Начиная с 2022 года российские писатели-фантасты, поддержавшие войну, участвуют в нормализации ультраправых взглядов. Иногда их выступления принимают гротескные формы, как в случае с Иваном Охлобыстиным, предложившим гордиться прозвищем «орки» и открыто выступать на стороне зла. Появление персонажей, ассоциирующихся с Толкином, неслучайно: многие z-авторы пишут фэнтези или альтернативную историю, а вот научную фантастику не жалуют. В этом тексте филолог Андрей Войтовский с опорой на идеи канадского критика Дарко Сувина и знаменитого британского фантаста Майкла Муркока рассказывает, как любовь к фэнтези коррелирует с расистскими и националистическими убеждениями. Заодно узнаем, за кого голосуют хоббиты и что написал бы Гитлер, если бы стал фантастом.
С орками жить
Первого апреля 2022 года Иван Охлобыстин выложил в соцсетях текст «Злая орчья правда». Позже его перепечатала газета «Завтра», многие провластные ресурсы и блогеры. По содержанию это был типичный патриотический пост начала войны, со всеми стандартными ингредиентами (гомофобия и трансфобия, антисемитизм, победобесие, ресентимент, сказовые интонации и орфографические ошибки), а также псевдопостмодернистской иронией (попытка прикрыть агрессию первоапрельской шуткой). Главный посыл текста: если весь мир обижает русских и считает их злыми, то давайте выступать на стороне зла и не стыдиться. Мол, нас называют орками — так давайте будем орками и пойдем войной на эльфов, гномов и «армию света». Причем сделать это следует не только за нашу «злую орчью правду», но и чтобы заступиться за других «монстрил», обиженных Западом, — «Эрнесто, Саддама, Каддафи, Уго».
Само по себе выступление Охлобыстина не заслуживает отдельного рассмотрения: это лишь одно из свидетельств подъема фашистских настроений в российском обществе, особенно в среде z-фантастов (Охлобыстин также пишет фантастику). Что здесь интересно, так это использование персонажей Толкина и языка фэнтези для выражения реакционной позиции.
В 90-х годах русские фантасты начали придумывать «ревизионистские» истории Средиземья с точки зрения темных сил. В первую очередь, это «Черная книга Арды», написанная в 1995 году Натальей Васильевой и Наталией Некрасовой, и роман Кирилла Еськова «Последний кольценосец» (1999). В первом произведении все события толкиновской саги рассказаны с точки зрения Саурона, во втором — представителей цивилизации орков, завоеванной эльфами и очерненной в исторических хрониках. Также был популярен начатый в 1993-м цикл Ника Перумова «Кольцо тьмы», где главные герои — по-прежнему хоббиты, но проводится линия, что добро и зло нуждаются друг в друге и, по сути, взаимозаменяемы.
По мнению переводчика и писателя Николая Караева, лучше всего эти книги описывает фраза, ставшая мемом в последние годы: «Не все так однозначно». В подкасте «Медузы», посвященном z‑фантастам, Караев также упоминает «Ночной дозор» Сергея Лукьяненко и называет еще одно произведение, программное для «орочьей» темы: рассказ Андрея Лазарчука «Мы урус-хаи» (2006). В нем автор отождествляет урук-хаев (особо свирепую породу орков) со славянами («урусами»). Таким образом, по Караеву, в среде консервативных фантастов происходит разбалансировка морального компаса, который у Толкина работал исправно.
Мы предложим другую точку зрения: фэнтези изначально содержало в себе семена фашизма. Проблема даже не в том, что российские авторы писали «злое» или «морально неоднозначное» фэнтези, а в том, что они предпочли именно этот жанр и остались в массе своей равнодушны к научной фантастике.
Когнитивное остранение
Чтобы разделить два магистральных течения в фантастике XX века — фэнтези и НФ — литературовед Дарко Сувин предложил термин «когнитивное остранение». В книге 1979 года «Метаморфозы научной фантастики» Сувин определяет цель НФ как познавательную критику, базирующуюся на достижениях науки. В конце XIX-го и XX-м веках НФ начинает играть ту же роль, которую в донаучном обществе играли утопии и сатирические романы. Жюль Верн и Герберт Уэллс в этой картине оказываются продолжателями традиции, к которой принадлежат Лукиан, Франсуа Рабле, Томас Мор и Джонатан Свифт. Авторов антиутопий, например, Евгения Замятина, Сувин также относит к этой линии. Когнитивное остранение позволяет научным фантастам подметить пороки цивилизации и начертить карту возможных альтернатив. Не важно, идет ли речь о путешествии героя на неизвестный остров, на Луну или в другую галактику: «Инопланетяне, жители утопий, монстры или просто незнакомцы — являются зеркалом для человека, так же как иная страна является зеркалом для нашего мира». Сувин определяет НФ как «литературу утопической мысли» и возлагает на нее ответственность за поиск альтернативных «систем координат и семантических полей».
Фэнтези идет совершенно другим путем и предпринимает, по Сувину, «некогнитивное остранение». Фэнтези враждебно законам эмпирического мира и подменяет физику этикой. На первый план выходит картина вечного противостояния добра и зла. Сувин видит в сердце фэнтези полностью статичный Миф, противоположный взгляду НФ на динамику цивилизации:
«Миф абсолютизирует и даже персонифицирует кажущиеся устойчивыми мотивы застывших обществ. Напротив, научная фантастика, фокусируется на изменчивых, ориентированных в будущее элементах эмпирической среды и является преимущественно в турбулентные периоды истории, такие как XVI–XVII и XIX–ХХ века».
Между полюсами НФ и фэнтези Сувин размещает «сказку», которая тоже враждебна науке, но не делает «заявлений» о природе реальности. Тем не менее, Сувин считает сказочный уклон «творческим самоубийством» научной фантастики и приводит в пример космическую оперу с «треугольником герой-принцесса-монстр в костюмах космонавтов». Этот жанр иногда называют science fantasy, и его главное воплощение в популярной культуре — «Звездные войны».
Идеи Сувина проясняют традиционное разделение труда между фэнтези и НФ: фэнтези — деревня, прошлое, традиция, земля, сельское хозяйство, природа, цикличность, консерватизм, аристократизм. НФ — город, будущее, разрыв с традицией, воздух, сфера услуг, информационное общество, техника, космос, прогресс, демократия.
Возвращаясь к Толкину, которого Сувин однажды назвал надменным расистом (high-minded racist), на его примере все это прослеживается довольно четко. Еще до того, как российские фантасты размыли моральный фундамент толкиновской саги, «Хоббит» и «Властелин колец» тяготели к правому, консервативному полюсу. Они подменяли физику этикой, переизобретали мифологический фундамент мира, делили общество на расы, касты и средневековые сословия. Эльфы в этой системе — однозначно высшая раса, орки — низшая. А вечная война между ними — естественное положение дел.
Средиземье и расизм
«Орки — это искажение „человекоподобного“ обличья эльфов и людей. Они (есть или были) приземистые, раздавшиеся вширь, с плоскими носами, землистой кожей, широкими пастями и раскосыми глазами; по сути дела, ухудшенные и отталкивающие разновидности самых непривлекательных (с точки зрения европейцев) монголоидных типов».
Это слова самого Толкина из письма 1958 года, идущего под номером 210 в сборнике под редакцией Хамфри Карпентера (по-русски издание доступно здесь). В оригинале набор эпитетов звучит следующим образом: «…[S]quat, broad, flat-nosed, sallow-skinned, with wide mouths and slant eyes: in fact degraded and repulsive versions of the (to Europeans) least lovely Mongol-types». Здесь собраны многие черты, которые встречаются в шовинистических описаниях внешности субалтернов. Афроамериканская писательница Н.К. Джемисин отмечала в блоге, что орки представляют собой «амальгаму стереотипов», в конечном счете, они — плод страха перед «другими». (В упомянутом сборнике писем можно найти и сравнение гномов с евреями (письмо 176), мол, они чужаки и говорят на местных языках с акцентом, свойственным их собственному наречию. Любовь гномов к золоту профессор оставил за скобками.)
В дискуссии о скрытом или явном расизме Толкина выдвигалось множество контраргументов. Они сводятся к тому, что в самой саге нет откровенно расистских описаний (только говорится, что орки «темнокожие» или просто «черные»), а в жизни писатель выступал против расизма. Тем не менее, вполне понятна нелестная характеристика Сувина. По его мнению, Толкином и другими фэнтези-авторами руководила ностальгия по средним векам. Альтернативные миры, подобные Средиземью, — это способ отказаться от истории и общества, к которому принадлежит автор, заставив социальное время «ходить по кругу».
Эпический пух
Невысокого мнения о классике был и британский фантаст Майкл Муркок. В интервью в 2015 года он назвал автора «Властелина колец» крипто-фашистом. Более взвешенную позицию Муркок, симпатизировавший левым идеям, изложил в блестящей статье 1978 года «Эпический Пух» («The Epic Pooh»). В этом тексте широким фронтом критикуется все эпическое фэнтези. Главными в этом жанре оказываются попытка ремифологизации расколдованного мира, романтизация сельского образа жизни в противовес городскому и демонизация прогресса. Все это укладывается в понятие рессентимента, столь важного для правой идеологии. Помимо Толкина, Муркок также критиковал Клайва Стейплза Льюиса, создателя «Нарнии», в которой выражены религиозные идеи. Муркок подчеркивал «глубоко консервативный и антигородской характер, который вызывает у некоторых ассоциации со своего рода Вагнеровским гитлеризмом» и продолжал:
«Я не думаю, что эти книги „фашистские“, но про них никак не скажешь, что они оспаривают воззрения просвещенных тори XVIII века, которыми англичане так часто убаюкивают себя в эти трудные времена. Они [книги фэнтези-авторов] не задают никаких вопросов по поводу белых мужчин в серых одеяниях, которые по неясным причинам отвечают за наилучший ход развития событий».
По Муркоку, у Толкина хоббиты, идеализированные крестьяне, в союзе с эльфами-аристократами, оказываются последней линией защиты Средиземья от наплыва орков-пролетариев. Сувин же отмечал, что источником зла у Толкина оказываются только частные историко-мифологические фигуры и конкретные расы (классы/касты), но никогда не само общество и не социальное неравенство. Напротив, жесткая иерархия спасает мир от скатывания в хаос.
Муркок, знаменитый острослов, находит немало способов поддеть коллегу по цеху. Например, сравнивает Братство кольца с отставными военными, пишущими разгневанные письма в «Таймс», а стиль Толкина — с пасторальным языком «Винни-Пуха». Шедевры детской литературы ХХ века, по Муркоку, часто пишутся консервативными взрослыми, которые хотят поддержать нереальные представления о детстве. Отсюда и пародийное название статьи: The Epic Pooh, что у носителей английского языка вызывает ассоциации с продуктами жизнедеятельности. Муркока во «Властелине колец» раздражала не его оригинальность, а то, насколько он хорошо вписывается в новейшую традицию английской литературы, чьей центральной темой можно назвать тоску по сельской местности, увиденной взглядом ребенка. (О популярной фантастике США британец тоже был невысокого мнения. Он съязвил, что американская НФ пишется роботами о роботах и для роботов, а британское фэнтези — кроликами о кроликах и для кроликов.)
Геополитическое фэнтези
В начале 2000-х годов, после премьеры трилогии Питера Джексона, разговоры о правом уклоне «Властелина колец» и всего фэнтези возобновились. Газета Chicago Tribunе в 2003-м выпустила обзор под заголовком «„Властелин“ расизма? Критики находят в трилогии дискриминацию». Комментаторы посчитали неслучайной популярность экранизации на фоне войны в Ираке: солдаты из западных стран напоминали Братство кольца, путешествующее на юго-восток, вглубь континента, с целью противостоять тирану, зомбирующему подданных.
Отчасти вдохновляясь этим аспектом, литературовед Роберт Талли-младший определил жанр толкиновской саги как «геополитическое фэнтези». (По-русски его статья выходила в сборнике 2015 года «Топографии популярной культуры».) Рассуждения о геополитике, вошедшие в арсенал провластных публицистов, трудно воспринимать всерьез, но в фэнтези она часто составляет основу сюжетной канвы. Талли-младший пишет о «глубоко исторической и несомненно политической проекции системы мира», напоминая о том, что опыт чтения «Хоббита» и «Властелина колец» начинается с разглядывания карты Средиземья.
Важную роль в статье играет концепция Фредрика Джеймисона «когнитивное картирование» (заметим повторение эпитета, который использует Сувин). По мнению Талли-младшего, в саге Толкина сталкиваются картирование Саурона и контркартирование Фродо. Первое происходит глобально, с помощью средств принуждения и надзора (назгулы, палантиры), второе — локально: хоббиты рисуют карту собственными ногами. (Главным когнитивным картографом Средиземья оказывается Голлум, который задолго до других героев саги бродит по континенту со «своей прелестью».)
При этом в фильме взгляд с точки зрения государства, с высоты птичьего полета, преобладает над «человеческой» перспективой — на уровне глаз, в момент путешествия. Именно Джексон и его соавторы пририсовали башне в Мордоре огромный глаз, визуализировав «Око Саурона», которое в романах трактовалось метафорически. Каждый зритель в этой ситуации как бы оказывается в положении небесного картографа (камера = Око Саурона), озабоченного геополитикой и глобальным контролем.
Геополитическое фэнтези — это еще и «конспирологическое фэнтези». Талли-младший вспоминает о важном представлении Джеймисона, что образцом когнитивного картирования в популярной культуре является конспирологический фильм. В нем хаос неизвестных сил сводится в стройную схему. Философ называл теории заговора «когнитивным картированием бедняка в век постмодерна», а конспирологию считал «деградировавшей общей логикой позднего капитализма». Вспомним хоббитов как отставных военных, строчащих письма в газеты (образ Муркока), и получим хорошее представление о том, как крестьяне с аристократами борются с геополитическими заговорами на просторах Средиземья, в последний момент предотвращая революцию низов, победу города над деревней и технологии — над магией. Продолжая мысль Муркока, мы могли бы назвать поход Фродо и Сэма в Мордор «фэнтезийным штурмом Капитолия».
Фашизм (и) фэнтези
Если погрузиться в тему критики фэнтези внутри фантастической литературы, можно было бы обнаружить еще более резкие выпады. Сам Муркок, например, писал своеобразное ревизионистское фэнтези, полное шокирующих сцен и взрослых тем. Один из его центральных персонажей может быть воспринят как пародия на клишированного «героя меча и магии»: это император-альбинос Эльрик, который черпает энергию из разумного черного меча, поедающего души.
Наиболее радикальный эксперимент в этой области предпринял в 1972 году Норман Спинрад со своим скандальным романом «Стальная мечта». Спинрад вообразил альтернативную историю, в которой Адольф Гитлер эмигрирует в США в 1919 году, становится иллюстратором, редактором, а затем писателем, и создает фашистское фэнтези под названием «Властелин свастики». В русском переводе он назван «Вождь под свастикой», но в оригинале параллель с Толкином очевидна: «Lord of the Swastika». Роман лишь однажды издавался в России в 1996 году, причем в паре с другим романом Спинрада, может быть, чтобы смягчить сенсационность.
Главный герой книги, Феррик Яггер, вооруженный палицей по имени Стальной Командир, призван спасти останки человечества от орд мутантов. Содержание книги в книге хорошо передает отзыв на «Фантлабе»:
«Стилизация столь хорошая и совершенная, что временами читать противно: все эти свастики, чёрные хрустящие кожанки, стальные палицы, голубоглазые блондины и тошнотворные мутанты — тысячами идут через страницы. При этом я всю дорогу гадал, чем может закончится воспевание превосходства расы генетически чистых человеков. В итоге дождался трансляции бравурных маршей на просторы галактики».
Урсула ле Гуин в рецензии на роман Спинрада отмечала, говоря по-современному, его токсичную маскулинность: герой — альфа-самец, сюжет — одна непрекращающаяся схватка, ни одной женщины в тексте нет. Но кроме того, что любопытно, отсутствуют секс, какие-либо ругательства и даже просторечные выражения — настолько «автор» помешан на чистоте (расы, мифа, языка). Ле Гуин резюмировала:
«Эта книга — безупречный пример чистой непристойности (clean obscenity). Ее пропустит любой цензор, кроме того, что находится в душе читателя».
Помимо текста фашифэнтези, в книге Спинрада присутствует комментарий вымышленного критика Гомера Уимпла. Он описывает жизненный путь альтернативно-исторического Гитлера, приведший его из политики в фантастику. В псевдостатье освещается фаллический символизм палицы (ее набалдашник некоторым бета-самцам романа приходится целовать в знак почтения), и башни, с которой герой принимает военные парады. Говоря словами Валерия Подороги, палица, башня и весь образ Феррика Яггера «фасцинируют» окружающих, то есть завораживают и тем самым подчиняют. Не говоря о том, что в финале изображена космическая ракета, буквально наполненная семенем диктатора. Поднимаясь над поверхностью планеты, она устремляется в космос, чтобы «оплодотворять звезды».
В уста Уимпла Спинрад вкладывает собственные идеи о консервативном уклоне фэнтези:
«Герой с магическим мечом — почти универсальный персонаж, непременный атрибут романов жанра „меч и колдовство“. Все эти романы написаны по одной простой схеме: сверхмужественная личность, сверхмужчина, снабженный необычайно могучим оружием, с которым у героя имеется несомненное фаллическое отождествление, преодолевает невероятные препятствия, приходя к неизбежному триумфу».
Уимпл очень подробно освещает сексопатологическую сторону дела (нарциссизм, гомоэротизм, садизм) и фрейдистские коннотациии (анальную фиксацию эпического фантаста Гитлера, имеющего вкус к описанию «смердящих монстров» и другим скатологическим образам). Здесь есть параллель с Epic Pooh и скатологией фашизма, затронутой, в том числе, в «Анатомии человеческой деструктивности» Эриха Фромма. Не буду развивать эту тему, хотя у российских z-фантастов она нередко всплывает.
Фантазировать по-русски
Вернемся к центральной теме: тому, как легко фэнтези сопутствует фашизоидным идеям, и загадке почти полного отсутствия научной фантастики на русском языке после 1991 года. По гипотезе Сувина, чтобы она появилась, у российского общества должен был существовать реальный шанс общественного переустройства, вера в прогресс, а с ним — в возможности социального усовершенствования. Но 1990-е годы не внушили уверенности в будущем. Основным жанром в этот момент оказались фэнтези и альтернативная история (то есть, опять же, литературный ресентимент, попытка исправить историю в соответствии с мифологическими или религиозными представлениями). Проблема не в том, что романы, подобные «Черной книге Арды» или «Последнему кольценосцу», пытались показать «не-все-так-однозачность» Средиземья и не в том, что в 2022 году Охлобыстин и его единомышленники посчитали почетным называться орками, а в том, что российское историческое воображение строилось на тропах фэнтези — и вместе с ним мечтало вернуться в мифологизированное прошлое. К сожалению, эти мечты сопровождались подготовкой к тому, что Илья Будрайтскис в 2024 году назвал «мировым фашистским моментом».
Спецификой российской культурной ситуации стал интерес к городскому фэнтези, как в «Дозорах» Сергея Лукьяненко: здесь анти-урбанизм Толкина не работает, однако все остальные составляющие «некогнитивного остранения» остаются на месте, в том числе, жесткое распределение ролей, сходное с иерархией Средиземья. Интересно, что научно-фантастические тропы в случае с Лукьяненко и другими авторами не спасли их от крайне правых взглядов. Мультивселенная не означает плюрализма, космолеты и общение с пришельцами не означают толерантности, роботы и компьютерные технологии не означают технооптимизма, и так далее.
Одним из источников подъема британского фэнтези Майкл Муркок считал потрясение Первой мировой войны, после которой в литературе начали укореняться «сентиментальные мифы (особенно миф о Жертве)». Они не только сделали мысль о войне переносимой, но и заранее подготовили к будущим войнам. Действительно, милитаризм внутренне присущ фэнтези-сагам с их бесконечными конфликтами, культом воинственных мужчин и фаллических мечей. Немецкий дизайнер настольных игр и писатель Ганс Иоахим Альперс выражался еще более прямолинейно, когда в 1978 году писал, что жанр фэнтези отмечен отказом от разума и воспеванием насилия, войны, принуждения. Сюжеты фэнтези-книг строятся вокруг «величайших мясников» и возводят их в идеал. Основной идеологией фэнтези, по Альперсу, оказывается скрытый или явный фашизм, а расцвет жанра может иметь своей целью подготовку к приходу нового диктатора. К сожалению, именно это мы видели на примере Охлобыстина и других z-фантастов.
Если помечтать, можно представить себе, что после окончания путинской эпохи (и следующего за ней более или менее катастрофического переходного периода) российская фантастика и вся спекулятивная литература откроет в себе интерес к когнитивному остранению в противовес мифологическому реваншу. Установится какая-то новая мода, и коллективным воображением завладеет что-то помимо войны, геополитики, исправления «ошибок» прошлого и стремлений вернуться в доиндустриальное общество. Кроме того, будут созданы новые культурные и политические фильтры, которые сделают невозможным или затруднительным публичное выражение человеконенавистнических взглядов, прото-, крипто- и самых что ни на есть фашистских.
