Непревзойдённый мастер анекдота Сергей Довлатов словно нигде не был «своим». Коллеги-писатели долгое время не воспринимали его всерьёз, советские журналы не брали его тексты в печать, и даже после 10 лет жизни в США он так и не выучил английский, практически не общаясь с местными. Наполовину армянин, наполовину еврей, он не чувствовал себя ни тем, ни другим. Тем интересней, что в конце 60-х в журнале «Крокодил» вышли два его рассказа, один из которых — «Когда-то мы жили в горах» — был посвящён отрыву от армянских корней и утрате верных представлений о традициях родного народа.
К 80-летию со дня рождения писателя делимся отрывком из книги Михаила Хлебникова «Союз и Довлатов. Подробно и приблизительно», в котором филолог рассказывает, как Сергей Донатович редактировал свои тексты, почему «Когда-то мы жили в горах» вызвал скандал, а Довлатов получил тонну недовольных писем из Армении, как едко и с достоинством писатель ответил критикам и опубликовал в «Крокодиле» второй рассказ, несмотря на раскаяние редакции за первый.
Литературная карьера Довлатова в те годы ограничивалась двумя прозаическими достижениями. В «Крокодиле» опубликовали два его текста: рассказ «Когда-то мы жили в горах» (1968) и миниатюру «Победители» (1969). Первый рассказ участвовал в международном юмористическом конкурсе «Улыбка-68». С целью подчеркнуть интернациональный характер «праздника смеха» его сопровождала карикатура польского художника Юлиуша Пухальского. Никакого отношения к рассказу она не имела. Сам рассказ Довлатова — вариация «зова крови». В первый и в последний раз в его творчестве возникает «армянская тема». Писатель на эту тему говорил немного, хотя и определенно. Вот часть интервью Довлатова, которое он дал Виктору Ерофееву в конце восьмидесятых:
— А вот сейчас, в связи с событиями в Армении, ваша армянская кровь как-то дает о себе знать?
— Я знаю, что это кому-то кажется страшным позором, но у меня никогда не было ощущения, что я принадлежу к какой-то национальности. Я не говорю по-армянски. С другой стороны, по-еврейски я тоже не говорю, в еврейской среде не чувствую себя своим. И до последнего времени на беды армян смотрел как на беды в жизни любого другого народа — индийского, китайского... Но вот недавно на одной литературной конференции познакомился с Грантом Матевосяном. Он на меня совсем не похож — он настоящий армянин, с ума сходит от того, что делается у него на родине. Он такой застенчивый, искренний, добрый, абсолютно ангелоподобный человек, что, подружившись с ним, я стал смотреть как бы его глазами. Когда я читаю об армянских событиях, я представляю себе, что сейчас испытывает Матевосян. Вот так, через любовь к нему, у меня появились какие-то армянские чувства.
Более того, в частном письме к жене Наймана, Эре Коробовой, в начале 1974 года Довлатов пишет: «Но никто, никто не заставит меня думать о том, как надо себя вести, или об армянских монастырях...»
Вернемся к двадцать шестому номеру журнала «Крокодил» за 1968 год. Начинается рассказ поэтически:
Когда-то мы жили в горах. Наши горы косматыми псами лежали у ног. Они стали ручными, таская на себе беспокойную кладь наших жилищ, наших войн, наших песен. Наши костры опалили им шерсть.
Когда-то мы жили в горах. Серебристые облака овечьих отар покрывали цветущие склоны. Ручьи, такие белые и чистые, как нож и ярость, жадно падали на гладкие камни. Солнце плавилось на наших спинах, а в теплых зарослях блуждали тени, подстерегая простодушных.
В эмиграции в 1985 году Довлатов участвует в странном издании — «сборнике на троих» — «Демарш энтузиастов». Помимо самого Довлатова в нем приняли участие Вагрич Бахчинян и Наум Сагаловский. На его страницах писатель публикует рассказ в новой редакции. В нем появились микроэпизоды «политического» характера:
Дядя Хорен прожил трудную жизнь. До войны он где-то заведовал снабжением. Потом обнаружилась растрата — миллион.
Суд продолжался месяц.
— Вы приговорены, — торжественно огласил судья, — к исключительной мере наказания — расстрелу!
— Вай! — закричал дядя Хорен и упал на пол.
— Извините, — улыбнулся судья, — я пошутил. Десять суток условно...
Старея, дядя Хорен любил рассказывать, как он пострадал в тяжелые годы ежовщины.
И сегодня подобная шутка звучит достаточно двусмысленно. Также добавлена сцена, раскрывающая непростой характер межнационального общения. И снова неугомонный дядя Хорен:
Дядя Хорен поднял бокал. Все затихли.
— Я рад, что мы вместе, — сказал он, — это прекрасно! Армянам давно уже пора сплотиться. Конечно, все народы равны. И белые, и желтые, и краснокожие... И эти... Как их? Ну? Помесь белого с негром?
— Мулы, мулы, — подсказал грамотей Ашот.
— Да, и мулы, — продолжал Хорен, — и мулы. И все-таки армяне — особый народ! Если мы сплотимся, все будут уважать нас, даже грузины. Так выпьем же за нашу родину! За наши горы!..
В крокодиловском варианте он также произносит «панармянский тост», но в смягченном варианте:
Я рад, что мы все вместе... Нам, армянам, нужно держаться поближе друг к другу. Все народы равны в этом мире, но мы, армяне, особый народ, и если мы будем держаться сообща, все будут уважать нас. Так выпьем же за нашу родину, за наши горы!
Но намного интереснее увидеть редактуру текста как такового. Для этого придется вернуться на страницу назад. Вот новое начало рассказа:
Когда-то мы жили в горах. Эти горы косматыми псами лежали у ног. Эти горы давно уже стали ручными, таская беспокойную кладь наших жилищ, наших войн, наших песен. Наши костры опалили им шерсть.
Когда-то мы жили в горах. Тучи овец покрывали цветущие склоны. Ручьи стремительные, пенистые, белые, как нож и ярость, — огибали тяжелые, мокрые валуны. Солнце плавилось на крепких армянских затылках. В кустах блуждали тени, пугая осторожных.
Текст подтянулся, стал строже, ветер времени рассеял «серебристые облака овечьих отар». Выразительные «крепкие армянские затылки» сменили нейтральные «наши спины». «Пугая осторожных» — «подстерегая простодушных», прибавляя в драматизме. Но в любом случае, рассказ сохранил свое настроение — несколько цветисто-культурологическое, «со стороны» описание процесса «утраты корней». Успех от публикации был несколько подпорчен, как ни странно, армянскими читателями журнала «Крокодил». Валерий Попов не без удовольствия свидетельствует:
С рассказом этим сразу же случился скандал. В нем не увидели ни южной патетики, ни лиризма — ничего, кроме зубоскальства. Из Армении в редакцию журнала хлынул поток гневных писем от «трудовых коллективов», общественных организаций и даже от чемпиона мира по шахматам Тиграна Петросяна. Я сам видел письмо на бланке Академии наук Армянской ССР.
Биограф видит в рассказе Довлатова прежде всего холодный расчет: «Попытка прильнуть к армянским родственным истокам и на этом как-то выиграть (дружба народов все-таки!) обернулась провалом». В искусстве «прильнуть» Валерий Георгиевич может сам многому нас научить. Не совсем понятно, как у Довлатова получилось бы просчитать подобный «отскок», неожиданный для симпатичного небольшого рассказа. Попов не останавливается и идет дальше в выводах:
Довлатов делал себя, с самого начала пути. Если не знаешь, что делать, — делай себя. Поднимай свое имя. Это он умел. Довлатов обладал врожденной способностью «заваривать кашу», возбуждать жуткий скандал и оказываться в центре его. Способность для писателя весьма ценная... хотя и не самая главная.
Волна, поднятая шахматистами, представителями науки и просто трудовыми коллективами, привела к публикации Довлатова в «Крокодиле», которую нельзя назвать очередной или запланированной. В No 33 за тот же 1968 год автор выступил в непривычном для себя жанре «покаянного письма». Оно называется «О рассказе „Когда-то мы жили в горах“». Довлатов пытается объяснить, что «хотел сказать автор»:
Прежде всего, хочу подчеркнуть, что в своем рассказе я попытался с иронией изобразить армян, давно живущих вдалеке от Армении, например, в Ленинграде, потерявших связи с армянскими традициями. И сохранивших, культивирующих лишь чисто декоративные, экзотические, а в конечном счете ложные представления об обычаях своего народа.
Далее, следуя неписаным, но жестко соблюдаемым другим традициям, Довлатов перечисляет выдающихся армян, которые «внесли вклад»: от Мариэтты Шагинян до астрофизика Виктора Амбарцумяна. Следующий шаг — признание отдельных недостатков:
К сожалению, в рассказе имеются досадные неточности, связанные с описанием быта, и я благодарен всем, кто мне указал на них.
Ну а дальше начинается то, что не предусматривалось стилем подобных писем. Автор критикуемого рассказа неожиданно переходит в наступление. Он уже не оправдывается, не объясняется, а обвиняет «трудовые коллективы» в незнании тех самых традиций и обычаев:
Хотя в отдельных случаях можно и возразить кое в чем читателям журнала.
Довлатов возражает сотрудникам Армянского НИИ экономики и организации сельского хозяйства и их поддерживающих редакторов издательства Академии наук Армении по поводу упоминания в рассказе папах, которые якобы отсутствуют среди традиционных армянских головных уборов. Писатель ссылается на симпатичную, гендерно прогрессивную армянскую пословицу: «Вместо того, чтобы бить жену, сними папаху, побей ее и снова надень». Также с помощью фольклора разбирается вопрос о плове. Заканчивается «покаянное письмо» неожиданно лихо:
А за внимание к моему скромному произведению и дружескую критику спасибо!
К сожалению, Валерий Попов привычно обходит фактическую сторону дела, так как занят главным — показать моральную уязвимость своего персонажа, который оказывается не героем:
С одной стороны, Довлатов немного гордился этой вдруг сразу обрушившейся на него популярностью, хранил и невзначай показывал всем эти «знаки внимания», с другой стороны, был напуган и даже ошеломлен.
Не знаю, какие бы письма в подобном случае писал Попов, а в тексте Довлатова нет ни малейшего следа унизительного самооправдания и обещаний больше не повторять ошибок. Достойный ответ, учитывая возможные последствия для автора первого текста, опубликованного в центральном издании. Видимо понимая, что извинениям за крамольный рассказ явно не хватает глубины раскаяния, после письма Довлатова слово берет редакция «Крокодила»:
Публикуя письмо С. Довлатова, автора рассказа «Когда-то мы жили в горах», редакция журнала не может замалчивать и своей собственной вины. Поступившие критические отклики читателей свидетельствуют о том, что работники редакции, готовившие упомянутый рассказ к печати, отнеслись к оценке произведения поверхностно. Они не помогли молодому автору устранить из рассказа ряд мест, легкомысленно и неверно трактующих народные обычаи и традиции. А это и вызвало справедливую читательскую критику.
Но в любом случае письма «трудовых коллективов» не превратились в шлагбаум на пути Довлатова в тот же «Крокодил». Через три месяца во втором номере за 1969 год его напечатали во второй раз. На обложке журнала два волка и козлик распивают бутылку. Серенький козлик обращается к плотоядно ощерившимся приятелям: «Братцы волки, взяли-то на троих, а чем будем закусывать?» Хорошая картинка. Со смыслом. Под обложкой рассказ Довлатова «Победители». Он не самый известный из прозы писателя, хотя заслуживает внимания. По объему он меньше «Когда-то мы жили в горах» — занимает всего треть страницы. «Победители» — грустный рассказ об утраченных иллюзиях, утрате «спортивного интереса» к жизни. В борцовском зале проходит очередное соревнование. Судья-информатор представляет очередных соперников:
«— В синем углу — Аркадий Дысин, в красном углу — Николай Гарбузенко».
После объявления борцы «начинают возиться». Подобная вялость объясняется автором биографией «победителей»: «Оба они весили больше ста килограммов, обоим было за тридцать, оба ходили с трудом, а борьбу уже давно считали ненужной мукой. Но каждый раз тренеры уговаривали их поддержать команду». «Накал борьбы» опускается до нулевой отметки, когда выясняется, что главный судья Лев Епифанов уснул, не выдержав напряженности поединка. «Соперники» застыли — внешний стимул продолжать противоборство ушел. Пробудившись, судья решает судьбу жребием — подбрасывает монету. Уже втроем они покидают спортивный зал: «Через минуту из-за угла, покачиваясь, выехал трамвай. Друзья поднялись в вагон. Трое юношей, по виду студенты, уступили им место». Понятно, что «победители» давно уступили свои места в спорте, ни на что не претендуют, «соревнуясь» по инерции. Их отношение к «празднику спорта» простое: «Борьбу они ненавидели, а зрителей презирали». Ненавидели за то, что «не выбились в чемпионы», довольствуясь ролью статистов, фамилии которых навсегда пропечатаны в конце турнирной таблицы. Довлатов говорит об имитации как саморазрушении, о необходимости «ухода из спорта» в свой нужный и важный момент. Конечно, есть соблазн «углубленно» прочитать «Победителей», перебросить мостик к вечной теме «писатель и литература». Должен ли автор, блюдя «спортивную форму», «накачивать руку» в надежде на внезапное сотворение шедевра — «чемпионство», или лучше «уйти из спорта», занявшись чем-то иным? На мой взгляд, этот небольшой рассказ Довлатова не потерял в силе за пятьдесят лет. И сейчас он читается свежо. Если сравнивать его с текстами, вошедшими в состав «Горожан», прекрасно видно, насколько те — попросту ветхие примеры кокетливых словесных упражнений. К сожалению для Довлатова, Федерация вольной борьбы просмотрела рассказ «Победители», в отличие от чемпиона мира по шахматам Тиграна Вартановича Петросяна.
Наряду с первым своим рассказом Довлатов также включает «Победителей» в состав «Демарша победителей». Для нового издания он перерабатывает и расширяет рассказ. Получает новое имя и национальность главный судья соревнований — Жульверн Хачатурян. Помимо имени он одаривается вставным эпизодом:
Год назад Хачатурян поступал в университет. Он был самым широкоплечим из абитуриентов.
Шел экзамен по русской литературе. Хачатурян всех спрашивал:
— Прости, что за вопрос тебе достался?
— Пушкин, — говорил один.
— Мне повезло, — восклицал Хачатурян, — именно этого я не учил!
— Лермонтов, — говорил второй.
— Повезло, — восклицал Хачатурян, — именно этого я не учил!
Наконец подошла его собственная очередь. Судья вытащил билет. Там было написано: «Гоголь».
— Вай! — закричал Хачатурян. — Какая неудача! Ведь именно этого я как раз не учил!
Перерабатывается диалог между борцами. Если в первом варианте они рассуждают об уходе из спорта и обсуждают прелести дивана-кровати и поэзии, то в «Демарше...» помимо нового варианта диалога с медицинским уклоном возникают иностранные журналисты:
— Если бы ты знал, как я ненавижу спорт, — произнес Аркадий Дысин, — гипертония у меня.
— И у меня, — сказал Гарбузенко.
— Тоже гипертония?
— Нет, тоже радикулит. Плюс бессонница. Вечером ляжешь, утром проснешься, и затем — целый день без сна. То одно, то другое...
— Пора завязывать, старик!
— Давно пора...
— Прости, кто выиграл? — заинтересовался очнувшийся Жульверн Хачатурян.
— Какая разница, — ответил Гарбузенко.
Потом он сел на ковер и закурил.
— То есть как? — забеспокоился Хачатурян. — Ведь иностранцы наблюдают! «Расцветали яблони и груши...» — нежно пропел он в сторону западных корреспондентов. — «Поплыли туманы над рекой», — живо откликнулись корреспонденты Гарри Зонт и Билли Ард.
На мой взгляд, редакция не пошла на пользу «Победителям». Ушли изящество и точность журнального варианта. Дополнительные эпизоды и вставки утяжелили текст, размыли его философский посыл.
В любом случае обе публикации в «Крокодиле», как во всесоюзном издании, можно трактовать как скромное, хотя достойное обещание писательской будущности. Они тем важны для Довлатова, что у себя в Ленинграде он так и не сумел добиться прогресса, перейти на новую ступень. Вспомним его «успехи» в журнале «Звезда» — рецензия на сборник Феликса Кривина и на мемуары старого большевика Николая Евгеньевича Буренина. Сотрудничество с журналом не прекратилось, хотя трудно говорить о поднятии планки.
Иллюстрации: Роман Олейник
