Эвелина Шац — эссеист, художник, культуролог и поэт. Она дружила с Кирой Муратовой, Сергеем Параджановым, Лилей Брик, Юрием Любимовым, работала помощником режиссера в миланском театре «Ла Скала». Татьяна Грауз рассказывает о джазовой природе поэтики Шац, а также о перекличке стихотворений из её нового сборника «Одесский меридиан или голубое вино Велимира» со степью языка великого будетлянина.
Когда поэт предельно близко подходит к раскалённой лаве языка, он чувствует горячее прикосновение слова, его мощь, его беспощадную свободу. Радиоактивное свечение поэзии Велимира Хлебникова облучает всех, кто к ней когда-либо прикоснулся. Излучение этого умно-заумного языка проникает сквозь любые покровы. Человек, вошедший в звёздное сияние его речи, не может выйти оттуда не изменённым.
Любовь измеряется не только степенью родства, но и долготерпением, страданием, горем и радостью. Земным и космическим притяженьем любви насыщена книга Эвелины Шац «Одесский меридиан или Голубое вино Велимира». Соединение мысли и чувства, плотное, как почва, плодородное, как земля, на горизонте которой восходит солнце другого времени и иного пространства. Оно почти неотличимо от нашего. Однако в тех (иных) координатах жизни всё как будто сгущённей, ярче, глубже и сложнее. Противоречия сняты, как ветхая кожа. Оголённость мира, его потаённая безмерность дрожат прозрачной рубиновой каплей на ладони. Кровь ли это? или запекшееся слово? Слово, сорвавшееся с горы и покатившееся по степи сердца. Так движутся, слегка вибрируя в воздухе полдня, прекрасные и пугающие миражи — буквы-верблюды «в чреду выносливо выстраиваются».
Стихи Эвелины Шац пропитаны трагически-прекрасной силой и какой-то особой свободой. Иногда их голос откликается на голос Велимира и идёт за ним, обрастая своими обертонами, прозревая нездешнее своё будущее и проникая в потустороннее прошлое. Угол сердца, намеченный Хлебниковым, превращается в плодородную лунку, куда попадают зёрна слов. И пропадая в таинственной тьме языка русского и/или итальянского (Эвелина Шац — поэт-билингв), слова претерпевают алхимическую мутацию и выходят преображёнными.
Образы книги Эвелины Шац напоминают джазовые мелодии. Но джаз — это не только музыка раскрепощённого ума, это и чума войны, и тайны чёрных дыр истории, и спрессованная до болезненно-стойкой строки память, прочерчивающая в темноте души тонкие светоносные линии. Линии эти гудят, как провода, в обездоленном пространстве.
Велика степь. Свободен солнечный ветер, гуляющий по бескрайнему простору жизни и озаряющий самые глубокие овраги души. Слово «степь», «степной», «бесстепье» в стихах Эвелины Шац встречается довольно часто. Привкус степи развеян по всей книге. Степь — суть Велимира — так воспринимает поэта-будетлянина Эвелина, и с этой безмерной хлебниковской вселенной она говорит.
у Велимира
степь — расстояние
степь Великая
древняя стèпистость
принадлежность ей
Расстояние — не только внешняя мера пространства, но и внутренняя мера вещей — степень нужности и ненужности, как принадлежность всякого, обладающего именем и безымянного, кто в этот мир приходит. В окказионализме «сте́пистость» происходит не только изменение статуса слова «степь», но и трансформация её сути. С появлением суффикса «ость» в слове проявляются одновременно и отвлечённое начало, и определённая человечность. Поэзия Эвелины Шац балансирует на зыбкой грани предельно абстрактного и до боли человеческого. А вот «бесстепье» (ещё одно новое слово из её словаря) обнажает уютный «кофейный» мирок, анестезирующий подлинную реальность.
а далеко, в том Далеко! в неба размах
красная тени тень бьётся, тревожно тщась
выпрыгнуть из бесстепья кофейного
Эти стихи обладают свойством затормаживать, притормаживать бег времени. Они ускользают от торопливого чтения, нетерпеливого взгляда, как степь ускользает, обретая черты безжизненности и пустоты, если глядеть на неё через экранирующий «глаз» интернета. Ведь степь — это не только пространство, это состояние лишения и обретения мира, безмерность воздуха над скудостью земного покрова. Степь — это своеобразная «манифестация» божественного начала в его первозданной сути: «и собралась вода под небом в свои места, и явилась суша» (Бытие 1:9).
и хлопком пах халат
где сердце Азии в обхват России
Образы Хлебникова как на палимпсесте проступают в книге. Эвелина Шац сближает на коротком промежутке текста тактильную, чувственную сущность жизни, её ароматы и запахи, конкретные координаты пространства («это было в Париже, в Вене, в Мытищах и Костроме») и образ поэта («вечный верблюд-поэт — / возвращается лишь дойдя до края пустыни»), сквозь которого транслируется трансцендентное. Через такого рода «сжатие» происходит «освежевание и джазовое возбуждение родного языка». Соединение простого и чрезвычайно сложного создаёт особый накал стиха, в котором ритмическая составляющая не всегда совпадает с рифмой — она бежит от рифмы, чтобы в ритмических зазубринах засияли непознанным светом слова. Неизбежна напряжённость такой речи. Оголёнными корнями своими она уходит в велимирову почву, но поэт Эвелина Шац, вырастая из заумной темноты и яри словесной, опирается на умную волю своего поэтического голоса и ведёт нас не к атомизации, а к созиданию. Степь её стиха — это гимн созидания. Гимн-джаз вдохновению. Это голубое вино, которое поэт приносит людям, чтобы, вкусив его, они увидели и/или почувствовали (почуяли) другое пространство и другую жизнь.
В этой книге Эвелина Шац обращается к личности и творчеству Велимира Хлебникова не только как поэт, но и как глубокий эссеист. Высокая страстность ума, облачённого в слово, объятие мира Хлебникова сердцем и разумом, историческим ветром событий и внеисторическим светом бытия — уникальное свойство поэта и мыслителя Эвелины Шац.
Эссе написано в качестве послесловия для книги Эвелины Шац «Одесский меридиан, или Голубое вино Велимира» (2019).
