Ну что ты, Шарик, лаешь на меня?
Что не узнал — я понимаю
Старушка мать, хозяюшка твоя
Давным давно меня уж ожидает.
Ну что ты, Шарик, горло свое рвешь
Как будто бы здесь жулики попались
Ты был щенком, я в дом тебя принес
Когда метель с морозом напрягались
Эх, Шарик, я как и ты был на цепи
Шарик, рубал хозяйские харчи
Шарик, и по ночам я видел сны
Все как и ты, все как и ты.
Давай-ка, пес, с цепи тебя спущу
Ведь ты дворняга — вольная порода
У ног моих начнешь вилять хвостом
Благодарить душевно за свободу.
Ну что, лохматый, ты меня признал?
Пускай теперь ржавеет цепь в сарае
Ошейник твой летит ко всем чертям
На воле мы с тобою погуляем
Олег Симонов
— Но кто он? Клим, Клим! — крикнул профессор.— Клим Чугункин! — Борменталь открыл рот.— Вот что-с: две судимости, алкоголизм, «все поделить», шапка и два червонца пропали.— Тут Филипп Филиппович вспомнил юбилейную палку и побагровел.— Хам и свинья… Ну, эту палку я найду.
Михаил Булгаков
Если представить человеческую культуру как пирамиду, то, определив ее основание, грани и верхушку, можно определить и ее назначение. Несомненно, что культуру проще представить как множество пирамид, поскольку каждое ее направление, каждое течение может смело претендовать на свое собственное назначение, не теряя при этом связи с другими пирамидами.
Также можно поступить и с таким представителем современной массовой культуры, как русский шансон, он же — блатняк, он же — музыка общественных туалетов, он же — душевная музыка, он же — пацанская правда, он же — жисть, как она есть. Таинственная сила русского шансона поработила общественный транспорт, рестораны, такси, парикмахерские и даже некоторые ночные клубы. Народные массы проливают слезы, обнаруживая себя в обслуживающей их интересы музыке. Да, я не один такой, всплакнет перед стаканом какой-то маленький человек. Я как и ты был на цепи, вздохнет покинувший тюрьму мужчина, потративший молодость на изучение законов тюремного общежития. Ну а что. Не мы такие, жизнь такая. Что такое мир для заключенного? Тюрьма! Бутырка! Черный дельфин! Гуантанамо!
Несомненным интертекстуальным фактом в таком случае можно назвать связь между тюремной романтикой русского шансона и такого религиозного феномена, как гностицизм. Вот тебе и меч для обозначения очередного герменевтического круга. Таинственным образом здесь же всплывает очевидное соответствие между анализируемым текстом и обвиненным в такой разновидности гностицизма как манихейство Михаилом Булгаковым.
Наведем прицел на лирического героя. Фабула ясна сразу: некий человек вернулся из тюрьмы домой. Шарика он знавал еще щенком и, как и профессор Преображенский, нашел его зимой. Человек этот так давно не был дома, что собака не узнает его. В знак своего освобождения из тюрьмы лирический герой освобождает и собаку — от цепи и ошейника. Герой прогнозирует, что собака, почуяв долгожданную свободу, отблагодарит своего спасителя, и свободу они разделят на двоих.
Пройдя тьму кривых зеркал семантических полей, этот текст вполне можно представить как современный гностический миф. Точнее, не сам текст, а его предполагаемую внутреннюю форму, крепко связанную общим концептом блатного жанра. Концепт этот можно выразить приблизительно так:
Живет уголовник. Хорошо живет. Со смертью на короткой ноге, у сильных мира сего в почете. Все ему непочем, этому уголовнику. Жизнь ворам, смерть мусорам, твердолобым защитникам коварного и никчемного закона, на который всем плевать, а уголовнику — больше всех. И потому он выше и мусоров, и лжи, которую эти господа обслуживают. Преступник знает жизнь без прикрас, а значит — на его стороне правда. Да, вот к такому лукавому умозаключению можно свести тюремную романтику, а значит, увидеть некоторое мнение, которое за ним прячется. Мир жесток, а преступник против мира. Конечно, это не означает, что тогда он борется с жестокостью, но кого это волнует в теплый ресторанный вечер с хладным пивом на столе.
А теперь о современном гностическом мифе. Все базовые маркеры гностицизма на лицо:
Возвращение домой
«Старушка мать, хозяюшка твоя». Ба, да это же София. Не ожидали? А чей же еще это может быть дом? Но мы же помним, что София — падшее существо, точнее — отпавшее от Бога. Значит, и почтенный гностик еще не вполне свободен. Затем и нужен Шарик, а точнее — его освобождение от цепи.
Обретение свободы
Почтенный гностик объясняет Шарику (своей душе), что он — его двойник. И гностик, и душа способны достигнуть окончательной свободы, объединившись, действуя вместе. Тогда они будут способны покинуть и дом павшей Софии, у которой душа гностика вынуждена была задержаться, едва родившись.
Избавление от хозяина
Шарик, я как и ты хлебал хозяйские харчи. Волей-неволей гностик вынужден был вкалывать на дядю Демиурга. Жить-то как-то надо, обслуживать дом злокозненного тела, платить по счетам… Однако, теперь власть Демиурга в прошлом.
Встреча с душой, пробужденной от тьмы невежества
Шарик, и по ночам я видел сны, все как и ты, все как и ты… «Сон» — частая метафора в гностических текстах. Означает это переполненность кошмарной фантасмагорией жизни и невозможность пребывать в ином контексте. Почему сон? Потому что жизнь — дурман, наваждение, в котором все кажется не тем, чем является.
И тут в герменевтический анализ текста группы «Бутырка» врываются профессор Преображенский, Шариков и Михаил Афанасьевич Булгаков для того, чтобы рассмотреть еще одно понятие, достаточно размытое для того, чтобы породить неудержимое число концептов. И понятие это — свобода.
Чем же может быть свобода в понимании Полиграфа Полиграфовича Шарикова?
И здесь мы не обойдемся без трех цитат.
1. «…когда профессор приказал ему:
— Не бросай объедки на пол…
Неожиданно ответил:
— Отлезь, гнида».
2. «Вы… ты… вы посмотрите на себя в зеркало — на что вы похожи. Балаган какой-то. Окурки на пол не бросать, в сотый раз прошу. Чтобы я более не слышал ни одного ругательного слова в квартире. Не плевать. Вон плевательница. С писсуаром обращаться аккуратно. С Зиной всякие разговоры прекратить. Она жалуется, что вы в темноте ее подкарауливаете. Смотрите! Кто ответил пациенту "пес его знает"? Что вы, в самом деле, в кабаке, что ли?
— Что-то вы меня, папаша, больно утесняете,— вдруг плаксиво выговорил человек».
3. «В могучих руках Дарья Петровна волокла что-то, и это "что-то", упираясь, садилось на зад, и небольшие его ноги, крытые черным пухом, заплетались по паркету. "Что-то", конечно, оказалось Шариковым, совершенно потерянным, все еще пьяненьким, разлохмаченным и в одной рубашке».
И здесь, на стыке противоположных, но теоретически возможных прочтений нетленного творения «Бутырки» мы подходим к ответу на вопрос, мучающий все лица, знакомые с шансоном, но не имеющие ни малейшей возможности полюбить это явление современной культуры. Почему это так популярно?
И здесь мы вновь вынуждены обратиться к постмодернизму, который поставил все с ног на голову и привел человека к возможности поставить знак равенства между свободой и распущенностью. Человеку свойственно не только отождествляться с определенным эмоциональным контекстом, живущим в песнях, но и подменять этим эмоциональным контекстом реальное положение вещей. Так бывший зэк Вася становится борцом с системой, тем же образом он получает оправдание любому своему поступку. Продать можно только то, что приятно. Какой гопник не мнит себя романтиком с большой дороги?
Одно из фундаментальных достижений постмодернизма в стадии разложения — уменьшение смысла. Исходя от источника, цитата уничтожает его отрывом от контекста и, существуя сама по себе, передает себя другим цитатам, и длится это может до превращения ее в кратчайшую единицу смысла и две возможные на нее реакции — «нравится» и «не нравится», современный аналог «хорошо» и «плохо». И на этом покоится наше будущее, в котором массовая виртуализация превратит любого в того, кем он хотел бы являться, нисколечко при этом не напрягаясь.
Однако, в этой культурной пирамиде не может быть написано слово Абракадабра. Разве что — Абыр…
