Работа в роскошном караоке-баре была непыльной. Приходить к 6 часам дня, включать оборудование, ставить песни, закрывать сознание от фонового шума в виде попсы и омерзительных голосов посетителей.
На самом деле, я утрирую. У нас было на удивление мало безголосых. И трезвых. Но такие индивидуальности тоже к нам заходили: заказывают по 5 литров чая на человека, сидят парами, поют одно и то же, ничего не едят, не танцуют — но искренне за себя кайфуют.
Работа в караоке со стороны выглядела неожиданным падением. Казалось, всё налаживается: концерты, репетиции, все тебя любят, наливают бесплатно. Но ты всё бросаешь, обрываешь контакты — молча, без объяснений — стыдно признаться, что деньги заканчиваются — и идёшь работать в ночную смену.
Это спасало: пока все жаловались на плохое лето, постоянные дожди и отсутствие солнца, я спал. Когда все тусовались и тратили последние силы, которые нужны будут утром на работе, в нашем караоке-баре только начиналась жара. Когда утром все шли на работу — команда бара «Граммофон» шла домой.
Куда уходили посетители? Каждого не вспомнишь.
Директор караоке Саша очень любил свой бизнес, но совершенно не мог с ним справиться. Очень мягкий. Добрый. Сливающий четверть заработка на свой же собственный бар. Он любил стейки. Каждую неделю заказывал свежее мясо. Но кроме него стейки мало кому были нужны. А быть особенным и заказывать только на себя он не мог. Поэтому стейки закупались, ждали внимания в меню, а потом выкидывались. Хотя кого я обманываю. Он просто пробухивал полбара, а эти стейки время от времени жарили нам, персоналу.
В общем, Саша был заядлым рокером, который любил свой бар, бухло и жену. Ещё отлично пел. Меня любил. Но бизнес вести не умел.
Регулярно на сменах меня окутывало чувство безграничной свободы, знакомое только современным работникам сервиса: когда гостей в заведении нет, ставка за смену прекрасная, сигарет ещё полпачки, а на улице свежесть, звезды, шоссе посреди города, намёк на лужи на асфальте, русский рэп и бесконечная нежность по отношению к каждому коллеге, несмотря на то, что ни у одного из них даже не было высшего образования.
Как переплавить свой снобизм в чуткость? Стань звукорежиссером караоке.
Как превратить цинизм в нежность? Вслушайся в русскую попсу и признай, что она и про тебя тоже.
Как стать сильнее, спокойнее и увереннее в себе? Попробуй не нахамить ни одному посетителю за три месяца с графиком 2/2.
Этот рассказ — про мою дзен-буддистскую практику, которую я осознал лишь по её окончании, и которой чуть не помешал один толстый долбоёб. Если я назову его иначе — то обожгу себя ложью.
С ним даже родной брат не здоровался, когда приходил к нам в бар.
•
— О, вчерашний клиент!
— Не забывай, у нас не клиенты. Мы же не бордель, — говорила мне раз за разом менеджер.
— У нас гости, я помню, Свет, — снова ответил я и улыбнулся. Официантка Ксюша внимательно слушала и училась клиентоориентированности. Её не было вчера на смене.
—О, нет, ты прав. Этот парень — клиент, а не гость.
Он еще неделю будет ходить к нам каждый день. И он уже был должен нам денег, хотя вчера появился в первый раз.
Хорошо быть толерантным человеком. Мне неважно, начальник ты или дворник, толстяк или красавчик, закончила школу медсестёр или всю жизнь мыла полы в прихожей ЖЭКа — если ты не создаешь мне проблем, я не буду акцентировать внимание на том, что общество учит считать проблемным в тебе. Но если ты раздражаешь мои нервы — ты останешься в моей памяти как Мистер Омерзительный Толстяк или просто МОТ.
МОТ приходил, оставлял нам пять тысяч и гулял на целую десятку. И так раз в три дня. Приходил, покрывал предыдущий долг, клал пятёрку и по новой.
Пел — мерзко. Розенбаума. Кружкá, как называли у нас Михаила Круга, не трогал. Всегда заказывал целую бутылку виски на стол.
В течение дня к нему приходили разные люди. Он громко пел и громко разговаривал, даже по меркам караоке-бара. Раскладывал пришедшим какие-то схемы, показывал бумаги с графиками, постоянно тыкал в свой айпад, а потом замолкал и с чрезмерно заинтересованным видом слушал, что ответят на его бизнес-пропаганду. Отвечали мало. Уходили быстро. Те, кто оставался задуматься над всем сказанным МОТом, уходили с грустными лицами. Я их встречал в курилке на выходе из заведения.
Мне кажется, он участвовал в чем-то вроде финансовой пирамиды или в модном в то время семинаре «Бизнес-молодость».
Причины, по которым брат МОТа с ним не здоровался, нам неизвестны. Когда я спросил его об этом прямо, он так же прямо ответил:
— Вы с ним больше двух минут разговаривали? Попробуйте и поймете всё, что нужно.
Если у вас такие взаимоотношения с родным братом и он при первой возможности готов о них рассказать — я думаю, в большинстве культур мира вы будете восприниматься как человек токсичный. А токсичные люди — лучшая проверка характера на прочность и ядро дзен-буддийских практик XXI века.
На что в поведении МОТа реагировала моя нервная система так, что через полторы-две недели она была готова устроить короткое замыкание, да ещё и утянуть с собой в блэкаут пару коллег, уже наэлектризованных до предела? Ничего необычного. Этот противец изображал понимание. Он делал вид, что знает, что такое быть официантом. Знает, как наливать виски гостям и говорить о том, что тебе неинтересно. Знает, какую сельскую звукорежиссерскую магию я творю за пультом. Знает, что я чувствую и слышу. Сочувствует, словно мне жалко своих ушей. Подлизывается, будто я бог аппаратуры и никто не смеет к ней прикасаться, кроме меня. Или что я хочу спать. Или что мне мало платят.
И везде он ошибался. И каждый раз молчание стоило мне всё больше усилий, а лик Будды стирался за яркими неоновым блеском главного зала «Граммофона».
•
Но были люди, которые спасали меня. Например Коля. Чая не оставлял, но откровенно плохими песнями не напрягал. И байки рассказывал хорошие, искренние.
— Прикинь, друг тут приехал из США.
— И что рассказывает?
— Да так не объяснишь в двух словах, но я попробую: говорит, что полгода назад научился на несколько часов переключать телевизор силой мысли!
— Угадай, какой вопрос я тебе задам в ответ.
— Как это у него получилось? — Коля с чувством и глубоко втянул «единичку» винстона.
— Нет. Почему ты ему поверил?
— Он крайне убедительный рассказчик.
Пересказываю пересказанное. Ежедневно, в 8:30 утра, когда глаза ещё боятся света, Вася вспоминал, зачем он уехал из Саратова в Америку и где эта обещанная лучшая жизнь с хорошей зарплатой и радостями потребительства.
Ответ моментально всплывал с глубин его вот уже месяц трезвого сознания. У Васи была актуальная профессия: он чинил старые, девяностых и восьмидесятых годов телевизоры. Основные клиенты — пожилые люди, которых тут не принято называть стариками. И приехал Вася в Америку за отличный зарплатой.
Единственное, что его волновало — поговорить было не с кем.
Внешне между его родным Саратовым и американской Оророй было много общего. Конец ноября, метель, видно только самые яркие вывески магазинов.
Чтобы Орора образно слилась с родным Васиным городом, не хватало красавиц в шубах и мужчин в дублёнках. Ну и, конечно, щей, чтобы согреться, водки, чтобы распалиться, отборного мата с кухни от бывшей жены и дешёвых сигарет от любимого производителя.
— Ну так, давай, это всё предыстория. Как он каналы научился переключать?
— Говорит, пришёл к бабуле, она его ЛСД накормила, и научился.
— А зачем? И как?
— Ну, типа, в голове — электричество. В компьютере — электричество. В пульте — электричество. Находишь нужную фазу — и вжух! Новый канал.
— Мне кажется, ещё десять лет назад ему бы позавидовали миллионы.
— Он так мне и сказал. Что чувствовал к себе нечеловеческую, непреодолимую зависть миллионов американцев. Что эта зависть приковала его к дивану. И в момент, когда он потерял контроль над всеми движениями и мог только переключать каналы на телике, его осенила ужасная мысль.
Я молчу, жду продолжения.
— Вася понял, что он не первый и не последний, кто научился это делать.
Коля стал на пальцах объяснять: столько-то лет прошло с кислотной революции, столько-то людей в Америке жило за всё это время, столько-то пробовало психоделики, столько-то смотрело телевизор… Под конец выдал точный процент клинически ебанутых и до омерзения нормальных.
— Вот видишь, по самым плохим прикидкам — а ты не забывай, 50 лет наркотику и 300 миллионов людей в Америке — примерно 60 человек научились этому. Кто-то может прямо сейчас переключать каналы на потеху сотням тысяч завистников.
— Да, забавно. А зачем ты это мне рассказываешь?
— Прикинь, когда это с ним случилось, я думал об этом.
— О Васе?
— Нет, блядь! Ты что, вообще меня не слушаешь? Я думал о том, как охуенно было бы научиться переключать каналы на телевизоре силой мысли! Пульт дома потерял и встать впадлу было с дивана.
— Ну так, повторяю вопрос, зачем ты мне об этом рассказываешь?
— Потому что Вася — не первый, кто научился. А я — не первый, кто подумал о том, что есть же такой несчастный: сидит, взгляд на экране завис, и щёлкает туда обратно — BBC-CNN-BBC-CNN… Удивительный человек. И навык у него удивительный.
Я докурил сигарету и собирался вернуться в зал. Коля зажёг вторую сигарету и сказал мне вслед:
— Понимаешь, Вить, если такие, как мы, не будем думать о таких, как Вася — то им будет очень одиноко в бесконечном океане современного телевидения. Наше сочувствие и наши мысли — единственное, что держит их на плаву в море зависти стариков на пенсионном обеспечении, которые не могут позволить себе новый телевизор.
Коля ходил к нам в гости, а звукачом работал в другом караоке-баре нашего города. Его бар негласно считался первым, наш — вторым.
•
Я поднимался по лестнице, и громкие басы Ирины Аллегровой возвращали меня в реальность. Мне нужно было дорабатывать смену, на которой, как я чувствовал, больше не будет увлекательных историй. Но будет МОТ, уничтожающий мою привязанность к спокойствию.
Лёгкости бытию добавляло то, что меня опять опрокинула со встречей лучшая подруга. Когда я прочел смс, поднимаясь по лестнице в зал под звуки «Угонщницы», мне показалось, что я единственный на Земле человек, который даже в самом напряженном графике с 20 часами работы в день, с двумя собаками и тремя племянниками найдёт время, чтобы увидеть тех, кого хотя бы чуть-чуть любит.
Но у этого человека есть обратная сторона — большую часть свободного времени я вообще видеть никого не хочу.
Эту черту я отметил после разговоров с Викторией Валентиновной, шеф-поваром «Граммофона». Пятьдесят лет, красивая, полная, старший сын — геолог, в Америке работает, младший — биохимик и тоже не жалуется. Глаза добрые, строгие. Смотришь в них и вспоминаешь советские рассказы.
Она постоянно стебала меня за то, что я окончил Литературный, а «Белую Гвардию» не дочитал.
— Там про наше время написано. Про этот ужас. За пару смен без гостей прочёл бы уже давно.
Когда она раз за разом говорила это, строгость в её взгляде как в замедленной съемке перетекала в нежность. И доброта никуда не девалась. Верила она в молодежь, какой бы хернёй мы ни страдали.
— Мне тоже грустно, Виктория Валентиновна, что даже студенты «Горького» книг не читают.
Кроме МОТа большинство посетителей будили во мне озорную радость (я же каждый вечер на смене маэстро, пусть и на вторых ролях) и ностальгию по эпохам, в которых я никогда не был. Были и по-настоящему приятные гости — например, Володя. Ведь он давал на чай. Минимум двести. А обычно — косарь официанту, пятьсот мне.
Причина простая — Володя был очень позитивным и по-настоящему блатным. Два ларька держал на главной улице.
— Вить, а давай Кружка, как я люблю!
— «Мой бог»?
— А давай «Мой Бог»!
«Аккорд… Еле струны дрожат на гитаре…»
Володя просил, чтобы я никому не давал второй микрофон. Подпевать, когда кто-то солирует Владимира Круга — это табу. Разве что с девушкой, если это песня сразу на два голоса. Но на этот случай у Володи было другое амплуа: из юродивого дурачка он мгновенно перевоплощался в короля танцпола. Он правда отлично танцует. И главное — не пристает к танцующим с ним женщинам, ведь он женат.
На предыдущей смене мы, персонал, его сильно подставили. Он лежал в больнице и заявился к нам с пареньком лет восемнадцати.
— Блин, в палате так скучно, вообще делать нечего! Вот и решили с малым к вам заехать!
— Брат твой?
— Да не, просто в палате лежал. Сокамерник, Ха-ха-ха. Хорошие вы ребята такие! Так по вам соскучился за эти пять дней!
— Кружка?
— Да-а! «Централ»!
Спел, опрокинул вторую виски и ушёл. Ровно через десять минут, в одиннадцать вечера, явилась его беременная жена. Почти в истерике. Спрашивает — где Володя? Был здесь, не был?
— Нет, не был, — говорит менеджер.
— Точно не был, — уголки моих губ упали вниз, я очень убедительно поддакиваю менеджеру.
— Да, его ни с кем не спутаешь! — официантка тоже не растерялась.
— Ладно, — недоверчиво произнесла небесной красоты женщина в норковой шубе и ушла.
Потом оказалось, что нельзя было её обманывать. Потому что сбежать из больницы в «Граммофон» — это святое. А так ей показалось, что Владимир пошёл по блядям. И ещё её малого племянника с собой утащил…
•
Как если бы Шевчук и Тимати пели на одной сцене: сегодня МОТ и Володя поют в одном зале. Вова ожидаемо захотел Кружка. МОТ тоже. Назревал конфликт.
Сначала толстяк наивно предложил подпеть «Владимирский централ». Но это табу. Я промолчал, Володя сам ему всё объяснил.
МОТ пел «Долю воровскую», а Виктория Валентиновна причитала, что у людей совсем стыд пропал и всю блатную эстетику такие мудилы портят.
Потом, пока Володя пел очередную песню про воров в законе, толстяк встал. Закричал: «Я ТЕБЕ ПОКАЖУ ВОРОВСКУЮ ЖИЗНЬ!».
Со всего размаха втащил Володе по челюсти.
И побежал прочь из зала. Казалось, лестница провалится под тяжестью его тела.
Я резко выключил музыку. По посетителям прошла волна испуга. Володя закричал «УБЬЮ СУКУ!» и побежал вслед за МОТом.
Моё тело оцепенело. Тепло пошло по рукам, плечам, шее, задней части головы. Похолодели ноги. Я чувствовал, как всё напряжение, которое накопилось в солнечном сплетении за полторы недели, мгновенно разлилось по телу в тот момент, когда кулак толстяка как в slow-motion хрустел о стальную челюсть Володи.
Мне так паскудно стало за себя сразу после этого. За то, что я считал образ жизни всех этих людей ниже своего собственного. За то, что думал, что они — цирковые звери, дрессируют их не кнутом, а предрассудками, зрители давно смешались с залом, а я — всего лишь прохожий с улицы.
В момент удара весь «Граммофон» стал для меня такой же правдой, как моя любовь к книгам, музыке, космосу, матери и одиночеству. И я сказал себе без лишних обещаний, что выбираю книги, маму и звёзды, а не романтику ночного бара, в котором люди могут хотя бы четыре часа в неделю чувствовать себя настоящими артистами.
Этот факт не отменил моего восхищения тем, насколько были поглощены происходящим гости, насколько сильным было их эмоциональное вовлечение. Ведь со стороны не догадаешься, что люди приходили не только ради 15 минут славы, но ради близости к другим из своей караоке-субкультуры, в которой не важен класс, профессия, нация и в которой эмоция от «КиШа» (непередаваемая, как первый глоток дешевого пива сразу после первого поцелуя) превосходно соседствует с экстазом от песни «Девочка Сэконд Хэнд» Аллы Пугачевой и исполнителями а-ля Dido и Limp Bizkit.
Я отработал ещё один месяц, который, если честно, дался мне очень тяжело. Эмоции утихли в ноль и плавно переходили в минус, я был заморочен на себе и не мог растворить свою изолированность в чужом исполнении чужих песен.
