дурацкие стихи о разном

Дух модерна в стихотворениях Нони Матвеева ждёт смерти и кашляет строчками последних поэтов, свобода лупит палкой по коленям, а боль и страх пишут летопись сегодняшних дней. В подборке «Дурацкие стихи о разном» мотивы разрушения детских мечт, быстротечности бытия, потерянной любви, одиночества, старения и недовольства текущей системой отражаются в мрачных, порой кровавых гротескных образах голодных богов, насилующих пустоту, и революционеров, выдавливающих соперникам глаза.

та зима. ты знаешь

и та зима была долгой.                                                                                                        сквозь ее вязкие дни шел один,
но на плече, заколкой,
сквозь дебри горели надежды огни.

все было в ней, в той зиме:

прожженые Солнцем волосы,
простившие глаза Мудрости,
застывшие иконы и
грядущая Революция.

да.
тогда потерялся я,
и извинений опять не жди.
я —
интерпретация
новой правды и старой лжи.

весна — это гниение. тут прав Эдди.
гниение прекрасного и страшного — это неважно.
вышли соки в землю.

один вопрос: «Что делать?»
не знаю, но

укроюсь рваным светом,
и ранним снегом ошарашит лето.
но жизнь — она из оттенков:
тихо отвернувшись или хлопнув дверью,
неважно как, но уйти.

мечта

мечта сверлит в моих легких
по-детски наивно поет
я знаю что скоро сдохну
и просто забуду её

но не сейчас. моя мечта
пока сидишь внутри и вдалеке ты
давай я обниму тебя
веди меня сквозь степи пустоты

сиреневым огнем осветят путь костры
и реки разойдутся алым океаном
я повторю одну и ту же боль и радость
лишь только уведи меня из темноты

цикл

дым просверлил стену                                                                                                          икона на моем столе смотрит и изучает

зачатие света происходит где-то
там, где пахнет твоими волосами

касаешься лиловых лучей своими глазами
вокзал души замерзает

моей К.

мысли твои белым кафелем стелются
мое горе — фундамент для них
молотом страшным выпадет крик
и снова крутится чертова мельница

тебя волнует только гордость и смерть
тебя волнует то, что тебя сломало
твое сердце теперь вальгалла
я засыпаю его пеплом вербы

вены космоса когда-нибудь лопнут
это будет быстро и некрасиво
голодные боги пустоту изнасилуют
и пьяным вихрем утонут

впитай с пьяным воем отца
нарисуй на зрачке иголкой
повторяй это и запомни
начало есть для конца

скоро и помирать!

у поколения гастрит                                                                                                                      в глазах пестрит от скуки

серое солнце давит на небо
выдавливая из него дождь
и редкие звезды
которые зачем-то все еще кто-то зажигает

а я как-то сидел в ашане
ко мне подошел дух
модерна
или после былого веселья

он выглядел как дряхлая бабка

он смотрел на меня и сказал

вот! скоро и помирать!

а мне было 16 лет

мне то еще не скоро помирать

привал

шел я по вольному утру.                                                                                                        дивно подошва шуршала весной.
«постой» — вдруг заныла ива
и окатила дрожащей листвой.

я сел под неё и погладил дорогу.
мол, знаю, что встану, но позже,
а пока меня память гложет,
я под ивой своей посижу.

где-то в белом небе виснут облака,
и там твои глаза — звезды роняют с век.
я соберу их. жаль, что мало рюкзака.
жаль, что не твой я человек.

любого срока мысли мало.
и главная идея — вечность.
но я прошу тебя, моя фиалка:
верь, родная, в человечность.

про это

челюсть трясется в такт твоим слезам.                                                                                    я сам оторву обожженную кожу с ладони.
мы помним свою надменную похоть
и ходим кругами по этому лунному полю.

там, немного поодаль, живут мертвые звери.
над ними летают птицы без крыльев.
а жизнь это только гадкая дура,
которая бьется в истерике и хохочет.

наш смысл — это партизанская война против неё.
мы готовим бомбы из глупости
и пули из горького смеха.
летим на тачанках в никуда, пока

пока она в нас не закинет ядерную бомбу.

и это будет честно.

зачем-то я вышел ночью в улицу,
искать своего пророка и палача
и, хохоча, нашел эту жалкую курицу,
добрую как врача,

красивую грязную шлюху.
охотница до голодного пространства
и бездомного времени,
она, параллельно сжимая мои кисти рук,
с бешеным счастьем в глазах
и вольной кровью из-под пальцев своих,
повторяла:
рабырабырабырабы

а я, покорно понимая всё,
не перерезанной рукой обнял её
и последнее, что помню:
громкий грохот расписной двери.

муха на окне

***
муха на окне
сидит
и я лечу за ней
во тьме дворов
и порванных грехов
 
за ней
в травмайчике ночном
что возит вечных пассажиров тельца
 
я нежно положу на твои плечи шею
но ты уйдешь на станции своей
а я уеду далее на звезды засмотревшись
и лишь изгибом нежным
в памяти
ты возвратишься мне
 
***
и снегом с неба ангел
но кровью ты умыта
и странный запах страха
в лесу ночном зависнет
 
лишь только обернешься
и мельница исчезла
и лезет в уши хохот
и ладанка на шее
 
зашей в рукав травушки травушки
ты скачешь по полю к бабушке
к той страшной старухе, названой Им
она тебя ждет и хохочет
 
***
нежно пастух играет мелодию
он волен любить и страдать
пчелы жужжат недовольно
и змейка у ступней ползает
 
сжеванный памятник сутулой истории
в железо закованный гордо стоит
и золото ссыпалось богу на голову
расплавилось в гландах и, бога убив,
испарилось
 
***
муха на плече жужжит
затих трамвай
мне грустно
 
а твоя тень через туман
летит
и красным в моих волосах
сидит

холодно и пусто

соленый день у моря
ты катишь время по небу
стройные руки на шее
я стал старше
 
и уже не могу
вроде бы
 
рядом пещера. страшно
щебечут над ухом птицы
смазаны дни маслом
вырвал из век ресницы
 
эхом несется плач бога
последний плач бога
на облаке вольном
по небу картону
 
он падает в яму
где старуха-искусство
кашляет
последними строчками
последних поэтов
жалко

без

флаги ваши вырвем
растопчем
синюю боль вытерпим
за то что
быть не можем вами
 
горькое гордое пламя
выше и больше станет
слёзы страданья
и счастья на щёках
ещё бы

вам

вырвать исподнее у бляди-судьбы
как у твоей великой любви-суки
в твои руки грязные бросающейся
где лишь маски маски маски и ничего более
 
нервно иголкой по её ляжкам веду
ей нравится быть жертвой струсившей
но дай ей автомат и расстрельный список
увидишь
 
ведь это всего лишь игра такая веселая и детская
 
Есенин был за Махно
Маяковский за Ленина
а Блока выпили
 
я руки выверну твои
и дам тебе сласть боли
как мой грозный командир
заставляет стоять строем

счастье в рюкзаке

говорить со светом дневным
о ней нервной
а она рядом глупая смелая
смеется слепо
 
потом плачет
 
скачет по облакам
с огнем своим пополам
пошлостью окружена
 
счастье в рюкзаке
оно не нужно ей
с водкой с анашой
рыщет за душой
 
свет мне ответит
выйди к снегу
на дорогу добрую
по ветру иди
 
она рядом поет
и ей все равно
 
ладонью грязной
гладит пустоту

записка пустого и жалкого человека перед смертью от старости

1.

я бросал правду в ветер
а глаза мокро светлые
ее выдирали
 
2.

любовь хуже предательства
одиночество как возможность бытия и шанс ощутить тебя
 
бог не сразу распробовал героин
 
я не понимаю что такое свобода
 
хорошо
 
человеку не нужен весь земной шар
человеку не нужно три аршина земли
человеку нужен выход

3.

отвращение
 
усталость
 
скука
 
больно

круговорот

партизанам — мир
дворцам — бомбы
мы окрапим
истории воды
 
воля и ненависть
боль и страх
пишут летопись
про нас
 
***
я открыл глаза и увидел какое-то помещение. белые панельные стены, окно, за которым ничего нет, стол, кожаное кресло и какой-то человек на нем. он что-то мне говорил, я не понимал ни черта. человек был явно зол. он вскочил, подошел и влепил мне увесистую пощечину. мне стало смешно. я чувствовал, как земля под его ногами рассыпается в космическую вечность. он думал, что эта земля его, и что даже сам Космос — его. но это не так. и вот, он отыгрывается на мне. его нога зацепила ножку стула, и я упал. он с размахом прыгнул на мою челюсть. сел мне на грудь. начал надавливать большими пальцами на мои глаза. у него ничего не получалось. я отхаркнул кровавым месивом в его лицо. он отстранился и сел на пол. мы долго смотрели друг другу в глаза. я вспомнил, как видел недавно собаку без лапы, которая грызла руку бомжа. тут человек встал, подошел к своему столу и начал что-то перекладывать. потом подозвал меня. я сел на кожаное кресло и увидел на стене напротив свой портрет. я обернулся, но человека уже не было. перед моим столом сидел юноша. кисти его рук были связаны за спинкой стула. он долго с ненавистью смотрел на меня. потом произнес:
«партизанам — мир,
дворцам — бомбы».
я понял, что боюсь его.

//-//-//

человек в черном плаще стоит под дождем
вечером курит под большим черным зонтом
слышит вдалеке звуки какого-то поезда
думает о том, что все неправильно
 
под грузным желтым фонарем он
видит девушку в белом
мельком
ту самую девушку в белом
но уже даже не идет к ней
ведь она исчезает после очередной затяжки
 
человек в черном бессвязно шатается по двору
ощущает хлопок друга по плечу вдруг
от которого эхом звенит детство
веселье и детство
и исчезает болью в легких
 
по волосам пробегает мертвый отец
оставляя свои седые следы
 
человек в черном боится смерти
но готов умереть в машине пьяного водителя
или от рака
 
он вздыхает
достает из плаща ключи и открывает дверь в чужой дом
 
это я
 
человек
в черном

танцуем на гробу идеи

пресно солеными фразами
доводит до оргазма
доверчивый скудный народ
избыточный перевод
 
рябого больного текста
вырванного из контекста
рваного салюта фюрера
русского пьяного юнкера

свобода гаркнет

свобода гаркнет мне в ебало
и страшно на локтях без синяков
моя душа мое забрало
летит в толпу ментов
 
свобода лупит палкой по коленкам
я благодарен ей за это

Иллюстрация: Елизавета Давыдова