Несколько столетий назад гран-тур был самой приятной частью образования для юных буржуа. Большое путешествие по Европе служило путёвкой в красивую жизнь для молодых аристократов, художников и писателей. Такая поездка позволяла путешественникам не только воочию увидеть достопримечательности и объекты культурного наследия разных стран, но и лично пообщаться с величайшими умами тех лет, научиться у именитых заграничных мастеров новому ремеслу, будь то живопись или фехтование, прикупить самую модную одежду у лучших зарубежных портных, лично побывать на карнавалах и шествиях — и вернуться домой совершенно другим человеком.
Как зарождалась и развивалась культура путешествий от времен древних цивилизаций до эпохи Возрождения? Каким образом паттерны гран-тура предопределили современное представление о туризме? Каковы были первые прототипы отпускной фотографии, которые появились ещё в эпоху Возрождения — задолго до появления камер? Почему юных аристократов не пускали в поездки в одиночку? Из-за чего иностранцы без дорогих бархатных сюртуков сталкивались с презрением в Европе? Какие опасности таились в первых гостевых домах? Журналистка Аэлита Коняева изучила путевые записки и дневники путешественников и воспоминания их современников и рассказывает, зачем Байрон брал в поездки мини-зоопарк и какими судьбами Мильтон оказался в гостях у Галилея, как путешествие по Европе вдохновило Мэри Шелли на создание «Франкенштейна» и по какой причине пародия на путевые заметки гран-тура стала одним из самых популярных образцов западной сентиментальной литературы.
От послов до вагантов: как путешествовали в древних цивилизациях, начале новой эры и средневековье
Одним из первых путешественников, которых помнит история, был Гильгамеш — правитель шумерского города Урук и главный герой древнейшего эпоса. Согласно шумерским легендам, в которых Гильгамеша окрестили «всё видавшим до края мира», бесстрашный царь переходил горы, переплывал моря, миновал пустыни и встречал в пути удивительных существ. Несмотря на то, что Гильгамеш — один из главных героев сказаний — был отважным путешественником, сами шумеры и аккадцы путешествовали редко: в основном к чужим берегам отправлялись только купцы, которые организовывали переправу товара на пароме по морям и рекам.
Похожим образом путешествовали и в Древнем Египте. Местные жители нечасто покидали государство: в основном, такая привилегия была доступна послам и торговцам. Во-первых, сначала нужно было попросить разрешения у правителя и доказать ему, что цель поездки в другую страну действительно важная и благая: например, торговцы отправлялись куда-то для продажи и покупки товаров, а послы — дабы передать сообщение или письмо иностранному правителю в рамках дипломатических переговоров. Только в случае одобрения цели путешественники могли с чистой совестью оседлать верблюдов или сесть в папирусные лодки и отправиться на территорию нынешних Сомали и Йемена. Оттуда они привозили на родину диковинные товары — черное дерево, слоновую кость, шкуры зверей или рабов-чужестранцев. Во-вторых, такие поездки выходили довольно долгими: в распоряжении путешественников не было иного транспорта, кроме лодок и упряжек с животными, а по пути возникали непредвиденные сложности — например, нужно было платить за проезд по чужой дороге, а у купца с собой не было достаточной суммы. В итоге на маршрут туда-обратно уходило несколько месяцев.
Об этом свидетельствует папирус XII века до н.э. о путешествии посла Уну-Амона в финикийский Библ для покупки кедровой древесины. Чтобы отправиться в плавание по нижнему течению Нила, ему пришлось получить личное разрешение от автономного нижнеегипетского правителя. Позже его ограбили в порту, а затем заставили платить за передвижение по части Нила, располагавшейся на чужой территории. На все проволочки у Уну-Амона ушло больше года, но в Библ он всё-таки попал и привёз кедр для строительства храма бога Амона.
Иногда жители Древнего Египта отправлялись в другие страны за, как бы сказали в наше время, политическим убежищем. Так царский вельможа Синухе, главный герой древнеегипетского рассказа эпохи Среднего Царства, отправился в Кедем, дабы избежать гнева народа во время смуты. В пути он использовал все виды египетского транспорта: плавал на папирусной лодке и кочевал на верблюдах вместе с бедуинами.
Но не все жители древних цивилизацией путешествовали лишь в торговых целях. В Древней Греции с наземным передвижением дела обстояли печально из-за неровных грунтовых дорог и отсутствия мощёного покрытия, зато географическое расположение Древней Греции способствовало возведению портов на её территории, поэтому ежегодно в торговые и исследовательские поездки за рубеж отправлялись тысячи моряков. Единственный нюанс: согласно древней традиции, отправляться к чужим землям разрешалось строго в плавательный сезон — с начала весны и по 11 ноября. Зимой в море бушевали волны из-за сильного ветра, поэтому морские путешествия откладывались на более благоприятные сезоны.
Жители Древнего Рима не были столь же ярыми поклонниками морских путешествий, как древние греки: к середине V века до н.э. на территории древней сверхдержавы уже были проложены аккуратные дороги, а в I веке до н.э. — возведены крепкие мосты. К тому же, именно римляне первыми открыли для себя преимущества путешествий в просветительских и гедонистических целях. Самые состоятельные граждане могли позволить себе учёбу за пределами Древнего Рима и отправлялись в университеты на греческие острова: философы — на Родос, а врачи — на Кос, где находились университеты их специализации. Ближе к началу нашей эры среди римлян стали популярны туристические поездки по всей Европе и за её пределы: их дорожная сеть уже простиралась от Северной Англии до Южного Египта. Удовольствие было не из дешёвых, поэтому в путешествия за рубеж, чтобы взглянуть на местные достопримечательности и лично пообщаться с мудрыми людьми из других городов и стран, отправлялись только богачи.
Роскошная жизнь процветающих империй была нарушена в VII-XI веках, когда на Европу напала арабская армия, стремившаяся захватить как можно больше земель. Два века часть Европы жила под гнётом арабской экспансии, а разнообразные цели поездок за границу сузились до единственной — военных походов в борьбе за территорию.
В Средневековье христианская церковь обрела настоящую власть над европейским народом: непокорным богачам сулила адские муки после смерти, а скромным беднякам — вечную жизнь на небесах. В связи с влиянием Церкви в Европе возросла популярность паломнических походов по святым местам: интерес к ним начал расти ещё в IV веке н.э., но к XII веку страсть к паломничеству так разгорелась среди христиан, что церковная власть даже начала сдерживать самых яростных богослужителей. Особенной популярностью у христиан пользовался Иерусалим: там ежегодно собиралось множество монахов, аскетов и простых верующих, считавших своим долгом посещение Святой Земли. Добираться зачастую приходилось пешком, реже — на попутных упряжках. Пристанищем для странников и паломников, как правило, служили кельи в попутных монастырях и дома добрых людей, готовых принять у себя уставших путников.
Несмотря на благие намерения паломников, их идеологии всё же нашлись противники. Ваганты приняли воцерковление Европы в штыки и отправились в своё собственное «анти-паломничество», преследуя цель. Бродячие поэты ездили по европейским университетам, угощали вином студентов и новых знакомых из таверн, плясали, читали развратные стихи собственного сочинения и распевали песни о разгульном образе жизни и нежелании тратить время на богослужения.
XV век историки позже назовут периодом Великих географических открытий: на смену путешественникам-паломникам вернулись путешественники-торговцы. Правда, помимо характерного для римских и египетских торговцев стремления привезти на родную землю диковинные товары, испанскими и португальскими купцами двигало и другое желание — наладить торговые связи с коллегами из других стран и найти рынки товаров, которые имели бы высокий спрос в Европе. В ходе таких торговых экспедиций за драгоценными металлами и пряностями купцы прокладывали новые маршруты в Азию, Америку, Африку и даже Океанию. Благодаря активному развитию технологий у людей появилась возможность путешествовать на дальние расстояния с удобствами — в дилижансах и на кораблях.
Технический прогресс в Европе обусловил возможность дальних морских путешествий, а развитие торговли — потребность в углубленных знаниях о разных уголках мира, с которыми было бы неплохо заключить торговый союз.
С течением времени маршруты путешественников-первооткрывателей становились всё длиннее: русский купец из Твери Афанасий Никитин отправился в Индию, через тридцать лет там оказался португалец Васко де Гама, а в XVI веке португальско-испанский путешественник Фернан Магеллан отправился в первое кругосветное путешествие.
В то же время в Италии появились первые школы для писателей-краеведов: их учили фиксировать путевые заметки о дальних государствах. В программу отдельных итальянских школ включили основы ориентирования на местности и обязательные горные походы в Альпы. Среди трудов, которые изучали школьники, всё чаще фигурировали работы западноевропейских гуманистов, восхваляющих путешествия. Так, Франсуа Рабле и Мишель Монтень писали, что пешие походы полезны для физического и духовного воспитания. Они и сами путешествовали: Рабле постоянно ездил по Франции и часто бывал в Риме, а Монтень бывал в Швейцарии, Германии и Италии, где даже получил римское гражданство от Сената.
С наступлением эпохи Просвещения влияние церкви ослабло, а тяга народа к образованию и расширению границ мировоззрений усилилась. Возник культ образовательного путешествия, когда идея посетить другую страну уже не казалась невероятной. Зажиточные люди отправлялись в путешествия по Европе, и каждое занимало несколько недель. Люди поняли: тот, кто много трудится и зарабатывает приличные суммы, может позволить себе увидеть самые живописные уголки материка.
Инструкция по выживанию за границей: культура, сложности и странности гран-туров
Как мы уже знаем, западноевропейские гуманисты эпохи Возрождения Рабле и Монтень ещё в XV веке писали, что пешие походы — вещь полезная как для физического воспитания, так и для духовного просвещения. Последний и сам отправился в путешествие по Европе в возрасте 47 лет. Он посетил Швейцарию и Германию, а в Италии «хранители римского народа», восхищенные его ранее изданными философскими трудами, пожаловали ему римское гражданство. Жан-Жак Руссо в своём романе-трактате «Эмиль, или о воспитании» провозгласил туризм важной частью процесса воспитания молодёжи.
Европейские аристократы решили, что такие глыбы мысли не могут ошибаться. После того, как множество философов написали о пользе путешествий, у богатых образованных родителей не осталось никаких сомнений: чем дольше и активнее их чадо будет колесить по Европе в дилижансе, чем больше полезных связей он построит, тем светлее будет его разум к моменту возвращения. Так, во второй половине XVII века английские аристократы задали новую тенденцию. Для представителей привилегированного сословия было хорошим тоном, если они могли отправить своего наследника в путешествие по Европе на несколько лет.
Англичане решили, что интеллигентный человек не может провести всю жизнь, не высовывая головы из своей каморки, а обязательно должен исследовать мир. Раз уж тебе повезло родиться в семье аристократов, будь любезен повидать зарубежные шедевры искусства и архитектуры и полюбоваться воочию пейзажами чужбинной природы, пообщаться с представителями других культур, отличных от родной, и впитать в себя чужие знания и мировоззрения.
На деньги в дорогу щедрые родители не скупились: как-никак, такой тур был не прихотью избалованного чада, а финальным этапом в получении образования. После него родители с чистой совестью передавали просвещённым сыновьям своё дело и позволяли им трудиться самостоятельно. Подобно христианской и мусульманской традициям, где каждый истинно верующий был обязан хоть раз в жизни совершить паломничество и поклониться святыням, каждый представитель знатного сословия и любой культурный человек должен был совершить поездку по Европе, дабы познакомиться с достопримечательностями.
Туры не были безопасными: одинокие путешественники часто рисковали в лучшем случае остаться без денег и драгоценностей после встречи с местными ворами, а также оказаться без помощи в чужом государстве, в худшем же — лишиться жизни. Молодых людей сопровождали компаньоны, обычно это были лучшие слуги или учителя. В качестве сопровождающих часто посылали самых крепких слуг, которые могли обеспечить физическую безопасность, и самых мудрых наставников, которые способствовали образованию гран-туровцев в ходе поездки. Существовало целое искусство выбора компаньона: он должен был быть благоразумной, зрелой личностью, хорошо образован, обладать организаторскими и лидерскими качествами и говорить на нескольких языках. Самые богатые родители лично сопровождали своих отпрысков во время гран-тура, а порой даже собирали в сопровождение целую свиту, в которую, как правило, входили частные преподаватели, врачи, искусствоведы, художники и музыканты. Если в гран-тур собиралась девушка из состоятельной семьи, к ней приставляли «даму приличия» — незамужнюю тётушку или двоюродную сестру, которая следила за её поведением и контролировала, чтобы её образ жизни в ходе поездки не был распутным.
К XVIII веку идея длительного просветительского путешествия для знатной молодёжи ушла далеко за пределы Англии и заразила всю континентальную Европу. Просвещение в Европе активно развивалось, а вместе с ним рос интерес к иностранной культуре, особенностям жизни людей за рубежом, окружающей среде и архитектуре других стран. Люди вдохновлялись историями чужих поездок и стремились отправиться в них самостоятельно. Тогда же идея большого путешествия обрела название, под которым известна до сих пор. Термин «гран-тур» происходит от французского grand tour, что, собственно, и означает в переводе «большое путешествие». С каждым годом всё больше вдохновленных юношей из аристократических и буржуазных семей отправлялось в Европу «на других посмотреть и себя показать». Часто гран-туры сопровождались личными встречами с великими мыслителями, и философами, писателями, художниками и другими деятелями культуры.
Иногда в целях конспирации и безопасности представители европейской высшей знати, в особенности принцы правящих домов, отправлялись в гран-туры инкогнито. Так, в 1687 году будущий польский король и великий князь литовский Август Сильный совершил образовательную поездку в Италию под именем графа Мейсенского.
Быстро приобщились к гран-турам и путешественники зрелого возраста. На кругозор и обилие связей они, как правило, не жаловались, поэтому отправлялись, например, в тёплые страны, чтобы улучшить здоровье. Уже тогда существовали аналоги современных санаториев: на юге Европы процветали грязевые и бальнеологические лечебные курорты, которые аристократы посещали минимум раз в год. Кроме того, в гран-туры отправлялись в исследовательских целях. Так английский натуралист Джон Рей в возрасте 36-39 лет путешествовал по Нидерландам, Швейцарии, Германии и Италии, собирая информацию о редких животных, птицах и растениях Европы. А в начале XVIII века художник Джонатан Ричардсон, которому к тому моменту было почти 40 лет, посетил Нидерланды и Италию, чтобы накопить материал для «полного каталога всех существующих статуй и картин». Правда, вместо полного каталога у путешественника получился лишь труд «Сообщение о некоторых статуях, барельефах, рисунках и картинах в Италии», да и тот был составлен лишь после поездки его 27-летнего сына в Италию за дополнительными материалами. Впрочем, книга снискала огромную популярность среди путешественников и закрепила за собой негласный статус путеводителя во время гран-туров, пробудила всплеск интереса к творчеству старых мастеров и стала для богатых коллекционеров своеобразным руководством по приобретению произведений искусства. Вообще, собиратели картин, гравюр и статуй считали своим долгом вернуться на Родину с выкупленным произведением прославленного мастера (особым почетом пользовались итальянские творцы, например, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан и Рубенс). С целью заработать разорившиеся аристократы часто выставляли на продажу произведения из фамильных коллекций. Церковники извлекали из храмов и монастырей картины именитых авторов и продавали интересующимся путешественникам за круглую сумму. Таким образом, благодаря гран-туровцам значительная часть художественного наследия эпохи Возрождения покинула Италию и оказалась в частных коллекциях у англичан и жителей других наиболее развитых стран того времени.
Гран-тур требовал основательной подготовки. В первую очередь, необходимо было выбрать транспорт, который выдержал бы все тяготы длительной поездки. Если в XVI-XVII веках практически все путешествовали верхом на лошадях, то в XVIII веке самым популярным способом передвижения стала карета. Здесь существовало три основных варианта передвижения. Если финансовые возможности позволяли, люди путешествовали на личной карете, которая была обставлена так богато, что по факту представляла собой раннюю альтернативу дома на колёсах: внутри могла находиться небольшая кухня или личная библиотека. Однако с личных карет взимались баснословно высокие таможенные сборы, и для тех, кто не желал платить за свой транспорт, существовала альтернатива — кареты напрокат, доступные в любом крупном европейском городе. В стоимость аренды входили услуги кучера, который часто выступал в качестве гида и посредника, проводившего путешественника в закрытые для публики места. Третий, наименее комфортный вариант, — почтовые кареты — в основном выбирали не самые богатые люди, так как пространство приходилось делить с другими попутчиками. Находились и настоящие эксцентрики, которые отправлялись в большое путешествие пешком. Так поступил английский писатель Томас Кориат и немецкий писатель и поэт Иоганн Готфрид Зойме, которые отправились в пеший поход в Италию, однако такие случаи стоит рассматривать скорее как исключения из правил.
Помимо подготовки транспорта, в долгую поездку приходилось брать огромное количество предметов первой необходимости: постельное бельё, средства гигиены, столовые приборы и посуду, лекарства, в частных случаях — принадлежности для письма, рисования или шитья и даже оружие на случай нападения. Покидая родную страну, путешественники не могли предвидеть, смогут ли найти всё это за границей в нужный момент, поэтому им приходилось постоянно перевозить массивный багаж с места на место. После того, как аристократы откатали около десяти лет в таком стиле, были изобретены компактные предметы первой необходимости для продолжительных поездок: они значительно облегчили гран-туры. Впрочем, некоторые вояжёры, очевидно, лёгких путей не искали.
Так, в XIX веке охотник Торнтон поехал в гран-тур с десятью лошадьми, ста двадцатью собаками и тремя соколами, а ирландская мемуаристка леди Блессингтон в то же время передвигалась по Европе в карете с личной кухней, туалетом и библиотекой. А Лорд Байрон, например, ездил из страны в страну с небольшим зоопарком, который занимал несколько повозок и должен был служить ему пищей в пути.
Шёлк, парча и парики: «униформа» гран-тура
В XVIII веке одежда была одним из основных индикаторов социального положения и состоятельности — разве бедняк может позволить себе бархатный сюртук?
Поскольку Италия и Франция много лет оставались главным центром притяжения для туристов, именно здешнюю манеру пышно и богато одеваться путешественники взяли на заметку. Очень скоро традиция расползлась по всей Европе: на родине можно носить сколь угодно простую одежду, но в ходе большого путешествия ваше одеяние должно говорить о происхождении и статусе за вас. На период поездок за границу британским аристократам советовали одеваться согласно своему положению в обществе, выставляя напоказ свое богатство, чтобы ни у кого не возникло сомнений в их регалиях.
Замысловатые шелковые и бархатные наряды, тяжёлые парики, крупные бриллиантовые перстни и броши были очень непрактичны даже для прогулки, не говоря уже об активном отдыхе, и подходили лишь для степенной поездки в экипаже. Такой стиль одежды сам по себе говорил о спокойствии, неторопливости и роскоши, в которой жили те, кто носил её: человек, с ног до головы облачённый в парчу и шелк, как бы демонстрировал, что физический труд ниже его достоинства. Это был самый явный способ подчеркнуть собственное социальное превосходство.
Джозеф Баретти, британский литературный критик итальянского происхождения, смог убедиться в этом лично после поездки в Португалию в 1760 году:
«Перед началом представления я попытался немного побеседовать с ними [португальскими джентльменами]; но даже скромный религиозный деятель, казалось, смотрел на меня с порицанием и презрением. Все они ответили на мои первые слова с таким грубым видом, что я вскоре сдался и, как и они, стал все время молчать. Как я сразу вызвал у них отвращение, я не могу догадаться; но по их частым и притворным взглядам на мой сюртук [...] я заподозрил, что они очень низкого мнения обо мне за то, что я не был одет в шелк, как другие джентльмены» .
Гете во время визита в Рим также был удивлён реакцией римских туристов на его наряд, который заметно выделялся на фоне популярных в Италии шёлковых:
«Иностранцу в эти дни тоже приходится мириться с насмешками. Долгополая одежда северян, большие пуговицы, диковинные круглые шляпы удивляют римлян, и чужеземец становится маской».
Однако в ходе пребывания в Италии Гете и сам привык составлять о людях мнение по их стилю одежды:
«В немыслимой толчее я стал приглядываться к самым разным типам людей, пытаясь по облику, одежде, повадкам и занятиям определять и классифицировать их. Я считал, что здесь это сделать легче, чем где бы то ни было, так как человек здесь больше предоставлен самому себе, да и внешне обычно соответствует своему сословию».
Шелковая промышленность активно развивалась в Италии и Франции, дамасский и генуэзский бархат был известен и любим на всём континенте, а сами итальянцы и французы охотно щеголяли в бархатных костюмах.
В Британии же ткани для модной одежды стоили очень дорого в связи с импортом с континента (к тому же, в Великобритании, в отличии от стран Европы, предметы роскоши облагались налогами). Для пошива костюма и дальнейшего ремонта требовалось много материалов, а значит, заказ такой одежды обходился британцам в кругленькую сумму, однако в их глазах это только добавляло статусности человеку, который может позволить себе такое одеяние. В 1766 году маркиз Килдэр потратил 60 фунтов стерлингов на бархатное пальто, а в 1791 году герцог Бедфорд купил прекрасный костюм стоимостью 500 фунтов стерлингов — в 18 веке столько же стоил богато обустроенный купеческий дом.
По приезде в Италию британские туристы с удовольствием приобретали летние костюмы из тонкого шёлка и зимнюю одежду из бархата. Самые обеспеченные люди выбирали сюртуки и платья с обильной вышивкой во французском стиле. Снятие мерок и изготовление наряда, как правило, происходило на месте. Для состоятельного человека посещение лавки портного в Риме было обязательным пунктом гран-тура и приравнивалось к остановке в Колизее или Пантеоне.
Эту тенденцию запечатлел итальянский художник Помпео Батони, перу которого принадлежат множество известных картин времени гран-тура. На одной из них — портрете Чарльза Джона Кроула 1762 года: будущий британский политик предстаёт в традиционном наряде из голубого шёлка с серебряной отделкой. На фоне — богато убранный кабинет с мраморным полом и позолоченным столом в стиле рококо, на полках — миниатюрные копии известных античных скульптур, найденных в Италии: Геркулес Фарнезский и Спящая Ариадна. Интересно, что Кроул, как и многие молодые аристократы в 1760-х, отказался от ношения парика вразрез с прежними правилами моды британской знати и тем самым внёс элемент неформальности в свой облик времён гран-тура.
На портрете 1766 года британский землевладелец, охотник и писатель Питер Бекфорд стоит, облокотившись на статую богини Ромы. На нём — классический костюм из ярко-розового шёлка (и снова не обошлось без серебряной отделки). Бекфорд также был запечатлён Батони во время путешествия в Рим — по лёгкой шёлковой одежде мужчины легко понять, что поездка состоялось летом.
Анонимный британский морской офицер в своих путевых заметках 1768 года описал причуды французской моды: согласно его словам, редкий француз выйдет на улицу «без кружевного пальто, шелковых чулок, напудренных волос и кружевных оборок». Офицер также вспомнил конфуз, который произошёл с Баретти, и дал британским путешественникам несколько рекомендаций, что надеть во время поездки за границу во избежание таких же неприятных историй:
«Если бы он был офицером, я бы непременно попросил его носить с собой форму или обмундирование; это самое респектабельное платье, в котором он может появиться, и которое в значительной степени исключает его из многих назначений» .
Британская знать, в особенности военные офицеры, последовали совету. Несмотря на то, что на прилавках магазинов Европы можно было приобрести уникальный роскошный наряд и потратить на него значительно меньше денег, чем дома, военные часто приезжали в Европу со своей одеждой. Так на портрете времён своего гран-тура брат короля Георга III, Эдвард Август, герцог Йоркский, позировал перед художником в богато украшенной морской форме, которую носил во время путешествия.
Необычный пример выбора одежды для большого путешествия показал Александр, 4-го герцог Гордон во время своего гран-тура 1764 года. На портрете работы Помпео Батони юноша изображен на охоте: на нём стандартное свободное охотничье платье, популярное в Британии того времени, вместо парика на голове — собственные волосы, аккуратно уложенные, рядом — его конь, у ног — подстреленные дикие звери, позади — лесистая местность. Ничего не намекает на то, что перед нами вовсе не типичный британский портрет, написанный в Англии или Шотландии и изображающий рутину герцога, а классический портрет гран-тура, созданный во время поездки герцога в Рим. По отсутствию пышных нарядов при фактическом знатном статусе легко прочитать открытую незаинтересованность Гордона в гран-туре. Это подтверждают и документальные записки: так, в марте 1763 года, во время прогулки по древним римским развалинам с Винкельманом, Александр откровенно скучал и пропускал мимо ушей его речи о классическом древнем искусстве.
Ещё один интересный случай самовыражения в одежде во время большого путешествия можно найти в биографии шотландского дворянина, политика и военного Уильяма Гордона. Его портрет 1766 года — вероятно, уникальная картина, на которой можно увидеть человека в традиционном шотландском килте, позирующего на фоне Колизея.
Это позволяет отметить ещё одну «модную» тенденцию гран-тура: некоторые путешественники предпочитали посещать новые страны в национальной одежде, тем самым подчёркивая свою гордость за принадлежность к своей народности.
Что касается людей, которые не имели права надевать профессиональную форму, не желали носить её в поездке по личным причинам или не имели финансовой возможности на покупку роскошной одежды, — они могли путешествовать в простой одежде, в которой ходили в родной стране. Правда, как и в случае с небогатыми путешественниками, которые не облачались в дорогие одежды из-за нехватки финансов, у таких людей оставался риск навлечь на себя пренебрежение местных привилегированных слоёв. С подобной ситуацией можно было столкнуться в любой из стран, в которой оказывался путешественник.
«Пересечь Альпы и умереть»: куда стремились и чего избегали путешественники
В ходе гран-тура каждый выстраивал маршрут по-своему, но со временем появился негласный перечень точек Европы, куда был обязан заглянуть каждый культурный человек из высшего сословия. Центрами притяжения для путешественников стали столицы и города Европы, в которых находились наиболее значимые произведения искусства — скульптуры, картины и архитектурные сооружения. Так, после того, как в первой половине XVIII века на территории Италии начались активные раскопки античных статуй, интерес аристократии к древнему искусству заметно возрос. Вслед за этим вырос и спрос на произведения времён Ренессанса, которые, по сути, перерабатывали наследие античности. Так знать XVIII века оглядывалась сразу на две значимые исторические эпохи и стремилась соприкоснуться с их традициями. Несложно догадаться, что в свете этих событий ни один гран-тур не обходился без посещения Италии, в частности Рима, где хранилась огромная коллекция произведений как античного, так и средневекового и ренессансного искусства. Многие также стремились попасть на римский карнавал, который увековечил Гёте в «Итальянском путешествии». Участок между Римом и Неаполем некоторые туристы избегали: считалось, что там таятся грабители, убийцы и заморские болезни. Несмотря на это, многие всё же отправлялись в Неаполь, чтобы доплыть оттуда до живописного острова Капри и побывать на руинах Помпей. Некоторые отправлялись ещё южнее — на Сицилию, чтобы подняться на вулкан Этна. Немалый интерес вызывала и Флоренция — строгая сдержанная архитектура в сочетании с утончёнными природными пейзажами вызывала у гостей города массу восторгов.
Во Франции все стремились полюбоваться на внушительные средневековые дворцы и замки. Многие рвались в Париж, затем проезжали через Бургундию и Лион, а позже отправлялись в королевский Прованс или к средиземноморскому побережью в Марсель или Ниццу, либо поднимались к альпийским ледниками на горе Монблан.
Пересечение Альп участники гран-тура воспринимали как своеобразный обряд инициации, однако многие отказывались от этой идеи в связи с опасностями для здоровья и жизни, грозящими в горном походе: от обвалов снега и льда до вероятности поражения молнией во время грозы.
Путешественники также тянулись к немецким княжествам с их готическими храмами и соборами. Любили Вену за театр, школы верховой езды и радушие местных жителей, а Баден-Баден и Карловы Вары — за местные бани. Впрочем, австрийские земли в обязательную программу не входили: они считались приятным местом, где можно провести пару недель и отправиться дальше. Как утверждает немецкая исследовательница Петра Кремпен в книге «История путешествий и туризма: обзор от начала до наших дней», в путевых заметках грантуровцы часто называли немецкие дороги худшими во всей Европе. Также вояжеры жаловались на условия жизни в гостевых домах и общежитиях Германии: например, постельное бельё для кроватей часто отсутствовало, а матрасы и подушки буквально кишели блохами, вшами и клопами.
Во время классического тура было важно осмотреть не только культурные, но и природные достопримечательности. Почти всегда путешественники заезжали в Швейцарию, которая никогда не славилась художественными и архитектурными промыслами, но впечатляла своими горами и озёрами.
Обязательным было также посещение и представление при иноземных правящих дворах: по возможности гран-туровцы встречались с правителем страны, таким образом отдавая ему дань уважения.
Иногда туристам приходилось менять свои планы прямо во время путешествия: на это могли повлиять внезапно возникающие беспорядки в других государствах, неожиданные болезни и… ненадёжные карты, из-за которых туристы то и дело оказывались совсем не в том городе, в который ехали. Карты, начерченные другими путешественниками по памяти и упускающие множество деталей, активно тиражировались среди путешественников, а найти качественный картографический материал было сложно даже в крупных городах, не говоря уже о мелких графствах. В связи с этим никто не был застрахован от возможности заблудиться в пути.
Несмотря на вышеописанные сложности, желающих отправиться в большое путешествие каждый год оказывалось очень много. Среди них были и будущие (или уже состоявшиеся) художники, писатели, музыканты и политики.
В Европу за вдохновением: как прошли гран-туры известных творцов
Одним из пионеров гран-тура был английский поэт и мыслитель Джон Мильтон. Сегодня самый полноценный источник, в котором можно встретить историю о большом путешествии поэта, — его политический трактат Defensio Secunda. К счастью, сохранились другие документальные свидетельства — дневниковые записи, письма и упоминания вскользь в прочих трудах автора. Именно они позволяют собрать картину гран-тура Мильтона воедино.
В отличие от устоявшейся позже традиции, согласно которой сразу после окончания учебного заведения молодые состоятельные люди отправлялись в путешествие, Мильтон ещё шесть лет жил в поместье отца недалеко от Лондона и занимался самообразованием. Лишь в мае 1638 года молодой и перспективный выпускник Кембриджского колледжа наконец вырвался из Англии. Следующий год он провёл в большом путешествии по стандартному маршруту гран-тура: Франция, Италия и Швейцария. Мильтон был хорошо подкован в художественных и религиозных традициях (больше всего в католических) и крайне увлечён политикой. Новоиспеченный магистр искусств, Мильтон стремился познакомиться с именитыми учёными и интеллектуалами и продемонстрировать им свои успехи в поэзии.
Он добрался до Кале — ближайшего к Англии французского города, там оседлал лошадь и отправился в Париж. Дальше начались настоящие приключения. Письмо от английского поэта и дипломата Генри Уоттона, которое имел при себе Джон, стало для него счастливым билетом в британское посольство во Франции, где его представили послу и привратнику при дворе Елизаветы Джону Скудамору. Тот снабдил Мильтона ещё парой рекомендательных писем: благодаря ним поэт многократно встречался с высокочинцами и получал помощь от других англичан в путешествии по Франции. Также Скудамор организовал встречу Мильтона с Гуго Гроцием, который на тот момент жил в Париже и был послом Швеции во Франции. Мильтон от полученной возможности был в восторге: в своих записях он называл Гроция «самым учёным человеком» и утверждал, что «страстно желал встретиться» с ним.
Несмотря на радушный приём, во Франции Мильтон надолго не задержался: посетив несколько основных достопримечательностей, в том числе Лувр и Собор Парижской Богоматери, он покинул страну. По словам его помощника Сириака Скиннера, Милтон не одобрял режим государства, которое на тот момент находилось под полным контролем короля Людовика XIII и кардинала Ришелье.
Далее Мильтон принял решение ехать в Италию. Самым примечательным моментом стала поездка во Флоренцию, где поэт пробыл около двух месяцев: как позже признавался поэт в Defensio Secunda, этим городом он «всегда восхищался больше всего из-за элегантности не только его языка, но и его остроумия». Во время пребывания во Флоренции юноша наслаждался местной архитектурой и духом искусства, был частым гостем на общественных и художественных мероприятиях и заводил знакомства с итальянскими интеллектуалами. Позже Мильтон вспоминал: «[Во Флоренции] я сразу же подружился со многими джентльменами, выдающимися по рангу и образованию, чьи частные академии я часто посещал».
Там в августе 1638 года 29-летний Мильтон лично познакомился с Галилео Галилеем. Последнему к тому моменту стукнуло 74 года, он ослабел и ослеп от постоянных занятий астрономией и жил в изгнании, однако принял молодого гостя на своей вилле близ Флоренции. Позже поэт напишет об этом в дневнике:
«Когда я жил среди ученых людей тех стран [где существует тирания инквизиции]... то они называли меня счастливым за то, что я родился в таком крае философской свободы, каким они считали Англию, тогда как сами они должны были лишь оплакивать рабское состояние своей науки, оплакивать, что это рабство помрачило славу итальянского гения, что за последние годы в Италии не написано ничего, кроме льстивых и высокопарных сочинений. Там я отыскал и посетил славного Галилея, проводившего свою старость в тюрьме инквизиции за то, что держался в астрономии иных взглядов, чем францисканские и доминиканские цензоры».
Скудные сведения об этой удивительной встрече позже породили множество произведений: картины, гравюры и даже поэму «Мильтон и Галилей» итальянского поэта Джакомо Дзанеллы. О содержании беседы доподлинно неизвестно: намеренно или нет, но поэт умолчал об этом в своем путевом дневнике. Несмотря на это, современники и потомки распространили несколько конспирологических теорий, о чём могли говорить поэт и учёный. Идеи колеблются от обсуждения противостоянии новой науки и инквизиции до желания Мильтона быть принятым в орден масонов, к которому якобы принадлежал Галилей.
После обретения многочисленных связей в сообществе интеллектуалов Мильтон окружил себя учеными людьми и в Риме, куда отправился в сентябре 1638 года. Позже он посетил Неаполь и хотел отправиться южнее, на Сицилию, а затем в Грецию, однако его планы были нарушены печальной новостью: в его родной Англии разгорелась гражданская война. Тогда Мильтон взял курс назад, на север страны, снова миновал Рим, где встретился с библиотекарем Ватикана Лукасом Холстом, который организовал для молодого мыслителя частную экскурсию по библиотеке и продемонстрировал огромную коллекцию хранящихся там книг и рукописей. Мильтон снова посетил Флоренцию, заехал в Венецию — и её республиканская форма правления, которую он называл «пропагандой свободы», вызвала у него неподдельный восторг.
Финальной точкой в гран-туре Мильтона стала Женева: там его представили многим учёным и богословам. Швейцария, где в основе власти лежал кальвинизм, стала для поэта ещё одной республикой с образцово-показательным строем. Летом 1639 года, посетив три страны, Мильтон возвратился в Англию. Впоследствии он написал трактат «О воспитании», основанный на личном опыте взаимодействия с юными племянниками, где демонстративно подчеркнул, что ему претит рутинный образ жизни.
Для другого классика, немецкого писателя Иоганна Вольфганг фон Гёте, гран-тур стал важной вехой в творческом, эстетическом и философском развитии. В середине 1780-х молодой немецкий писатель оказался в тупиковой ситуации. Сыну имперского советника и дочери городского верховного судьи стала не по нраву придворная жизнь, груз обязательств сдавил плечи, очередная дама сердца отвергла его чувства, а в писательской жизни настал полный штиль. Казалось бы, здесь только два варианта: или стиснуть зубы и терпеть дальше, или лечь и умереть. Но у Гёте появилась идея получше: он присваивает себе новое имя — Иоганн Филипп Мёллер — и, не сказав никому ни слова, уезжает в Италию. Отправляясь в поездку, Гёте-младший желал не только скрыться от насущных проблем, но и повторить опыт отца, который с 1740 по 1741 год совершил образовательную поездку в Италию, а по возвращении был так вдохновлён, что даже написал о путешествии книгу на итальянском языке.
Помимо эмоционального выгорания и желания повторить путь предка, у Гёте была ещё одна важная причина, чтобы залечь на дно в Италии: его не обошла стороной всеобщая страсть к изучению античного искусства Древних Греции и Рима, которая вспыхнула после работ немецкого историка и археолога Иоганна Винкельмана. Поэтому Гёте отправился в своеобразное паломничество по местам, пропитанным античной культурой.
Италия для Гёте — «жаркий, страстный юг», непохожий на «промозглый осторожный север», место, где в обломках и руинах зданий по-прежнему живо классическое прошлое, бесконечная смена «пейзажей, цветов, деревьев, нравов, городов, памятников», о которых писатель раньше только грезил и которые создавал в произведениях; рай на Земле — даже несмотря на то, что на самом деле ничего общего с библейским раем это место, очевидно, не имело, и на то, что Гёте не планировал оставаться в стране навсегда.
Оказавшись в Риме, Гёте завёл дружбу с художниками Анжеликой Кауфман и Иоганном Генрихом Вильгельмом Тишбейном, которые позже увековечили его на холсте: перу Кауфман принадлежит «Портрет Гёте в 38 лет», а Тишбейн является автором «Портрета Гёте в Кампанье». В ходе путешествия Гёте часто знакомился и общался с немецкими и итальянскими художниками и архитекторами. Гран-тур по Италии помог Гёте преодолеть творческий кризис: за время поездки он завершил работу над пьесами «Торквадо Тассо» и «Эгмонт» и переработал древнегреческую трагедию «Ифигения в Тавриде».
По приезде в Неаполь Гёте был искренне удивлён образом жизни горожан:
«Все живут в состоянии опьяненного самозабвения, включая меня. Я кажусь совершенно другим человеком, которого с трудом узнаю. Вчера я подумал про себя: либо ты был безумен раньше, либо ты безумен сейчас».
Особенный эстетический и культурный интерес у писателя вызывала Сицилия. Сам он писал:
«Увидеть Италию, не увидев Сицилию, значит вообще не увидеть Италию, потому что Сицилия — ключ ко всему».
Во время путешествия по южной Италии и на Сицилию Гёте познакомился с настоящей греческой архитектурой и заметил, что, хотя Винкельман в своих трудах об этом не говорил, она куда проще классической римской.
В общей сложности в Италии Гёте провёл два года, останавливаясь как на юге, так и на севере страны. На протяжении поездки Гёте вёл дневники, которые позже легли в основу автобиографического нон-фикшна 1816 года «Итальянское путешествие». Интересно, что книга описывает только первый год путешествия, а события второго Гёте предпочёл оставить в тайне. Известно лишь то, что большую часть второго года писатель провёл в Венеции. На протяжении долгих лет книга оставалась популярна: спекулянты пытались опубликовать выдуманные ими путевые заметки второго года — якобы авторства Гёте, — а молодые парни из Германии отправлялись в паломничество по Италии, следуя примеру писателя. Через два года после возвращения в Германию Гёте написал в одном из стихотворений: «Мы все паломники, которые ищут Италию».
Пожалуй, самый юный участник гран-тура — Вольфганг Амадей Моцарт. В 1763 году Моцарту было 7 лет, но он уже обрёл статус маленького музыкального гения. Вместе с сестрой Наннерль будущий композитор успел отыграть несколько частных концертов для высокопоставленных лиц в разных уголках Австрии и Германии. Их слушателями были курфюрст Баварии Максимилиан III, графы Герберштейн и Пальфи, австрийская эрцгерцогиня Мария Терезия и император Франц I. Выступления имели оглушительный успех, и после перерыва в несколько месяцев отец Моцарта Леопольд принял решение продолжить гастролировать вместе с детьми. В июле 1763 года Моцарты покинули Зальцбург. Первым пунктом назначения выбрали Париж — одну из музыкальных столиц Европы тех лет, однако по пути семейство часто останавливалось, чтобы дать концерты в различных германских городах и княжествах. Во французской столице дети-виртуозы и глава семьи оказались лишь к середине ноября. Среди французской знати нашлось много желающих посетить концерт Моцартов. К тому моменту слава юных австрийских дарований быстро разлетелась по всей Европе.
После концертов во Франкфурте Вольфганг, его отец и сестра получили рекомендательное письмо, благодаря которому попали под патронаж немецкого дипломата Фридриха Мельхиора фон Гримма. Впоследствии именно Гримм поспособствовал тому, что в декабре Моцартов пригласили дать концерт в королевском дворце в Версале. В течение двух следующих недель маленькие пианисты выступали для короля и маркизы де Помпадур. Моцарты даже были допущены к новогоднему торжеству, на котором удостоились особой чести — стоять у стола возле короля и королевы.
В январе 1764 года Моцарт создал четыре сонаты для клавесина и скрипки — первые в своей карьере. Его отец отдал ноты в печать, твёрдо уверенный: творения сына произведут фурор, когда люди узнают, как юн их автор. Чем дольше дети гастролировали по Парижу, тем острее оттачивали навыки игры на инструментах, и уже скоро Наннерль ставили в один ряд с профессиональными парижскими музыкантами, а Вольфганг завоевал всеобщую любовь благодаря мастерской игре на фортепиано, скрипке и органе, а также ловкому аккомпанементу к вокальным партиям разной сложности и талантливой импровизации. Воодушевлённый успехами детей, в одном из писем Леопольд рассказывал:
«То, что он (Вольфганг) умел, когда мы выезжали из Зальцбурга, — просто тень по сравнению с тем, что он умеет теперь. […] Довольно того, что моя девочка — одна из искуснейших исполнительниц в Европе, хотя ей сейчас всего лишь двенадцать лет, и что мой мальчуган, коротко говоря, умеет в своём восьмилетнем возрасте всё, чего можно требовать от человека сорока лет».
После ряда частных выступлений и двух больших концертов в Париже, которые принесли семье приличный заработок и множество дорогих подарков (восторженные поклонники часто дарили музыкантам часы и ювелирные украшения), Леопольд Моцарт и дети отправились в Англию на корабле, нанятом специально для их путешествия. Именно там восьмилетнего Вольфганга ждал невероятный творческий подъём и ключевые знакомства.
В апреле 1764 года семья прибыла в Лондон, а уже в конце месяца отыграла первый английский концерт при дворе короля Георга III, который радушно принял музыкантов. Ещё одно выступление состоялось в середине мая: Вольфганг с листа сыграл для публики пьесы Иоганна Кристиана Баха, Абеля, Вагензейля и Генделя и собрал шквал оваций.
В число новых знакомых, повлиявших на развитие стиля игры Моцарта, входили известные в Англии композиторы Карл Фридрих Абель и Иоганн Кристиан Бах. Сын культового немецкого композитора был старше Моцарта на 21 год. Несмотря на это, вскоре между маленьким гением и «английским Бахом» завязалась настоящая дружба: Бах-младший проявлял неподдельную заботу и теплоту в адрес Вольфганга, долгими часами давал ему уроки игры на фортепиано, играл вместе с ним пьесы в четыре руки. Благодаря этим урокам манера игры мальчика стала раскованнее, элегантнее и аккуратнее. Среди прочих «лондонских встреч» юного Моцарта особое место также занимает его знакомству с Джованни Манцуолли. Манцуолли стал для Моцарта учителем пения.
В июле 1765 года Вольфганг с семьёй покинул Англию, будучи не просто одаренным мультиинструменталистом, но практически состоявшимся композитором с массивом продвинутых знаний о форме и правилах построения музыкального произведения. Порой Леопольду приходилось вносить правки в творения сына, однако невозможно было не заметить прогресс Вольфганга в навыках игры и написании пьес.
Изначально Моцарты планировали завершить концертный гран-тур по Европе поездкой в Италию, но активные приглашения и постоянные просьбы со стороны голландского посла вынудили Леопольда сменить курс, и в сентябре 1765 года гастролирующая семья приплыла в Гаагу. Неожиданная смена планов чуть не стоила Моцартам жизни: сразу после прибытия в Нидерланды Наннерль заразилась от Леопольда брюшным тифом и едва не скончалась. Но с её выздоровлением выдохнуть спокойно Леопольду не удалось: болезнь подхватил младший Моцарт. Два месяца Вольфганг стоял одной ногой в могиле, никак не шёл на поправку и критически похудел, но всё же оказался сильнее болезни. За время девятимесячного пребывания в Голландии Вольфганг успел сыграть перед королевским двором, написать новую симфонию и шесть сонат. Удача в Голландии улыбнулась и Леопольду, чью книгу «Школа скрипичной игры» издали в переводе на голландский язык.
Семья отправилась обратно в апреле 1766 года: высокая болезненность детей подчёркивала их явную усталость от концертной деятельности, а отпуск Леопольда был давно просрочен. В мае Моцарты заехали в Париж, откуда брал начало их гран-тур, однако возвращение уже повзрослевших музыкальных гениев прежнего триумфа не произвело: куда больше интереса они вызывали, будучи детьми. Несмотря на падение популярности, Моцарты снова сыграли в Версале.
В июле музыканты продолжили дорогу в родную Австрию. На обратном пути они останавливались на несколько недель в Лионе, Женеве и Мюнхене, где также давали концерты. В конце ноября 1766 года Моцарты возвратились в Зальцбург.
В ходе поездок многие путешественники фиксировали необычные происшествия за границей, переживания о судьбах посещенных стран и восторги от пейзажей и архитектуры. Другие же вдохновлялись местными легендами, а позже трансформировали их в целые произведения: так, во время своего большого путешествия по Европе английская писательница Мэри Шелли придумала идею для будущего романа «Франкенштейн, или Новый Прометей», а лорд Байрон собрал материал для работы над поэмой в четырёх частях «Паломничество Чайльд-Гарольда».
По страницам больших путешествий: как путевые заметки стали большой прозой
В апреле 1762 года сорокадвухлетний шотландский романист Тобайас Смоллет и его жена покинули родную Англию, не выдержав потерю единственной дочери. В первый год супруги проехали всю Францию, следующей осенью побывали в нескольких городах Италии, включая Рим и Флоренцию, перезимовали в Ницце, а в июне 1765 года вернулись в Лондон.
История умалчивает, помогло ли путешествие заглушить Смоллетам боль утраты, но одно точно ясно: благодаря ему в 1766 году у Тобайаса появилось документальное сочинение «Путешествие по Франции и Италии». В книге любопытный до мелочей Смоллет живо и красочно расписывает природу Франции и Италии, раскрывает мировоззрения и стиль жизни в этих странах, рассказывает об их социальной жизни и экономике. Хотя произведение не стало культовым и впоследствии не снискало места на полках с классикой, с книгой познакомились множество современников автора. Впрочем, узнаваемым произведение стало совсем не из-за острого внимания Смоллета к мельчайшим деталям, но за счёт чрезвычайной сварливости, агрессии и раздражительности героя повествования. Едва ли не на каждой странице повествования автобиографический герой выясняет с кем-то отношения: ругается с хозяевами гостиниц, спорит с попутчиками, бранится с почтальонами и высказывает открытое презрение в адрес многих иностранцев, с которыми общается. Смоллет грубо критикует всё дворянское сословие, культуру дуэлей, римский католицизм и национальные традиции (например, чичисбеев — открытых любовников замужних дам). Поскольку английские читатели знали и любили произведения автора, «Путешествие по Франции и Италии» снискало большую известность.
Но на этом история не заканчивается. К моменту, когда английский писатель Лоренс Стерн отправился в гран-тур по Франции и Италии в 1762 году, он давно не был наивным юнцом: ему было 48 лет. Уже увидели свет восемь томов его юмористического романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», который принёс ему популярность сначала в Англии, а позже — во всей Европе. Недавно никому не известный неимущий приходской священник, живущий в глуши со сварливой женой, Стерн быстро стал любимцем читающей публики и получил не только долгожданную славу, но и неплохое финансовое вознаграждение. К тому моменту Стерн уже давно страдал от туберкулёза, поэтому решил отправиться из Англии в страны с более мягким климатом в надежде облегчить свои страдания от болезни.
В то время попасть во Францию для англичанина было непростой задачей: страны по-прежнему продолжали противостоять друг другу в Семилетней войне. Однако Стерну улыбнулась удача: он смог примкнуть к дипломатической партии, которая отправлялась в Турин. Во Франции писателя из Англии приняли неожиданно тепло и радушно: люди хвалили «Тристрама Шенди» и восхищались гениальностью автора.
Но интересны здесь не столько детали гран-тура Стерна, сколько его последствия. По возвращении писатель захотел зафиксировать свои воспоминания о поездке, но вовсе не в документальном виде, как это сделал Смоллетт и другие предшественники. Путешествие вдохновило Стерна на создание одного из самых известных и оригинальных образцов прозы гран-тура — романа «Сентиментальное путешествие по Франции и Италии», который стал одним из первых сентименталистских текстов в литературе.
Собственно, само произведение Стерна было задумано как ответ на воспоминания о ничуть не сентиментальном путешествии Тобайаса Смоллета по аналогичному маршруту. Авторам приходилось видеться лично в ходе путешествия по Италии, и Стерн был неприятно удивлён сварливостью и вспыльчивостью Тобайаса, а впоследствии даже смоделировал на основе его характера одного из персонажей «Сентиментального путешествия», вечно недовольного Смельфунгуса.
Рассказ в романе идёт от лица «преподобного мистера Йорика», в котором внимательный читатель легко угадает альтер-эго самого Стерна. Герой не слишком много описывает страны, по которым путешествует, не пускается в рассуждения о местных традициях и архитектуре. Куда чаще Йорик рассказывает о своих любовных похождениях, ловко выпутывается из передряг, делится размышлениями на экзистенциальные темы и раскрывает собственные переживания. Интересно, что он в равной степени бурно реагирует на самые разные вещи: скорбит вместе с путешественником-неудачником о гибели его осла, восхищается стройными телами горничных и переживает о том, как сильно он непохож на остальных людей.
К сожалению, Стерн так и не узнал, каким влиятельным и известным стал его роман: книгу опубликовали 27 февраля 1768-го, когда писатель находился на смертном одре. 18 марта того же года Лоренс Стерн ушёл из жизни после многолетней борьбы с туберкулёзом, не успев закончить второй том книги. Свет увидела только первая часть, повествующая о поездке во Францию, а итальянские приключения Йорика так и остались загадкой.Тем не менее «Сентиментальное путешествие» снискало любовь европейских читателей, оказало огромное влияние на западную литературу и подняло спрос на произведения похожего толка. В 1770-х европейскую литературу накрыла волна сентиментальных рассказов о заграничных поездках, которые в основном создавали авторы, несогласные с актуальным общественным и политическим строем. Скоро сентиментальный роман о путешествиях стал одним из самых востребованных жанров второй половины XVIII века.
Так сначала в английской, а затем и в европейской литературной традиции начал складываться жанр путевых «писем»: динамичные приключенческие истории открывали большой дивный мир для тех, кто не мог позволить себе сорваться в Европу и мотаться по городам и странам. Писатели старались передать увиденное и прочувствованное как можно более детально, стремились перенести на страницы живую действительность, противоречия общественной жизни, да так, чтобы не только укорить человечество в жестокости и безнравственности, но и призвать его к переменам и обновлению реальности.
Первым русским литератором, который написал о своём гран-туре, был Николай Михайлович Карамзин. В мае 1789 года двадцатитрёхлетний писатель и историк выехал из Санкт-Петербурга в Европу. Он посетил Францию и заехал в Париж в разгар Великой французской революции, пообщался с Иммануилом Кантом в Пруссии, а также побывал в Саксонии, Швейцарии и Англии.
В сентябре 1790 года Карамзин возвратился домой, вдохновленный и восхищенный, а через несколько месяцев переехал из Петербурга в Москву и приступил к созданию своего детища — «Московского журнала». С первого же выпуска, который увидел свет в 1791 году, Карамзин стал публиковать в издании «Письма русского путешественника» — в них он собирал ещё свежие впечатления и эмоции от поездки в Европу. В дороге Карамзин на самом деле досконально записывал свои размышления, фиксировал все интересные детали, которые видел и слышал, необычные традиции, особенности искусства и общественного строя, исторические факты из жизни стран, оставлял на бумаге пейзажные зарисовки.
Текст имел скорее частный, нежели художественный характер: он был организован в виде дорожных писем, личного обращения к друзьям, которым Карамзин подробно рассказывает об увиденном и услышанном в дороге. Писатель и историк постарался сделать сочинение похожим на исповедь русского интеллигента, который покинул родной дом и оказался в огромном незнакомом мире с другими традициями и менталитетом — в самом эпицентре кипучей европейской жизни. Естественно, благодаря такой антуражной подаче никто не сомневался в документальности произведений. Читатели были уверены, что изучают письма, небрежно набросанные молодым путешественником в разных точках Европы, и знакомятся с записями, оставленными на случайных клочках бумаги прямо в дороге, на ходу, пока автор находился в гуще описанных событий.
Однако на самом деле «Письма русского путешественника» появились позже — в тиши московского кабинета, ведь Карамзин начал работу над произведением по возвращении в Россию. В основу художественно-исторического произведения легли не только личные записи писателя, но и чужие воспоминания о гран-турах, исторические труды и политические трактаты: «Картины Парижа» Мерсье, «Исторические очерки о Париже» Сент-Фуа, «Путешествие немца в Англию» Морица, «Письма о политическом, гражданском и естественном состоянии Швейцарии» Кокса и «Берлин и Потсдам» — книги, которые Карамзин отлично знал и почерпнул из которых самое важное и интересное.
«Письма» выходили в «Московском журнале» два года и пользовались большой популярностью у читателей, однако осенью 1792 года «Московский журнал» закрылся. Последнее опубликованное письмо рассказывало о первом дне Карамзина в Париже. Расстроенным читателям Карамзин пообещал закончить «Письма» позже в двух отдельных томах, один из которых заканчивается отъездом из Швейцарии, а другой — возвращением в Россию. Произведение издавалось ещё трижды при жизни Карамзина, а также выходило в Европе в переводе на польский (в 1802 году), английский (в 1803-м) и французский (в 1815-м).
С приходом XIX века литература больших путешествий продолжила своё развитие. В 1809 году в Гран-тур отправился Джордж Гордон Байрон, начинающий поэт и выпускник Кембриджа. Он покинул Англию, где в последнее время жил в истинном угнетении и полном упадке сил. Путешествие стало для него шансом не только скрыться от кредиторов, которые требовали погасить все заработанные в юности долги, но и успокоить разбитое сердце: чем дальше бывшая возлюбленная Мэри Чоуорт, тем спокойнее на сердце у поэта.
Недавно отгремела Война пятой коалиции, Пруссия, Саксония, Швеция, Австрия и множество других европейских стран до сих пор переживали последствия Наполеоновских войн, поэтому молодой дворянин решил держаться подальше от потревоженных битвами государств и отправиться в тур по Средиземноморью. Лорд Байрон с детства проявлял интерес к исламу, в частности — суфийскому мистицизму, с удовольствием изучал историю османских и персидских земель и давно стремился побывать в государствах Леванта, к которым его тянуло куда сильнее, чем в страны Северной Европы. Позже поэт напишет о Леванте:
«С этими странами и событиями, связанными с ними, начинаются и заканчиваются все мои по-настоящему поэтические чувства».
Первой страной на маршруте Байрона стала Португалия, где поэт, согласно его собственным свидетельствам в письме товарищу мистеру Ходжсону, быстро освоил местные ругательства и закрепил их в своём лексиконе. Из всех посещённых португальских городов Байрону больше всего полюбилась Синтра, которую он позже окрестил «славным Эдемом». Из Португалии лорд направился в испанскую Севилью, побывал в андалузской Херес-де-ла-Фронтере, посетил Кадис и Гибралтар, а затем уплыл на цветущую итальянскую Сардинию.
После пребывания в Италии Байрон приехал в Грецию. В Афинах путешественник завёл дружбу с 14-летним Николо Жиро, который взялся обучать лорда итальянскому языку. Некоторые биографы Байрона предполагают, что поэт состоял с Жиро в интимных отношениях, другие утверждают, что Байрон испытывал к юноше лишь платоническое чувство и восторгался его красотой, юностью и невинностью.
Так или иначе, согласно переписке поэта с другом Чарльзом Мэтьюзом, желание Байрона получить опыт однополой любви было ещё одним мотивом его гран-тура.
Согласно легенде, позже лорд Байрон даже отправил Николо в школу при мальтийском монастыре и завещал приятелю приличную сумму в 7 тысяч фунтов стерлингов, однако, осознав множество своих кредитов, позже отозвал завещание.
Побывав в Португалии, Албании, Испании, Турции и Греции, Байрон всё же оказался в Малой Азии и даже переплыл пролив Дарданеллы: ещё много лет это оставалось для него одним из самых значимых достижений. Напоследок Байрон посетил Мальту, после чего в 1811 году, спустя два года с начала гран-тура, вернулся в Англию. Вопреки ожиданиям писателя, даже сбывшаяся мечта и множественные приключения в пути не подняли его духа: он приехал домой в ещё более глубокой тоске.
В 1812 году вышли первые главы поэмы Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», которая также завязывается на гран-туре молодого человека. Популярность поэмы мгновенно возвела Байрона в ранг самых читаемых писателей не только в Англии, где 14 тысяч экземпляров были проданы в первый день, но и в Европе в целом. Герой поэмы — уставший от распутной жизни девятнадцатилетний аристократ, который отправляется из Англии в большое путешествие по Европе. Эрудированный, но высокомерный и порочный юноша рассчитывает понять, в чём кроется смысл его существования, и найти утешение в слиянии с природой, однако так и не обретает покоя. В поэме, на первый взгляд пропитанной скепсисом, Байрон изобразил неустанно трудящихся испанских крестьян, которые горюют над уничтоженными войной виноградниками, уединение и суровую жизнь горных албанцев, мусульман, поработивших Грецию и игнорирующих аспекты её древней истории, и отразил борьбу своих современников с условиями, в которых им приходится жить.
Многие читатели узнали в образе Чайльд-Гарольда самого лорда Байрона и предположили, что во время гран-тура поэт, подобно своему герою, вёл такой же несдержанный образ жизни. На это английский поэт-романтик Томас Мур возразил, что из-за финансовых сложностей Байрон даже при желании не смог бы жить на широкую ногу и не отказывать себе ни в каких желаниях, подобно его герою. Байрон также опроверг нарастающие слухи: он заявил, что Чайльд-Гарольд — не более, чем выдуманный им собирательный образ молодого аристократа-путешественника того времени. В начале произведения поэт предупредил, что не считает своего героя объектом для восхищения и подражания: в нём он воплотил всё порочное и аморальное, что может случиться с молодым человеком, который корыстен, чёрств и не чуток к внешнему миру, которого не радуют ни природные красоты, ни величие древней архитектуры, ни уникальный опыт путешествий. Тем не менее, в предисловии к третьей части поэмы Байрон признался, что Чайльд-Гарольд всё же является «утрированной» версией его самого, «расширенным взглядом» на себя.
Возможно, юные аристократы и взрослые ценители прекрасного так и продолжили бы колесить по континенту, щеголять в шелках и бархате, посещать королевские дворы и скупать произведения искусства в частные коллекции, если бы не одно «но»...
Конец эпохи: как оборвалась история гран-туров
В 1789 грянула французская революция. К её окончанию в 1799-м произошёл упадок дворянства, а вместе с ним стала угасать популярность классических гран-туров. В XIX веке им на смену пришли так называемые «образовательные путешествия»: цели, по большому счёту, остались аналогичными, однако организация находилась исключительно в руках самих путешественников, чьи возраст и происхождение стали варьироваться, отнимала намного меньше усилий и не подразумевала многолетнего отсутствия в родной стране. Тем не менее восприятие гран-тура как явления элитарного сохранилось даже после демократизации общества и отхода от сословного строя. Влияние гран-тура на представителей культурной элиты было всё так же велико, хоть и стало достаточно косвенным. Места, которые чаще всего входили в маршруты больших путешествий, сохранили прежнюю популярность: в прошлом столько великих людей пели им оды, что потомкам также захотелось там побывать.
Сейчас трудно проследить прямую взаимосвязь между фактическими установками гран-тура и бытующим сегодня мнением, что каждый уважающий себя человек должен хоть раз в жизни посетить Италию. Несмотря на это, именно тенденции гран-тура определили конкретные страны как культурные центры Европы, обязательные для посещения среди путешественников. Именно тогда стали определяться те самые «точки», которые все стремятся хоть раз в жизни увидеть воочию, и те постройки и скульптуры, которые стали излюбленным фоном для фотографий.
Даже сейчас посещение определенных локаций до сих пор остаётся показателем статуса: правда, уже не столько богатого, сколько культурного человека. Поскольку в XVI-XVIII века интерес к античному искусству был чрезвычайно высок, путешественники стремились посетить те города, где хранились произведения этого периода. И хотя сегодня очередная находка античных времён во время раскопок мало кого удивит, территории с богатым историческим и культурным бэкграундом не теряют популярности среди современных туристов. Что сказать: просвещение — просвещением, закупки — закупками, а новые эмоции от соприкосновении с неизведанным, полученные в поездках за рубеж, будоражили людей во все времена: так уж устроен человек.
Иллюстрации: Александра Отхозория
