Песни группы Nirvana о неприкаянности, уязвимости и разочаровании — главное музыкальное высказывание бунтующих 90-х. Благодаря феноменальному успеху группы андеграундный гранж превратился в мейнстрим: альбом 1991 года «Nevermind» разошелся тиражом в 30 миллионов копий, став бриллиантовым в США и дважды платиновым в Великобритании. Пресса провозгласила Курта Кобейна новой иконой рока, его боготворили сотни тысяч подростков по всему миру. Однако, несмотря на свой стремительный взлет, Nirvana не была маркетинговым проектом. То, о чем пел Курт, шло из болей его одинокого детства, в котором вместо родительской любви и уважения к интересам ребёнка, его окружали равнодушие и бедность.
В 1993 году, ещё при жизни Кобейна, на основе бесед с самим музыкантом, его близкими и родственниками, Майклом Азеррадом была написана официальная биография — «Come As You Are: История Nirvana». «Дискурс» публикует отрывок из вышедшего в издательстве «Бомбора» перевода этой культовой книги — о том, почему музыкант стыдился своих родителей, о пластинках, которые сформировали его вкус, первой репетиции в лесной заброшке, где электрогитара рассыпалась от сырости, попытках играть панк-рок, который никогда раньше не слышал, и о том, как с помощью оружия Курт заработал на первый усилитель.
«Маленький бунтарь с грязными волосами»
В 1975 году, когда Курту было восемь лет, его родители развелись. Венди говорит, что развелась с Доном, потому что его просто не было рядом — он постоянно играл в баскетбол или бейсбол, тренировал или судил команды. Оглядываясь назад, она задается вопросом, любила ли его когда-нибудь по-настоящему. Дон яростно возражал против развода. Позже Дон и Венди признают, что использовали детей в своей войне друг с другом.
— Это разрушило его жизнь, — говорит Венди. — Он совершенно изменился. Мне кажется, он стыдился этого. И он стал очень замкнутым — просто держал все в себе. Он стал очень застенчивым.
— Я думаю, что он страдает до сих пор, — добавляет она.
Вместо солнечного, общительного ребенка, каким Курт был когда-то, «он стал очень замкнутым, — говорит Венди, — немного сумасшедшим, всегда хмурым и нелепым». На стене в своей спальне Курт написал: «Я ненавижу маму, я ненавижу папу, папа ненавидит маму, мама ненавидит папу, и от этого становится грустно». В нескольких футах над этой надписью он нарисовал карикатуры на Венди и Дона со словами «Папа отстой» и «Мама отстой». Внизу он нарисовал мозг с большим вопросительным знаком.
Эти рисунки сохранились и по сей день, вместе с некоторыми изящными логотипами Led Zeppelin и Iron Maiden, которые он нарисовал (хотя Курт отрицает, что это его рук дело, но ведь сестры не лгут). Курт был похож на остальных детей своего поколения — фактически, все, кто когда-либо играл в Nirvana (кроме одного), были из разрушенных семей. В середине семидесятых число разводов резко возросло и за десять лет выросло более чем вдвое. Детям этих распавшихся браков не приходилось бороться ни с мировой войной, ни с депрессией. У них просто не было семьи. Следовательно, их сражения были личными.
Курт говорит, что в нем как будто погас свет, который с тех пор он пытается вернуть.
— Помню, как в один момент я просто перестал быть прежним человеком, чувствуя, что больше не достоин этого, — говорит он. — Я чувствовал, что не заслуживаю права тусоваться с другими детьми, потому что у них были родители, а у меня их больше не было. Я злился на своих родителей, потому что они не могут справиться со своими проблемами, — продолжает он. — Большую часть своего детства, после развода родителей, я стыдился их.
Но Курт начал чувствовать себя лишним еще до развода.
— В целом у меня не было ничего общего с отцом, — говорит Курт. — Он хотел, чтобы я занимался спортом, а я не любил спорт, я был художником, а он не ценил этого, поэтому я всегда испытывал чувство стыда. Я просто не мог понять, как можно было вырасти таким, ведь мои родители не были художниками. Мне нравилась музыка. В глубине души, мне казалось, что меня усыновили, — еще с того самого эпизода «Семьи Партридж», когда Дэнни думал, что он приемный. Это все действительно было для меня чем-то близким. Творческие способности и интеллект Курта, а также раннее осознание того, что он художник, усугубляли проблему. — Пока мне не исполнилось десять или одиннадцать лет, я не осознавал того, что чем-то отличаюсь от других детей в школе, — говорит он. — Я начал понимать, что меня больше, чем других детей, интересует рисование и музыка. Все это потихоньку росло во мне, и я начал это осознавать. Так что к тому времени, когда мне исполнилось двенадцать, я полностью замкнулся.
Убежденный, что никогда не найдет себе подобных, он даже перестал пытаться завести друзей.
— Этот город… если бы Курт был где-нибудь в другом месте, он чувствовал бы себя лучше, — говорит Венди. — Но этот город в точности похож на Пейтон-Плейс. Все смотрят друг на друга и осуждают, и у всех есть свои маленькие щели, где они предпочитают оставаться. А он таким не был.
После развода Курт прожил с матерью год. Но ему не нравился ее новый бойфренд, которого он называл «подлым огромным женоедом». Сначала Венди объясняла неприязнь Курта к ее приятелю простой ревностью. Пять лет спустя она поняла, что ее новый молодой человек и вправду «немного чокнутый» — параноидальный шизофреник. Курт был крайне несчастен и вымещал свой гнев на всех, начиная с Венди и заканчивая своими нянями, которых он обычно даже не пускал в дом. Венди больше не могла с ним справляться, поэтому отправила его жить с Доном в трейлер в Монтесано, еще более маленьком лесозаготовительном поселке примерно в двадцати милях к востоку от Абердина. (…)
В это же время Курт начал открывать для себя новые направления рок-музыки, помимо The Beatles и Monkees. После того, как кто-то посоветовал Дону вступить в клуб звукозаписи «Columbia House», он стал собирать внушительную коллекцию записей. Каждый месяц по почте приходили пластинки таких групп, как Aerosmith, Led Zeppelin, Black Sabbath и Kiss. Дон так и не решился открыть их, но Курт добрался до них уже через несколько месяцев. Курт начал общаться с парнями, носившими украшения из ракушек, растрепанные волосы и футболки с Kiss.
— Они были гораздо старше меня — учились в старших классах, — говорит Курт. — Они курили травку, и я считал их намного круче своих друзей-заучек из четвертого класса, смотрящих «Счастливые дни» по телевизору. Я пускал их в дом и разрешал есть мою еду, ради того чтобы подружиться с ними.
Эти травокуры заметили потрясающую коллекцию пластинок Дона и убедили Курта включить их.
— И они пристрастили меня к этой музыке, — вспоминает Курт. — Я начал превращаться в такого же укурыша, как и они.
— Он никогда, даже в детстве, не приходил и не делился тем, что его беспокоит и чего ему хочется, — говорит Дон. — Он, как и я, придерживался принципа — молчи, и все само пройдет. И не объясняй. Держи все в себе, и однажды оно выйдет наружу.
— Он женился, и после этого я оказался на последнем месте в списке того, что было важно для него, — говорит Курт. — Он просто сдался, поскольку был убежден, что мама промыла мне мозги. Жалкое зрелище, не так ли? Не думаю, что мой отец и вправду такой придурок, — продолжает Курт. — Он и близко не похож на многих отцов, которых я видел.
Так в чем же была причина конфликта Курта с отцом?
— Я даже не знаю, — признается Курт. — Мне хотелось бы иметь побольше воспоминаний. Я никогда не чувствовал, что у меня есть отец. У меня не было того отца, с которым я мог бы чем-то поделиться.
Дону тоже не удалось поладить с сыном, и Курт начал скитаться по семье. Он жил у трех дядей и тетей, а также с бабушкой и дедушкой со стороны отца. Он переезжал из Монтесано в Абердин по меньшей мере дважды в год, заодно меняя и школу. Венди понимала, что должна вернуть Курта домой, но ей приходилось разбираться с собственными травмами — она наконец избавилась от параноидального шизофреника, физически и морально издевавшегося над ней до такой степени, что однажды даже пришлось вызвать скорую помощь. К тому же она потеряла работу и попросила своего брата Чака, музыканта, позаботиться о Курте.
На четырнадцатый день рождения Чак спросил у Курта, что ему подарить, мотоцикл или гитару. Курт выбрал гитару — подержанную электрогитару, на которой практически невозможно было играть, и побитый маленький десятиваттный усилитель. — Вряд ли это была Harmony, — говорит Курт о гитаре. — Скорее это была Sears. Он забросил барабаны и около недели занимался на гитаре — этого было достаточно, чтобы выучить песню AC/DC Back in Black.
(…) В начале 1980 года, когда Курту было двенадцать, они с другом Бренданом увидели выступление группы The B-52's на шоу Saturday Night Live. Это увлекло их, и Брендан уговорил родителей купить ему кеды в шахматную клетку. Отец Курта не мог этого себе позволить, и Курт просто нарисовал клетку на своих кроссовках.
Летом перед десятым классом Курт начал подражать группе Sex Pistols, которую увидел в журнале Creem. К несчастью, в музыкальном магазине Абердина не было пластинок с панк-роком, так что Курт даже не знал, как он звучит. Уединившись в комнате, Курт играл то, как представлял себе его звучание, «три аккорда и много криков», говорил он. И, как оказалось, это было близко к истине.
Несколько лет спустя он наконец достал запись «панка», огромный, эклектичный трехдисковый альбом Clash Sandinista, и был разочарован тем, что звучание было не таким, как он себе представлял.
Курт описывает свою раннюю музыку как «неряшливый рифф-рок».
— Это было похоже на Led Zeppelin, только очень грубо, и я старался сделать все как можно более агрессивным, — говорит он. — Я думал: «Каким может быть панк-рок? Что это? Насколько он отвратителен?» И я пытался играть так плохо, как только мог. Включал маленький десятиваттный усилитель на максимальную громкость. Я просто понятия не имел, что делаю.
— Это был хороший способ спустить пар, — продолжает Курт. — Я считал это своей работой, своей миссией. Я знал, что мне нужно практиковаться. Как только у меня появилась гитара, я стал одержим ею. Я всегда знал, что делаю что-то особенное. Я знал, что становлюсь лучше, хотя и не мог доказать этого. Я понимал, что мне есть что предложить публике, и позже я осознал, что у меня должна быть возможность показать, что я могу писать хорошие песни — что я могу внести свой музыкальный вклад в рок-н-ролл.
Курт отчаянно пытался сделать следующий шаг и создать собственную группу.
— Я хотел посмотреть, как это — написать песню и увидеть, как она звучит со всеми инструментами. Я хотел только этого. Просто попробовать в конце концов. Вот чего я хотел.
Группу он смог собрать только через четыре года, но не из-за того, что не прилагал усилий.
В школе Курт познакомился с двумя подростками — Скоттом и Энди, которые играли на басу и гитаре и джемовали в заброшенном холодильном помещении в лесу. Курт однажды пошел туда, поиграл с ними один день, и было решено создать группу. Он согласился оставить там гитару, ведь ребята должны были репетировать каждый день.
Но Скотт и Энди забросили репетиции, и дни ожидания превратились в недели, а недели — в месяцы. Курт не мог забрать инструмент, поскольку у него не было машины, а мама не могла его отвезти. Он освоил праворукую гитару, принадлежавшую мальчику, жившему в доме Кобейнов, мать которого умерла.
— Он был одним из тех тупых укурков, — вспоминает Курт. — Мне он нравился, потому что был по-настоящему депрессивным.
Позже Курт попросил друга отвезти его в лес за гитарой и нашел ее рассыпавшейся на куски — остался один гриф и куча электронных потрохов. Курт скрупулезно вырезал новый корпус в мастерской, но понял только, что не знает пропорций, необходимых для звучания.
— Когда мне было лет семь, я думал, что непременно стану рок-звездой, — говорит Курт. — Я не видел в этом ничего сложного, потому что был настолько гиперактивным, что думал, будто весь мир в моих руках и я могу сделать абсолютно все. Я знал, что, если захочу, могу стать даже президентом, но это было глупо — лучше я стану рок-звездой. Я в этом даже не сомневался. Я очень любил The Beatles и не понимал, в каком окружении живу, что происходит вокруг и с каким отчуждением я столкнусь, когда стану подростком.
Курт продолжает:
— Я считал Абердин посредственным городом, ничем не отличающимся от любого другого в Америке. Я думал, что все они одинаковы — всюду мир и насилия намного меньше, чем было на самом деле, и что все будет просто. Я считал, что США размером примерно с мой задний двор, и все эти города можно запросто объехать, играя в рок-группе, попасть на обложки журналов и все такое. Но когда к девяти годам у меня появились маниакально-депрессивные признаки, я начал смотреть на вещи по-другому. Это казалось мне нереальным.
В десятом классе Курт забросил все мечты о славе.
— В то время я стал очень застенчивым. Я оценивал себя настолько низко, что даже не думал о том, чтобы действительно стать рок-звездой, не говоря уже о том, чтобы вести себя так, как это делают звезды. Я не мог представить себя на телевидении или на интервью. Такие вещи в то время даже не приходили мне в голову.
Отец Курта заставил его вступить в бейсбольную команду лиги Бейба Рута. В основном Курт грел скамейку, и, если даже выходил на поле, то намеренно промахивался, чтобы не играть. На скамейке он сидел с парнем по имени Мэтт Лукин, и они говорили о Kiss и Cheap Trick. Ребята уже встречались раньше в Монтесано на занятиях по электронике, и Мэтт запомнил Курта как «маленького бунтаря с грязными волосами».
Лукин играл на бас-гитаре в местной группе под названием The Melvins, репетицию которой Курт видел однажды летним вечером перед началом девятого класса. Друг Курта Брендан знал кое-кого, кто был знаком с барабанщиком The Melvins, и они добыли приглашение на репетицию, которая проходила на чердаке чьего-то дома. The Melvins еще не были панками и играли каверы Хендрикса и The Who.
Тогда Курт впервые лично увидел рок-группу и был в абсолютном восторге.
— Я всю ночь пил вино, по-настоящему напился и был очень надоедлив. Я помню, что похвалил их, наверное, миллион раз, — вспоминает Курт. — Я был в восторге от того, что мои ровесники играют в настоящей группе. Это было круто. Я думал: «Ух ты, им так повезло».
Недовольные поведением маленького назойливого нахала, The Melvins выставили его. Спускаясь пьяным с чердака, он упал с лестницы.
В том году в художественном классе старшей школы Монтесано Курт снова встретил лидера The Melvins Базза Осборна, коренастого подростка с диким взглядом, на пару лет старше Курта. В то время Осборн был фанатом The Who, но вскоре переключился на панк-рок. У него был альбом с фотографиями Sex Pistols, который он на время дал Курту, и тот прикипел к нему. Впервые Курт увидел панк-рок не только на нескольких разворотах Creem.
— Это были Sex Pistols со всей своей необузданностью, — говорит Курт, — и я собирался прочитать о них все и даже больше. Это было действительно круто. Вскоре он уже рисовал лого Sex Pistols на партах в классе и на своих папках для бумаг. Затем Курт начал всем говорить, что соберет панк-рок-группу и она станет очень популярной, хотя все еще понятия не имел, как на самом деле звучит панк-рок.
— Он казался мне фриком, — говорит Курт об Осборне. — Кем-то, с кем я действительно хотел бы общаться.
Курт завидовал Осборну, поскольку у того уже была группа, иногда игравшая в Сиэтле и Олимпии.
— Это было все, чего мне так хотелось в то время, — рассказывает Курт. — От своей музыки я не ожидал многого. Я просто хотел получить возможность выступить перед людьми в Сиэтле. Мысль о том, чтобы играть в достаточно успешной группе и ездить в туры, в то время была для меня чем-то из ряда вон выходящим. (…) 
Курт был очень недоволен тем, что ему приходилось переезжать от одного родственника к другому. В мае 1984 года Венди вышла замуж за портового грузчика Пэта О’Коннора. Пэт тогда сильно пил, и у Венди было полно хлопот — она боялась, что не сможет справиться еще и с Куртом, но он в конце концов убедил ее взять к себе.
— Мне понадобилось на протяжении нескольких месяцев плакать в телефонную трубку каждый вечер, чтобы уговорить мать позволить мне жить с ней, — говорит Курт.
Однажды вечером Пэт ушел и вернулся только в семь утра, пьяный и, как выразилась Венди, «воняющий девкой». Она была в ярости, но все равно пошла на работу в универмаг. Пара горожан пришла в магазин просто чтобы подразнить ее.
— Эй, а где был Пэт вчера вечером? — хихикали они. Венди так разозлилась, что пошла куда-то и напилась с подругой, а потом вернулась домой и набросилась на Пэта. На глазах у обоих детей она выхватила из шкафа один из его многочисленных пистолетов и пригрозила застрелить его, но никак не могла сообразить, как его зарядить. Затем она вытащила все его оружие — дробовики, пистолеты, винтовки, старинные ружья — и потащила их вниз по переулку. Ким тащила вслед за ней большую сумку с патронами. Они бросили все это в реку Уишка.
Курт наблюдал за ними из окна своей комнаты. Позже в тот же день он заплатил двум ребятам, чтобы они выловили из реки как можно больше ружей, а потом продал их. На вырученные деньги Курт купил свой первый усилитель. Затем он отвез парня, который продал ему усилитель, к своему дилеру, и тот спустил все деньги на травку.
Курт играл на гитаре очень громко. Соседи жаловались. Венди стучала в потолок ручкой от метлы. Курту нравилось, когда семья уезжала за покупками или еще куда-нибудь, потому что это означало, что он может оторваться по полной.
— Мы возвращались домой в надежде, что у нас не вылетели окна, — говорит Венди. — Курт пытался уговорить друзей поиграть с ним, но ни у кого не было музыкального таланта. В своей критике он был очень властным и прямолинейным. Курт точно знал, чего хочет.
Никто не догадывался о том, что, закрываясь в своей комнате, он еще и пел.
— Однажды, — говорит Венди, — мы с Пэтом услышали, как Курт поет. Он пел очень тихо и не хотел, чтобы мы его слышали. Мы прижались к двери ушами, посмотрели друг на друга, сморщили носы и сказали: «Лучше уж гитара».
