегию иностранных дел, а в июле 1818 г. назначен секретарем персидской миссии. И только тогда (через 10 лет после обретения первого своего чина — беспрецедентный случай), после личных переговоров с министром К. В. Нессельроде, наконец-то получил он чин титулярного советника (9-й класс), что было, в его ситуации, весьма значительным продвижением. В своем формулярном списке чиновника министерства иностранных дел он собственноручно проставил возраст — «28 лет» (т.е. обозначил годом рождения 1790-й), как бы подводя черту и оставляя за спиной все те усилия, что были направлены на преодоление враждебных обстоятельств, продиктованных происхождением.
В заключение хочу повторить, что все изложенное здесь затеяно вовсе не для сенсации или эпатажа читателей. Необходимость выйти за рамки легендарной и создать, наконец, реальную биографию Грибоедова ощущается всеми. Однако, как и всякий пересмотр прошлого, эта задача не может быть простой. Помимо трудностей научных, ее исполнителей ждут и психологические сложности, ведь переламывать традицию — не самое благодарное занятие на свете. Но работать над этим, тем не менее, необходимо и рано или поздно придется.
Впервые – в журнале «Вопросы литературы» (2013. № 4. Июль–Август. С. 130–150)
