Смерть Сталина

Действующие лица:

Каперный Валерий Ефремович, 46 лет, высок, осанист, слегка прихрамывает

Зоя, 23 года, тонка, подвижна, порывиста

Старик-вахтер

Официант

Военный ответственный

Гражданский ответственный

Тетя Тамара

Кроме этого, на сцене почти всегда кто-то еще присутствует: демонстранты на демонстрации, зрители в кинотеатре (если о кинотеатре в тексте ничего не говорится, это не значит, что его нет), посетители в ресторане, входящие и выходящие девушки в общежитии, люди на даче Сталина.

Первое действие

1.

7 ноября 1952 года. Демонстрация. Музыка, приветственные лозунги, крики ура.

Каперный в форме капитана госбезопасности наблюдает за людьми и вверенным ему участком оцепления. У него на груди — бинокль. Сзади появляется Зоя. Она восторженно смотрит в сторону трибун, встает на цыпочки, выглядывает из-за плеча Каперного. Не удержав равновесия, опирается о Каперного, тот резко оборачивается, берет ее за плечи, отодвигает.

КАПЕРНЫЙ. Дамочка, не напираем, держим дистанцию!

ЗОЯ. Я увидеть его хочу! Дайте бинокль, пожалуйста!

КАПЕРНЫЙ. Смотри глазами, нечего! Отойди, говорю!

ЗОЯ. Дяденька, товарищ военный, я только три секундочки! Я всю жизнь мечтала!

КАПЕРНЫЙ. Какой я тебе дяденька?

В этот момент голос выкрикнул какое-то приветствие, в ответ — восторженные крики. Зоя рванулась вперед, чуть не сбив Каперного, вытягивая шею, крича.

ЗОЯ. Ура! Я вижу! Вижу! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура! Ура!

КАПЕРНЫЙ. Назад! Стой! Куда? Назад, говорю!

Он догоняет Зою, хватает за руку, тащит.

ЗОЯ. Я видела! Видела! Я разглядела! Я видела, видела, видела!

КАПЕРНЫЙ. Остынь, дура!

ЗОЯ. Это вы чего сказали такое? Если я радуюсь, что видела сами понимаете кого, то я дура?

КАПЕРНЫЙ. Не выдумывай! Орать не надо, вот почему дура. В ушах свербит.

ЗОЯ. Я не могу громко радоваться?

КАПЕРНЫЙ. Можешь, но… Встань вот там, как все, и радуйся.

ЗОЯ (на цыпочках). Плакатов много, не вижу! А вот вижу, вижу, вижу! Или нет? Дайте бинокль, пожалуйста!

КАПЕРНЫЙ. Смотри так, сказано!

ЗОЯ. А у меня свой есть, своим можно посмотреть? Я взяла, но вдруг нельзя, вот я у вас и прошу. Если своим можно, я посмотрю? Можно?

Каперный задержался с ответом, Зоя выхватывает бинокль. Маленький, театральный.

КАПЕРНЫЙ. Убери!

ЗОЯ. Сейчас. (Смотрит в бинокль). Плакаты, ничего не видно. Встать бы на что-нибудь. Пожалуйста, дяденька, товарищ военный, поднимите меня, я посмотрю! Пожалуйста!

КАПЕРНЫЙ. Соображаешь, что говоришь? Ты ребенок, что ли, поднимать тебя?

ЗОЯ. Вам трудно? На три секундочки, пожалуйста, поднимите, пожалуйста!

КАПЕРНЫЙ. Служба у меня тут, дурочка, как я тебя подниму?

ЗОЯ. Партия провозглашает единство органов безопасности и народа! Что они должны друг другу помогать! Вы не согласны с партией?

КАПЕРНЫЙ. И еще раз дура!

ЗОЯ. А чего это вы меня все дурой ругаете? В такой день — вам не стыдно?

КАПЕРНЫЙ. Уйди, добром прошу!

ЗОЯ. Поднимите, посмотрю и уйду, пожалуйста, очень прошу, товарищ капитан! Три секундочки.

КАПЕРНЫЙ. Ладно. Три секунды. Посмотрела — и ушла. Ясно?

Зоя трясет головой, соглашаясь, Каперный обхватывает ее, приподнимает.

ЗОЯ. Выше! Выше! Вижу трибуну! Его не вижу! Почему его нет? Почему его нет? Его нет, вы слышите? Почему его нет? Что случилось? Но я же видела! Или не его? Почему его нет? Не опускайте меня, пожалуйста! Где он? Я не вижу!

В это время кто-то окликнул Каперного и что-то сказал.

КАПЕРНЫЙ. Слушаюсь, товарищ майор!

Он размыкает руки, Зоя падает.

ЗОЯ. Вы чего?

Каперный берет из ее рук бинокль.

ЗОЯ. Отдайте, я же еще не видела!

КАПЕРНЫЙ (в сторону). Бинокль обычный, театральный. Девушка сказала — хочет рассмотреть… Виноват, исправлюсь. Разберусь. Так точно.

Он берет Зою за руку и раздраженно ведет в сторону.

ЗОЯ. Вы чего? Куда вы меня тащите?

КАПЕРНЫЙ. Приказано допросить и обыскать.

ЗОЯ. С какой стати? Не имеете права, товарищ капитан!

КАПЕРНЫЙ. Ты откуда в званиях разбираешься?

ЗОЯ. А кто не разбирается?

КАПЕРНЫЙ. Да еще поняла, что я из госбезопасности. Обычный человек этого не различает. Откуда такие знания? Зачем бинокль тебе?

ЗОЯ. Смотреть. Хотела увидеть поближе.

КАПЕРНЫЙ. Документы!

ЗОЯ. Вы меня, советскую девушку, в чем-то подозреваете? Вы с ума сошли?

Каперный отходит от Зои на несколько шагов.

КАПЕРНЫЙ. Иди сюда! Сюда, я сказал! Встань вот тут, за грузовиком. Документы — или самому искать?

ЗОЯ. Пожалуйста! (Достает паспорт, подает Каперному).

КАПЕРНЫЙ. Имя, отчество, фамилия?

ЗОЯ. Там же написано!

КАПЕРНЫЙ. Имя, отчество, фамилия!

ЗОЯ. Иванова Зоя Владимировна.

КАПЕРНЫЙ. Адрес?

ЗОЯ. Там написано!

КАПЕРНЫЙ. Адрес!

ЗОЯ. Девяткин переулок, пять, общежитие номер три, комната семнадцать. Вы в чем меня подозреваете?

КАПЕРНЫЙ. Руки в стороны, повернулась.

ЗОЯ. Зачем?

КАПЕРНЫЙ. Руки в стороны, повернулась!

ЗОЯ. А если нет?

КАПЕРНЫЙ. Сейчас позову своих, они тебя увезут, будут допрашивать и обыскивать в отдельном месте. И обыщут — не как здесь…

Зоя поворачивается, простирает руки в стороны. Каперный обыскивает ее. Руки опускаются низко. Зоя ударяет его по руке.

ЗОЯ. Вы что?!

КАПЕРНЫЙ. Стоять! Я тебе сейчас посучу ручонками! Повернулась!

Зоя поворачивается. Каперный обшаривает ее спереди. Она плачет.

Каперный говорит в сторону.

КАПЕРНЫЙ. Все в порядке. Просто — дурочка с переулочка.

ЗОЯ. Вы опять?

КАПЕРНЫЙ. А кто ты еще? Хочется посмотреть — пришла, встала, посмотрела. А ты бинокль притащила, кричишь, как резаная, на людей бросаешься. Что мы должны подумать? Не реви. Хватит, я сказал! (Достает платок, подает Зое).

ЗОЯ. Наверное, вы правду говорите, товарищ капитан. Сама виновата… А в званиях я разбираюсь, потому что при вашей организации работаю. В столовой.

КАПЕРНЫЙ. В какой столовой?

ЗОЯ. Не имею права разглашать.

КАПЕРНЫЙ. Мне можно.

ЗОЯ. Нам инструкцию читали — никому нельзя. Вдруг вы переодетый враг? Кстати, документы покажите тоже.

КАПЕРНЫЙ. Документы?

ЗОЯ. Документы.

КАПЕРНЫЙ. Я — тебе?

ЗОЯ. Вы — мне.

КАПЕРНЫЙ. Или ты совсем глупенькая, или наивная, или я даже не знаю, кто. И ведь симпатичная на внешность — когда не кричишь.

ЗОЯ. При чем тут внешность?

КАПЕРНЫЙ. Внешность у девушки всегда при чем. Зовут как?

ЗОЯ. Вы смешной, вы только что паспорт смотрели.

КАПЕРНЫЙ. А, ну да. Зоя. Красивое имя. А я Каперный Валерий. Будем знакомы. (Протягивает руку).

ЗОЯ (пожимает руку). А отчество?

КАПЕРНЫЙ. Я что, так старо смотрюсь?

ЗОЯ. Ну, вам же лет тридцать пять уже?

КАПЕРНЫЙ. Почти угадала, но можно без отчества. А давай как-нибудь в кино сходим?

ЗОЯ. Зачем?

Каперный смеется.

ЗОЯ. Что я смешного сказала?

КАПЕРНЫЙ. Зачем в кино ходят? Кино смотреть.

ЗОЯ. Я с подругами смотрю.

КАПЕРНЫЙ. Тебе сколько лет?

ЗОЯ. А что? И опять же — в паспорте написано.

КАПЕРНЫЙ. Не посмотрел. Восемнадцать?

ЗОЯ. Двадцать три.

КАПЕРНЫЙ. А смотришься совсем как девочка. И такая же…

ЗОЯ. Опять дурочкой назовете?

Каперного кто-то окликнул.

КАПЕРНЫЙ. Да, иду. Ну, пока, глазастенькая. И больше туда не лезь, ладно? Смотри отсюда.

Он отходит, Зоя смотрит вслед. Она стала серьезной и вообще какой-то другой. Сейчас ее не назовешь наивной дурочкой. Но вот она встряхивается, словно выйдя из каких-то своих мыслей. Кричит.

ЗОЯ. Эй, а бинокль?

Музыка, крики. Проходит колонна с одинаковыми портретами Сталина.

2.

Общежитие. Каперный в гражданской одежде стоит у входа, между дверью и лестницей. Лестница упирается в стол, за которым сидит старик-вахтер.

ВАХТЕР. Вам кого надо-то?

КАПЕРНЫЙ. Кого надо, того и надо.

ВАХТЕР. У нас объект режимный, гражданин, обязаны сказать!

КАПЕРНЫЙ. Я тут стою, а не там. А тут пока не объект.

ВАХТЕР. Как это не объект? Тут вход!

КАПЕРНЫЙ. И чего? Вот если я захочу пройти, ты у меня документы спросишь, я там окажусь, тогда буду на объекте. Правильно?

ВАХТЕР. Не окажешься, у нас просто так не пускают, должен у коменданта разрешение взять.

КАПЕРНЫЙ. Ну, тогда тут постою.

ВАХТЕР. Мне милицию вызвать?

КАПЕРНЫЙ. С какой стати?

ВАХТЕР. Проник на объект и не говоришь, кто.

КАПЕРНЫЙ. Я не проник. Я тут, а не там. Доходит? Вот если бы ты тут сидел, у самой двери, я бы так просто сюда не попал.

ВАХТЕР. Там негде, там лестница.

КАПЕРНЫЙ. Ну, и успокойся.

ВАХТЕР. Я вот сейчас встану, спущусь — тогда все мне предъявишь.

КАПЕРНЫЙ. Это почему?

ВАХТЕР. Ты глупый или прикидываешься? Без проверки никто не проходит.

КАПЕРНЫЙ. Так я и не прохожу, отец!

ВАХТЕР. Выйди на улицу тогда!

КАПЕРНЫЙ. Там холодно.

Вахтер, подумав, берет трубку, крутит диск телефона.

ВАХТЕР. Это кто? Семенов я, а ты кто, спрашиваю! Вахтер я с третьего, ты откуда свалился вообще? Дай мне коменданта! А где? Ясно. Ясно, говорю, ты еще и глухой? (Кладет трубку, Каперному). Ну что, звоню в милицию?

Тут выходит Зоя.

ЗОЯ. Вы? Здравствуйте. Вы чего?

КАПЕРНЫЙ. Бинокль принес.

Достает бинокль и крошечный букетик цветов. Подает букетик вместе с биноклем.

ЗОЯ. А это зачем?

КАПЕРНЫЙ. Ну… Прилагается к биноклю. И вот еще… (Достает билеты). Начало через час.

ЗОЯ. Я не знаю… Как-то… Не знаю… Я хотела с подругами… (Оглядывается на вахтера). Давайте на улицу выйдем.

Они выходят.

ВАХТЕР. Без опозданий у меня, в одиннадцать дверь закрою!

3.

У кинотеатра.

ЗОЯ. Какое кино! Спасибо вам.

КАПЕРНЫЙ. Опять ты. Не вам, а тебе.

ЗОЯ. Я не привыкла. Отличное кино. И название правильное — «Навстречу жизни»! И какая эта Маруся хорошая, правда? И мысль правильная — человек может ошибаться, но она же не нарочно ошибалась, она хотела увеличить производительность. А главное, она признала свою ошибку, да и товарищи на выручку пришли, помогли ей выработать в себе собранность и дисциплинированность.

КАПЕРНЫЙ. Как по писаному говоришь.

ЗОЯ. То есть?

КАПЕРНЫЙ. Правильная ты вся какая-то.

ЗОЯ. Это плохо?

КАПЕРНЫЙ. Нет. Но опасно.

ЗОЯ. Почему? Опасно говорить правильные слова?

КАПЕРНЫЙ. Да нет, я так… Слишком они там все какие-то… Сознательные. Понятно, кино, но прямо уж как-то… Не похоже. Не бывает таких.

ЗОЯ. Есть такие! А будет еще больше, очень скоро! А кино — это искусство, а искусство должно звать вперед!

КАПЕРНЫЙ. Присядем?

ЗОЯ. Холодно.

КАПЕРНЫЙ. Есть тут одно местечко… Там и тепло, и… Уютно там.

Они идут. Молча. Зоя видит вывеску.

ЗОЯ. Ресторан? Нет, вы что, я не пойду!

КАПЕРНЫЙ. Почему?

ЗОЯ. Там дорого и… Нет, не пойду я!

КАПЕРНЫЙ. Дорого — не вопрос, кавалеры угощают дам.

ЗОЯ. Тем более! У нас Люся Виноградова пошла в ресторан с кавалером — знаете, чем кончилось?

КАПЕРНЫЙ. Чем?

ЗОЯ. Даже не буду рассказывать, стыдно! И вообще, это буржуазный образ жизни, моральное разложение и…

КАПЕРНЫЙ. Зоечка, послушай. Это советский ресторан. Он находится в советском городе Москве. Там работают советские официанты, они подают советские блюда. И «Советское» шампанское, кстати. При чем тут буржуазный образ?

ЗОЯ. Я в общежитие опоздаю.

КАПЕРНЫЙ. Не беспокойся, я смотрю на часы, не опоздаешь. Ты же замерзла вся, у тебя пальтишко вон — на рыбьем меху. Посидим, чайку выпьем, скромно, без этого… Без разложения.

4.

В ресторане. Зоя и Каперный ужинают.

ЗОЯ. А я вот, знаете, иногда стесняюсь, что в столовой работаю. Я хотела бы на стройке какой-нибудь или на заводе, как Маруся. Но так получилось, я же комсомолка активная, в детдоме всех всегда организовывала, на общественную пользу ориентируюсь, а тут был набор в пищевую промышленность, меня направили, я не смогла отказаться, работала, училась, а потом за хорошую учебу и работу взяли в эту столовую, там у нас половина с высшим образованием. Но все равно, я хочу… Какое-нибудь большое дело, понимаете? Чтобы вокруг — масштаб, перспектива! «Я планов наших люблю громадье, размаха шаги саженьи. Я радуюсь маршу, которым идем в работу и в сраженья!» Это Маяковский. А вы воевали?

КАПЕРНЫЙ. Конечно.

ЗОЯ. И раненым бывали, наверно?

КАПЕРНЫЙ. Трижды.

ЗОЯ. Тяжело?

КАПЕРНЫЙ. Один раз чуть не умер.

ЗОЯ. Хромаете — от ранения?

КАПЕРНЫЙ. Нет, это спортивная травма. Я в футбол играл. Серьезно играл, за «Динамо».

Каперный смеется.

ЗОЯ. Конечно, вы еще когда фамилию назвали, я подумала: что-то знакомое! Я девочкой на всех ваших играх была, я вас из газеты вырезала, то есть всю команду вообще, вы ведь в тридцать седьмом чемпионами СССР стали, вас во всех газетах печатали! Я наизусть вас всех помню — Боженко, Смирнов, Якушин, Семичастный…

КАПЕРНЫЙ. Тебе сколько было?

ЗОЯ. Уже восемь, я все помню! Ну, не все, конечно…

КАПЕРНЫЙ. Это был последний мой сезон. А потом травма… Да и возраст… Но не бросаю, тренирую команду своего… Своего подразделения. И даже сам иногда выхожу.

ЗОЯ. Какая большая и интересная у вас жизнь! Какие люди вокруг, какие встречи… И войну прошли. Я не успела вырасти, а то пошла бы на войну медсестрой. Или разведчицей. Были ведь женщины-разведчицы? Меня бы схватили, а я бы ничего не сказала. Меня бы пытали — все равно бы не сказала. Я очень терпеливая. Вот ущипните за руку.

КАПЕРНЫЙ. Зачем?

ЗОЯ. Ущипните, не бойтесь! Сильно ущипните, я выдержу!

Каперный слегка щиплет.

ЗОЯ. Не так, сильней!

КАПЕРНЫЙ. Не буду.

ЗОЯ. Я прошу! Сильно, как сможете!

Каперный щиплет, Зоя вскрикивает.

ЗОЯ. Я нечаянно! Просто вы как-то неожиданно… И очень пальцы у вас сильные… Давайте еще раз. Только изо всех сил, давайте, ну!

Каперный щиплет.

ЗОЯ (сквозь слезы). Видите? Вытерпела!

КАПЕРНЫЙ. Синяки будут.

Берет ее руку, дует. Зоя убирает руку. Некоторое время едят молча. Каперный посматривает.

ЗОЯ. Чего вы так смотрите?

КАПЕРНЫЙ. Ты хорошая. Терпеливой быть — замечательно. Разведчицей, на заводе работать… Но, Зоечка, есть еще и просто жизнь. И она никакая не буржуазная. Она нормальная. Посмотри вокруг: мужчины, женщины, хорошо одеты. Едва вкусная, вино. Почему нет? Позади страшная война, да и после войны жизнь была тяжелая, мы можем себя побаловать.

ЗОЯ. Это, наверно, спекулянты какие-нибудь. Разве может обычный человек себе такие цены позволить?

КАПЕРНЫЙ. Я — могу. А я не спекулянт. У меня хорошая зарплата. А тратить ее не на кого. Один живу, Зоя, несмотря на возраст. Сказать, сколько мне? Сорок шесть. Просто природа такая. На тридцать смотрюсь. Мама у меня моложавая тоже была, на нее до пятидесяти на улице оглядывались. Так молодой и померла…

ЗОЯ. А почему семью не завели?

КАПЕРНЫЙ. Ну… Спорт много времени отнимал… Потом война… Потом — и работа, и команду я сколотил, тренирую. Два раза кубок управления брал. Команда у меня — вот такая, на высоком уровне. … Нет, была женщина… Любил ее, хотел жениться, а она… Погибла.

ЗОЯ. Как, когда? В войну?

КАПЕРНЫЙ (рассеянно). Да. (Встряхнулся). Нет. Неважно. Много мы людей потеряли, много. Ты-то вот почему детдомовская оказалась?

ЗОЯ. Мама тоже погибла. То есть умерла.

КАПЕРНЫЙ. Когда?

ЗОЯ. Давно, я совсем маленькая была, еще до тридцать седьмого.

КАПЕРНЫЙ. При чем тут тридцать седьмой?

ЗОЯ. Ну, просто… Вы чемпионами были в тридцать седьмом, вот я и… Ну, вы же можете удивиться, как я на ваших играх была, если мамы не было? А я с бабушкой была. Значит, вы эту женщину очень любили?

КАПЕРНЫЙ. Не то слово. Я после нее опомниться до сих пор не могу.

ЗОЯ. Понимаю. Настоящая любовь должна быть одна на всю жизнь.

КАПЕРНЫЙ. Наверно. Но недавно, совсем недавно я вдруг понял, что во мне есть еще что-то… Я еще могу полюбить.

ЗОЯ. Встретили кого-нибудь?

КАПЕРНЫЙ. Кажется, да. Тебя.

Зоя встает.

КАПЕРНЫЙ. Зоечка, ты что? Я же без задней мысли!

ЗОЯ. Мне пора. Спасибо. (Она роется в карманах пальто, достает деньги). Вот. Это моя доля. Если не хватит, потом отдам. До свидания!

Она уходит.

КАПЕРНЫЙ. Зоя, постой! Официант! Официант, черт тебя, подойди живо!

Не спеша подходит официант.

ОФИЦИАНТ. Не обязательно орать на весь зал. Думаете, у меня, кроме вас, клиентов нет?

КАПЕРНЫЙ (вскакивает, хватает официанта за шиворот, нагибает, тычет лицом в стол). Клиенты, блядь! Работать надо, а не столы жопой околачивать! Клиенты! Ты сам клиентом станешь, сопли кровавые будешь глотать, сволочь! Считай деньги и давай сдачу, быстро!

Официант с окровавленным носом считает деньги, дает сдачу, Каперный сует деньги в карман, бежит к выходу.

5.

У общежития.

ЗОЯ. Мне пора. Сколько там?

КАПЕРНЫЙ. Без десяти. Надо тебе часы подарить.

ЗОЯ. Я сама куплю. Да и незачем, у нас в общежитии радио работает все время, там время говорят, на работе тоже, и часы там есть, я всегда время знаю.

КАПЕРНЫЙ. Пальтишко у тебя совсем не в погоду.

ЗОЯ. Вы уже говорили.

КАПЕРНЫЙ. Да… Вот что, Зоя. Сколько мне лет, ты знаешь. Поэтому тянуть нет смысла. То есть… Нет, не то чтобы я спешу, но… Выходи за меня замуж.

ЗОЯ. Сколько там уже?

КАПЕРНЫЙ. Без десяти.

ЗОЯ. Они что, стоят у вас?

КАПЕРНЫЙ. Ну, без девяти с половиной. Так как?

ЗОЯ. Что?

КАПЕРНЫЙ. Насчет замуж.

ЗОЯ. Я вас совсем не знаю, а вы такие предложения… Я даже не знаю, где вы работаете.

КАПЕРНЫЙ. Как это не знаешь? В МГБ.

ЗОЯ. А кем?

КАПЕРНЫЙ. Это важно?

ЗОЯ. Конечно. Я очень уважаю МГБ и вообще наши органы безопасности, которые обеспечивают спокойную жизнь наших граждан, я с такими, как вы, каждый день сталкиваюсь в столовой, но я же слышу разные разговоры… Не потому, что подслушиваю, просто… Подаю — и слышу кое-что, уши ведь не замкнешь. А некоторые, особенно, если выпьют…

КАПЕРНЫЙ. В столовой?

ЗОЯ. У нас спецстоловая, там все есть. Я слышу разное — и… Некоторым из ваших приходится… Ну, бывает такая работа, что я не знаю, как отнестись. То есть я понимаю, что это тоже нужно, но… Но я бы не хотела, чтобы мой будущий муж… Понимаете, да?

КАПЕРНЫЙ. Нет.

ЗОЯ. Сколько там?

КАПЕРНЫЙ. Без восьми, объясни.

ЗОЯ. Ну, у нас же еще пока существует смертная казнь. Расстреливают. Я это знала, но… Как-то не задумывалась. А один раз услышала, двое говорили, я не буду пересказывать, но я поняла, что… В общем, если кого-то расстреливают, то ведь кто-то приводит в исполнение. Расстреливает. Убивает.

КАПЕРНЫЙ. Считаешь, что я палачом могу быть?

ЗОЯ. Я так не сказала! Я просто о том, что ничего про вас не знаю.

КАПЕРНЫЙ. Постепенно узнаешь.

ЗОЯ. Ну, вот когда узнаю, тогда и… Может быть.

КАПЕРНЫЙ. Нет. Сейчас. Жизнь очень короткая штука, Зоя. Очень.

ЗОЯ. Я знаю. Сколько там?

КАПЕРНЫЙ. Без пяти.

ЗОЯ. А вдруг у вахтера часы спешат? Закроет — и ему ничего не объяснишь. Я пойду.

КАПЕРНЫЙ (хватает за руку). Нет! Прошу ответа! Сейчас!

ЗОЯ. Отпустите руку, больно!

КАПЕРНЫЙ. Ты же терпеливая! Ну?

Они долго смотрят в глаза друг другу. Каперный отпускает руку Зои. Она поворачивается, чтобы уйти.

КАПЕРНЫЙ. Что ты хочешь знать про меня? Я же сказал: играл в футбол, работал, воевал, погибал! И сейчас у меня важная работа, охраняю один объект… Охраняю дом человека, которого ты так хотела увидеть.

ЗОЯ. Правда? Вы не шутите?

КАПЕРНЫЙ. Это не государственная тайна, я же не сказал, где объект находится. И имени не назвал. Да, правда.

ЗОЯ. Валерий… Все-таки скажите отчество, мне так захотелось вас по отчеству назвать!

КАПЕРНЫЙ. Ну, Ефремович.

ЗОЯ. Валерий Ефремович, вы не представляете, какое это для меня чудо! Я с детства мечтаю его увидеть! Рядом, как обычного человека. И поговорить с ним хотя бы минуту. И можно умереть, я больше ничего же не захочу. То есть нет, я буду жить, но исполнится моя мечта, моя огромная мечта!

КАПЕРНЫЙ. Ты что же, думаешь, я тебя с ним познакомлю, что ли? Я сам его издали вижу не больше раза в неделю.

ЗОЯ. Но вы же не рядовой охранник, вы капитан, вы можете же как-то… Ну, порекомендовать, чтобы на работу взяли, там же столовая тоже есть, да?

КАПЕРНЫЙ. Без двух минут, тебе пора.

ЗОЯ. Вы что? Вас смущает что-то?

КАПЕРНЫЙ. Угадала. Я правильно понял — если я помогу тебе устроиться туда и увидеть его, ты согласишься за меня выйти?

ЗОЯ. Я так не сказала, но… Но — да, соглашусь.

КАПЕРНЫЙ. Или ты сумасшедшая… Или вообще шпионка. Подобралась ко мне, чтобы через меня к нему подобраться.

ЗОЯ. Я подобралась? Это вы сами у меня бинокль отняли, сами ко мне сюда пришли! С цветочками! И подумайте, вспомните, где я работаю, меня там проверяли вдоль и поперек!

КАПЕРНЫЙ. Полминуты осталось. Не пустят.

ЗОЯ. И пускай! На улице буду ночевать, на земле, на снегу — и не замерзну, потому что буду думать о том, что его увижу! Лучшего человека в мире, самого моего любимого! (Подходит к Каперному, кладет ему руки на плечи). И ты стал другим в моих глазах, когда я узнала, что ты с ним близко. Будто свет его на тебя упал. Ты ведь его любишь?

КАПЕРНЫЙ. Конечно.

ЗОЯ. А я люблю тех, кто любит его! Ты сильно его любишь? Можешь за него жизнь отдать? Я спрашиваю серьезно!

КАПЕРНЫЙ. Могу. Не раздумывая. За него — все могу.

ЗОЯ. И я!

6.

Комната в общежитии или коммуналке. Голая кровать, стол, два стула, умывальник. Входит Зоя с двумя матрасами и постельным бельем. Застилает кровать и отдельно кладет на пол матрас. Входит Каперный со свертками. Достает и выкладывает на стол консервы, хлеб, колбасу. Ставит бутылку вина.

КАПЕРНЫЙ. Сказали, квартиру дадут после Нового года, потерпим пока. Зато умывальник выбил, чтобы через весь коридор не бегать. (Смотрит на Зою, застилающую матрас на полу). Ты чего это?

ЗОЯ. Что?

КАПЕРНЫЙ. Для чего там матрас?

ЗОЯ. Кровать узкая, не поместимся.

КАПЕРНЫЙ. А мы в два яруса. Не чуди, положь его на койку, мягче будет. Я и так на все согласился — и расписались тайком, и свадьбы не было.

ЗОЯ. Почему тайком, в загсе, официально.

КАПЕРНЫЙ. Без людей.

ЗОЯ. А вам кто-то еще нужен?

КАПЕРНЫЙ. Кому — вам? Я муж твой с сегодняшнего дня, Зоя! На «ты», поняла?

ЗОЯ. Когда я с бабушкой жила, у нас были соседи. Муж и жена. И они друг друга только на «вы» звали. Мне нравилось.

КАПЕРНЫЙ. При других! Что ж, ты думаешь, он ее и в койке на «вы» звал? Не желаете ли вы, законная супруга, ножки раздвинуть?

ЗОЯ. Мне неприятно, когда вы такие вещи говорите!

КАПЕРНЫЙ. Девочка, очухайся! Какие такие вещи? Ты теперь жена, женщина, баба! Со всеми исходящими и входящими полномочиями! И спать мы будем на койке — вдвоем! Как мужу и жене положено! И будет у нас то, что должно быть у мужа и жены!

Зоя стоит, отвернувшись. Застыла.

КАПЕРНЫЙ (идет к ней). Прости. Зарапортовался. Не бойся. Я же понимаю — ты девушка, опыта нет… Не беспокойся, все будет хорошо. Я ведь ласковый, Зоя, я очень нежный. Ты даже ничего не заметишь. То есть заметишь, но с лучшей стороны. Тебе понравится.

Берет ее за плечи, она отскакивает.

ЗОЯ. Не трогайте меня! Я поняла, вам все это было нужно, чтобы меня в койку уложить!

КАПЕРНЫЙ. Чего?! Думаешь, у меня проблемы, насчет кого-то уложить? Сказать, сколько в этой комнате вас перебывало? Сказать?

ЗОЯ. Тем более. Одной меньше — переживете!

КАПЕРНЫЙ. Постой. Так ты что, вообще не хочешь мне давать?

ЗОЯ. Фу!

Выходит.

Каперный садится на стул у стола. Берет колбасу, ест. Долго. Встает, вытирает руки о штаны, выходит.

7.

Бодрая музыка. Каперный выходит на авансцену в спортивной форме, с футбольным мячом в руке. Прохаживается, глядя на зрителей. То есть — на свою невидимую команду.

КАПЕРНЫЙ. Подвожу итог. Обороны не было. Атаки не было. Ворота были — пустые. Игры — не было. Они что — сильнее нас? Нет. Тренер у них лучше? Неплохой, да, но и я у вас не с потолка упал. Или кто иначе считает? Мы сильнее, но проиграли. Кто скажет — почему? Кто смелый, кто признается? А я вам скажу. Подготовка — да. Обводки — да. Пасы — само собой. Но этого мало, если вы не патриоты команды! Грудью ложиться надо, как на амбразуру, как в последний бой идти! В атаку — как на врага! Команда — вот что главное! Учтите, если понадобится, половину выброшу, новых наберу, но это будет команда, а не сброд! Больше скажу, если надо, всех к черту выкину, никого вас не останется, а команда победит!

Останавливается. Обводит всех взглядом.

КАПЕРНЫЙ. Кто сказал? Соловьев, ты? Повтори! У меня слух хороший, я все услышал, повтори! Чтобы все услышали! Ягудин, ты рядом сказал, повтори его слова! … Как это — не слышал? Куприянов, ты слышал? Не бойся, это же не твои слова, Соловьева, повтори! Ладно, сам скажу, если кто не услышал. Соловьев сказал: известное дело, пусть людей не останется, а страна победит! Теперь вопрос: что ты имел в виду, Соловьев? Известное дело — кому известное? Я слушаю!

Очень долгое молчание.

КАПЕРНЫЙ. Хорошо. Все ушли, Соловьев, зайдешь через час, поговорим. Не туда. Ты знаешь, куда. (Кричит). Раньше надо было думать, ты мне, тварь, в самое сердце плюнул! Меня можешь, гад, даже по морде бить, хотя отвечу, но, если ты на страну свой поганый язык поднял, на Родину! … (Спокойнее). Вот поэтому плохо и играем. Патриотизма нет!

8.

Зоя стоит перед двумя ответственными товарищами. Один в форме, другой в гражданском костюме.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Ты, конечно, понимаешь, насколько это серьезная работа?

ЗОЯ. Да, понимаю.

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ (перебирает бумаги). Что ж, училась ты отлично, блюда всех категорий освоила…

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Потом про блюда. Тебя твой муж порекомендовал. Мы не всегда приветствуем, когда родственники, но товарища Каперного уважаем. Ты ведь понимаешь, что, если что, на него тоже ответственность ляжет?

ЗОЯ. Понимаю.

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. И учитывай специфику, а то некоторые, которые отличники, во всем план перевыполняют, они начинают и тут перевыполнять. А этого не надо. Ясно? Не надо лучше, надо точно, как велят.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Согласен. Есть вопросы?

ЗОЯ. Нет.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Завтра приступишь.

ЗОЯ. И все?

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. А что еще?

ЗОЯ. Да вы ничего вообще не спросили! Теоретическую мою подкованность не выяснили, какие у меня родственники… Может, там какие-нибудь кулаки? Это что такое? Да через вас любой враг пролезет в два счета, вы сами враги народа, если так к своему делу относитесь! Вы даже не спросили, насколько я люблю… этого человека, на что для него готова!

Ответственные оторопели, переглядываются.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Ты это — серьезно?

ЗОЯ. А как еще? Какие могут быть шутки, когда речь идет о такой работе!

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Объясняю. Кто у тебя родственники, мы и так знаем. Нет у тебя их. Только муж. А что ты сильно любишь… этого человека, мы не сомневаемся, потому что — вся страна любит.

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Любить тоже надо с умом.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ (после паузы). Это ты что имеешь в виду?

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Просто — уточнил.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Уточнить можно, если кто-то что-то сказал неточно. То есть я. И что, интересно, я сказал неточно, если это надо уточнить?

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Вы напрасно, я не о вас, а вообще… Не уточнить, а… Конкретизировать.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. То есть, я что-то сказал неконкретно?

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Не вы, а я! Я сам что-то такое сказал неточно и неконкретно, вот и решил уточнить и конкретизировать, чтобы меня неправильно не поняли!

Военный ответственный долго смотрит на него, потом медленно поворачивается к Зое.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Не волнуйся, все, о чем ты думаешь, мы без лишних вопросов знаем. Мы даже знаем то, о чем ты еще не подумала. Ясно?

ЗОЯ. Спасибо. Спасибо вам огромное! Вы даже не представляете! Вы представить не можете, как я… Вся моя жизнь… Спасибо!

Пока она это говорит, ответственные удаляются.

9.

Комната. Вечер. Зоя лежит на кровати, читает. Что-то услышала, спрыгивает с кровати, бежит к столу, на котором накрыта полотенцем кастрюля. Снимает полотенце, берет тарелку. Входит Каперный.

ЗОЯ. Добрый вечер, садитесь, пока горячее.

Каперный моет руки, садится к столу. Зоя наливает в тарелку суп. Каперный достает бутылку водки.

КАПЕРНЫЙ. Отметим!

ЗОЯ. Уже знаете? Да, взяли.

КАПЕРНЫЙ. Рада?

ЗОЯ. Еще как! Спасибо вам, Валерий Ефремович! Вы мне просто как отец родной!

КАПЕРНЫЙ. Ты чего городишь, дура? Какой я тебе отец родной? И все, никаких на «вы» с этой минуты. И спим сегодня вместе!

ЗОЯ. Я не могу… У меня… У меня женская причина.

КАПЕРНЫЙ. Месячные? Ничего, я крови не боюсь. Да и врешь ты, наверно. Покажи.

ЗОЯ. Как я покажу, вы что?

КАПЕРНЫЙ. Ну, ты же затыкаешь чем-то, тряпками какими-то, покажи тряпки с кровью.

ЗОЯ. Я их стираю тут же, нет у меня с кровью.

КАПЕРНЫЙ. Ложимся сегодня вместе — и точка!

ЗОЯ. Валерий Ефре…

КАПЕРНЫЙ. Валерий! Валера! И на «ты». Ну? Давай: Валера, ты…

ЗОЯ. Валера… Ты… А что дальше?

КАПЕРНЫЙ. Нечего ночи ждать. Нагрей воды, подмойся — и вперед.

ЗОЯ. Валерий Е… Валера, я… Хорошо, я согласна, но — завтра. Завтра, ладно? Ты сегодня и выпил, это нехорошо. Ладно? Завтра, да? Согласен?

Каперный наливает стакан водки.

ЗОЯ. А я пластинку новую купила, хочешь послушать?

Она открывает крышку радиолы, ставит пластинку.

Темнеет.

Зоя ложится на матрасе.

Каперный, допив водку, неверными шагами бредет к кровати. Раздевается, вешает ремень с кобурой на каретку. Ложится.

КАПЕРНЫЙ. Спишь?

Зоя не отвечает. Каперный дотягивается до выключателя, гасит свет.

Он ворочается. Встает, идет к Зое. Ложится на нее.

Зоя не кричит, только мычит. Борьба. Зоя вырывается, включает свет, выхватывает из кобуры револьвер, направляет на Каперного.

КАПЕРНЫЙ. Ну, стреляй.

ЗОЯ. И выстрелю! Только сначала послушайте.

КАПЕРНЫЙ. На «ты», дура!

ЗОЯ. Хорошо. Послушай. Я пока не могу с тобой — по уважительной причине. Потому что я должна сначала — с ним. (Кивает на портрет Сталина).

КАПЕРНЫЙ. Кто из нас пил, я или ты?

ЗОЯ. Послушай. Я с детства об этом мечтаю. То есть не с детства, с детства я его люблю, а это… Я о нем много знала. А когда стала работать в спецстоловой, узнала еще больше. Про то, что жена его застрелилась, дочку ему оставила, а сына Якова немцы убили, а про Василия, младшего, слухи разные ходят, что пьяница он и…

КАПЕРНЫЙ. Замолчи сейчас же! Ты этого не смеешь…

ЗОЯ. Я не осуждаю, я просто говорю, дослушай! Я вот о чем начала думать — все больше и больше, все больше и больше! Ведь когда-то он умрет. Да, наверно, не скоро, но когда-то… И кто останется? Ты думал об этом?

КАПЕРНЫЙ. Не думал и не буду.

ЗОЯ. А я думала! Это ужасно, это будет не его смерть, а всей страны! Нет того, кто наследует, понимаете, понимаешь? Дочь не рассматриваю, младший сын — не годится. Ему нужен еще один сын. От здоровой и умной девушки. Такой, как я. Я очень здоровая, никогда не болела, только немного простужалась, никогда не курила, рюмки вина не выпила. И неглупая я. А он ведь на очень молоденьких всегда женился, мне говорили.

КАПЕРНЫЙ. Вот сейчас — замолчи насовсем! И я этого не слышал!

ЗОЯ. Нет, скажу! Помните, помнишь, я рассказывала про соседей пожилых, мужа и жену, которые на «вы» друг друга называли? У них скандал однажды был, она кричала: «Вы негодяй, Аристарх Леонидович, вы негодяй и безумец, вы в свои семьдесят пять совсем потеряли совесть, ребенка от молодой женщины завели!» Бабушка еще смеялась, но хвалила: подлец, говорит, но молодец, надо же, в семьдесят пять какой шустрый! А ему только семьдесят три!

КАПЕРНЫЙ. Молчи!

ЗОЯ. От него еще может родиться мальчик! И родится! Я умею добиваться своего, я на кухне работать буду, а потом попадусь на глаза, понравлюсь, я обязательно понравлюсь — и… И все получится. Но я не могу для него быть испорченной, уже кем-то попользованной, я девушкой должна быть! Нельзя же, чтобы такому человеку попользованная досталась! Он должен у меня первым быть!

Пауза. Каперный идет к столу, берет бутылку. Трясет над стаканом. Пусто. Он растерянно озирается. Садится. Встает. Опять садится.

КАПЕРНЫЙ (с надеждой). Может, ты сумасшедшая?

ЗОЯ. Я все врачебные комиссии проходила, академики смотрели — нормальная я.

КАПЕРНЫЙ (опять взялся за бутылку, потряс, поставил). Чего-то не пойму — а я как же? Ты с ним хочешь… А я? Мне, что ли, ничего не достанется?

ЗОЯ. Не знаю. Ничего не могу обещать.

Каперный идет к умывальнику. Долго умывается. Начинает одеваться. Протягивает руку к револьверу. Зоя сомневается.

КАПЕРНЫЙ. Не шути с оружием.

Она отдает револьвер. Каперный направляется к двери.

ЗОЯ. Вы куда, Валерий Ефремович?

КАПЕРНЫЙ. Думаю, нужно о твоих планах кое-кому рассказать. И пусть они… И пусть решат, что с тобой делать.

ЗОЯ. Вам не поверят! А если поверят, то с вас тоже могут спросить, как вы допустили, что ваша жена до таких мыслей дошла! И такое будет, что от вас следа не останется! Вам не надо было меня слушать, но поздно, вы уже слышали! Вы теперь сообщник! Так что, если хотите на себя донести — на здоровье! А вот если поможете, я вас потом не забуду, я вас так отблагодарю!

Каперный стоит, думает.

КАПЕРНЫЙ. Ладно. Помолчу пока. Пойду, у Куприянова переночую. У него и выпить всегда есть.

ЗОЯ. Оставайтесь.

КАПЕРНЫЙ. Нет. Как я могу ночевать в одной комнате с… С его невестой?

10.

Комната перегорожена занавеской. Каперный сидит на широком подоконнике с бутылкой водки, понемногу выпивает, смотрит в окно. Зоя подшивает нарядное платье. Расправляет его, осматривает.

ЗОЯ. Не заходите, я переодеваюсь!

Снимает простенькое платье, надевает нарядное. Отодвигает занавеску, показывается Каперному.

ЗОЯ. Как думаете, ему понравится?

КАПЕРНЫЙ. Не знаю.

ЗОЯ. А вам?

Каперный смотрит и, ничего не сказав, поворачивает голову к окну.

КАПЕРНЫЙ. Почему весна с марта считается? Ни разу не помню, чтобы в марте на тепло пошло. Правда, по старому стилю сейчас февраль. Если бы по старому, было бы правильно.

ЗОЯ. Вам по старому больше нравится?

КАПЕРНЫЙ. Вы меня не подлавливайте, Зоя Владимировна, я сказал — что сказал.

ЗОЯ. Мало ли. Многие говорят и думают, что одно сказали, а другие слышат, что они сказали совсем другое. Надо так говорить, чтобы все слышали правильно.

КАПЕРНЫЙ (усмехается). Учту. Если тебя вправду в ближнюю обслугу переведут, платье это не понадобится. Там у нас все просто одеты. Он и сам такой. Валентина Васильевна со скандалом пробовала его старые сапоги выкинуть, новые подсовывала.

ЗОЯ. А правду говорят, что она с ним…

КАПЕРНЫЙ. Нет!

ЗОЯ. А может, в форму оденут? Форма некоторым девушкам идет. Я уже приготовила, сейчас покажу!

Она задергивает занавеску, торопливо переодевается в военную форму. Гимнастерка, юбка, сапожки. Фуражка. Отдергивает занавеску, проходит на половину Каперного. Он смотрит на нее.

КАПЕРНЫЙ. В помещении фуражку не носят.

Зоя сдергивает фуражку, поправляет волосы.

ЗОЯ. Я так волнуюсь, просто умираю. Вот прикажут мне чаю ему принести. Как войти, что сказать? Валерий Ефремович, а давайте попробуем? Как бы понарошку. Я будто ему чаю принесла. А вы будто бы он.

КАПЕРНЫЙ. Дурее ничего не придумала?

ЗОЯ. Очень вас прошу! Пожалуйста! (Бросается к столу, хватает стакан, наливает чай, ставит на поднос, несет Каперному). Доброе утро, Иосиф Виссарионович!

Каперный вскакивает, уронив бутылку, поднимает ее, отходит в сторону.

КАПЕРНЫЙ. Ты… Ты меня в свою дурь не впутывай!

ЗОЯ. Вам что, не нравится его играть? Его даже в кино играют, а вам — не нравится? Почему?

Каперный долго смотрит на нее.

ЗОЯ. Добрый вечер, Иосиф Виссарионович. (Поясняет). Вечером лучше, да и не встает он утром. Добрый вечер.

КАПЕРНЫЙ. Добрый… вечер… Черт!

ЗОЯ. Он ругается?

КАПЕРНЫЙ. Это не он, а я.

ЗОЯ. Вы меня не путайте. Добрый вечер. Вот — чаю принесла.

КАПЕРНЫЙ. Спасибо. (Берет, отхлебывает). Свободна, мне работать надо.

ЗОЯ. Он так не скажет. Все знают, что он добрый и вежливый.

КАПЕРНЫЙ. Спасибо. Идите, отдыхайте.

ЗОЯ. Я не устала. А можно вопрос, Иосиф Виссарионович?

КАПЕРНЫЙ. Я вообще-то тут научную статью пишу…

ЗОЯ. Простой вопрос, личный.

КАПЕРНЫЙ. С ума сошла?

ЗОЯ. Он так не скажет.

КАПЕРНЫЙ. Я так говорю!

ЗОЯ. Нет вас тут, перестаньте мне мешать! (Нежно). У меня очень-очень простой и очень-очень личный вопрос.

КАПЕРНЫЙ (с трудом). Давно мне… симпатичные девушки… личных вопросов не задавали. Ну, слушаю.

ЗОЯ. Я вам нравлюсь?

КАПЕРНЫЙ (его аж передергивает, но он остается в роли). Смешная ты девушка. Разве можно так прямо мужчину спрашивать?

ЗОЯ. Знаю, что нехорошо, но не смогла удержаться. (Патетически). «Я грудь тебе свою раскрою, навстречу руку протяну…»

КАПЕРНЫЙ (выйдя из роли). Хватит! Совсем уже чокнулась, и я тут тоже с ума сойду с тобой!

ЗОЯ. В чем дело, Иосиф Виссарионович? Это же ваши стихи!

КАПЕРНЫЙ. Он… Я стихи писал?

ЗОЯ. Конечно. Прекрасные стихи!

Ходил он от дома к дому,

Стучась у чужих дверей,

Со старым дубовым пандури,

С нехитрою песней своей.

А в песне его, а в песне –

Как солнечный блеск чиста,

Звучала великая правда,

Возвышенная мечта.

Сердца, превращенные в камень,

Заставить биться сумел,

У многих будил он разум,

Дремавший в глубокой тьме.

Но вместо величья славы

Люди его земли

Отверженному отраву

В чаше преподнесли.

Сказали ему: «Проклятый,

Пей, осуши до дна…

И песня твоя чужда нам,

И правда твоя не нужна!»

КАПЕРНЫЙ. Хорошие стихи… я писал.

ЗОЯ. Вы все хорошо делаете. И вас все любят. И я вас люблю. Но я не только вас как вождя люблю и как человека, я вас как мужчину люблю.

КАПЕРНЫЙ. За что же ты просишь прощения? Любви стыдиться не надо. Просить прощения не надо. Что дается нам в жизни с молоком матери? Умение любить нам дается молоком матери. Кем станет человек, у которого нет любви? Он станет зверем. Кого мы должны любить? Мы должны любить в первую очередь свою великую Родину. И тех, кто трудится на ее благо.

В это время Зоя приближается, приближается к нему. Целует в щеку, обхватывает руками.

КАПЕРНЫЙ (гладит ее по голове). Моя хорошая… Моя юная… Как я тебя люблю! (Хочет поцеловать ее в губы, Зоя отстраняется). Ну что ты, что ты? Ты ведь женщина, я мужчина, и я тебя люблю, люблю я тебя! Стоять! Не сопротивляться вождю народов!

Зоя вырывается, отбегает.

ЗОЯ. Заигрались вы, Валерий Ефремович! (Переодевается).

С улицы слышится гудок.

ЗОЯ. Мне на работу пора. Вы идете?

КАПЕРНЫЙ. Мне в ночь.

Зоя уходит. Каперный достает револьвер. Вынимает патроны из барабана. Катает их по столу. Берет один, вставляет в барабан. Крутит барабан. Приставляет к виску. Нажимает на спусковой крючок. Слышится щелчок. Каперный опять крутит барабан. Щелчок.

КАПЕРНЫЙ. Бог любит троицу.

Опять крутит, нажимает. Щелчок.

11.

Зоя в простом платье и переднике стоит на авансцене, напряженно прислушивается к чему-то. Входит Каперный, манит к себе Зою, она подходит.

КАПЕРНЫЙ. Никому пока не говори. (Оглядывается). И я тебе этого тоже не говорил. Но лучше тебе знать. И забудь все, что ты придумывала, ясно?

ЗОЯ. Что случилось?

КАПЕРНЫЙ. Похоже… Как сказать… Плохо ему.

ЗОЯ. Как плохо? Что значит — плохо?

КАПЕРНЫЙ. Совсем плохо. Короче, похоже, умер он.

Зоя выпрямляется. И вдруг — улыбается. Каперный смотрит на нее со удивлением, со страхом. Зоя начинает смеяться. Зажимает себе рот рукой. Прекращает смеяться, но улыбка остается.

КАПЕРНЫЙ. Ты чего?

ЗОЯ. Я сделала это. Я это сделала, сделала, сделала!

КАПЕРНЫЙ. Что? Что ты сделала?

ЗОЯ. Я его убила.

Второе действие

Сцена изображает несколько помещений.

Кабинет Сталина, хозяин которого умирает или уже умер. Из-за письменного стола видны сапоги лежащего на полу человека.

Комната у кабинета. Здесь средоточие действия — дверь. К ней подходят разные люди, в том числе те, у кого есть реальные исторические прототипы. Они собираются у двери, о чем-то говорят. Совещаются. Спорят. Кто-то отходит в глубину комнаты к телефонному аппарату, звонит кому-то. Входят новые люди, задают вопросы. Опять подходят к двери, опять совещаются. Кто-то гневается, кто-то оправдывается, кто-то недоумевает. На всем протяжении второго действия здесь происходит тревожное движение.

Коридор. Через него то и дело проходят разные люди.

Кладовка.

Каперный вводит в кладовку Зою, прикрывает дверь.

КАПЕРНЫЙ. Совсем больная? Соображаешь, что говоришь?

ЗОЯ. Ему когда плохо стало?

КАПЕРНЫЙ. Не знаю. Утром или совсем недавно. А вечером к нему гости приехать должны, дочь звонила, сын, а он все не выходит. Я одному из своих велел в окошко посмотреть. Лежит. Потом опять смотрели — лежит. Пять часов уже лежит.

ЗОЯ. И врачей не было?

КАПЕРНЫЙ. Не знаю, может, и были. У нас никто никому не докладывает. Думаю, конечно, были, а как же. Ты меня не сбивай, рассказывай — чего ты еще сочинила?

ЗОЯ. Я не сочинила. Я ему чай приносила.

КАПЕРНЫЙ. Какой чай, у него там всегда кипяток, чайник, он, когда хочет, сам себе наливает!

ЗОЯ (с улыбкой). Знаю. Но кто-то по ошибке чайник унес. Любимый его чайник. Кто-то из обслуги. Может, какая-то новенькая. Не подумала — и унесла. Он попросил вернуть чайник, искали. Не нашли. Я сказала, что, вроде бы, видела. И нашла — там, где спрятала. И очень-очень попросила, чтобы позволили отнести. И мне позволили.

КАПЕРНЫЙ. И что?

ЗОЯ. И все.

КАПЕРНЫЙ. Не верю. Дуришь меня опять?

ЗОЯ (достает из кармана пузырек). А это что?

Каперный хватает пузырек, мечется по помещению.

ЗОЯ. Вы что хотите сделать? Выкинуть вещественное доказательство? Вас не похвалят!

КАПЕРНЫЙ. Не верю!!! Все равно не верю тебе! Ты дура — но не такая же, чтобы… (Застывает, смотрит на Зою). Или — как раз такая?

ЗОЯ (обводит взглядом полки и стеллажи). Сколько тут всего! На целый город хватит. И вино… (Берет бутылку). Хочу выпить. Отметить.

КАПЕРНЫЙ. Дура!

ЗОЯ. Одно у вас слово — дура. Будто вы сами не дурак.

КАПЕРНЫЙ. Еще какой! Я дурак, идиот, мне бы сразу понять надо было, что ты… Ненормальная какая-то!

ЗОЯ. Почему это? Я отличница учебы и труда. Я во всем служу Родине и идеям Маркса-Энгельса-Сталина. И поэтому — ненормальная? Если вы так считаете, вас неплохо бы кое о чем спросить в кое-какой организации.

КАПЕРНЫЙ. Я сам в этой организации.

ЗОЯ. Вот сами себя и спросите. Спросите, что будет вам за то, что ваша жена отравила Сталина.

КАПЕРНЫЙ. При чем тут… То есть… Зоя, хватит, это уже не шутки! Говори прямо — ты точно это сделала?

ЗОЯ. Никак не верится? Понимаю. Ведь это не только мне конец, это вам конец. И хорошо, если просто расстреляют, а то ведь пытать будут, унижать, издеваться. Никто же не поверит, что мы с вами вдвоем это провернули. Раскроют целый заговор. Я представляю, как на суде приговор будут читать: английская, румынская разведка, а также разведка Страны Басков завербовали группу антисоветски настроенных советских граждан в количестве ста человек, из которых выбрали исполнительницей своего страшного замысла…

КАПЕРНЫЙ. Стой! Страна Басков при чем? Это ведь ты не спроста, да?

ЗОЯ. А, заметили?! Конечно, вы этого никогда не забудете. Ваше «Динамо» сборной Басконии проиграло в тридцать седьмом, один-два, вы, правда, в запасе тогда были. Начальство футболистов, наверно, чуть не поубивало, второй матч назначили… (Говоря это, она поднимается по приставной лесенке, берет упаковку). Какой хлеб интересный — лежит и не портится.

КАПЕРНЫЙ (трет лоб). Ты меня совсем… Рассказывай!

ЗОЯ (вскрывает упаковку). А пахнет! Я, помню, кусок порежу на пять частей, и по одному кусочку в час ем. (Отламывает кусочки, раскладывает). И даже не ем, а обсасываю, как леденцы. Но все равно быстро кончались. Иногда не выдерживала, раньше хотела взять, сама себя по руке била: не смей, все слопаешь, а что потом будешь делать?

КАПЕРНЫЙ. При чем Баскония тут, можешь объяснить?

ЗОЯ. Вам вторую игру назначили. Собрали лучших динамовцев, из Ленинграда самого Пеку Дементьева позвали, а вы все равно проиграли — четыре-семь. Вы опять не играли, у вас как раз травма была. Вовремя ногу подвернули.

КАПЕРНЫЙ. Что ты про это знаешь? Откуда? И зачем тебе это?

ЗОЯ. Не понимаю я футбола. Бегают с мячом, а тысячи людей смотрят, кто забьет. Я бы другую игру предложила. Я бы положила на поле буханочку хлеба. И поставила две команды голодных людей. И все смотрели бы, как они друг друга из-за хлеба убивают. Неприятно? Конечно. А вы смотрите! И не говорите, что не видели! Вы вот, Валерий Ефремович, видели, как люди из-за хлеба друг друга убивают? Я видела. Да что видела, меня саму чуть не убили однажды. Вот по радио говорят: вся страна, как один человек, поднялась на врага, испытывая невероятные лишения, и победила. Какие же лишения? Хлеб, вино — все было. Правда, не у всех. У вас-то точно было — и вино, и хлеб. Вы же войны не нюхали, на фронт не попали по причине травмы, в тылу отсиживались. Девушек в коммерческие рестораны водили. А потом в постельку.

КАПЕРНЫЙ. Кто ты? Кто ты, я спрашиваю!

ЗОЯ. Даже не знаю, сразу вам сказать или потом. Лучше сразу. А то убьете меня и не узнаете.

Каперный хочет возразить.

ЗОЯ. Убьете, убьете, вам деваться некуда. Если не убьете, я же все расскажу. Я так расскажу, будто вы меня научили это сделать.

КАПЕРНЫЙ. А я расскажу — как было. И мне поверят, потому что — правда!

ЗОЯ. Кто это у нас правде верит? У нас легко верят всякой ерунде. Вы вот поверили, что я хочу от Сталина ребенка заиметь? Поверили. Или вот была одна женщина, переводчица, которую после ваших проигрышей схватили. Она не могла баскам секретов нашего «Динамо» передать, потому что, во-первых, никаких секретов не было, кроме одного — что они играть толком не умеют, а во-вторых, она с басками не встречалась ни разу. Очень простая правда, но — не поверили! Наверное, задание такое было — не поверить. Да и сигнал был письменный от уважаемого товарища Каперного Валерия Ефремовича, он там все подробно описал, будто своими глазами видел и своими ушами слышал.

КАПЕРНЫЙ. Тебя в самом деле, что ли, заслали? Откуда ты знаешь?

ЗОЯ. От мамы. Она бабушке описала все.

КАПЕРНЫЙ. Ты… (Всматривается). Ты — …

ЗОЯ. Ну да. Я ваша дочь.

Каперный берет бутылку вина, закупоренную пробкой. Ищет, чем открыть. Пытается вышибить пробку, стуча кулаком в дно. Не получается. Отшибает горлышко, пьет. Ранится. Утирается. Рот испачкан кровью вперемешку с вином.

КАПЕРНЫЙ. Рассказывай.

ЗОЯ. Вы и сами все знаете. В двадцать восьмом вы мою маму встретили, погуляли с ней, жениться обещали, а потом пропали, а она, глупенькая, аборт не сделала, меня родила. Назвала Валерией, Лерой — в вашу честь. Так она вас любила.

Каперный смотрит на нее. Верит или не верит — непонятно.

ЗОЯ. Когда мамы и бабушки не стало, я попала в детдом. В сорок втором нас эвакуировали, поезд немцы разбомбили. Мало кто уцелел. Я в больнице очнулась, никто не знает, кто я, откуда… Ну, я и решила воспользоваться случаем. Я ведь уже тогда все придумала.

КАПЕРНЫЙ. А может — кто-то придумал?

ЗОЯ. Ну да, в это легче поверить. А вы вглядитесь в меня, вглядитесь.

КАПЕРНЫЙ. Не похожа совсем! Глаза другие и…

ЗОЯ. Похожа, похожа. Не полностью, но… Недаром же вы так в меня… Может, вы и маму любили. Но своя шкура дороже, правда? А ведь мама вас не беспокоила ничем, она вас даже не искала. Бабушка моя, мудрая, сказала ей: Ниночка, если мужчина не хочет жить с женщиной, никаким ребенком его не приманишь. Но потом она вас встретила — когда эти самые игры были с басками, а она переводчицей работала при французской спортивной делегации. Помните, да? И не удержалась, сказала вам про меня. И вы страшно испугались, что придется платить. И вообще — может осложнить жизнь. А тут эти проигрыши, вас, наверно, всех допрашивали. Не может же советский спорт сам по себе так опозориться, наверняка шпионы виноваты! Вот вы на маму и настучали.

КАПЕРНЫЙ. Неправда! Не знаешь — не болтай! Я про нее не говорил, они сами все сведения собрали!

ЗОЯ. А вы подтвердили. Письменно. И добавили от себя. Мама видела ваши показания, Валерий Ефремович, ей показывали.

КАПЕРНЫЙ. Ты-то откуда знаешь?

ЗОЯ (нюхает хлеб, ест). Жаль, я в Бога не верю. Значит, в рай не попаду. А вы и этот гад (кивает в сторону двери) в ад не попадете. Обидно… Но ведь в раю, одна старушка рассказывала, ничего нет. То есть — блаженство есть, а больше ничего. Хлеба нет, воды нет, люди не едят, друг друга не любят. То есть не целуются. Нечем. Не знаю. Какое это блаженство, если поцеловаться не можешь?

КАПЕРНЫЙ. Откуда знаешь, я спрашиваю!

ЗОЯ. Из письма. Она его написала, адрес указала, из поезда выкинула, люди нашли, в конверт положили, в ящик почтовый сунули, оно и дошло. Не поверила бы, если бы рассказали, что такое бывает.

КАПЕРНЫЙ. И я не верю.

ЗОЯ. Дело ваше. Бабушка письмо прочитала и слегла. Болела сильно. А потом через кого-то узнала, что мама умерла. Расстреляли или… Неизвестно. И она не выдержала, тоже умерла. А письмо осталась. Десять лет мне было, когда я его прочитала. Наизусть выучила. До слова. «Дорогая мама! Пишу быстро и коротко. У меня все нормально. Мне дали добрые люди конверт и листок с карандашом. Сейчас напишу и брошу, а потом кто-нибудь бросит я ящик. Говорят, так доходит. Если читаешь, значит, дошло. Я верю в справедливость советской власти и товарища Сталина…»

Пауза.

КАПЕРНЫЙ. И все?

ЗОЯ. Дальше на французском было. Бабушка его хорошо знала.

КАПЕРНЫЙ. Ну, излагай. Только по-русски.

ЗОЯ. Мама, я сомневалась, писать или нет. Но будет неправильно, если не узнают. И ты, и Лера, когда вырастет. Пока ей не давай. Ее отец, Валерий Ефремович Каперный, негодяй. Я читала его заявление. Обвинение в связи с англичанами, румынами и басками. Он узнал, что у меня есть Лера, и решил так отделаться. Меня допрашивали семь суток. Следовательница била меня линейкой по ушам и глазам, а потом ногой по половым органам. А потом насиловала меня табуреткой в задний проход и кричала матом от женского удовольствия. Ее всю корчило, она совала свою руку в свои органы и показывала мне, как ей хорошо. Это было страшней, чем табуретка. Я во всем призналась. Меня везут куда-то. Мама, поцелуй Лерочку. Мама, ничего ей пока не говори. Дорогая мама, тут некоторые говорят, что Сталин не знает. Я тоже так думала. Сейчас я думаю: если он не знает, то он дурак, а если знает, то сволочь. У меня странная мысль — пусть бы он сам забил мне табуретку мне в проход. Тогда бы он понял, что происходит. Не надо было это писать, но не могу выдержать, пишу. Прости меня и прощай, поцелуй Лерочку, обними ее, как я ее обнимала, береги ее и себя».

Пауза. Зоя берет бутылку. Как и Каперный, отбивает горлышко, отпивает. Как и Каперный, ранится. Утирает рот.

КАПЕРНЫЙ. Я ничего не писал! Они сами написали. Я только подпись… А не поставил бы, они бы и так… Было бы легче, если бы меня расстреляли?

ЗОЯ. Мне было бы легче. А еще легче, если бы не знала. Но я знаю. Наверно, я в самом деле немного сошла с ума. Я только одного хотела — найти тебя и убить.

Каперный медленно встает, идет к Зое, протягивает револьвер.

КАПЕРНЫЙ. Убей.

Она не берет, он сует револьвер ей в руки, Зоя кладет его рядом.

ЗОЯ. Слишком просто. Я, когда получилось тебя найти и познакомиться, другой план придумала. Его убить.

Открывается дверь, Каперный тут же отходит от Зои. Входит Тетя Тамара с корзинкой.

ТЕТЯ ТАМАРА. Ой, извиняюсь! Я потом.

КАПЕРНЫЙ. Что надо?

ТЕТЯ ТАМАРА. Да взять кое-что.

КАПЕРНЫЙ. Бери.

Тетя Тамара набирает продукты. Старается сдержать улыбку.

КАПЕРНЫЙ. Дома поговорить не успеваем, тут вот приходится… Семейные дела.

ТЕТЯ ТАМАРА. Да на здоровье, я ничего.

КАПЕРНЫЙ. Как там?

ТЕТЯ ТАМАРА. А чего?

КАПЕРНЫЙ. Обстановка?

ТЕТЯ ТАМАРА. А чего обстановка?

КАПЕРНЫЙ. Нормально все?

ТЕТЯ ТАМАРА. А с чего ненормально-то будет?

КАПЕРНЫЙ. Я просто спросил.

Тетя Тамара идет к двери.

ЗОЯ. Тетя Тамара!

ТЕТЯ ТАМАРА. Ау?

Стоит, ждет, что скажет Зоя. Каперный взглядом сигналит Зое: не надо! Она усмехается.

ЗОЯ (Каперному). Как тебе? Щекотно? Мама моя, наверно, вот так же стояла и ждала — или помилуют, или… Помиловать мне мужа, тетя Тамара, или убить?

ТЕТЯ ТАМАРА. Я так скажу: муж и жена — одна сатана. Мне вот с моим уж как было плохо, а без него еще хуже. Так что не ругайтесь зря, толку все равно не будет.

КАПЕРНЫЙ. Иди, иди давай!

Тетя Тамара выходит.

КАПЕРНЫЙ. Не надо мужем меня называть, даже в шутку. (Берется рукой за голову. Ошарашен страшной мыслью). А я ведь мог тебя… Ты понимаешь, что могло случиться? Мы же расписались с тобой! Я на своей дочери женат!

ЗОЯ. Имя другое, фамилия другая. Не на мне. А то, о чем ты говоришь… Я ведь не позволила. Может, зря. Я думала об этом. Вот бы, в самом деле, ты меня…

КАПЕРНЫЙ. Молчи!

ЗОЯ. Страшно? Это и хорошо. И жил бы с этим — жил бы и знал бы, что ты свою дочь…

КАПЕРНЫЙ. Помолчи, я прошу!

ЗОЯ. Я этого не смогла. Себя пожалела. Зачем? Хотя, ты и сейчас еще можешь. И убить после этого.

КАПЕРНЫЙ. Зоя… Или Лера… Послушай…

ЗОЯ (не желая слушать). Я все в мамином письме понимала, кроме одного. Она написала: пусть бы он сам забил мне табуретку. Странная месть, правда? Не его убить, а — чтобы он. Не понимала. А потом выросла и поняла. Ведь, когда кого-то убьют, он больше не мучается, а она хотела, чтобы он помучился. Страшней не когда тебя убивают, а когда ты убиваешь, ведь так? Или нет? Ты представь: вот он подписывает своей чистой рукой смертные приговоры, но это же только бумага. Он не чувствует, что убивает. А дать бы ему пистолет и заставить — каждого! Своими руками! И виноватых, и не виноватых. Всех! По одному! И в глаза глядеть! Каждому!

КАПЕРНЫЙ. Слишком долго пришлось бы… Жизни бы не хватило.

ЗОЯ. Я даже придумывала, как сделать, чтобы он, если уж не всех, то хотя бы меня убил. Но не дадут. Охрана кругом. Придется его убить. И убила. Ладно, зато ты убьешь меня.

КАПЕРНЫЙ. Не буду я тебя убивать.

ЗОЯ. Придется. Я ведь все расскажу. И тебя расстреляют. А ты хочешь жить. Ты любишь жить. Женщин водить в постельку. Нет, ты останешься. Ты будешь жить. Но жить придется с этим. С тем, что ты убил свою дочь. И жену, мою маму. А то легко отделался — подписал бумажку, а убили маму другие. Ты и виноватым себя даже не чувствовал, да? А вот убил бы сам — другое дело. Но ее уже нет. Придется меня.

Каперный прислушивается к чему-то. Идет к двери. Выходит.

Зоя медленно встает, идет к авансцене. В зале зажигается полный свет. Все вообще высвечивается, и кулисы, и колосники, нигде не остается затемненного уголка. Зоя говорит, глядя на зрителей, останавливаясь глазами то на одном, то на другом человеке — будто именно ему. При этом — ровно и спокойно. До жути спокойно.

ЗОЯ. Меня допрашивали семь суток. Следовательница била меня линейкой по ушам и глазам, а потом ногой по половым органам. А потом насиловала меня табуреткой в задний проход и кричала матом от женского удовольствия. Ее всю корчило, она совала свою руку в свои органы и показывала мне, как ей хорошо. Это было страшней, чем табуретка. Я во всем призналась. Меня везут куда-то. Мама, поцелуй Лерочку. Мама, ничего ей пока не говори. Дорогая мама, тут некоторые говорят, что Сталин не знает. Я тоже так думала. Сейчас я думаю: если он не знает, то он дурак, а если знает, то сволочь. У меня странная мысль — пусть бы он сам забил мне табуретку мне в проход. Тогда бы он понял, что происходит. Не надо было это писать, но не могу выдержать, пишу. Прости меня и прощай, поцелуй Лерочку, обними ее, как я ее обнимала, береги ее и себя.

Входит Каперный.

КАПЕРНЫЙ. Сдох. Теперь точно — сдох окончательно. А пузырек твой я выкинул. Ты тут ни при чем, слышишь меня? Никто не докопается. Когда все кончится, я себя убью, обещаю, клянусь. Сейчас не могу, будет подозрительно.

ЗОЯ. Нет. Ты должен меня убить. Не беспокойся, мне не страшно. Я все равно не хочу с этим жить. Думала — убью его, станет легче. Нет. Ну, сдох он, других, что ли, не будет? Да и сама я, наверно, такая. Нет, правда. Убила без суда и следствия, чем я лучше? Мы все изуродованные. Легче тем, кто этого не понимает. А я понимаю.

КАПЕРНЫЙ. Зоя… Или Лера, как тебе приятней?

ЗОЯ. Мне все равно. Нет, Лера. Назови Лерой.

КАПЕРНЫЙ. Лера.

ЗОЯ. Нет, не надо. Больно очень.

КАПЕРНЫЙ. А как?

ЗОЯ. Никак.

КАПЕРНЫЙ. Хорошо. Давай уедем? Все кончится — и уедем. Куда-нибудь далеко, в лес, в тайгу. Или куда-нибудь в Архангельск, к морю, я буду рыбу ловить, а ты… За хорошего парня тебя выдам. И будем просто жить.

Входит Тетя Тамара. В слезах.

ТЕТЯ ТАМАРА. Господи! Чего делать теперь? Как жить теперь! (Садится на что-то, причитает). Укатилося красно солнышко за горы да за высокие, за леса оно да за дремучие, за облачка оно да за ходячие, оставлят оно меня одинокыю, с кем я ростить буду детушек, таперь улица для их не широкыя, да дорожка для них непроезжая! Что ж мы наделали, мои детушки? Не сберёгли мы отца родного, не запёрли двери крепкия, и пришла к нему злая смёртушка, молодой жаною прикинулась, обернулась она красной девкою, говорила ему слова хитрыя: поцелуй меня в губы сладкие! А где я была, дура старая, не сломала ей косу вострую! (Утирается, всхлипывает. Деловым голосом). Я чего хотела, Валерь Ефремыч. Мясо с ледника доставать или нет?

КАПЕРНЫЙ. Какое мясо?

ТЕТЯ ТАМАРА. Готовить. Гости же собирались же. Или теперь уж нет?

КАПЕРНЫЙ. Не знаю.

ТЕТЯ ТАМАРА. Вот и все говорят — не знаю. А мне как быть? Не готовить — осерчают. Готовить — тоже как-то…

КАПЕРНЫЙ. Ну, не готовь.

ТЕТЯ ТАМАРА. Так приказано было готовить! И никто не отменял.

КАПЕРНЫЙ. Ну, готовь.

ТЕТЯ ТАМАРА. Нехорошо как-то. Дух по всему дому пойдет.

КАПЕРНЫЙ. Достань — и подожди. Кто-нибудь скажет.

ТЕТЯ ТАМАРА. Достанешь, а не понадобится? Пропадет, он сердиться будет, он не любит, когда добро пропадает… (Спохватилась). Ох, что же я…

КАПЕРНЫЙ. Найди Трофимова, он за эти вопросы отвечает.

ТЕТЯ ТАМАРА. Да нашла уже, говорит — ничего не знаю! О, господи, хоть бы тоже помереть, что ли? Главно дело, все друг от дружки бегают, никто ничего не говорит!

Она хочет выйти, но в это время в двери появляется Военный Ответственный.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Кто ничего говорит?

ТЕТЯ ТАМАРА. Чего?

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Кто ничего не говорит?

ТЕТЯ ТАМАРА. Никто. Я и говорю — никто ничего не говорит.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. О чем?

ТЕТЯ ТАМАРА. Не знаю. Вам виднее.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Что мне виднее?

ТЕТЯ ТАМАРА. Про что не говорят.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Про что не говорят, того и нет. Правильно? А кто слухи разносит, тот за это ответит.

ТЕТЯ ТАМАРА. Да я вообще ничего!

Ответственный Военный смотрит на нее, на Зою и Каперного.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Касается всех. То, о чем кто-то сказал, это все неправда.

ЗОЯ. А что?

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Сами понимаете.

ЗОЯ. Как мы поймем, если не знаем, о чем речь.

КАПЕРНЫЙ. Да понимает она, товарищ майор, она… Мы тут просто… По-супружески поговорили, я вчера, понимаете ли, под мухой пришел, вот она и… Вот она свою злость на все остальное выливает, дурочкой прикидывается. (Хихикает с откровенной угодливостью). Бабы, известное дело!

ЗОЯ (презрительно). Говно ты, папа. Даже смотреть противно, какое ты говно.

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Папа?

КАПЕРНЫЙ. Да это мы… Это она меня так… По-домашнему. Ну, я же старше, вот она меня в шутку папой и зовет.

Зоя, усмехнувшись, отворачивается.

Пауза.

ТЕТЯ ТАМАРА. Товарищ майор, так я мясо с ледника беру или нет?

ВОЕННЫЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Какое мясо?

ТЕТЯ ТАМАРА. Да я так… Ладно, соображу как-нибудь.

Она уходит. Военный Ответственный некоторое время стоит и ждет, не скажут ли ему что-то. И уходит.

ЗОЯ. Дура я. Ох, я дура! На что надеялась?! Что этот человек меня убьет — и будет мучиться! Что стыдно ему станет! Этому… И того убила зря. Кому чего доказала?

КАПЕРНЫЙ. Я для тебя это… Чтобы жила. Чтобы дети у тебя были. Не такие, как я.

ЗОЯ. От осинки не родятся апельсинки. Бабушка так говорила. Они от меня будут рождаться, а я-то — от тебя! Господи, как глупо все, как глупо!

КАПЕРНЫЙ. Не бойся, никто не узнает. Ты же не скажешь? Не скажешь? А они сроду не догадаются! (Замер. Думает.) Ты чайник руками брала?

ЗОЯ. Что?

КАПЕРНЫЙ. Чайник как брала? Руками? Может, ручку полотенцем обернула?

ЗОЯ. Нет, так брала.

КАПЕРНЫЙ. Там же… Отпечатки там!

ЗОЯ. И пусть.

КАПЕРНЫЙ. Никуда не уходи. Прошу. Сиди здесь пока. Если кто заглянет, скажешь — ищешь что-то.

Он торопливо выходит. Зоя берет револьвер. Рассматривает. Приставляет к голове. Открывается дверь, она тут же прячет револьвер, сует куда-то.

Входит Гражданский Ответственный.

ГРАЖДАНСКИЙ ОТВЕТСТВЕННЫЙ. Вы чего тут?

ЗОЯ (берет корзинку). Продукты беру.

Она ходит вдоль стеллажей, набирает продукты. Гражданский Ответственный следует за ней и внимательно смотрит. Зоя набирает полную корзинку. Ставит ее на пол, берет пустую. И опять набирает продукты. Гражданский Ответственный, удовлетворенно кивнув, не спеша выходит за дверь.

Тем временем движение у двери кабинета становится активнее. Собравшиеся решают, кто войдет. Наконец входит кто-то один. Приближается к столу. Склоняется. Идет обратно. Из другой двери в кабинет входит Каперный. Идет к столу, берет поднос с чайником и стаканом, выносит.

Тот, кто был в кабинете, что-то говорит остальным.

Теперь входят двое. Осматривают, возвращаются.

Входят трое.

И так далее — до тех пор, пока не входят все. Они толпятся вокруг стола. Потом все нагибаются, поднимают, несут. Из-за их спин ничего не видно.

Каперный входит в кладовку. Лицо радостное.

КАПЕРНЫЙ. Зоя… Лера! Убрал я чайник и стакан, все убрал! В нужник вылил, что там было, вымыл, протер, отнес на кухню. Все будет хорошо, ты только успокойся, ладно? Я сейчас тебе что-то очень важное скажу. Ты ведь только чайник приносила?

ЗОЯ. Да.

КАПЕРНЫЙ. Значит — ни при чем ты! Не трогал он чайник! Я посмотрел — всклень налитый, а в стакане пусто, не наливал он из чайника, не успел он, понимаешь?

ЗОЯ. Как же… А почему же… Отчего же он умер?

КАПЕРНЫЙ. Да не умер он еще! Живой он!

1986–2016