Альтер Эго

— Лёх, начинаем, как договорились. Ок? — открыл банку пива Серега, наш барабанщик. — И давай сегодня без подстав.

Он был в красных шортах и майке с группой «Korn». Светлые волосы пострижены под «модный ирокез», в растянутых мочках зияли черные «тоннели».

Я нервно подёргал неподатливую молнию на чехле с гитарой. Руки мелко дрожали. Я всегда волновался перед выступлением.

Барабанщик сделал большой глоток и откинулся на драную спинку дивана.

— Дай-ка, хлебну, — покашлял Егор, бас-гитарист. Длинноволосый, с рыжей бородкой и пирсингом в брови.

В тесную гримёрку, обклеенную плохо пропечатанными чёрно-белыми афишами, шумно ввалились музыканты из эмокор-группы «Босиком по битому стеклу». «Босяки», как шутливо мы их называли. Все с длинными косыми челками и в узких, как лосины, джинсах.

На гитаре у них играла Соня. Смазливая и хрупкая, с цветной татуировкой в виде бабочки на шее. Егор подскочил к ней и сел рядом. Попытался приобнять, но гитаристка молча сбросила его руку. Затем хмыкнула, поднялась и пересела на другой диван.

«Босяки» были хэдлайнерами, ну, а мы на разогреве.

Ребята болтали и курили. Соня отрешённо молчала и смотрела в пол, изредка прикладываясь к жестяной баночке с «Ягуаром».

В зале за стеной нарастал шум. Слышался девичий визг и громкий хохот. Диджей, он же клубный звукорежиссер, поставил какой-то зубодробительный металкор.

Неожиданно дверь гримёрной открылась. Возникла раскрасневшаяся физиономия Семена, организатора.

— Парни, — тяжело дышал он, облизывая пересохшие губы, — через пять минут на выход, ясно?

Семен относился к своим обязанностям чересчур ответственно. Словно он был импресарио самой «Металлики».

— С вещами? — глупо захихикал Серега, отобрав у Егора жестянку «Клинского».

— Баран! — рявкнул Семен и захлопнул дверь.

Я достал из рюкзака бутылку водки, литровую коробку томатного сока и гармошку пластиковых стаканчиков. Все это выложил на изрисованный маркером столик.

— Ну ты тихушник, — вскочил Егор, потирая ладони, — у самого водястый в бэге, и молчит.

— Угу, — ответил я, — нажрёшься — опять лажать будешь.

— Чё ты лечишь?! Когда такое было?

— Лучше спроси, когда такого не было, — примирительно улыбнулся я и, придерживая стаканчики, разлил водку.

— Чуваки, будете? — предложил Серега «Босякам» и приподнял бутылку.

— Не, не охота, — поморщился вокалист, старательно укладывая набок челку. Его ногти были покрыты чёрным лаком.

— Как хотите, нам больше достанется, — Егор подмигнул Соне.

Она вздохнула и отвернулась.

Мы дружно опрокинули по стаканчику. Запили соком из коробки.

–Ну, двинули, — сказал я.

Взяли инструменты и примочки. Серега прихватил запасной комплект барабанных палочек.

— Ни пуха! — крикнули вслед «Босяки».

— К черту! — символически поплевал я и, развернувшись, показал оттопыренный указательный палец и мизинец — «козу».

Ступили на низкую, не выше лестничной ступеньки, сцену. Часть кирпичной стены была выкрашена в бордовый цвет. Другую половину стены скрывала растянутая маскировочная сеть камуфляжной расцветки. Под потолком крепилась громоздкая оцинкованная вентиляционная труба. Рядом с ней подмигивал круглый, похожий на автомобильную фару, стробоскоп.

Народу в клубе «Джангл» было под завязку. Впрочем, как в любой вечер пятницы. Большая часть публики — малолетки, эмо-киды. Но мелькали лица и постарше — наши друзья из «Бродвейской» тусовки. Многие из них были настолько пьяны, что едва держались на ногах.

— Привет всем! Для тех, кто не в курсе, мы Альтер Эго, — объявил в микрофон я, дождавшись, когда музыка стихла.

Нам зааплодировали, но вяло.

— Лёха, мочи! — кто-то пьяно выкрикнул из толпы.

Я кивнул барабанщику. Серёга вдарил по «рабочему», пошумел «тарелками» и смолк.

«Do you have the time to listen to me whine?

About nothing and everything all at once», -

Начал я, утопив педаль гитарной примочки.

Повернув голову во время проигрыша, я увидел озлобленное лицо барабанщика — вместо собственной песни я шпарил «Green Day». Серёга беззвучно матерился и показывал мне средний палец. Но ему ничего не оставалось, как вступить в середине куплета драйвовой сбивкой.

Народ заверещал. В центре зала образовался слэм. Девчонки в коротких майках и облегающих джинсах забирались на сцену и ныряли в толпу, их тут же подхватывали десятки рук. Движ начался.

Я был в кураже. В кровь ударил адреналин. Я левитировал, как индийский йог, был ницшеановским сверхчеловеком, я оторвался от земли и взмыл в небо.

Когда закончили песню, Серёга торопливо выбрался из-за установки. Подскочил к стойке с микрофоном, потеснил меня, и голосом конферансье произнес:

— Ребята, а сейчас, впервые и только для вас мы исполним нашу собственную композицию.

И нырнул обратно за барабаны.

— На хер! На хер! Давай «Гроба»! — заорал Артур Паровоз, размахивая откупоренной бутылкой пива.

Егор заиграл свою бас-партию. Немного затянув со вступлением, я ударил по струнам. Серёга держал ритм и даже успевал крутить палочки меж пальцев.

Надувные слова –

Борозды на запястьях,

Колдовские глаза

Не приносят счастья.

Всякий день как игла

Ну, а ночь — распятье,

В этом мире была

Ты моим проклятьем…

— запел я, не попадая в ноты.

Зал был мёртвый. Не считая, конечно, двух пьяных волосачей в балахонах «Ария» и «Manowar» непонятно как сюда затесавшихся. Обняв друг друга за плечи, они исполняли матросский танец и трясли немытыми хаерами. Им было все равно, под какую музыку отплясывать. Не доиграв второй куплет, я махнул Серёге — завязывай.

Затем, под одобрительные выкрики, мы исполнили пару песен «Blink–182». И завершили выступление уже порядком нам надоевшим, но еще многими любимым «Джанком» «Jane Air» — это был беспроигрышный вариант.

После концерта отправились на «Бродвей» — просторную площадку у здания Центра занятости. Она находилась на главной улице Циолковского.

Угощали «Босяки». За выступление с ними расплатились двумя ящиками пива. Ну, а мы, как обычно, играли за «спасибо». Уже второй год нарабатывали аудиторию.

Малолетки тусовались чуть поодаль. Оккупировав лавочки, они передавали друг другу пластиковые бутылки с ядовитым вишневым «Блейзером». Несколько парней в скейтерских кроссовках играли в «сокс» — пинали небольшой тряпичный мячик, набитый чем-то сыпучим. Девчонки слушали музыку на телефоне и наперебой подпевали звонкими, нестройными голосами.

Стоял теплый июньский вечер. В окнах соседних домов загорались огни.

— Лёх, еще одна такая подстава, и ищи другого барабанщика, — Серёга ловко выхватил из ящика пиво, сковырнул крышку зажигалкой, — мне такие качели на фиг не упали.

— Ну да, конечно, все же были в восторге от нашей песни, — усмехнулся я, глотнув из бутылки, — зря мы вообще её сыграли, только опозорились.

— Да плевать на всех, это панк! Вот тебе самому не надоело еще эти кавера запиливать?! Тогда чем мы лучше каких-нибудь лабухов кабацких?!

— «Рюмку водки» не исполняем, — буркнул я.

— Угу, пока не исполняем, — уточнил он.

Мимо прошли два гопника с «полторашками» пива. Покосились на нашу толпу, но подойти не решились.

— Не, я вообще не догоняю, — наступал Серёга, — нахера нам тогда вообще твои песни разучивать, репать… Бабки, кстати, немалые отваливать за репточку… Пора уже свое лицо иметь, а не за чужими ссыкливо прятаться. Да и опыта у нас уже — вагон.

Я промолчал. Что я мог ему возразить? Он был прав.

Я выбил из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой, закурил.

— Подумай об этом, — Серёга отошел в сторону.

Он приблизился к девушке с красными дредами и обнял за талию, но та, хихикая, отбежала. Серый беспомощно развел руками. Пьяно покачиваясь, изобразил реверанс. Ребята из компании рассмеялись.

— Ладно, народ, счастливо, я домой, — поднялся и гулко выбросил в урну пустую бутылку.

— Да ты чё? — отозвался Егор, — давай еще погуляем, время же детское.

— Не, харэ, завтра на работу с утра.

— Работейшен — полный деградейшн, — выкрикнул кто-то.

Я навесил на плечо чехол с гитарой, прихватил рюкзак и пошел домой. По дороге с визгом пронеслась стая байкеров.

— Опять ослиную мочу лакали, — фыркнула мама.

На ней была растянутая серая футболка и широкие спортивнее штаны. В крашеных рыжих волосах — бигуди. Лицо худое, с крохотными, точно штрихи, морщинками на лбу.

— Ну выпили по бутылке, чё такого-то? — устало оправдывался я, стаскивая кроссовки.

— Вонь на всю квартиру, как в пивбаре.

— Отстань, а. И так тошно.

— Тошно ему…

Мама ушла в зал и оттуда выкрикнула:

— Еда на плите, и обувь свою в коридоре не разбрасывай!

Ужинать не стал. Принял душ и прошёл в комнату. Переоделся, включил компьютер. Пока он загружался, я откинулся на спинку кресла. Заложив руки за голову, бестолково пялился в стену, на которой висел календарь с группой «Foo Fighters».

Открыл браузер, вошел во «Вконтакте».

На стене висела новая запись от пользователя Tatyana Yluanova — небрежно нарисованные голубые сердечки и чуть ниже надпись:

«Привет:)))»

В друзьях её у меня не было.

Я заглянул на страницу незнакомки. Посмотрел фото. Красивая. Длинные каштановые волосы, карие глаза. На одной из фоток она показывала язык с пирсингом. Девушка была в чёрной майке с белым логотипом телеканала «A — One», в узких джинсах и красных кедах.

«Привет», — ответил я, — «а мы знакомы?»

«Скинь номер аськи», — моментально написала она. И сразу же постучалась в друзья. Я добавил, кинул «аську».

— Алексей, — крикнула из комнаты мама, — не забывай, в воскресенье — к бабушке на юбилей!

— Слышу!

— Слышит он… И железяки свои папуасские из лица чтоб повытаскивал! Нечего людей пугать.

Раздалось уведомление ICQ:

T@nya: Привет! Нет, не знакомы, но я видела сегодня твое выступление. Мне безумно понравилось, хотела подойти, познакомится, но…

Я: но?

T@nya: не знаю, не решилась :)))

Честно говоря, все это было странно и очень смахивало на разводку. Девушки со мной знакомились нечасто (тем более, такие красотки, как она). Дон Жуан был из меня никудышный. Два года назад меня бросила подруга, с тех пор отношения у меня как-то не клеились…

На экране монитора появилось новое сообщение.

T@nya: и на бродвее я тебя не застала. Мы с подружкой подошли, а мне сказали, что ты уже ушел: ((((((

Я: а что за подружка?

T@nya: это допрос? :)

Я: да не, просто интересно:)

T@nya: Ксюха

Я: ник-то есть у нее?

T@nya: Кошка. Знаком с такой?

Я: Знаком

T@nya: ну как, я прошла проверку? :)

Я отправил смайлик и написал:

Слушай, давай завтра встретимся часиков в девять вечера, если тебе, конечно, удобно. Познакомимся:)))

T@nya: здорово! :)), а где?

Я: да хотя бы на том же броде

T@nya: хорошо, тогда до завтра :)

Она вышла из «аськи». Я снова открыл ее фотоальбом. Идеальная. Сочетание утонченной женственности и хулиганства.

Свернул браузер. Кликнул по иконке с игрой «Need for Speed» на рабочем столе и надел наушники.

Семь двадцать утра. В ожидании маршрутки курил на остановке. Было прохладно и пасмурно. Я поёжился, жалея о том, что не прихватил с собой ветровку. Рядом стояла пожилая женщина в очках, длинном коричневом платье и вязаной жилетке.

— Сынок, «пятёрка» не проезжала, не видал? — спросила она, с интересом рассматривая мой пирсинг.

Я пожал плечами.

— А это тебе не мешает? — улыбаясь, коснулась указательным пальцем своей губы.

Я промолчал, выбросил окурок в переполненную урну, отвернулся.

По той стороне тротуара неспешно двигался парень в синем спортивном костюме. Он выгуливал белого откормленного лабрадора. Пёс важно ступал, лениво покачивая тяжёлой головой.

Показалась двадцать четвёртая маршрутка. Я опустился на заднее сиденье у окна. Рюкзак, в котором побрякивал пластиковый контейнер с обедом, положил рядом. Полупустой автобус слегка подбрасывало на свежих, наспех положенных асфальтовых заплатах. Пересекли оживленный, несмотря на субботнее утро, перекрёсток и свернули на улицу Самохвалова.

Вышел через пару остановок, у баптистской, красного кирпича церкви, обнесенной высоким металлическим ограждением. Подтянул на плечо рюкзак и двинулся в сторону хлебозавода. Стал накрапывать дождик.

У проходной курили мои коллеги, грузчики–наборщики. Паша, ему было чуть за сорок — испитое серое лицо, бритая голова, я дал ему прозвище Гоблин. Саня Хромой — тощий, сморщенный, как соленый огурец, с венчиком седых, вечно растрепанных волос. И Вадик, мой ровесник, двадцать один год, невысокий, плотно сбитый, похожий на цыгана.

Хмуро пожали руки.

— Походу, водяра вчера палёная была, — сплюнул Гоблин и потёр влажную от дождя лысину, — ща банку «Охоты» врезал, всё обратно вышло.

Хромой понимающе тряс головой и покусывал фильтр тлеющей сигареты.

Из здания выходили «ночники» — грузчики ночной смены.

— С работы — с чистой совестью! — выкрикнул усатый мужик в потёртой джинсовой куртке и поднял вверх кулак.

Гоблин натянуто улыбнулся.

— Не, я тут вообще решил с синькой тормознуться, — сказал Вадик, покручивая связку ключей на цепочке.

— Чё так?

— Озверин, ёптэть.

— Чего? — не понял Гоблин.

— Да на днях тут коммерса одного в парке ушатал. Бля, если бы пацаны вовремя не оттащили, наглухо бы уработал.

— За что хоть? — спросил Хромой.

— А я помню? — усмехнулся Вадик.

Он докурил и выстрелил окурком в сторону:

— А еще чё стрёмно-то, на мне условка незакрытая висит…

— Да уж, — сказал Гоблин и снисходительно глянул на меня, — ну, а у тебя-то как дела, рокер?

В раздевалке переоделись в серую робу с вышитым на груди треугольным логотипом хлебозавода. Сунув в карман пачку сигарет и зажигалку, я оставил вещи на ободранной деревянной лавке. Бригадир обещал выделить мне шкафчик еще месяц назад.

Едва не вступив в пластиковую тарелку с крысиным ядом, вышел из раздевалки.

Покачивая рыхлыми бёдрами, мимо продефилировали фасовщицы в белых с жёлтыми пятнами халатах и с полиэтиленовыми шапочками на головах. Увидев меня, они громко рассмеялись.

Грузчики сидели на деревянных паллетах в закутке, в конце длинного коридора. Идти на склад они не торопились. Я приблизился к ним, присел рядом.

— Сегодня кто кладовщик? — спросил Вадик, щёлкая суставами пальцев.

— Светка, — разглядывал свои стоптанные кроссовки Хромой.

— С фига ли?! — возмутился Гоблин, — Иринкина же смена.

— На больничном она.

— Засада, — промычал Вадик. — Эта овца опять весь мозг нам вынесет.

На складе была суматоха. С грохотом толкали высокие, под два метра, хлебные тележки с деревянными лотками. Подъезжали машины. До отказа набитые лотки загружали в фургоны. Матерились нервные водители, размахивая накладными. Несколько «ночников» щелкали аппликаторами — пистолетами, спешно приклеивая этикетки со штрихкодами на упаковки с хлебной продукцией.

— Резче давайте! Вы тут до вечера ковыряться намерены?! — негодовала Света.

Кладовщице было около тридцати. Худощавая, мужиковатая, с острым носом и коротко стриженными мелированными волосами. Она жирно подводила глаза и носила в ушах несколько золотых колечек. Я подозревал, что Светка — лесбиянка.

— А вы чё стоите, тормоза, мозги сношаете?! — рявкнула на нас, — работы нет?! Вон на столе гора бумаг!

Пронырливый Вадик успел схватить накладную с наименьшим количеством позиций. Гоблин тоже умыкнул «малую» накладную. А мне и Хромому достались талмуды на два с половиной листа. Хромой обречённо вздохнул и поскреб затылок.

Хитрость была в том, что нам было выгодно работать с небольшими накладными, ведь с ними мы разделывались гораздо быстрей. От количества собранных за смену машин зависела наша зарплата. А один подобный талмуд, который посчастливилось вытянуть мне и Хромому, мог занять больше двух часов.

Поставив автографы на бумагах, мы отправились собирать заказы. Едва не наехав на меня телегой, мимо прошла помощница кладовщика Алена, маленького роста, рыжая, с глуповатым выражением лица. Она слушала плеер и на ходу пританцовывала.

Прикусив накладную зубами, я колесил из одного бокса в другой, выполняя изнурительный хлебобулочный квест.

На третьем заказе у меня стало рябить в глазах. Несколько раз я, перепутав позиции, загрузил лоток не с теми буханками. Вдобавок, я чуть не проехался колесом тяжелой телеги себе по ноге.

Хотел улизнуть в курилку, но услышал раздражённый голос лесбиянки:

— Куда собрался?! Сначала заказ добей!

Пришлось вернуться.

Заехав в бокс с выпечкой, я обнаружил Вадика.

— Ух, блин, это ты, — испуганно обернулся он и продолжил рассовывать по карманам булочки, слоёные пирожки и прочие лакомства.

Наконец я собрал заказ. Получилось четыре полных телеги. Составил их в ряд, прижал лотком накладную и откатил к выходу.

Отправился в курилку. Кладовщица, сверяясь с накладной, стала придирчиво осматривать результаты моих трудов.

В пустующей с голубыми кафельными стенами курилке я встретил Гоблина.

Он сидел на корточках и жевал ватрушку.

— На жор пробило, — объяснил он, — похмелье припустило, организм калорию требует.

Доел, утёр губы кулаком, смял полиэтиленовую упаковку и спрятал в карман брюк — скрыл улики.

— Ну чё, сколько собрал? — закурил он.

— Две машины по две телеги. А ты?

— Пять, — небрежно ответил Гоблин.

Вошёл технолог. Лет тридцати, высокий, худощавый, с лёгкой щетиной и длинными костлявыми пальцами. Не обращая на нас внимания, он курил и громко разговаривал по телефону:

— …А ты пообедала, зая? Вот и умничка. А что кушала…?

Сделав пару смачных затяжек, технолог швырнул окурок мимо урны и вышел, продолжая трепаться по мобильному.

— Увольняться надо отсюда, к чертям собачьим. Надоело всё, — вполголоса проговорил Гоблин, подперев ладонью подбородок, меж пальцев дымилась сигарета. — Ни зарплаты нормальной, и за переработку по бороде пускают. Посцать без разрешения не сходишь…

Он ныл и порывался уволиться едва ли не каждую смену. Однако работал на хлебозаводе уже почти десять лет.

— Кузнецов! — окликнула Света, когда я вернулся на склад, — подойди-ка сюда!

Чуя неладное, приблизился.

— Эт чё такое? — она потрясла накладной перед моим носом.

— А что не так?

— Да всё не так. Горчичных батонов, вон, у тебя три лотка вместо двух. А бородинского вообще нет! Ты чё, совсем офонарел?! У тебя где глаза?! Походу, на жопе. Короче, штраф триста рублей.

— Сука, — прошипел я.

Развернулся и зашагал прочь.

— Чё там вякнул?! — услышал за спиной.

Вернулся с работы. До встречи с моей новой знакомой оставалось не так много времени.

Набрал ванную, вылил в воду колпачок с шампунем — сделал пену, как в детстве. Тёплая вода сняла усталость. Через полчаса вышел и подогрел в микроволновке вчерашние макароны с котлетой. Ближе к девяти стал собираться. Натянул джинсы, снял с плечиков белое поло.

— Опять хождения начались на ночь глядя, — бормотала мама, раскатывая скалкой тесто, — куда намылился?

— Да погулять, мам.

— Мне опять всю ночь не спать?

— Спи, кто тебе не даёт-то? — я бросил в рюкзак толстовку, влез в новенькие кеды и вышел из квартиры.

На «Бродвее» тусовалось человек двадцать. «Пионерия» расселась на лавочках и играла на гитаре «Три полоски». Ребята постарше пили водку на выложенной брусчаткой площадке Центра занятости.

В толпе я заметил Егора.

— Лёха, давай к нам! — крикнул он.

Я поднялся по частным ступенькам, поздоровался со всеми за руку. Гитаристку «Босяков» Соню по-дружески чмокнул в щеку. Егор бросил ревнивый взгляд.

— А вот и наш дзержинский Джонни Роттен, — похлопал меня по плечу здоровяк Артур Паровоз.

— Харэ стебать, — отмахнулся я. — Наливайте, камрады, а то уйду.

— Уходи, а то налью, — басовито рассмеялся Артур.

Мне вручили полстакана водки и полуторалитровую бутылку «Буратино». Я выпил. Немного приглушил мандраж. Закурил, оглянулся вокруг. Тани не было. Опаздывала, как и полагалось девушке на первом свидании. Я выпил ещё грамм пятьдесят и решил пока на этом притормозить.

В стороне, рядом с киосками, стояло человек пять. Судя по виду –левые скинхеды–антифашисты. На некоторых были в мелкую клетку кепки–жиганки и штаны милитари со свисающими красными подтяжками. Скины пили пиво из бутылок и о чём–то громко спорили. Один из них, увидев меня, приветливо махнул рукой. Я присмотрелся: это был Лось, мой бывший одноклассник.

Я кивнул в ответ.

И вот появилась она. В короткой, слегка расклешённой юбке с черно–белыми шашечками, в майке с жёлтым логотипом «Nirvana» и с кожаной сумкой — «почтальонкой». Распущенные блестящие волосы осыпали худенькие плечи. На лице — ни намёка на косметику.

— Привет, — сказала Таня и протянула тыльную сторону ладони, то ли для поцелуя, то ли для рукопожатия. Запястье стягивал широкий кожаный браслет с металлическими заклёпками.

Я осмелился коснуться губами ее мягкой руки, указательный палец которой украшало кольцо с «Веселым Роджером» вместо камешка.

— Ого! Ну ничего себе, есть ещё юноши в русских селеньях, — улыбнулась она.

— Шумно здесь, давай отойдем, — сказал я, видя, как Серёга и сотоварищи уже двинулись в нашу сторону.

Своими пьяными выходками и бесконечным стебом они могли все испортить.

Когда мы проходили мимо компании Лося, скины пристально осмотрели мою спутницу.

— Вот это ножки, — присвистнул один.

Таня высокомерно ухмыльнулась.

Миновали арку «пьяного» дома — длинной S-образной девятиэтажки — и вышли на заброшенную детскую площадку, надежно окружённую густым кустарником.

Темнело. Таня достала из сумки пачку тонких сигарет с ментолом и манерно прикурила. Вкратце рассказала о себе.

Она училась на втором курсе нижегородского пединститута, на факультете психологии. Была поклонницей творчества Лёхи Никонова и его группы «Последние танки в Париже».

— Кстати, вот, — Таня протянула диск с чёрной обложкой, на которой выделялись стилизованные под китайские иероглифы буквы: «П.Т.В.П.», — это их новый альбом «Зеркало», — гордо сообщила она, — послушай, это просто бомба!

Я поблагодарил и убрал диск в рюкзак.

— А где ты учишься? — спросила она.

— Я не учусь, работаю. Ушел со второго курса «Лобача».

— А на кого учился?

— На журналиста.

— Ух ты, как интересно! А почему бросил?

— Понял, что не хочу быть дипломированным лицемером.

(Конечно, я врал. Набивал себе цену. Меня отчислили из-за прогулов, даже не допустив до сессии).

— И где сейчас работаешь? — спросила Таня.

— А, — махнул рукой я, — наборщиком на хлебозаводе. Работа мечты.

— Ну ничего, — она затушила окурок о край лавочки. Догорающий пепел упал в песок. — Вот станешь рок-звездой и будешь со смехом об этом вспоминать.

— Ага, если бы, — хмыкнул я.

Где-то вдали сработала автосигнализация, но через мгновение смолкла.

— А почему ты так говоришь? — возразила Таня, — я думаю, у вашей группы все шансы. Во всяком случае, больше, чем у этих эмушников сопливых. Как их там? Босиком по битым мордам?

— По крайней мере, они качают. Сама же, наверное, видела на концерте.

— Кого качают? Малолеток? Да это же всё временно. Скоро волна пройдет, о них и не вспомнят. Таких групп сотни. А вы играете настоящее музло. Трушное. Хотя я и слышала пока только одну вашу песню.

— Спасибо. Комплиментами мы не избалованы.

— Да ладно, говорю, что думаю… Вы главное — делайте свою музыку и больше репетируйте, тогда всё получится.

Повисла неловкая пауза. Таня зябко потёрла ладонью свое плечо и придвинулась ко мне.

— Замёрзла? — наконец спросил я.

— Есть немного, — мурлыкнула в ответ.

И вместо того, чтобы её обнять, я полез в рюкзак за толстовкой. Идиот.

— Спасибо, — разочарованно проговорила она, путаясь в рукавах моего «Найка».

Когда вернулись на «Бродвей», к нам подошли Серёга и Егор.

— Познакомишь? — барабанщик не сводил с Тани глаз.

— Да подожди ты, — перебил Егор, он был на эмоциях и хорошо под градусом. — Короче, на нас гопота наехала. У Ская хотели гитару отжать, за тоннели дёргали, обещали мочки к лавке гвоздями прибить. Девок мацали. Ну мы, короче, подходим, чё за беспредел. А один из них Витамину сразу в табло заряжает, отморозок. Начался кипиш. За нас антифашники впряглись, хотя мы и сами, конечно бы, справились, но не суть. Короче, гопарей ушатали капитально. Они с Бродвея уползали, у одного все щи были просто в мясо. И афашники потом куда-то быстро сдернули под шумок. Вот такие дела…

— Да уж, вы времени зря не теряете, — усмехнулся я.

Скай в рваных на коленях джинсах и его девушка Кира — красивая блондинка с крашеной розовой прядью — сидели в обнимку на бордюре. Скай опустил голову, длинная челка свесилась, скрывая лицо. Кира нежно гладила его по волосам и что-то шептала на ухо.

— У кого есть сколько? Давайте на бухло скинемся, — Серёга стащил с головы кепку и широким жестом бросил в нее мятый полтинник, — так, начальный капитал положен. Кто следующий, дамы и господа?

— Я на нолях, чуваки, — виновато развел руками Егор.

Таня деловито вынула из сумки кошелек.

— Убери, — сказал я и вывалил из карманов все свои деньги.

— Да ты крут, — съязвил Серега, со звоном встряхнув кепку. — Ладно, пойду у эмошников постреляю.

Пивная бутылка с хлопком разбилась о стену Центра занятости, оставив серую кляксу. Толпа незнакомых парней появилась внезапно. Они вломились на «Бродвей» со стороны «пьяного» дома. В нарастающей панике невозможно было понять сколько их. Десять? Двадцать? Или больше?

Отчаянные вопли, надрывные крики, девичий визг, глухие удары и топот заполнили площадку.

Я схватил Таню за руку, вбежал по ступенькам и спрятал её за колонну.

— Сиди здесь тихо и не высовывайся! А как всё рассосётся — рви домой!

— Поняла, — испуганно закивала она. Опустилась на корточки и прикрыла колени сумкой.

— Вы чё, черти?! Попутали?! — кричал кто-то совсем близко.

Обломком кирпича разнесли тускло горящий фонарь на длинной металлической ножке.

Я сбежал по лестнице. И тут же получил удар в висок. В голове звякнуло, меня повело, и я рухнул в кусты, ободрав ветками руки и спину. Но быстро пришел в себя и поднялся. Конечно, можно было отсидеться, подождать, когда закончится буча. Но я сразу отогнал эту подлую мысль.

Паровоз, выкрикивая что-то воинственное, неумело размахивал огромными кулачищами. Два гопника кружили рядом, не рискуя приблизится. Они лишь лаяли матом и харкали в его сторону с безопасной дистанции.

Гитару расколотили о бетонную стену. Трагически бренькнув, барабан разлетелся в щепки. Несколько эмо-кидов удирали к автобусной остановке. Худенького паренька в майке «Slipknot» протащили за волосы по асфальту. Человек пятнадцать дрались у высоких парапетов, недалеко от шестнадцатиэтажного дома. В полутьме мелькала белая кепка Серёги.

— Вы что творите, нелюди?! — издали кричали две пожилые женщины, — милиция! Милиция!

Я прыгнул в толпу и, дёрнув одного за плечо, ударил в челюсть так, что выбил костяшку на мизинце. Парень оказался крепким, устоял. Перед тем как вражий кулак угодил мне в бровь, я успел рассмотреть противника. Скуластый, с горбатым носом, острым кадыком и выпученными глазами. Я упал, кровь текла по щеке, пачкая белый ворот моего новенького поло. Потом получил короткий, но сильный пинок в живот. Пронзила резкая боль, я стал задыхаться, тошнота поднялась к горлу. Неожиданно гопник рванул в сторону дворов…

Никогда не думал, что так обрадуюсь появлению ментов.

Меня и ещё троих неформалов запихнули в «уазик». Молодой, моего возраста ППС-ник, сидящий рядом с водителем, повернулся и протянул мне платок:

— На, а то кровищей всю тачку зальёшь.

Я приложил платок к разбитой брови.

В отделе нас тщательно обшмонали. Вытряхнули из моего рюкзака на стол всё, что было. Немытый контейнер из-под еды, который я забыл выложить дома, книга Лимонова «Священные монстры», ключи от квартиры… Танин диск упал на пол, треснула пластиковая коробка и отвалилась крышка.

Потом нас толкнули в пропахший мочой «обезъянник» и заперли решётчатую дверь.

У серой бетонной стены сидел Паровоз. У него кровоточила нижняя губа, майка с Егором Летовым была разорвана на боку.

— О, какие люди, — сказал он без энтузиазма и отодвинулся в сторону, — падай рядом.

Я опустился на корточки. Парни, прибывшие со мной, расселись по левое плечо от меня. Напротив, у бугристой серой стены, находилось ещё пять человек. Мужики, лет около сорока или старше, все с пропитыми опухшими лицами, неряшливо одетые. Один из них спал, опустив голову на колени.

— Пацаны, куревом не богаты? — спросил седой мужик в мятых брюках, драных носках и резиновых сланцах.

Паровоз отрицательно помотал головой и осторожно дотронулся до своей губы.

— Как думаешь, надолго мы здесь? — вполголоса спросил парень слева, коротко стриженый, с серьгами в ушах.

У него дрожали руки. Было ясно, чувака приняли впервые.

— А хрен его знает, — пожал плечами я.

— Да кому мы нужны, — успокоил Паровоз, — данные перепишут и выпнут на все четыре стороны. Мы же трезвые…

Но он ошибся.

Нас по одному стали дёргать к оперу. Он был с залысинами, округлым брюшком и мясистыми ушами. Голубая рубашка, уютный пуловер в ромбик. Покачиваясь в кресле, опер, жутко картавя, задавал вопросы. Как называется наша «группировка»? Имеем ли мы отношение к нацболам? Под кем мы ходим? В чем наша идеология? Потом уточнил, не сатанисты ли мы. Поинтересовался, из-за чего произошла драка, и не видел ли я, кто разбил этот долбаный фонарь. Я отвечал сдержанно.

Сказал, что оказался у Центра занятости случайно, и попал под замес тоже случайно. С нацболами и сатанистами не имею ничего общего. Кто разбил фонарь — не видел. К концу беседы мент, видимо, уже порядком утомленный, спросил, где я живу, учусь — работаю, но, почему-то, записывать эту информацию не стал…

Из отдела нас выпустили в начале седьмого утра.

После беспокойной ночи, проведённой в полудреме сидя на корточках, одеревенели ноги. К тому же, раскалывалась голова и ныл мизинец на правой руке.

На улице было прохладно и безлюдно. Можно было заметить лишь редких пенсионеров, спешащих с пластиковыми бутылками и бидонами к машине с молоком.

— Эх, надо бы пивка, — потянулся Паровоз.

— Угостишь? — спросил я.

— Да без бэ. Вы с нами, узники совести? — спросил Паровоз скрючившихся от холода парней.

— Неее, мы домой, отсыпаться.

И, нетвёрдо ступая, они побрели к остановке.

Телефон мой умер ещё вчера вечером. Я попросил мобильник у Паровоза и по памяти, благо номер был несложный, набрал бригадира.

— Слушаю, — не сразу ответил заспанный голос.

— Андрей Валерьевич, доброе утро, это Алексей.

— Какой еще Алексей?

— Кузнецов.

— А, ну и?

— Я заболел, сегодня выйти не смогу.

— Ё-моё, ты заранее не мог предупредить? Где я щас тебе замену найду?

— Андрей Валерьевич, температура тридцать восемь…

Он сбросил.

— Пошли, бухнём, — сказал я Паровозу.

Вернулся домой слегка поддатый. Мы выпили в тошниловке «Галатея» по две бутылки крепкого пива.

— Господи, боже мой, где ты шлялся? — прямо с порога стала причитать мама, — ты посмотри, на кого ты похож. Где ты был? Тебя избили? Я всю ночь себе места не находила. Ты почему телефон отключил?

— Мам, все нормально, я у друзей ночевал.

— Так это тебе друзья, что ли, морду набили?

— Нет, мам, я на скейте решил прокатиться и упал.

— Детский сад, штаны на лямках… А почему на работу не пошел? Вот смотри, уволят, я тебе на моей шее сидеть не позволю!

— Я отпросился, ма. Успокойся.

— Ты посмотри на себя! Да ты же опять пьяный! Господи, когда все это кончится?! Как ты в таком виде к бабушке на юбилей пойдешь?

— До вечера оклемаюсь.

Зашёл в ванную, глянул в зеркало. Над бровью насохла кровавая корка. Верхнее веко слегка опухло и покраснело, словно у меня был ячмень. Не всё так уж и страшно. Легко отделался. Думал, будет хуже. Открыл воду, осторожно умылся над раковиной, набрал ванну. Хотелось быстрей смыть с себя вонь «обезьянника». Лёг, теплая вода обожгла свежие царапины на руках и спине. После, захлестнув полотенце как римскую тогу, я прошлепал в свою комнату. Воткнул в мобильник «зарядку». Хотел позвонить Тане, но вдруг вспомнил, что даже не удосужился узнать её номер. Решил написать в «аську». Пока загружался компьютер, я прилёг на кровать и вырубился.

Проснувшись, потянулся к телефону. Было 15.55. Висел пропущенный вызов от Сереги. Общаться с ним пока не хотелось.

Нестерпимо пересохло во рту. Вошёл в кухню и выдул сразу полкувшина воды. Мамы дома не оказалось. Вернулся в комнату и сел за компьютер. Открыл непрочитанное сообщение от Тани:

«Леш, привет. Как ты? У тебя всё в порядке????»

В сети её не было. Я ответил: «Привет. Все хорошо. Ты как? Будет время, набери мне…».

И сбросил свой номер.

В коридоре лязгнул замок, хлопнула входная дверь. Вернулась мама. Я вышел ее встретить. Она была в приподнятом настроении:

— О, проспался, гулёна? А ну, прими-ка у меня продукты.

Я оттащил два тяжёлых пакета на кухню.

— Умывайся, собирайся, приводи себя в порядок, часа через полтора выходим.

Чтобы скоротать время, я поставил диск «П.Т.В.П.» и заменил разбитый футляр. Альбом оказался мощным. Годный пост-панк с кричащим, надрывным вокалом Лехи Никонова пробрал меня до мурашек. Тексты были жёсткие, остросоциальные. Ну, а в предпоследнюю лирическую песню «Плач над любовью» я буквально влюбился. Жадно прослушал несколько раз подряд.

На компьютерном столе, угрожающе подползая к краю, завибрировал мобильный. Я убавил музыку и взял трубку. Звонил Серёга.

— Здорово, чуви! Ну ты как там, живой? Говорят, вас с Паровозом приняли вчера?

— Правду говорят. Ты-то как?

— Да чё мне будет. Так, пара синяков. Слушай, сегодня репа в девять, придти-то сможешь?

— Куда я денусь с подводной лодки. Приду, конечно.

— Ага, ну всё тогда, давай, до вечера.

Обстановка в бабушкиной хрущёвке была спартанская. Деревянный, бордового цвета пол. С витиеватыми узорами зелёный ковер на стене. Диван — «чебурашка». Древний, занимающий треть гостиной комод. На телевизоре — плотная стопка журналов «Телесемь».

За накрытым столом собрались родственники. Дядя Женя, крупный, с пышной шевелюрой и седой бородой. Он был похож на геолога из советских фильмов. Его супруга тетя Катя, коротко стриженная, маленькая и ужасно крикливая, в прошлом — школьный учитель физики. Мой племянник Антон, толстый и угрюмый, домашний двенадцатилетний подросток, фанат компьютерных игр. Сколько я его помнил, он всегда молчал, а когда ему что-то не нравилось, раздувал щёки и шумно сопел. Странный парень. Я называл его «Иной». Рядом с бабушкой пристроилась ее родная сестра тётя Таня, интеллигентного вида, в очках с позолоченной цепочкой на душках.Бабушка в нарядном платье и с шейной косынкой принимала поздравления. Мама помогла принести горячее.

«Геолог» разливал. Женщинам — сливовой наливки, мне и себе начислил «беленькой». «Иной» пил морс.

— Не-не-не, никакой ему водки, — запротестовала мама, накрывая мою стопку ладонью.

— Так, ты давай это прекращай, — грозно-шутливо пробасил дядя. — Взрослый, понимаешь, мужик, а ты начинаешь…

Все подняли рюмки. Тётя Катя, пожелав бабуле здоровья и долгих лет, громко прокричала троекратное «ура!». Выпили. Я положил себе в тарелку две огромных отбивных с картошкой пюре и стал есть.

За столом сыпались шутки за двести. «Геолог» нечаянно плеснул наливкой на белую накрахмаленную скатерть. «Иной» лениво жевал и водил пальцем по столу, как умственно отсталый.

Я глянул на экран мобильного. Было почти семь.

— Лёш, а ты где в глаз-то получил, а? — хихикнула тетя Катя.

«Так, началось», — подумал я.

— Чего молчишь? — вмешалась мама, — давай-давай, расскажи, чем ты целыми днями у нас занимаешься.

Я разрезал мясо и отправил в рот, демонстративно громко чавкая.

— Институт бросил, работает чёрт знает кем, и всё тусуется… пьянки эти бесконечные, дружки без царя в голове, — маму понесло, — музыку они, видите ли, играют. Вот получил бы диплом и занимался бы чем угодно в свое удовольствие. Как ты не можешь понять, что высшее образование даёт человеку свободу выбора и расширяет его возможности. Знаешь сколько дурачья с дипломами занимают высокие посты? Ни счесть.

— Да что вы к парню прицепились? — заступился «геолог», накалывая на вилку скользкий маринованный гриб, — он ещё найдёт себя в этой жизни. Да, Леха?

— Да никто к нему не цепляется, — тетя Катя приложила салфетку к губам, — Маринка права, за ум ему браться пора.

— А вот ты говоришь, институт бросил, — жевал «геолог», — а как же армия?

— Да какая ему армия — вздохнула мама, — сколиоз второй степени у нас.

— А, ну тут конечно, — закивал дядя. — Да и делать там, скажу честно, нечего. Бардак да беспредел.

Мама повернула голову ко мне:

— Вот посмотрел бы на тебя отец, ужаснулся. Думаешь, он бы гордился тобой, грузчиком необразованным? Надо было тебя в «суворовское» отдать, может, человек бы из тебя получился.

— Угу, со сколиозом-то, — расхохотался «геолог», — горбатый офицер.

Я вкрутил в рот сигарету и поднялся из-за стола.
Курил в подъезде, стряхивая пепел в жестяную банку на подоконнике.
По лестнице спускалась женщина в халате и с мусорным пакетом в руке.
Испуганно взглянула на меня. Я развернулся другой стороной, чтобы не было видно синяка.

По-стариковски шаркая сланцами, вышел «Иной». Он закурил и, облокотившись на перила, выдул струйку дыма.
Стоял и пристально смотрел на меня. Я насторожился. Бог знает, что у этих геймеров на уме. Сейчас вытащит нож, набросится на меня и перережет горло.

— Затрахался уже с этими старперами гнить, — неожиданно выдал он.

Я понимающе кивнул.

Затем, после недолгой паузы, племянник спросил:
— Слушай, а ты не знаешь, где можно «бошек» вырубить? У тебя есть выходы?
Я отрицательно помотал головой, всё ещё не веря своим ушам. «Иной» вполголоса матюгнулся, вдавил окурок в банку, закинул в рот жвачку и зашел в квартиру.

Позвонила Таня. Я пригласил её на нашу репетицию. Она с радостью согласилась, ненавязчиво попросив за ней зайти. И назвала адрес.

Я затушил бычок в пепельнице и вернулся к столу.

— Фу, а накурился-то, — бабушка замахала руками перед своим лицом, словно отгоняла надоедливую муху.

Я выпил рюмку водку. Затем, невнятно поздравив бабушку с юбилеем, встал из-за стола. Провожать меня никто не спешил.

— Пока, раздолбай с Покровки, — засмеялась тетя Катя.

Родственники успели прилично окосеть. Бабуля протяжно запела «Виновата ли я», сестра подхватила, через секунду заголосили остальные. «Иной» так и сидел, раздувая красные щеки и шумно сопя.

Мне надо было успеть заскочить домой и взять гитару.

Я присел на лавочку у подъезда Таниного дома. Гитару усадил рядом. Тарахтя крыльями, с березы спилотировал июньский жук. Я вытянул из пачки сигарету, закурил. На веранде детского сада раздавались пьяные выкрики гопников. Мужик в шортах и майке-тельняшке выбивал на кривом турнике ковер. Проехал толстый мальчик на горном велосипеде. За ним, звонко тявкая, припустила лохматая собачонка.

Таня выпорхнула из подъезда. На ней было лёгкое короткое платье, голубая джинсовая курточка и босоножки на платформе. Я выбросил окурок и поднялся.

— Ой-ой-ой, — она слегка коснулась моей брови, — больно?

— Терпимо, бывало и хуже, — строил из себя брутала.

Таня смотрела на меня с восхищением:

— Герой!

И поцеловала в щёку. Мне льстило, что отношения наши развивались так стремительно. «Бродвейское побоище», как стихийно окрестил драку я, этому очень способствовало.

Я взял ее за руку:

— Ну что, идём?

— Угу, — радостно кивнула она. — А где вы репетируете?

— Да тут недалеко, в «Спутнике».

— Ого! Даже не думала, что там есть репточка.

— Слушай, — сказал я, — как тебе тогда удалось с Бродвея вырваться? Никто не заметил?

— Нет, я еще немного посидела за колонной, потом выглянула, и побежала домой. Но я видела, как ты в толпу бросился. Не побоялся, надо же!

— Да ладно, чего там.

— А мне было страшно. Налетели толпой, и давай всех бить без разбора. Беспредельщики отмороженные. А часто, вообще, у вас такое случается?

— Ну, не то, чтобы часто, — пожал плечами я.

— Ой, у меня же твоя толстовка дома осталась, — остановилась Таня, — подожди минутку, я сбегаю.

— Может, лучше после «репы» отдашь? — хитро прищурился я.

Таня чуть заметно улыбнулась, прильнула ближе ко мне.

Небольшое техническое помещение в кинотеатре «Спутник» было оборудовано всем необходимым. В неплохом состоянии штатная барабанная установка. Два комбоусилителя на шестьдесят и сто ватт. Шестиканальный микшерный пульт. Два микрофона, стойки. Правда, на шумоизоляции арендодатели решили сэкономить. Нам с ребятами пришлось самим обклеивать стены пенопластом. И чтобы придать репетиционной точке более — менее сносный вид, я развесил купленные в рок-магазине «Дивизия» плакаты любимых групп: «Misfits», «Ramones», «Rancid», «Nirvana», «Mudhoney», «Sonic Youth», «Joy Division», «The Cure»…

— Привет, боец — вылез из-за ударных Серёга и протянул вспотевшую ладонь, — ну ты как?

— Жить буду.

— Прекрасную даму прошу занять место в зрительном зале, — барабанщик указал Тане на диванчик, покрытый зелёным пледом.

Она присела, развернувшись боком, коленки вместе.

— А где Егор-то завис? — я вынул из чехла гитару, подключил к усилителю.

— Я ему звонил, обещал минут через десять подъехать.

Репетиция прошла на ура. Мне не помешал даже больной мизинец. Ничто не может так вдохновить музыканта, как присутствие красивой девушки.
Для разминки сыграли пару вещей из «Нирваны». Потом стали разучивать мои песни. Получилось довольно круто. Забойно, но в то же время мелодично. Четкие рифы я без труда разбавлял отменными соло-партиями. Казалось, я превзошел сам себя.

— Надо срочно дэмку писать. Это огонь! — возбужденно заявил Серёга.

Тане наши наработки тоже пришлись по вкусу. Она покачивала головой в такт и притопывала ножкой. А в конце репетиции даже присвистнула и шумно зааплодировала:

— Шикарно, ребят! Вы молодцы!

— Ну всё, Танюш, ты попала, — усмехнулся Серега, — теперь тебе придётся посещать все наши репетиции и радовать нас своим присутствием.

— Ага, — кокетливо поправила волосы она, — в качестве группы поддержки, да?

— Не, ну, а чё? С такими репами мы скоро выйдем на мировой уровень.

— Раскатил губищу, — я угрюмо убрал примочку в карман на гитарном чехле.

Серегины подкаты к Тане начинали меня раздражать. Но я старался подавлять в себе приступы ревности. Вот насчёт Егора переживать не стоило, он не замечал ни одной девушки вокруг, а был безответно влюблен в свою странную Соню из «Босяков».

Таня жила в хорошо отремонтированной трёхкомнатной квартире. Нас встретил огромный, пушистый рыжий кот породы «Мэйн-кун». Недовольная морда, рысьи кисточки на ушах, мощные лапы хищника. Котяра подал голос и растянулся посреди прихожей, не давая нам пройти.

— Ты не бойся, — успокоила Таня, — это у него только вид такой грозный, а так он добряк. Правда, Ботя?

— Как ты его называешь?

— Ботя. Ботичелли. Был такой итальянский художник эпохи Возрождения.

— Я бы на твоём месте назвал его «Гога».

— Почему «Гога»?

— Ну, в честь Ван Гога. Он же тоже был рыжим.

— Нет, он такой же толстяк, как и Ботичелли.

— Аргумент.

— Ты до утра намерен в коридоре топтаться?

Сняв обувь, я осторожно перешагнул через лохматого переростка.

— Мама с сестрой на даче, проходи в мою комнату, дверь прямо, — Таня отправилась на кухню и загремела чашками.

Её книжный шкаф был забит литературой по психологии и эзотерике. Среди прочего я увидел томики Карлоса Кастанеды. Это был единственный знакомый мне автор из её библиотеки. Рядом располагались высокие подставки с музыкальными дисками. Я с любопытством изучил коллекцию.

В основном — панк и хардкор. От классиков жанра далёких семидесятых- восьмидесятых годов до современных групп. Отечественных и зарубежных. Немного гранжа и ню-метала.

В углу находился письменный стол, на нем — ноутбук с наклейкой Лизы Симпсон, хорошая акустическая система. Просторная двуспальная кровать, шкаф-купе с зеркальной дверью, под ногами стелился мягкий ворсовый ковер. На окнах — плотные шторы с большим черно-белым изображением «Инь-Ян».

— Лёш, — послышался её голос, — пойдем, кофе попьём.

Ароматный напиток дымился в чашках.

— Что будешь? — суетилась она в уютной, обшитой вагонкой кухне, — есть зефир, кусок торта в холодильнике… Или, может, тебе бутерброд сделать? Я к экзамену весь день готовилась, ничего не успела приготовить.

— Не нужно, Тань, спасибо. Хотя позволю себе поборзеть и попросить к кофе грамм пятьдесят коньячку.

— Увы. Чего нет, того нет, — развела руками Таня.

— Боже! — схватился за сердце я. — Я ведь этого не переживу! За что ты так со мной?!

— Переигрываете, маэстро, — рассмеялась она, беззвучно помешивая ложкой.

Я заметил на её левом запястье широкие шрамы от порезов. Она поймала мой взгляд и, одернув рукав водолазки, спрятала руку под столом. Видя, как Таня смутилась, я не стал её расспрашивать. «В конце концов, — подумал я, — захочет — сама расскажет».

— Тань, скажи, а твоя сестра младше или старше тебя? — я старался поддерживать непринужденный тон беседы.

— Ровесницы, — нехотя ответила она и как-то резко изменилась в лице. Встала и подошла к окну. Немного постояла там, затем снова вернулась за стол.

— Лёш, давай договоримся, тему моей сестры больше не поднимать, хорошо? — проговорила она.

— Ладно, как скажешь, — пожал плечами я.

«Да уж, видимо с сестрой у нашей Тани не самые простые отношения», — понял я.

Допив кофе, прошли в комнату. Я был уверен в том, что Таня не из тех, кто станет мне показывать свои семейные альбомы.

— Что послушаем? — она опустилась в кресло, поджав ногу под круглую попу, открыла ноутбук.

— На твой вкус, — я присел на краешек кровати, — тем более, что он у тебя отменный.

— Спасибо. Ну, тогда «Базкокс». Легкий, весёлый панк. Подойдёт?

— Спрашиваешь.

— Подай, пожалуйста, диск. Он где-то там, снизу.

Я отыскал несколько компактов.

— А какой альбом?

— Давай «Модерн».

Колонки оживились музыкой. Таня пересела ко мне на кровать. Я обнял ее за талию. Она положила голову мне на плечо. Я провел рукой по ее волосам, другой рукой погладил её гладкую ногу.

— Лёш, Лёш, подожди, не так быстро, — сдавленно произнесла она, — мне надо в душ.

Через минуту из ванной стал доноситься шум воды и приглушённое Танино пение. В комнату мягко вошёл кот и разлёгся на ковре у моих ног. Он помахивал исполинским пушистым хвостом и не сводил с меня надменного взгляда. Я, как болван, сидел на кровати, не зная, что делать. Раздеться и нырнуть под одеяло? Вдруг почувствовал себя героем дебильной американской комедии. Вот сейчас распахнется дверь, ввалится толпа народа и, взрывая хлопушки, весело прокричит: «это был розыгрыш, мудила!» Я вскакиваю, смущённо прикрывая одеялом свои муди. Впервые я оказался в такой щекотливой ситуации. Обычно секс случался стихийно, по пьяни на «вписках». Развести подвыпившую девчонку было не трудно. А чаще — они сами тянули парней в койку.

В кармане задрожал мобильный. На экране высветилось «Гнида».

— Алло, Кузнецов? — услышал я в трубке голос начальника.

— Здрасьте, — для убедительности покашляв, ответил я сиплым голосом.

— Ну ты как, завтра выйдешь?

— Ой, вряд ли, я еще не долечился.

— Давай-давай, надо выйти, выручай. Потом отгул, если че, возьмешь. И, кстати. Тебе, походу, премия не нужна, раз на работу болт кладешь…

— Ладно, — сдался я.

— Вот так бы и сразу, — сказал бригадир и сбросил.

Послать бы этого долбоящера, но треклятое раболепство перед начальством я всё никак не мог в себе побороть.

В коротеньком жёлтом халатике и скрученным полотенцем на голове вернулась Таня. Ее щёки слегка покраснели. Улыбнувшись, она развязала поясок на халате и опустилась мне на колени. Котяра, презрительно фыркнув, ретировался из комнаты.

Мы начали целоваться. Металлический шарик в ее языке стукался о мои зубы. Она надавила мне на плечи и я, увлекая ее за собой, лег на спину. Стал нелепо ёрзать задницей, стаскивая с себя предательски узкие джинсы.

— Я помогу, — сказала Таня.

Проворно стянула с меня штаны и трусы, бросила на пол. Поцеловала меня в шею, потом чуть прикусила мочку уха, и жадно впилась в губы. Больно сдавила мой член в кулаке, направила, и плавно, на выдохе, села. Сорвала с головы полотенце, по-киношному встряхнула влажными, пахнущими фруктовым шампунем, волосами и, постанывая, задвигала бедрами.

Курили на балконе. Таня, завернутая в одеяло, с растрепанными волосами, выпускала дым в открытое окно. На улице светало. На освещенной парковке возле палатки «Слоёный пирожок» пили кофе таксисты. На проспекте Циолковского мигали жёлтыми зрачками светофоры.

Таня выбросила окурок. Зевнула, прикрыв рот ладонью:

— Ой, если честно, я бы поспала. Сегодня ещё на консультацию в институт ехать…

Я понял, что меня культурно сливают. Но это было очень кстати. Через четыре часа начиналась моя рабочая смена. Я хотел добежать до дома, собраться, и хотя бы пару часов вздремнуть. А уходить сразу после секса выглядело бы не комильфо.

— Спать лучше вместе, а отсыпаться поодиночке, — глупо пошутил я.

Таня вышла меня проводить в коридор, включила свет. На ней снова был жёлтый халатик.

— Лёш, надеюсь, без обид? Мне правда надо выспаться, и встать со свежей головой, у меня очень сложный экзамен, — сказала она и поцеловала меня в щёку.

— Да всё нормально, — улыбнулся я. — Я позвоню.

— Буду ждать.

Я набросил на плечи рюкзак, взял чехол с гитарой и вышел из квартиры.

— Лёш, а толстовка? — сказала Таня, приоткрыв железную дверь.

— Дарю, — ответил я, спускаясь по лестнице.

— С похмела, что ли? — подошёл ко мне Гоблин. Никакая мятная жвачка не могла заглушить тяжёлый тошнотворный запах его перегара.

— Да не выспался просто, — отступил на полшага я, спасаясь от убийственного амбре.

— А, ну ладно. А то я смотрю, ты чё-то помятый какой-то сегодня.

Он прищурился:

— От кого в глаз-то прилетело?

— Шальная пуля, — рефлекторно коснулся брови я.

— Понятно. Ну, если чё, обращайся, у меня фуфырик в раздевалке сныкан.

— Буду иметь в виду, — ответил я.

Гоблин убежал за новой накладной. Подобные благородные выпады с его стороны меня совсем не удивляли. Но великодушие Гоблина зависело от того, успел он опохмелиться или нет.

Утром, перед сменой, я купил в киоске пакетик быстрорастворимого кофе и полулитровую бутылку колы. Выпив половину, высыпал кофе в бутылку. Давясь пеной, я выхлебал этот термоядерный коктейль. Коктейль «Бодрость», как называли его на факультете мои однокурсники. Он не раз выручал нас перед экзаменами, если приходилось, к примеру, вызубрить курс античной литературы всего за одну ночь.

До обеда я чувствовал себя бодрячком. Но потом меня стало вырубать на ходу. Я ронял на пол хлеб. Несколько раз, по ошибке, угонял чужие телеги, за это мне чуть не набили морду. Перепутал позиции в накладной. Пришлось собирать заказ поновой. Лесбиянка кричала так, что раздувались вены на шее.

— Я вообще сегодня не в свою смену вышел, — защищался я каким-то не своим, бабьим голосом.

— А мне по барабану, — категорично отвечала Светка.

В итоге она сняла меня с набора и заставила до конца смены закладывать деревянные лотки в телеги. Казалось бы, работа — не бей лежачего. Но даже здесь я умудрялся косячить, оставляя некоторые ячейки пустыми. Наборщики возвращали «недобитые» тележки и сами выполняли порученное мне задание. У работяг был такой вид, словно я их публично оскорбил.

Нервы сдали. Плюнув, я ушёл в курилку. И там, сидя на корточках, провалился в беспокойный вязкий сон.

Приснился отец. Я куда-то очень спешил, до ужаса боялся опоздать, метался по квартире, заталкивая в сумку какие-то шмотки. Затем схватил телефон и, промахиваясь по кнопкам, стал вызвать такси. Вдруг обернувшись, я увидел папу. Стоя на пороге, он произнес: «Я отвезу тебя на машине, но при одном условии — ты должен избавиться от всех зеркал в квартире». Он был в парадной военной форме, лицо бледное, измождённое. От отца веяло холодом…

Папа умер пять лет назад от рака желудка.

— Лёха, подъём! — услышал я рядом.

Вадик и Хромой курили, сидя на подоконнике. Я с трудом поднялся и размял затёкшие ноги.

— Там тебя Светка ищет, — сказал Вадик и, сложив губы трубочкой, выпустил маленькое колечко дыма.

— И чё ей надо? — откашлялся я.

— Нормально ты исполняешь, — усмехнулся Вадим, — а я пру, чё ей надо? Подойди да узнай.

Кладовщица сидела за столом, заваленным бумагами, и размашисто подписывала накладные. Делала она это с таким видом, словно росчерком пера вершила судьбы людей.

— И где мы шарахаемся? — подняла голову она. — Я тебе смену сегодня не проставлю и докладную напишу.

Я промолчал.

— Короче, щас берёшь в подсобке щётку и совок, и идёшь на фасовку. Там погрузчиком котёнка раздавили, убери его. Всё равно от тебя здесь мало толку. Ну чё встал? Оглох, что ли?

— Пошла на хер, — невозмутимо произнес я.

— Чегооо? — привстала лесбиянка, разинув от удивления рот и часто моргая.

— Я сказал — пошла на хер. Оглохла, что ли?

Пока Светка пребывала в ступоре, я взял со стола чистый лист бумаги и написал заявление по собственному желанию.

Толстый, с недельной щетиной и рыжими усами бригадир не хотел подписывать документ. Елейным голоском он уговаривал остаться, обещал повысить зарплату и ещё кучу всяческих благ.

Я не проронил ни слова. Тупо смотрел в стену позади него, усеянную разномастными грамотами и благодарностями в деревянных рамках.

Наконец он сдался и нарисовал крохотную завитушку на листе.

— Ну, ты понимаешь, что тебе придётся две недели отработать, — решил взять меня на пушку хитрозадый бригадир, тарабаня узловатыми пальцами по столу.

–Не придётся, я на испытательном сроке, — отрезал я.

Он шумно выдохнул и глянул в окно:

— Больше не задерживаю.

Я вышел из кабинета. Затем переоделся, сдал форму, быстро оформил обходной и поднялся на второй этаж, в бухгалтерию.

— За расчётом — завтра после трёх, — сообщила кудрявая голова через окошко.

«Вот же чёрт, — сокрушенно подумал я, — ещё и завтра сюда пилить».

Около часа просидел в отделе кадров, ждал, когда мне вернут «трудовик».

Спустившись, увидел Хромого и Гоблина. Они матерились, пыхтели и охали, толкая скрипучую каталку, загруженную мешками с мукой, и были перепачканы с ног до головы, грузчики-снеговики.

— А ты чё, наработался уже, рокер? — в шутку спросил Гоблин.

— Да, отчаливаю. На расчет подал.

— Чё, серьезно?

— Угу.

— Ну, красава. Поздравляю. Нехер тут делать. Я тоже в сентябре свалю. А ты всё правильно сделал, тебе девок за жопу надо тискать, а не в параше этой гнить.

— Точно, — поддакнул Хромой.

Мы пожали руки. Я двинул на проходную. Мысленно послал этот долбаный хлебозавод, как только оказался за высокими стальными воротами. Почувствовал невероятное облегчение, словно сорвал с шеи удавку с увесистым булыжником. Жмурясь от яркого солнца, закурил. Теперь домой. В люльку. Спать. Спать. Спать.

На следующий день, получив расчёт, я доехал до «Спутника» и внёс свою долю за репетиционную точку. Прикинул, что оставшуюся сумму вполне можно растянуть недели на две. Но сразу осекся. Я совсем забыл про Таню. С девушкой мои расходы возрастут. И это неизбежно.

Маме о своём увольнении решил пока не сообщать.

«Всё равно узнает, — рассудил я, — а так хотя бы получу несколько дней фору. Без выноса мозга».

Мама была на дежурстве. Она работала старшей медсестрой в онкологическом диспансере.

Я позвонил Тане и пригласил в гости, а заодно поделился радостной для меня вестью — я стал безработным.

— Лёш, это, конечно, все замечательно, — ответила она, — но у меня завтра экзамен, мне готовиться надо. Давай завтра, ближе к вечеру, созвонимся.

— Ну, хорошо, ладно, — сказал я, — ни пуха тебе, ни пера.

— Спасибо. Ой, то есть — к чёрту. — Таня нажала отбой.

Заняться было нечем. Я вытянул с книжной полки Мамлеева и плюхнулся на кровать. Прочитав три коротких рассказа, отложил сборник. Взял гитару, подключил к «мини-комбику» и немного помузицировал. Ничего путевого не получалось. Выдернул «джек» из комбоусилителя.

Набрал Егора, предложил прогуляться.

— Хорошо, — согласился он, — я пока в универе. Где-то через час буду у тебя на районе.

Надев белую майку и шорты цвета хаки, я решил выйти пораньше. На улице палило солнце, было душно, словно перед грозой. Я добрался до остановки, присел на лавочку и в ожидании нашего басиста закурил. Рядом топтался смуглый парень в гавайской рубашке. Он воровато оглянулся по сторонам, чуть склонился и сплюнул насвай. На асфальте осталась зелёная клякса.

Минут через двадцать подъехал переполненный троллейбус. Егора вынесло с потоком растрёпанных, взмокших от пота пассажиров. Мой друг был в белой рубашке с мокрыми пятнами на груди и спине и голубых джинсах. Волосы «зализаны» в хвост, на плече висел чертёжный тубус, будто огнемёт «Шмель». В руке Егор сжимал кожаную папку. Лицо было грустное и растерянное. Мы поздоровались.

— Ты чё загруженный какой? Случилось что? — спросил я.

— Да нормально всё, — отмахнулся он.

— Точно?

— Точнее некуда.

— Ну о, кей. Тогда по пиву?

Егор кивнул.

— Слушай, — сказал я, — на улице пить не вариант — в такую жару сваримся. Можно пойти в тошниловку в «Цоколе», там прохладно, кондей. Только единственный минус — курить нельзя.

— Пошли, — он равнодушно пожал плечами и поправил «огнемёт» на плече.

Взяли по бутылке «Окского» и сели за столик у окна. Стены были выкрашены в бледно-зелёный цвет, в углу на кронштейне пылился неработающий жк-телевизор. Рядом с пустующей вешалкой был приклеен распечатанный на принтере призыв: «убери за собой!». На холодильнике с пивом стоял магнитофон с вытянутой кривой антенной. На подвесном потолке зияли черные дыры — не хватало нескольких секций из гипсокартона.

Из посетителей в забегаловке была только полная женщина лет тридцати пяти, с ярким макияжем, в короткой джинсовой юбке и сиреневой майке. Она тянула пиво из полулитрового пластикового стакана и жадно хрустела чипсами.
— Ну, давай, — приподнял я бутылку, — за «АльтерЭго».

Егор чокнулся донышком. Сделали по большому глотку.

— Лёх, — помолчав, сказал он, — совет твой нужен.

— Внимательно.

— Эй, пацаны, — обратилась к нам женщина, у нее был грубый голос, — а вы в курсе вообще, что я могу кем угодно работать, хоть уборщицей, хоть проституткой.

И истерично расхохоталась.

— Мах, не приставай к людям, — сказала крашеная блондинка за барной стойкой.

— А где ты людей-то увидела, — пьяно пробормотала Маха и высыпала из пакета пригоршню чипсов. Прожевав, она вынула из сумочки «мерзавчик» водки и булькнула в пенное.

— Короче, дело такое, — глотнув, утёр губы Егор, — ты ведь знаешь, наверное, мне Соня нравится.

— Не новость. И?

— Да динамит она меня по-страшному. Как только к ней не подкатывал. Кафешки, концерты, цветы, кино — всё мимо. Всю стипуху на неё просаживаю, в долги залез… Конечно, она же у нас крутой басюган, а я так, в углу насрали. Вот сегодня звоню ей, зову гулять, она говорит, что занята, дела у неё. Ладно. Еду щас к тебе в тралле, смотрю в окно, а она с каким-то хлюстом за руку идёт. Хотел выпрыгнуть, хлебало ему расколотить. Но толку…

Егор допил и отодвинул бутылку. — Вот что мне делать?

— Даже не знаю. Попробуй сменить тактику, начни её тоже игнорить, это ударит по её самолюбию, и она сама проявит к тебе интерес.

Ну, или вообще, переключись на другую девчонку. Ты парень видный, — улыбнулся я.

Что я ещё мог сказать? У меня-то с моей Таней все было хорошо. Сытый голодного не разумеет…

— Люблю её, понимаешь?! — Егор хватил кулаком по столу так, что подскочили бутылки, — никакая другая мне на фиг не упала.

Барменша настороженно посмотрела на нас.

— Ладно, успокойся, — сказал я, — лучше давай ещё по одной.

Я поднялся и прошёл к стойке.

— Сучья жизнь, — хлебнула из стакана Маха.

Допивая третье пиво, Егор сказал:

— Лёх, у тебя как с лавэ?

— Да есть немного. Погоди, я же не рассказал, я на работе рассчитался…

Егор перебил:

— Давай накатим чего-нибудь покрепче? Я тебе со стипендии всё верну.

— Фигню не городи, вернет он. Угощу, подлечим твои душевные раны, — я встал, вынул из кармана мятые купюры.

Барменша отложила криминальный роман в потрёпанной мягкой обложке и вопросительно подняла на меня глаза. Я заметил плохо припудренный синяк на её скуле.

— Девушка, нам бы чего-нибудь выпить, и, желательно, не откинуть копыта.

— «Гжелки» возьмите. Не помрёте, — ответила она серьёзным тоном.

— Уговорили.

— Сколько? — слезла с высокого стула.

— Давайте грамм триста, и сока апельсинового.

Решил, что на выпитое пиво неплохо лягут и эти жалкие три сотки водки.

Пока я расплачивался, Егор отнес выпивку к нашему столику, затем вернулся к стойке:

— Извините, а где у вас удобства?

— Выйдешь из зала, белая дверь справа, там табличка.

— Да ссы здесь, кого стесняться, — напомнила о себе уже совсем окосевшая Маха.

— Заткнись ты там! — рявкнула барменша. — Я щас Максиму позвоню, пусть тебя забирает. Надоела уже.

— Звони-звони. Говнюку этому конченому. Всю жизнь мне испоганил.

После четвёртой стопки Егора понесло. У него развязался язык. Это были сбивчивые, невнятные, тоскливые монологи о верности и предательстве. Я выпил пятьдесят и решил дать заднюю.

— А вот ты, например, — со змеиным прищуром проговорил Егор, — уверен в своей подруге? Смотри, аккуратней. Я тебе по секрету скажу, Серега наш тоже глаз на неё положил. А бабы они ведь знаешь какие…

— С чего ты взял?

— Что именно?

— Что Серому Танюха моя нравится.

— Ну я же не слепой.

«С Серёгой надо будет серьёзно пообщаться, — подумал я». Слова Егора только укрепили мои подозрения.

Я отлучился в туалет. И вовремя вернулся, потому что Егор пытался прикурить, чиркая зажигалкой. Я выдернул из его рта сигарету с обмусляканным, обкусанным фильтром.

— Чувак, тут не курят.

Он поднял руки вверх:

— Сдаюсь.

И громко рассмеялся.

Махи в забегаловке не наблюдалось. Видимо, её увел говнюк Максим.

— Пошли по домам, а то ты уже вообще кривой.

Он кивнул и, опираясь на столик, встал. Я помог ему навесить на плечо тубус.

На улице стало чуть прохладней. Егор, покачиваясь, и едва не роняя папку, достал мобильный, полистал список контактов, приложил к уху. Немного подождал:

— Не берёт. Сука.

Дома, зайдя во «Вконтакте», я увидел сообщение от Серёги.
«Леха, здарова! В июле намечается рок-фестиваль в Заволжье. Мы должны там быть! Позвони, обсудим!»

Я взял мобильник, нашёл номер, нажал кнопку «вызов».

— Да, — сразу ответил Серега.

— Привет. Прочитал твоё сообщение…

— Да, круто. В общем, фест пятнадцатого июля. Набирают семь групп из Нижнего и области. Надо подавать заявку. Короче, инфу о группе и если есть — дэмку, но это, вроде, не обязательно, потому что будет предварительное прослушивание. Ну, так чё, участвуем? Это реальный шанс.

— А ты Егора не хочешь в курс дела ввести? — спросил я.

— Я ему звонил, он бухой, не в адеквате, но, думаю, тоже не будет против.

— Давай так: встретимся втроем и решим, — сказал я.

— Вот же тормоза. Короче, я кину заявку и без вас.

— Может, и сыграешь тоже без нас? — сказал я, но барабанщик уже отключился.

Рано утром вернулась с дежурства мама. Она удивилась, застав меня в кровати:

— А ты чего не на работе?

— У меня отгул, ма. Дай поспать, — я перевернулся на другой бок, подоткнув под себя одеяло.

— Ну-ну, — мама покачала головой и вышла из комнаты.

Было слышно, как она включила на кухне телевизор и сразу убавила звук. Через пару минут звякнула микроволновка.

Проснулся в половине одиннадцатого. Мама спала на диване в зале. Я осторожно прикрыл дверь. Прошёл в ванную и принял душ. Подмигнул отражению в зеркале. Выпил чашку кофе с бутербродом. Вернулся в комнату. Настроение было прекрасное, хотелось творить.

Перерыв ворох бумаг, я отыскал в ящике стола общую тетрадь со своими старыми стихами. Так, юношеская лирика. Баловался в старших классах. Полистал, нашел пяток более-менее сносных текстов. Взял гитару, подключил наушники к «комбику» и стал музицировать, пытаясь положить аккорды на стихи…

Вечером позвонил Тане.

— Приходи после пяти, — сказала она. Голос у неё был взволнованный.

— Всё хорошо? — спросил я.

Она не ответила. Через мгновение послышались короткие гудки.

«Экзамен, что ли, завалила?» — подумал я.

Пропищал домофон, из подъезда вышла пожилая женщина с «чихуашкой» на длинном поводке. Собачонка громко, до рези в ушах, тявкала и семенила на тонких дрожащих лапках, норовя обогнать хозяйку.

— А вы к кому? — преградив мне путь, подозрительно спросила женщина.

— В тридцать четвертую, — бросил я.

Дама с собачкой нехотя отступила:

— Шляются тут все, кому не лень, а потом замки с почтовых ящиков пропадают. Правда, Гаврюш? Идём, сына, идём, мой дорогой.

Я поднялся на четвертый этаж и надавил на кнопку звонка. За дверью послышалось птичье пение, затем мелькнул свет в «глазке».

— Танюш, — улыбнулся я, — открывай, не узнаёшь, что ли?

Лязгнул один замок, потом другой, дверь приоткрылась, и я увидел Таню. На ней был непривычный для меня наряд — розовые шортики и того же цвета топ с сердечком из блесток на груди. Волосы стянуты в хвост, глаза и губы ярко накрашены.

— Привет, — ещё шире улыбнулся я и шагнул вперед, чтобы поцеловать подругу.

— А её нет, — вдруг отшатнулась Таня, — она ещё из института не вернулась.

— Что за шутки? — удивился я, — ты чё, прикалываешься?

— Нет, не прикалываюсь. Я её сестра, Вера.

— Них… Ой, извини, — осекся я.

— Ничего, я привыкла, нас всё время путают, даже родственники. А ты её парень, да?

— Угу, — кивнул я, всё ещё не веря своим глазам.

— А-а-а, понятно, — сестра пробежала по мне оценивающим взглядом. — Ну ладно, пока, — и закрыла дверь.

«Не слишком-то культурно, — подумал я, — могла хотя бы предложить дождаться Таню в квартире».

Я спустился по лестнице, вышел из подъезда и, вытянув из кармана мобильник, присел на скамейку. Набрал Танин номер, но абонент был недоступен. Достал сигареты, закурил.

«Надо же, сестра-близняшка», — сально ухмыляясь, дымил я. В голове рисовались разные интимные картины — я, Таня и… Вера.

Чтобы скрыть напряжение, закинул ногу на ногу. Подумал о том, что очень скоро мне снова предстоит искать работу: шерстить объявления, ездить на собеседования, заполнять дурацкие анкеты, выслушивать классическое: «мы вам перезвоним»…

Эти мысли подействовали как надо, и весь мой гусарский пыл сошёл на нет.

Я выкурил ещё одну и снова позвонил Тане. Результат нулевой.

Поднялся, выбросил окурок в ведро с мусором в палисаднике и двинул в сторону дома.

По дороге встретил знакомых — Кошку, Хомяка и Медведя. Все были навеселе. В руках у каждого — по банке «ягуара».

— Привет! — подбежала ко мне Кошка, крохотного роста, с ярко красными короткими волосами, — как дела? А мы к Волку на вписку собрались. Пошли с нами?

— Неее, я пас, — замотал головой я.

Гулянки с этим зоопарком обычно заканчивались полным трэшем. Перепои до состояния коматоза, разбитые окна и носы, стычки с соседями, приезды ментов, и прочее, и прочее, и прочее…

— Я слышала ты с Танькой сейчас? — Кошка глотнула «яги» и протянула банку мне.

Я немного отпил, поморщился и вернул коктейль, до тошноты приторный, к тому же, теплый.

— Ну да, а что?

— Да так, ничего, — усмехнулась пигалица, — просто она малость с прибабахом.

— Слушай, ты! — едва сдержался я, — вали давай уже на свою вписку!

— Какие мы нервные. Ладно, чао.

Пришёл домой в паршивейшем настроении. Сам не понял, как рассказал маме про увольнение. Странно, но она отреагировала спокойно:

— Да и бог с ним, с этим хлебозаводом несчастным. Получше что-нибудь найдешь. Ты только ищи, не откладывай.

— Хорошо, ма.

— И начинай прямо с завтрашнего дня. Я тебе газеты с работой куплю.

— Ну какие ещё газеты, мам? В интернете всё есть.

Поздно вечером раздался звонок от Тани. Она попросила прощения, объяснив, что решила с девочками слегка отметить сдачу экзамена. Телефон, как назло, разрядился, поэтому предупредить меня не смогла.

— Так симку бы переставила в чей-нибудь телефон и позвонила, — допытывался я.

— Ой, точно. А я и не сообразила, вот же бестолочь, — оправдывалась Таня.

— Ладно, — смягчился я, — сделаю вид, что поверил.

Договорились о встрече на завтра после репетиции.

— Слушай, а вы во сколько «репать» заканчиваете? — спросила Таня.

— В пять.

— Отлично! Тебя ждет сюрприз.

— Надеюсь, приятный?

— Более чем, — игриво ответила она.

Утром, попивая кофе с молоком из большой кружки, я сидел за компьютером и шерстил сайты с вакансиями. Работы было полно: продавцы, грузчики, рабочие разных мастей, сторожа-охранники…

На одном объявлении я задержал взгляд. «В ЧОП «Сокол» требуются охранники. Муж. 18-45 лет, без судимостей и в\п. Различные объекты. Достойная оплата труда. График составляется индивидуально. Подробности при собеседовании».

Я записал номер на клочке бумаги. Пролистал ещё несколько страниц — всё те же продавцы, грузчики да охранники.

Закрыл браузер. Выткнул «зарядник» из телефона и набрал номер. Уверенный мужской голос назначил собеседование на завтра. Нужно было подъехать в офис к десяти утра. Он располагался рядом с «Детским миром», пятнадцать минут на маршрутке.

«Что ж, охранник, так охранник, — подумал я, — работа, конечно, тупая, зато не напряжная».

Басист опять опаздывал на репетицию. Мы немного «поджемовали» с Серёгой и вышли покурить.

— Серый, — я решил пойти ва-банк, — я слышал, тебе Танюха моя нравится?

— Чег-о-о-о?! — нахмурил брови барабанщик, — ты чё, с дубу рухнул?!

— Так, люди говорят.

— Какие ещё, нахрен, люди?! Чё за бред?!

Я промолчал и взглянул на него, прищурив от дыма глаза.

— Лех, ты фигню не неси. Девушка друга для меня — табу. Ты больше балаболов всяких слушай.

— Ладно, забей, проехали, — сказал я и резко перевел разговор на другую тему, — так что там с фестивалем?

— А… ну… это…короче, я отправил заявку. С тебя — составить программу выступления. Нам дают полчаса.

— Что играть будем? У нас же своих только четыре песни, да и то одна — совсем сырая.

— Время ещё есть, — затянувшись, покашлял барабанщик, — хорошенько отшлифуем их и сыграем, а потом добьём выступление каверами. Как тебе такая идея?

— Нормально, в принципе. Но всё равно, неплохо бы ещё с Егором обсудить.

— Да я не против, только где он лазает? И телефон до кучи отключил.

Вернулись на точку. Сыграли пару свежих песен, хотя без баса они звучали как-то кастрировано.

Но Серёге понравилось.

— Ништяк, — одобрил он, — только во втором куплете, мне кажется, надо «рисунок» на тон выше сделать.

К концу «репы» завалился вусмерть пьяный Егор, растрёпанный и с голым торсом.

— Приехали, — злобно усмехнулся Серёга, — с добрым утром, «Олёша». Где майку-то потерял?

Басист рухнул на диван, с шумом опрокинув столик.

— Конченые уроды, убью всех, — забормотал он.

— Чувак, ты погоди с убийствами-то, — Серёга вернул столик в прежнее положение. — Ну чё, Лёх, надо это тело поднимать и вызывать такси. Клёво обсудили фестиваль, а?

— Кругом твари и предатели, — ворочался Егор, пиная кого-то невидимого.

Когда встретился с Таней, она бросилась мне в объятия. На ней были чёрные джинсы и клетчатая рубашка. Я старался изобразить холодное равнодушие, но, похоже, неубедительно.

— Ну, не дуйся, — она поцеловала меня в губы. — Ты хочешь узнать про сюрприз?

— Ну.

— Без «ну». Сначала улыбнись, — она потрепала меня по щекам, как ребёнка. Затем открыла сумку, покопалась внутри и извлекла две продолговатые ламинированные бумажки. Сложив их веером, помахала перед своим лицом.

— И что это? — спросил я.

— Билеты на П.Т.В.П., — радостно сообщила она и подпрыгнула на носочках. — Концерт сегодня в семь. Как раз успеваем до Нижнего добраться, ещё и время в запасе остаётся. Круть?

— Круть. Только сообщила бы заранее, я бы и сам нам билеты взял.

— Да ладно, у меня в этом клубе знакомая промоутером подрабатывает, мне они почти даром достались.

— Тогда с меня пиво.

— Хорошо, — хохотнула Таня.

— Ну что, тогда пойдём до меня, гитару забросим. Не буду же я с ней шарахаться.

Зайти ко мне Таня отказалась. Видимо, постеснялась.

— Я лучше на улице подожду, покурю, — сказала она.

Я скинул в коридоре кеды, забежал в комнату, поставил гитару в угол и переоделся. Затем достал из ящика стола деньги и сунул в карман джинсов.

Ехали в полупустом вагоне электрички. Я смотрел в окно. Таня сидела рядом, положив голову мне на плечо.

— Лёш, — сказала она.

— Что?

— А ты послушал их диск, который я тебе давала?

— Конечно, послушал.

— Ну и как тебе? — подняла голову Таня.

— Супер. Очень круто. И музыка, и тексты — всё на уровне.

Она улыбнулась и взяла меня за руку:

— У них как раз презентация «Зеркала» будет. Но и старенькое, конечно, тоже сыграют. А в перерывах между песнями Никонов обычно читает свои стихи…

У дверей клуба гудела шумная толпа. Ребята открывали пиво, болтали и смеялись. Минут через десять стали запускать внутрь.

Тесное, с приглушённым светом фойе. Стены были сплошь обклеены афишами прошедших или предстоящих выступлений различных рок-групп и диджеев. У входа в зал располагался столик. За ним сидела девушка с африканскими косичками и проверяла билеты. Неподалеку стоял охранник — двухметровый угрюмый бугай в чёрной майке и голубых джинсах.

Очередь медленно двигалась. Было душновато. Пахло пивом и потом.

— Танюш, привет! — выкрикнула девушка в очках с модной пластиковой оправой и черными волосами, стриженными под каре. Рядом с ней, в толпе, топтался какой-то тип в красной бейсболке «NBA» и махал нам руками.

Таня, улыбаясь, махнула в ответ.

— Это мои однокурсники, — объяснила она.

Наконец мы оказались в зале. Сцена представляла собой небольшой закуток, на котором едва умещались ударная установка и стойки с микрофонами. В полстены крепился белый экран для проектора. Мощные колонки стояли на полу, по бокам сцены. «В нашем «Джангле», пожалуй, попросторней будет», — не без гордости подумал я.

Слева от входа я увидел винтовую лестницу на второй этаж. Там, судя по всему, находился бар. Народ, по большей части, тусовался внизу, рядом со сценой. Но кое-кто поднимался наверх. Музыкантов пока видно не было.

К нам подошли Танины однокурсники. Девушка, протянув мне руку, представилась Томой. Парня звали Руслан.

— Ребят, а что мы тут стоим, пойдемте в бар поднимемся? — предложила Тома.

— Что скажешь? — спросила Таня.

— Можно, — согласился я.

— Нужно! — поднял указательный палец Руслан и громогласно рассмеялся.

С трудом отыскав свободный столик, мы усадили девчонок, а сами отправились брать на абордаж барную стойку.

— Ну чё, сперва пивасом разгонимся, а там куда кривая выведет? — похлопал меня по плечу Руслан.

— И это правильно, — нарочно картавя, улыбнулся я.

Танин однокурсник вёл себя так свободно и непринуждённо, словно был моим старым приятелем. Всегда завидовал таким людям.

Купили четыре пива, фисташки, чипсы, и вернулись к столику. Девчонки, которые секунду назад что-то горячо обсуждали, увидев нас, сразу смолкли.

— Секретничаете? — шутливо погрозил пальцем Руслан.

Мы придвинули пластиковые стулья и сели.

— Ну, за знакомство, что ли? — Руслан, развернув кепку козырьком назад, поднял запотевший стакан. Чокнувшись со всеми, он выдул сразу половину.

— Мне тут Таня рассказала, что ты музыкант? — обратилась ко мне Тома.

— Да ладно! Правда? — наконец отлип от пива Руслан.

— Нет, не правда, — помотал головой я.

— Да ладно тебе, не скромничай, — сказала Таня.

— А что вы играете? — щелкал фисташками Рус и сплевывал скорлупки в ладонь.

— Панк в основном, — неохотно ответил я, стыдливо умолчав о каверах.

— Круто, — закивал Руслан, — не моя музыка, конечно, но всё равно круто. Круто, что ты играешь панк-рок. А то все эти эмо-уемо вот уже где сидят, — он приставил два пальца под подбородок. — Хотя, ты знаешь, и они уже отходят на задний план. В Москве и Питере это уже не актуально. Только в отсталой провинции, на периферии, еще слышны их рыдания. — Руслан достал из пачки синий «Winston», закурил. — Вот раньше все от русского рока пёрлись, потом изо всех щелей полился рокопопс Мишки Козырева, и примерно в это же время у нас стала супермодной альтернатива. Все эти ню, хрю-металлы и рэпкоры, хотя я до сих пор не врубаюсь, чем они друг от дружки отличаются, и отличаются ли вообще. Нет, попадались, конечно, нормальные команды, но в целом — шлак. Особенно отечественные группы. Всё с запада тупо копировали, и получалось колхозно. В куплете зачитали, в припеве порычали, скучно…

— А самому-то тебе какая музыка нравится? — перебил я.

— Классика.

— Бетховен? Чайковский? Или ты предпочитаешь Малера? — иронично спросил я.

— Ну, может, для кого-то классика — это Бетховен с Чайковским, а для меня — Дорз, Лед Зеппелин и Пинк Флоид, — гордо сообщил он.

— А здесь тогда какими судьбами?

— Для разнообразия. Кстати, что-то долго они не начинают, — Руслан глянул в сторону сцены, — так и набухаться можно.

— Ждем, когда Никонов в гримёрке свой допинг примет, только после этого заиграют, — уверенно проговорила Тома.

— Лёх, — поднимаясь, подмигнул Руслан, — гоу за пивом, нам тоже допинг нужен.

На сцену вышли барабанщик, гитарист и басист. Им зааплодировали. Потом начали скандировать:

«Пэ-Тэ-Вэ-Пэ! Пэ-Тэ-Вэ-Пэ!»

Невысокого роста ударник постучал по «бочке», по «рабочему» барабану, затем вступили бас и гитара.

— Пойдёмте, пойдёмте скорее вниз, — возбужденно трясла меня за руку Таня.

Мы торопливо спустились по лестнице.

На сцене появился Никонов. Он шагнул к стойке с микрофоном. На нём были узкие джинсы, бежевая рубашка с черным галстуком, шипованный браслет-напульсник и обрезанные кожаные перчатки. Глаза густо подведены черной тушью.

— Никто не застрахован… — слегка покачиваясь, проговорил он в микрофон.

На экране проектора за его спиной сменяли друг друга кадры из фильма «Зеркало» Тарковского.

Закончился проигрыш, и Никонов запел:

«Город уставился в небо, как в зеркало,

Я уже забываю, как катится свет,

Я уже забываю, о том, что нам весело

И про то, что теперь интересного нет».

Народ подпевал и синхронно хлопал в такт музыки. Я обнимал Таню сзади, сцепив руки замком у неё на животике. Тома с Русланом, зажатые со всех сторон, стояли справа от сцены.

С красным ирокезом гитарист доигрывал риф.

— Привет, Нижний Новгород! — прокричал фронтмен, когда гитара стихла.

Ребята поднимали вверх руки и показывали «козу», девчонки оглушительно визжали.

«Я проткнул свою руку шилом

и теперь вся ладонь занемела,

я хотел, чтобы было красиво,

хоть и выглядит скверно.

Пьяная мразь злорадствовала

— Тоже, мне, горе…

А кровь текла по канализации

балтийское море …» –

громко, с надрывом начал читать Никонов.

После выступления мы взяли в ночном магазине 0,7 водки и коробку сока. Девчонкам купили бутылку красного вина. Стаканчиков в продаже не оказалось.

— А ничего, мы и из горла можем, — махнула рукой Таня, — правда, Том?

— О, наш человек, — одобрил Руслан, пряча водку в рюкзак. — Раньше я за тобой такой прыти не замечал.

— Ты много чего не замечал, — загадочно ответила Таня.

Расположились в сквере на скамейке. Вдоль асфальтной дорожки зажглись фонари. Неподалёку, у фонтана, отдыхала громкая компания. По виду — студенты. Они откупоривали шампанское, стреляя пробками из бутылок. Я глянул на экран мобильного. До последней электрички оставалось почти два часа.

— Энергетика, конечно, у ребят дичайшая, — Руслан протянул мне бутылку и отмахнулся от назойливой мошкары. — Давно так не отрывался.

— Да неужели, — съязвила Тома, — а кто-то идти не хотел.

— Был не прав, каюсь.

— А тебе как концерт? — спросила меня Таня.

— Да, мощно, — признался я, — перебои со звуком, правда, немного обломали, но это ерунда. Вина клуба, а не музыкантов…

Всё-таки водка оказалась палёной. Меня быстро накрыло, я стал плохо соображать, а потом и вовсе потерял ощущение реальности и провалился в чёрную бездну. Помню по кадрам, как пытался отнять у девчонок вино. Помню, как волочился до остановки маршрутки, буквально повиснув на Тане. Потом, на вокзале, она упрашивала постовых не забирать меня в пикет. После я стошнил в тамбуре электрички и, поскользнувшись на рвоте, повалился на спину. Наверняка, Тане стоило огромных усилий поднять меня и оттащить на сиденье. Хотя, по-моему, ей помог какой-то парень, случайный попутчик. Или мне показалось?

Заиграл будильник на телефоне. Я с трудом разлепил глаза. Ночью мне плохо спалось, мучили пьяные кошмары. За мной охотились какие-то гигантские чудища с орлиными крыльями и волчьими головами. Просыпаясь в холодном поту, я сползал с кровати, пошатываясь, брел на кухню и, как кот, лакал воду из-под крана. До этого я уничтожил всё, что оставалось в чайнике и фильтре.

Ещё раз глянул на экран мобильника: 8.40 утра.

«Всё, завязываю», — наивно пообещал себе и попытался подняться с постели.

Тело ломило, разрывалась на части голова, во рту пересохло, бросало то в жар, то в холод. О завтраке не могло быть и речи. От одной мысли о еде наступали рвотные позывы.

Когда стоял под холодным душем, отстукивая зубами неслабый ритм, промелькнула согревающая мысль забить болт на собеседование, остаться дома и подремать под какую-нибудь тупую комедию.

После водных процедур стало немного легче. Дошлёпал босыми ногами до кухни и увидел на столе записку от мамы.

«Дармоед и алкоголик, чтоб к концу недели нашёл работу! Хватит балдеть! Будешь уходить, вынеси мусор.

N.B. Кефир в холодильнике».

Она всегда переходила на эпистолярный жанр, когда злилась на меня.

Нетерпеливо распахнул дверцу холодильника, стащил с верхней полки пакет кефира, по-варварски отгрыз уголок, выплюнул в мусорное ведро и жадно присосался.

К счастью, на улице было прохладно. Небо затянулось тучами, накрапывал дождик. Жару я бы не перенёс физически.

В киоске на остановке купил пачку сигарет. Тут же подкатила моя маршрутка.

Офис ЧОПа располагался по соседству с парикмахерской «Анна». Над соседней металлической дверью висела голубая вывеска «Адвокатская контора. Услуги юриста». Эти организации занимали первый этаж кирпичного жилого дома.

Я вынул из кармана мобильный, на экране высветилось 10.07.

Отошел от дверей офиса, сорвал с пачки сигарет пленку и фольгу, закурил. Заходить было боязно. Этот вечный мандраж перед чем-то новым, неизведанным. Я старался реже затягиваться, чтобы потянуть время. Но сигарета предательски быстро истлела. Выбросив окурок, я неспешно поднялся по ступеням. Резко выдохнув, надавил на золотистую дверную ручку. И в этот момент понял, что облажался. Перегаром от меня разило за версту, а я даже не удосужился купить жвачку. Работничек.

Прошёл по узкому коридору и, постучав, приоткрыл дверь:

— Можно?

— Ну попробуй, — ответил сидящий за столом крепыш лет сорока.

У него была стрижка ёжик, как у американского морпеха, смуглая кожа и широкие скулы.

Справа от стола развалился в кресле бритый наголо бугай с седоватой бородкой.

В углу я заметил бейсбольную биту с синей изолентой на ручке и две разборные гантели.

— Здравствуйте, — стараясь дышать в сторону, сказал я, — я насчёт работы.

— Ринат, — привстав из-за стола, протянул твердую ладонь мужчина.

— Анатолий, — пожал мне руку бугай.

Прикрыв рот и покашляв, я назвал своё имя.

— Короче, Лёха, расклад такой, — панибратски, без всяких церемоний, начал Ринат, — сейчас есть три объекта: ночной клуб, стройка и цветочный магазин. Ксива у тебя с собой?

Покопавшись в рюкзаке, я нашёл паспорт. Отдал Ринату.

Он поднялся, шагнул к ксероксу, сделал копию и вернул мне документ. Снова сел за стол.

— За клуб плачу больше, но и работа там нервная, драки случаются, сам понимаешь. Стройка и цветы — по деньгам одинаково. Куда пойдешь?

— В цветы, — не раздумывая, ответил я.

— Толян, объясни парню, что к чему, — сказал Ринат и, поводив компьютерной мышью, уставился в монитор.

Толик некоторое время вглядывался в мои глаза, полные похмельной тоски. Изучал. Может, это была психологическая атака. Но я не спасовал и тоже терпеливо не отрывал от него взгляда.

— Пьёшь? — наконец спросил он.

«Ну всё, спалил», — подумал я и отрицательно помотал головой:

— Только по праздникам.

— График — два к двум, — видимо, удовлетворившись моим ответом, продолжил здоровяк, — с восьми вечера до шести утра. Триста рублей — смена. Аванс — пятнадцатого, окончаловка — тридцатого. Рубашка чёрная имеется?

Я кивнул.

— Вот наденешь её на смену. Спросишь у продавщицы бейджик, это обязательно. Адрес сейчас запишу, — он вырвал из блокнота листок и щелкнул автоматической ручкой. — Вопросы?

— Никак нет, — уже смелее ответил я.

Толик вручил мне бумажку:

— Выходишь завтра. Да, и как будешь в магазине, сбрось смс, что на месте. Телефон я записал.

Я попрощался и направился к выходу.

— Лёх, — окрикнул меня Ринат. — На работе серьги из лица лучше вытащи. Всё понимаю, мода, но как-то не солидно для охранника.

Когда возвращался домой на маршрутке, позвонила Таня.

— Ну как ты, пьяница, оклемался? — спросила она. Впрочем, без злобы.

— Тань, прости за вчерашнее, что-то я пережестил.

— Да ничего, бывает. Всё равно, мы отлично провели время. Увидимся сегодня?

— С радостью. Только давай попозже, где-то после обеда. Я тебе наберу.

— О’кей.

Вечером мы решили пойти в кино. Показывали «Хэнкока». О чем был фильм, помню смутно, потому что практически весь сеанс я проспал, уронив голову на грудь. Если начинал храпеть, Таня толкала меня в плечо. Я просыпался, тряс головой, словно меня окатили из ведра, и видел, как на экране герой Уилла Смита, бомжацкого вида, в тёмных очках и вязаной шапке, одной левой поднимал автомобиль. Но через минуту я снова засыпал.

После кино, обнявшись, гуляли по темнеющей Набережной. Из кафе-палаток звучала музыка, долетал запах шашлыка. По Оке, завывая и разрезая острым носом воду, шёл красного цвета катер.

Навстречу нам попалась молодая семья. Отец и мать держали за руки двух близняшек лет семи. На девочках были футболки со Спанч Бобом, джинсовые курточки и бордовые подвернутые брючки. Русые волосы у обеих заплетены в косы.

— Интересно, — усмехнулся я, когда семейство оказалось позади, — почему близнецов всегда одинаково одевают? Чтоб не завидовали друг дружке, что ли?

— Я откуда знаю! — Таня нервно сбросила мою руку со своей талии и ускорила шаг.

— Я что-то не то сказал?

— Мне домой пора, — отрезала она.

Моё новое место работы романтично называлось «Лилия».

Магазин был небольшой. Вдоль стены и на стойках, как статуи, возвышались пластиковые вазы с цветами. Пахло какой-то химией — флору здесь явно чем-то обрабатывали. На витрине были разложены мягкие игрушки, открытки и сувениры.

За столом сидела сухощавая женщина лет пятидесяти, с серым одутловатым лицом и смотрела телевизор, крепившийся на стене в углу.

На меня она не обратила никакого внимания.

— Здравствуйте, — сказал я.

Флорист неохотно отвела взгляд от экрана:

— Что-то подсказать?

— Я ваш новый охранник, — топтался у входа я.

— А-а. Ну садись, новый охранник, — равнодушно вздохнула женщина и указала на деревянный стул у окна.

Я положил рюкзак на подоконник и послушно опустился, ножки рахитичного стула чудом не разъехались подо мной.

— Как звать-то? — спросила флорист.

— Алексей.

— А я Ольга. Бейджик возьми.

И я закрепил его на кармане рубашки. Теперь на моей груди читалось мужественное: «охрана».

Вспомнив наказ Толика, достал телефон и написал ему сообщение: «я на месте».

До одиннадцати вечера я так и просидел на хлипком стуле. Если заходили редкие клиенты, осторожно вставал и становился к дверям. Пока Ольга собирала букет, я следил, чтобы покупатели не разворовали дурно пахнущие цветы.

Позднее мы меняли застоявшуюся воду в вазах. Я выносил их из магазина и выливал в ямку на газоне, под тополем. Флорист, ловко орудуя секатором, подрезала стебли роз, лилий и орхидей, и заливала из крана в подсобке свежую воду. Покончив с этим, она вернулась за стол и переключила канал на «Дом 2». Я вышел покурить.

Около часа ночи в магазин завалился пьяный тип в сланцах, спортивных штанах и майке — «борцовке». Я стоял истуканом у дверей. Мужик ткнул пальцем в первый попавшийся букет и, раскачиваясь взад-вперед, пытался извлечь деньги из кошелька. Наконец расплатившись, он взял букет и приблизился вплотную ко мне. Пробежала абсурдная мысль: «может, он гей, и сейчас вручит мне этот букет, в котором розы уже грустно повесили головы. Нет уж, не хватало ещё понравиться педерасту. Уж лучше бы он попытался дать мне в морду, а ещё лучше — просто отвалил, к жене или любовнице».

— Ты не охранник, — умозаключил тип, дыша свежим перегаром, — ты охренник.

С тем и ушёл.

В половине третьего Ольга сказала:

— Пойду, покемарю. Запри дверь, — и протянула мне ключ на капроновом шнурке.

Я взял его.

— Если кто постучит — буди, — зевая, распорядилась флорист.

Ушла в подсобку и стала возиться с раскладушкой. Вскоре она справилась с ней и улеглась, поскрипывая пружинами. Я закрыл дверь, оставив ключ в замке. Затем взял со стола обернутый целлофаном пульт и выбрал канал «A-One». Транслировали концерт «Deftones» лохматого 1996 года. Меня сморило в сон.

Проснулся от настойчивого стука в дверь.

— Оль, — крикнул я и пошёл открывать.

Флорист, недовольно бормоча, завозилась на раскладушке.

— Спишь, что ли? — это был Толик.

Докурив, и швырнув окурок в сторону, он вошёл.

— А чё это у вас так спиртягой воняет? — поморщил нос начальник охраны.

— Да был тут один ханурик, до сих пор дышать нечем, — заспанная Ольга куталась в вязаную кофту и в голос зевала.

Толик тщательно осмотрел всё вокруг.

— Ну ладно, пойду. Повнимательней тут, — наконец сказал он и вышел.

— И чё бродит, козёл плешивый? — буркнула Ольга, когда я закрыл за ним дверь.

К утру я снова задремал. Приснилась Таня. Она расчесывала длинные, чёрные как смола волосы у большого, в человеческий рост, старинного зеркала. Разбудил меня телефон. Спросонья подумал — будильник, но оказалось, что не спалось нашему барабанщику Серёге.

— Лёха, плохие новости, — взволнованно произнёс он, — Егор по пьяни вскрылся.

— Что?! Как?!

— Ночью вены вскрыл, в больницу увезли. Ладно, мать успела «скорую» вызвать, а то бы всё, финиш.

— П…ц, — только и нашёлся, что ответить я.

В палату к Егору нас c Серёгой не пустили. Мы стояли в вестибюле у регистратуры и не знали, что делать.

На банкетке, рядом с кабинетом дежурного врача, сидели две женщины преклонных лет. Одна из них, полная, с обвисшими бульдожьими щеками, глянула на нас, отвернулась и обречённо вздохнула:

— Дожили, называется.

В окно я увидел, как у приёмного отделения остановилась «Газель» «скорой помощи».

— Слушай, ты, может, как-нибудь договоришься со своим коллегой, чтобы нас пропустили, — Серёга кивнул на седого, щуплого охранника в чёрной униформе, которая явно была ему велика.

— Нашёл время для шуток, — процедил я. — Вон, посмотри лучше, там в коридоре не его предки стоят?

— Вроде, да, — близоруко прищурился Серёга.

Заплаканная мама Егора слушала дюжего мужчину с клочковатой бородой и в белом халате, то и дело сморкалась в платок и часто кивала. Отец, скрестив руки на груди, хмуро стоял чуть поодаль.

Через минуту охранник неохотно открыл турникет и родители Егора, увидев нас, подошли.

— Как там Егор, Мария Михайловна? — спросил Серёга.

— Что же вы себя не бережёте, мальчишки? — расплакалась она, худощавая, маленькая, с коротко стрижеными каштановыми волосами, чуть тронутыми сединой. — Из-за каких-то шалав готовы жизни себя лишить.

— Маш, прекращай, — глухо проговорил отец. Он был высокий, широкоплечий, с густыми усищами и строгим взглядом.

— Я эту прошмандовку прокляну, дрянь бестыжая! — дрожащим голосом произнесла Мария Михайловна.

— Покурю, — тяжело вздохнул отец и направился к выходу.

— Плохо Егор, ребятишки, — всхлипнула мать, — слабый он, много крови потерял. Врачи говорят, ещё какие-то минуты и его бы уже не спасли…

Мы с Серёгой молчали, потупив взгляд. Любое слово звучало бы невпопад.

Мария Михайловна шумно высморкалась в скомканный носовой платок.

— А когда его можно будет навестить? — осторожно поинтересовался Серёга.

— Не знаю, мальчики. Вы запишите мой номер телефона, я буду держать вас в курсе.

Вернулся отец. На его согнутом крючком указательном пальце побрякивали ключи с каплевидным брелоком автосигнализации:

— Маш, поехали.

— До свидания, ребята, берегите себя, — Мария Михайловна убрала платок в сумочку.

Отец крепко пожал нам руку.

Придя из больницы, я наскоро перекусил, завалился в кровать и проспал аж до пяти вечера. Проснувшись, позвонил Тане. Рассказал о беде, случившейся с Егором. Но она отреагировала неожиданно холодно.

— Бывает, — только хмыкнула Таня и защебетала про свои институтские дела.

Я терпеливо выслушал её. «В конце концов, кто он ей? Даже не приятель, а так, знакомый, и видела она Егора каких-то пару раз», — я старался найти хоть какое-то оправдание её равнодушию.

Стал собираться на работу. На этот раз предусмотрительно положил в рюкзак недочитанного Лимонова, спасение от идиотских шоу, которые так любила наша цветочница. Налил в термос крепкий кофе, мама заботливо оставила мне пластиковый контейнер с едой в холодильнике.

Вместо Ольги за столом я увидел незнакомую девушку. Примерно моего возраста, полноватая, русые волосы стянуты в длинный хвост, брови безжалостно выщипаны в полупрозрачные, еле заметные ниточки. Одета она была в черный спортивный костюм с белыми полосками, на ногах — бирюзового цвета кроссовки.

Я назвал свое имя, девушка представилась Алиной. Ни тебе улыбочки, ни ухмылочки, ни капли женского кокетства. Серьёзная мадам.

Навесив бейдж, я опустился на стул. Чтобы хоть как-то развеяться, попытался завести ничему не обязывающий разговор. Но цветочница молча достала из сумки ноутбук, раскрыла его и вставила билайновский USB-модем. Всем своим видом дала понять — к общению она не расположена. «Умолкни, чернь непросвещённа». Вот я и умолк, выудив из рюкзака книгу моего земляка Савенко-Лимонова…

Позднее к Алине приехали две шумные подружки.

— Привет, мать, — сказала жопастая, дородная деваха с маленьким, чуть вздёрнутым носиком и рыжей косищей из русских сказок. Вторая, кудрявая плоскодонка в коротких шортиках, майке с принтом «Just star» и туфлях на высокой платформе, продефилировала к столу Алины, даже не удостоив меня взгляда.

— А мы не с пустыми руками, — жопастая стояла у входа, что-то пряча за спиной. — Та-дам! — она торжественно, как дед Мороз на утреннике, достала пакет, в котором позвякивали бутылки.

Алина отложила в сторону ноут, принесла из подсобки стул и табуретку. Девчонки суетливо расставили на столе пиво, зашелестели пакетиками с чипсами, солёным арахисом и «жёлтым полосатиком». Расселись, стукнулись бутылками и сделали по глотку.

Подружки по-прежнему не обращали на меня внимания. Я был предметом интерьера, странным, безмолвным додиком, сидящим на скрипучем стуле с книжкой в руках.

— Ка-а-а-йф, — довольно протянула жопастая.

— А чё это мы как на похоронах? — вскрыла упаковку с чипсами плоскодонка, — Алин, включи чё-нить из музыки.

Флорист прицелилась пультом в телевизор и нашла «МУЗ-ТВ», сексуальная брюнетка в нижнем белье томно исполняла песню про плохую девочку.

— А я думала, ты на ноуте включишь, — хлопала коровьими ресницами жопастая.

— Да здесь ловит хреново, — объяснила цветочница.

Зашёл длинноволосый парень в чёрных джинсах с клепаным ремнём, черной рубашке и полусапожках — «казаках».

Двумя пальцами, точно вонючую половую тряпку, вытащил из вазона белую розу и, ковбойски звеня шпорами, шагнул к столу.

— В слюду? — спросила Алина, успев спрятать пиво под стол.

— Да не, — мотнул головой он, — я ж цветуёк дарю, а не обёртку.

— Тоже верно, — поддакнула жопастая.

— Че тэ дэ, — во все зубы улыбнулся парень, — что и требовалось доказать.

Расплатившись, волосач ушёл. Я прошмыгнул на улицу вслед за ним. Вытянул из пачки сигарету. Курева оставалось немного, но на смену вполне можно было растянуть.

Вернувшись, налил из термоса кофе, поставил кружку остудиться на подоконник и раскрыл чтиво.

Девушки трепались, перебивая друг дружку, и с пшиком открывали новые бутылки.

— А с Саньком у тебя как было? — слышал я тонкий, мультяшный голосок плоскодонки, тщетно стараясь сосредоточиться на тексте.

— Да никак, — отвечала жопастая, — в постели — ноль. Скорострел, блин. Я, конечно, стонала для вида, но это ни о чём. Вот с Тёмой другое дело, — мечтательно закатила глаза она, — он неугомонный, как кролик, часами может, без остановки.

— О-о-о! Это какой? Сорокин, что ли? — плоскодонка положила ногу на ногу.

— Ну да, какой же ещё.

— Прям секс-террорист, — подала голос Алина.

Я глотнул кофе. На экране телевизора юным козликом скакал и блеял Дима Билан. Я отправился курить. Прикончив одну сигарету, закурил снова. Не хотелось возвращаться в магазин. Но, понятное дело, пришлось.

Я отпил из кружки. Раскрыл книгу и бестолково блуждал глазами по буквам. Смысл от меня ускользал. Я лишь слышал откровения озабоченных девах, сидящих у меня под боком. Время мучительно тянулось. Я устраивал себе перекуры ещё раза три-четыре. Выхлебал весь термос.

Наконец, вызвав такси, подруги уехали. Было почти два часа. Я облегчённо выдохнул. Хотел перекурить это дело, но в мятой пачке осталась лишь одна сигарета, да и та оказалась сломана.

— Алин, — сказал я, — а здесь есть какой-нибудь ночной магаз поблизости?

— Через дорогу, на перекрёстке, напротив овощного ларька, — цветочница складывала в полиэтиленовый мешок пустую тару и пакетики из-под закуски.

— Я отойду на пять минут?

— Угу. Мусор не захватишь? — и с вымученной улыбкой она протянула мне мешок.

Купив пачку синего «LD», я вышел из полуподвального магазинчика. На улице было тихо и пустынно. Город спал.

Я перешёл дорогу и вдруг услышал за спиной мужские голоса:

— Э, дружище, постой!

Зная, что ничем хорошим такие просьбы не заканчиваются, ускорил шаг.

— Э, слышь, шоль?! Стоять! — повторили громче, зловеще.

Я обернулся. Гулко топая, на меня ринулось человек десять. Я не стал строить из себя героя и бросился от них со всех ног. Молил бога, чтобы Алина не успела закрыть дверь на ключ, на счету была каждая секунда. Сердце задавало сумасшедший барабанный бой, равный какой-нибудь отвязной грайндкор команде. «Если догонят — затопчут, — соображал на бегу, — я побежал, значит, по их понятиям, уже не прав». В мгновение я домчался до магазина и дёрнул ручку двери. Алина всё-таки заперлась. Я стал отчаянно барабанить в окно. Толпа, выкрикивая угрозы, стремительно приближалась. Цветочница какое-то время всматривалась в окно. Мне казалось, что прошла целая вечность.

— Алина, открывай, это я! — визгливо заверещал я.

Она открыла и в последний момент (кто-то уже тянул цепкую руку к воротнику моей рубашки) я успел залететь внутрь и провернуть в замке ключ. В дверь и окна посыпались частые удары, словно кто-то высыпал на бревенчатый пол мешок картошки. Меня колотило, как алкаша с недельного «дикаря».

— Вызывай ментов! — едва отдышавшись, выпалил я.

Алина подбежала к столу, нашла в какой-то коробчонке на полке брелок автосигнализации и нажала на тревожную кнопку.

— Ты чё там зашкерился, мышь е…ная! Выходи, поговорим! — стали орать под окнами и выглядывать из темноты, приложив сложенные ладони к стеклам. Вид у моих преследователей был и пугающий, и комичный: перекошенные от злобы лица, выпученные, обезумевшие глаза, как в малобюджетных фильмах ужасов.

— Что случилось то?! — спросила цветочница.

— Да фиг знает. Шёл себе мирно, никого не трогал, а они налетели ни с того ни с сего. Обдолбаные, наверное.

Минут через пять в окна ударил свет фар, остановилась машина. В дверь постучали.

— ГБР, — сказала Алина и отперла.

На бетонном крыльце стояли два амбала. В чёрной форме, с рацией в нагрудном кармане и кобурой на ремне. Оба наголо бритые, оба жевали жвачку. Мы с Алиной вышли на улицу.

— Что у вас здесь? — спросил один из охранников

Алина головой указала на пацанов. Они и не думали убегать. Я насчитал семь человек. Среди них была девушка, невысокая, с длинными распущенными волосами и бейсболке на глаза.

Охранники приблизились к ним:

— Проблемы?

Вперёд шагнул коренастый парень в красной безрукавке с надписью «Russia» и клетчатых бриджах. На плече бледно синела татуировка: змея, обвивающая лезвие меча.

— Нет проблем, командир, — развел руками татуированный.

— Тут на вас жалоба поступила.

— Ничё не знаем, командир. Стоим, курим, никому не мешаем. Да, пацаны?

— Миш, вызывай наряд, — устало сказал ГБРовец напарнику. Тот кивнул, вынул из кармана мобильный.

— Ладно, ладно, не надо мусоров. Вон, — указал на меня пальцем, — этот герой, короче, в нашу девчонку из пневмата шмалял. Просто хотели объяснить пацану, что был не прав.

— Чего! Из какого ещё пневмата?! — воскликнул я.

— Это не он, — вдруг произнесла девушка.

— Как — не он? — переспросил коренастый.

— Тот постарше был…и повыше…

— Дура, — парень раздосадовано сплюнул и с хулиганским прищуром глянул на меня:

— А чего бежал тогда?

— Да вы сначала человека отпинаете до полусмерти, а потом разбираться начинаете. Правильно сделал, что убежал, — заступился ГБРовец.

Краем глаза я заметил, что Алина смотрит на меня с ироничной улыбкой…

В шесть закончилась моя смена. На улице было пасмурно. По «Ленина», покачиваясь, ковылял одинокий пустой трамвай. На остановке его ждали несколько человек. Наверное, заводские работяги, кто бы это ещё мог быть, в такую рань… Я зашёл в ночной магазин, тот самый, где покупал сигареты, и взял две бутылки «Балтики 9».

Не поехал на маршрутке, отправился домой пешком. Потягивая на ходу крепкое пойло, я решил, что в цветочный больше не вернусь. Надо было искать другую работу.

— Пойдёшь к дяде Жене нашему на завод? — спросила мама, протирая зеркало в коридоре.

— Даже не знаю, мам. Я же ничего не умею, — шутливо развёл руками я.

— Ничего, научат. Ты парень сообразительный, справишься.

— Ладно. Буду пролетарием, пролом, — согласился я, только бы она отвязалась.

Дядя Женя, «геолог», если мне не изменяла память, работал то ли слесарем, то ли электриком на предприятии, где изготавливали полиэтиленовую плёнку.

— Вот я сегодня же ему и позвоню, — наклонив голову, мама посмотрела в зеркало — не остались ли разводы.

Запиликал домофон. Я снял трубку.

— Лёх, открывай, — услышал Серёгин голос.

Странно, что он пришёл без звонка.

Я впустил его и отпер входную дверь.

— Чувак, сейчас рвём на репетицию! — взбудоражено начал он прямо с порога, — я нам басюгана крутого нашёл. Давай собирайся.

— Быстро же ты Егора в утиль списал, — с укором проговорил я, — ничего не скажешь, красавчик.

Мама вышла из комнаты.

— Здравствуйте, — кивнул барабанщик.

— Здравствуй, Серёж. Проходи, чайку попейте.

— Ой, спасибо большое, но как-нибудь в другой раз. У нас дела срочные.

— Вы поглядите на них, деловые, — хмыкнула мама и вернулась в комнату.

— Да чё ты начинаешь? — вполголоса оправдывался Серёга, — это же временно, пока Егор в больнице. А нам перед фестом надо репать, времени совсем мало. Кстати, бабки за репточку так-то проплачены.

Я недоверчиво покосился. Серёга не унимался:

— Нет, вот ты скажи, Егору будет легче от того, что мы забьём на репетиции?

Новый басист ждал нас у входа в «Спутник», покуривая сигаретку-самокрутку. Выглядел он брутально: короткая, под миллиметр, стрижка, толстые серьги — «коромысла» в ушах, ржавого цвета бородка, выбритая в форме молота Торо. Мускулистые руки от запястий до плеч были забиты цветными татуировками. Даже на фалангах пальцев читалось: «love» и «hate».

Серёга, по пути на репточку, успел поведать мне, что Борода, в миру Гриша Бородин, раньше «басил» в нижегородской панк-группе «Stop brain».

«Представляешь, каких трудов мне стоило его уломать», — хвастался Серый.

Я помнил эту команду. Я их увидел на одном из летних оупен-эйров на Нижне-Волжской набережной. Не прекращался ливень, а народ всё равно слэмился, в угаре разбивая коленки и носы. Это было самое драйвовое выступление из всех представленных команд. Правда, уже год или больше я о них ничего не слышал.

Борода оказался человеком малообщительным, но музыкантом был и вправду крутым. Он слёту врубился в наш материал. Даже добавил несколько интересных «рисунков», отчего наши песни зазвучали более «жирно», как выразился Серёга. Но стоило мне вспомнить о Егоре, эйфория от репетиции вмиг растворялась. Я чувствовал себя предателем.

К восьми утра я ехал на собеседование. Служебный автобус с табличкой «Пластик плюс» следовал за город, в промзону. В переполненном салоне было душно. Стиснутый со всех сторон, я хватал губами воздух из открытой форточки. Позади тяжело дышала крупная дама, подпирая мою спину могучей жаркой грудью.

За окном зеленела листва. Чуть дальше коптили небо многочисленные трубы заводов. Из форточки резко потянуло какими-то клопами.

Вдруг захрюкал движок и автобус, едва успев свернуть на пыльную обочину, заглох. Из кабины молодцевато выпрыгнул водитель. Он был маленький, усатый, похожий на водопроводчика Марио. Открыв капот, водила принялся ковыряться в движке. Пахнуло соляркой.

Вскоре стали возмущаться женщины:

— Етит в душу мать, мы сегодня поедем или как вообще?!

«Марио», не обращая внимания на возгласы, деловито натянул хэбэшные перчатки и утонул по пояс в раскрытой пасти капота.

«Может, это знак? — подумал я, — может, не стоит ехать на этот завод, а лучше вернуться домой?»

Чуть позже водитель сообщил:

— Выходим, щас другой автобус дадут.

Толкаясь и переругиваясь, пролетарии выбрались из салона. Многие закурили. Закурил и я, не стал отрываться от коллектива.

— Ну шарага, а! Даже скотовоз нормальный не могут пригнать, — поплевал табачком «примы» лысоватый дядька в футболке и лоснящихся брюках с подтяжками.

По трассе проносились резвые легковушки и шумные, неповоротливые большегрузы.

Дядя встретил меня у проходной и объяснил, как пройти в отдел кадров.

— Только просись в сорок восьмой цех, вместе работать будем, — ободряюще подмигнул «геолог».

Вахтёрша записала мои данные в журнал, вернула паспорт и протянула временный пропуск — пластиковую хреновину, похожую на проездной. Его я приложил к считывающему устройству, раздался негромкий писк, и створки турникета гостеприимно разъехались.

За это время работники сначала общим потоком минули проходную, а затем небольшими группами разбрелись по цехам.

Мне нужно было попасть в трехэтажное здание администрации, которое находилось напротив проходной. На площадке я увидел два стенда. На одном, с большим, вычурной формы логотипом «Пластик +» были представлены машины разных размеров и разной степени сложности. С другого стенда на меня смотрели лучшие сотрудники производства. Привлек внимание моложавый наладчик по фамилии Володин. У него было худое, вытянутое лицо и большие глаза, выражающие собачью тоску.

В отделе кадров я заполнил анкету, потом состоялась беседа с менеджером по персоналу. У девушки была смуглая кожа, длинные чёрные волосы, карие глаза и пухлые ножки. Про таких ещё говорят — «кровь с молоком», ну, а в её случае — «кофе с молоком».

Меня приняли на пугающую должность «машинист экструдера третьего разряда». Правда, не в сорок восьмой цех, там не оказалось вакансий, а в сорок первый. Увы, поработать с дядей мне было не суждено. Терпеливо выслушав моё нытьё насчёт того, справлюсь ли я, гуманитарий, мулатка заверила, что уже через месяц стажировки меня закрепят за машиной, и я стану квалифицированным пролом. Потом она объяснила, где находится сорок первый цех.

— Придёте, спросите Митрофанова Сергея Юрьевича, это начальник участка. Если он даёт согласие, то возвращаетесь к нам, и мы с вами заключим трудовой договор.

— Хорошо, — сказал я.

— Вот и чудненько, — дежурно улыбнулась менеджер.

Начальник участка был угрюмый, мордатый, с большим родимым пятном на шее. Он зыркнул на меня исподлобья.

— Ну что, работать будем или ваньку валять? — спросил с порога Митрофанов.

— Работать, — удивлённо произнёс я. — Иначе, зачем я тогда здесь.

— Садись, — кивнув на стул, распорядился начальник.

Он рассказал, что занимаются они изготовлением пищевой плёнки. Есть экструдеры — на них из гранулированного сырья плёнку производят. Ламинация — где, собственно, плёнку ламинируют. И резка — там её подгоняют под нужный размер. После этих операций готовые рулоны ставят на паллеты, упаковывают, и затем отправляют заказчику.

— А можно на производство сходить, посмотреть, как там и что? — спросил я.

— Это ж тебе не цирк. На что там смотреть? — сморщился Митрофанов и развернул ко мне монитор.

На экране транслировалась чёрно-белая запись с камер видеонаблюдения. Работа в цеху кипела. Около машин суетились рабочие. Кто-то осторожно поднимал на электроштабелёре поддон с двумя огромными рулонами. Начальник развернул монитор обратно.

— По графику в курсе? — он поскрёб ногтем кончик носа.

— Два к двум?

— День, ночь, отсыпной, выходной. Смены — по двенадцать часов. С семи до семи.

Он замолчал и уставился на меня с немым вопросом.

— Согласен, — сказал я.

— Герасим на всё согласен, — вздохнул Митрофанов. Он расписался на какой-то бумажке и протянул мне. — Выходишь завтра в ночь. Когда придёшь, спросишь Матвея, это твой мастер смены. Салют.

Я попрощался и вышел из кабинета.

День выдался жарким. Мы с Таней зашли в кафе. Расположились за столиком под оранжевым «зонтиком» и взяли по мороженому. Я рассказал, что сегодня утром ездил устраиваться на завод.

— Вот же тебя занесло, — потерла переносицу Таня. — Слушай, а почему бы тебе не попробовать поработать, на нашем телевидении или в какой-нибудь газете? А, прости, забыла, ты же у нас не желаешь быть лицемером.

— Подкол защитан, — скривил губы я. — Не в этом дело, Тань. Просто там все свои да наши. Это без вариантов.

— А ты пробовал?

— А смысл? Бесполезно всё это.

Я поднялся из-за столика:

— Повторим?

— Легко, — засветилась улыбкой Таня.

И я купил еще два эскимо.

Потом предложил сходить на пляж.

— Да там же быдло пьяное одно, чё там делать? — нахмурила брови она.

— Ладно тебе, поплаваем, позагораем. А то у меня мозги уже от этой духоты закипают…

Она ещё немного поломалась и, нехотя, но всё же согласилась.

— Только мне домой сначала надо, за купальником, — Таня выбросила в урну палочку от фруктового эскимо.

На пляже был аншлаг. Из открытых дверей двенадцатой «Лады» доносился сладкий голосок певицы Натали. Чуть в стороне крепкие мужики в широких семейных трусах пили пиво и жарили сардельки на мангале. Нетрезвые подростки, матерясь и гогоча, пытались впятером оседлать старенький катамаран. Бесчисленные дети шумно брызгались в реке у берега.

Рядом голосила одна из мамаш:

— Коля, ну-ка, марш из воды! Сейчас же! Вон, губы уже все синющие.

Таня расстелила на горячем песке большое полотенце и села, обхватив руками колени. На ней были джинсовые шорты, соломенная шляпка со шнурком под подбородок и белая свободная футболка. В огромных, в пол-лица, солнечных очках она была похожа на стрекозу.

— Ну что, пойдём, искупнёмся? — стянув с себя майку и шорты, нетерпеливо подскакивал я.

— Потом, — махнула рукой Таня и достала из сумки книгу.

— Ну как хочешь, — сказал я и потрусил к воде.

Вдохнув поглубже и задержав дыхание, я нырнул. Казалось, что разгорячённое тело моё с шипением, источая пар, врезалось в прохладную воду. Это были мгновения блаженства…

Вынырнув, лёг на спину и доверился стихии, слегка помогая себе ногами держаться на плаву. Минут через двадцать выбрался на берег. Двое мальчишек лет пяти копали лопатками ямку в песке и заливали её речной водой из пластикового ведёрка.

Я сел на полотенце, закурил и обнял Таню за талию:

— Не надумала окунуться?

Таня захлопнула книгу и брезгливо оглянулась по сторонам:

— Лёш, надоело уже здесь. Пойдем лучше ко мне, у меня как раз никого…

Когда приехали к Тане домой, в коридоре встретили маму. Высокая, худая, с недобрым взглядом и какой-то нервозностью в движениях. Она собиралась — складывала в сумочку пудру, тени, помаду и другие женские аксессуары.

— Мам, знакомься, это Лёша, — сказала Таня.

— Хорошо, — хмуро ответила она.

Застегнула молнию на сумочке, взяла с полки связку ключей.

— Всё, я ушла, — вздохнула, покачала головой и закрыла за собой входную дверь.

— Не обращай внимания, — сказала Таня, — у неё тяжёлый характер.

— Бывает, — кисло улыбнулся я.

Она сбросила кеды, положила сумку на кожаный пуф и юркнула в ванную.

— Лёш, иди в комнату, я умоюсь, — крикнула сквозь шум воды.

Прошёл по коридору, толкнул дверь, сделал шаг, и малость офигел.

В комнате царил жуткий беспорядок, словно там проводили обыск. Предметы гардероба были свалены в кучу на кровати и разбросаны по полу: блузки, юбки, брюки, босоножки, нижнее белье… Джинсы свисали с пузатого монитора на столе. Створки шкафа открыты, ящики с дамским скарбом были выдвинуты, а некоторые были сброшены на пол. Низкий круглый столик, заваленный журналами и рекламными проспектами, на них — засохшие апельсиновые корки и пепельница с окурками тонких сигарет. Я понял, что оказался в комнате её сестры.

— Какого хера ты тут забыл?! — я вздрогнул от Таниного крика за спиной.

Она схватила меня за майку и с силой потянула на себя.

— Танюш, сорри, комнаты перепутал, — заскулил я.

— А больше ты, бл… ничё не перепутал?!

Таня что было дури саданула дверью о косяк. У неё дрожали губы и были совершенно безумные глаза, в которых блестели слёзы.

Я невольно отступил.

— Вали домой, извращенец! Видеть тебя не хочу!

Купив в киоске две «полторашки» «Охоты крепкого» и пачку сигарет «LD», я отправился в тихий, малолюдный парк, рядом с моим домом. Сел на сваленную, подсохшую сосну в паре метров от загаженного болотца, по которому скользили водомерки. Прикурил сигарету, отвинтил крышку с пластиковой бутылки и жадно присосался к горлышку. Вдруг из-за кустов выскочил спаниель и, виляя купированным хвостиком, стал обнюхивать мой рюкзак. Вислые мохнатые уши пса напоминали причёску каре.

— Вертер — вдруг окликнула молодая, спортивного вида хозяйка в черных стрейчевых шортах и топе, — ко мне!

«Вертер, — подумал я, — «Страдания юного Вертера». Вселенная глумится надо мной».

Спаниель повернул голову, принял стойку и сорвался с места, швырнув в меня песком. Я докурил и сделал ещё глоток.

«Таня, Таня, что же за тараканы в твоей голове?»

Прикончив первую «полторашку», твёрдо решил — либо расставляем все точки над «и», либо разбегаемся. Больше так продолжаться не может. От выпитого на жаре меня быстро размазало. Я достал телефон. Сначала позвонил Серёге. Спросил, нет ли новостей от Егора. «Пока глухо, ждём», — ответил он. Я пытался невнятно донести до него что-то ещё, но Серый поспешил закончить разговор. Трезвый пьяному не собеседник.

Таня трубку не взяла. Я заплакал и набил смс: «нет, я не Вертер, я другой». Но так и не отправил.

Я вошёл в цех. Там было шумно и жарко. Воняло жжёной резиной. По коридору, мне на встречу, бодро шёл худощавый рыжий паренёк в сером комбинезоне и оранжевой футболке.

Я протянул ему руку:

— Здоров, не подскажешь, где мне мастера найти?

— Матвея, что ль? — нахмурился он.

Я кивнул.

— Сейчас прямо пройдёшь, упрёшься в склад с браком, потом направо до весов, увидишь дверь… Ай, ладно, пойдём, провожу, мне к нему тоже надо.

Он развернулся и зашагал по разбитому бетонному полу в противоположную сторону. Я поспешил за ним:

— Давно тут работаешь?

— Второй год.

— И как, с деньгами не обижают?

— Ну, сначала ученические будут платить, — ответил он уклончиво.

Мы немного поплутали по коридорам.

Наконец Рыжий нажал на кнопку на стене и пластиковые рольставни со скрипом поползли вверх. Мы оказались на производстве. Слева выстроились ряды деревянных паллет с компактными рулонами плёнки в два и в три яруса. Рядом располагалась информационная стойка с табличкой «готовая продукция». Старик в синей спецовке поднимал на рохле паллеты и отвозил к паллетообмотчику. (Школьником, на летних каникулах, я подрабатывал упаковщиком на продуктовом складе, и был знаком с этим механизмом). Там, на крутящемся металлическом диске, рулоны стягивались стрейч-плёнкой. На стене справа висел огромный стенд. К нему были пришпилены распечатки листов А4. На одном я заметил длинный список депремированных сотрудников.

Стол мастера обступили рабочие. Человек шесть-семь. Как я понял из разговоров, они получали задания на смену. Рыжий влез без очереди, взял листок, глянул в него, покачал головой и ушёл. Мне пришлось ждать, когда все разойдутся. От нечего делать глазел по сторонам. Надо мной возвышались стеллажи с рулонами. Чуть дальше громоздились сложные машины и станки, о назначении которых я мог только догадываться. Наконец мастер обратил на меня внимание:

— Первый день?

— Да.

Он протянул ладонь:

— Матвей.

Я пожал руку и назвал своё имя.

На вид мастеру было около тридцати. Плотный, щекастый, с густыми сросшимися бровями. Говорил в нос. Наверное, страдал от гайморита.

— В общем, так. Сейчас переоденешься, и я покажу, где сегодня работать будешь.

Мы дошли до подсобки. Там четверо рабочих сидели за столом и молча прихлёбывали из кружек. Я поздоровался со всеми за руку.

— Матвей, — обратился один из них, — у меня дозатор чё-то плохо сосёт.

— А я причём? К слесарям иди.

Работяга недовольно забурчал.

Мы прошли в соседнее помещение. На стене висело с грязными разводами круглое зеркало, рядом — деревянная планка с крючками для одежды. Ещё там был стол с прилипшими серыми пакетиками чая и длинная скамья.

— Вещи пока тут оставь. А как освободится шкафчик, займёшь его, — прогнусавил Матвей и вышел.

Я переоделся в старые спортивки и с растянутом горлом футболку «Sex Pistols». На изрядно потёртом принте Сид Вишез ставил себе героин, перетягивая запястье жгутом. Уличную одежду я убрал в рюкзак и повесил его на крючок.

Мастер ждал меня в коридоре. Рядом топтался высоченный, лет сорока, бугай с толстыми влажными губами и грустным лицом. Широкие штаны были ему коротки и едва прикрывали лодыжки.

— Сегодня работаешь на прессе, — сообщил мастер, — это Володя, он тебе всё объяснит.

И Матвей поспешил по своим делам.

От рукопожатия бугая у меня хрустнула ладонь.

— Первый день?

— Угу.

— И сразу на помойку, охренеть, — у Володи был деревенский говор.

— В смысле — на помойку?

— А ща увидишь.

Володя шёл неторопливо, прихрамывая.

— Тебя кем взяли-то? — бугай скосил на меня взгляд.

— Машинистом экструдера.

— А мы все здесь машинисты. И грузчики, и прессовщики, и упаковщики, и уборщики. Разнорабочие, короче.

— Вроде как, обещали обучить на машиниста, — сказал я.

— Мне тоже много чего обещали.

— Весело. А ты давно тут работаешь?

— На помойке? Или вообще?

— Вообще.

— Три месяца почти.

— И как платят?

— Да чтоб с голоду не помер, так и платят.

Огромный, дурно пахнущий ангар был доверху завален мешками, набитыми плёнкой. Это были отходы производства. По мешкам носились кошки — источник вони. Их было не меньше десятка, и все чёрного цвета, как черти. Испугавшись нас, хвостатая нечисть прыснула в разные стороны.

Внимание привлекло странное сооружение. Продолговатый, метра полтора высотой, стальной ящик, обшитый полусгнившими досками. У ящика была откинута крышка, а сбоку крепился мотор с шестерёнками и ржавой промасленной цепью. Снизу на борте был привинчен массивный пульт с двумя кнопками — чёрной и красной. Я заглянул внутрь. Там была приварена металлическая пластина, которую приводил в движение мотор. Судя по всему, таким образом, и спрессовывались отходы.

— Это гроб, — пояснил Володя и протянул мне пару хэбэшных перчаток.

— Чей? — усмехнувшись, уточнил я.

— Наш, — серьёзно ответил бугай.

Натянув перчатки, он полез в кучу с мешками.

— Ищи пэт, — сдавленно проговорил он откуда-то изнутри.

— Что? — переспросил я.

— Мешки, ёпт! На них написано — пэт.

И я тоже начал ползать по завалам. Вскоре мои руки стали по локоть чёрными, словно вымазаны сажей. Одежда тоже была вся в чёрной пыли и ещё чёрт знает в чём.

Мы оттащили тяжёлые мешки к «гробу».

— Ну теперь понял, почему это помойка? — сплюнул Володя. — Всё, перекур.

Он снял перчатки, достал из пачки сигарету. Отошёл за пресс, сел на корточки у стены, чиркнул зажигалкой.

— А здесь можно курить? — спросил я.

— Ночью — да. Днём начальства дохера, оштрафуют. Они любят штрафовать. Днём на улицу в курилку ходи.

В ангар заехал погрузчик. За рулём сидел коричневый, голый по пояс, узбек или таджик. Он вывалил отходы в общую кучу. Круто развернувшись, умчался, оставив после себя запах солярки.

Я тоже закурил и пристроился на бракованном рулоне.

— Бригаду сериал смотрел? — неожиданно спросил Володя, выпустив носом дым.

— Ну было дело, в школе все смотрели. А что?

— Дюжева актера помнишь?

— Ну да.

— В прошлом году к нам на Новый год в деревню приезжал. К соседям.

— И как?

— Бухали с ним. Нормальный такой пацан. Простой. В карты мне печатку золотую проиграл.

— Прикольно, — я затушил окурок об пол.

Мы начали прессовать. Сначала заложили мешки в «гроб». Затем через отверстия снизу, вдоль и поперёк, пропустили обвязочную ленту. Закрыли крышку. Володя вдавил красную кнопку на пульте. Мотор заработал, шестерни со стоном стали вращаться. Пластина внутри «гроба» смещалась в сторону борта, прессуя плёнку. Когда пластина остановилась, Володя нажал на чёрную кнопку. Мотор заглох. Мы откинули увесистую крышку. Напарник стянул ленты специальной машинкой. Открыли борт и рывками выдернули спрессованный брикет.

— Один есть, — смахнул со лба пот Володя.

— И сколько таких надо сделать?

— Не гони. Вся ночь впереди.

— Понял.

— Кстати, я тут на днях мента уронил, — помолчав, произнес Володя.

— Как? — я состряпал удивлённое лицо.

— Да шёл с работы, уже к дому подходил, мент пьяный был, стал мозг мне выносить. Я его с кулака вырубил и табельный отжал.

— И что потом?

— Потом они с друзьями-ментами пасли меня около дома. Ствол-то вернуть надо. Короче, как-то подходят ко мне и говорят: верни оружие. Ну я вернул. Говорю, оно мне не упало. А они: к нам пойдёшь работать? Удар у тебя хороший. Я говорю: да пошли вы в жопу, я сам по себе.

— И?

— Чё — и? Развернулся да домой пошёл. — Володя плюнул на окурок. — Ладно, пойдём ещё мешков притащим.

«Ну и кадр», — подумал я.

В половине первого ночи мы отправились обедать. Володя достал из пакета два ведёрка из-под майонеза. С первым и вторым. Поставил в микроволновку и выбрал время. Сел за стол и стал звонить по мобильному. Выругался матом, набрал снова. Опять не дозвонился.

— Курва, ёпт! — рявкнул он и топнул тяжёлым ботинком. — Приду домой — утоплю в ванной. И её, и её любовника.

Дзынкнула микроволновка. Отелло жадно принялся за еду. Уже через пару минут чавканья и сопения он прикончил свой обед. Мелодией из «Бригады» у него заиграл телефон.

— Да, кисуль, — Володя подавил отрыжку, — да, звонил. А почему ты трубку не брала? А, спала… Я так и подумал. Да, только поел. Всё очень вкусно. Ну давай, мась, до завтра, ага, уже до сегодня.

Я неспешно доедал рис с жареной куриной грудкой.

В подсобку вошёл лысый мужик с пластиковым контейнером в руке:

— Приятного, парни.

— Спасибо, — ответил я.

Володя повернулся ко мне и показал телефон. С экрана смотрела полная блондинка в сарафане и с ярким, отпугивающим макияжем.

— Моя, — щербато улыбнулся он.

— Симпатичная, — тактично отозвался я.

Володя хмыкнул:

— Симпатичная. Да она у меня просто красавица, — и, закрыв глаза, коснулся губами экрана телефона.

Смена закончилась в семь утра. На остановке толкался, наверное, весь наш цех. Мне очень хотелось спать. Ноги гудели, ныла спина. Радовало только одно: сегодня отсыпной, а завтра — выходной. Фактически, у меня впереди было два свободных дня. Таня мне так и не звонила. Удивительно, но за работой я даже не вспоминал о ней. Но теперь к горлу подкатывал болезненный комок…

В семь тридцать подъехал служебный автобус. Я наблюдал со стороны, как Володя, жёстко работая локтями, отшвыривает людей, чтобы первым попасть в салон и занять место.

Егор сидел на лавочке в больничном парке и слушал mp3-плеер. Наш друг заметно схуднул и осунулся. Его длинные волосы выцвели и стали какого-то серого цвета. Увидев нас с Серёгой, Егор сконфуженно улыбнулся и выдернул из ушей наушники — «бананы». На его левом запястье мелькнул бинт.

— Здорово, больной, — сказал Серый. — Ну как ты?

— Да ничего, помаленьку. Вы как? Как группа?

— Тут такое дело… — начал Серёга.

— Да какая группа без басиста, — перебил я, — ждём твоего возвращения. На вот, держи витамины, — и я протянул пакет с фруктами.

— Спасибо, только я, походу, ещё не скоро вернусь, — Егор положил пакет рядом на скамейку.

— Почему? Ты же на поправку идёшь? — спросил я.

— Ага, конечно. Бегу я на поправку.

Басист понизил голос:

— Короче, меня в дурку отправляют. Типа на обследование. Даже направление уже выписали.

— И надолго? — присвистнул Серёга.

— Недели на две — минимум, — вздохнул Егор. — Дайте сигарету.

Серый вытащил пачку из кармана джинсов:

— Оставь себе.

— И что лажово, — прикурил басист от протянутой зажигалки, — я права потом не смогу получить. И ещё пугают, что на учёт поставят, как суицидника.

— Да харэ. Всё так серьёзно? — закурил я.

— Нет, блин, шучу я.

— И когда отбываешь? Ну, в дурку, — спросил Серёга.

— На следующей неделе. Как отсюда выпишут.

— Как же так-то, а? — мотнул головой я. — Чувак, ты главное духом не падай, может всё и обойдётся.

Егор посмотрел на меня, как на идиота. Нервно, в три затяжки, прикончил сигарету и выбросил окурок.

Повисло неудобное молчание. По асфальтированной дорожке прогуливался пожилой мужчина в трениках, белой майке и с газетой подмышкой. Он что-то негромко напевал.

— Кстати, как там эта? Видели её? Сто пудово, уже мутит с кем-то, да? — Егор сумасшедше захихикал, как настоящий псих.

Мы переглянулись.

— Говорят, «Босяки» в Москву поехали, — сказал Серёга, глядя в сторону, — в эмо-фесте каком-то участвуют, что ли…

— Ну чё, удачи ей и её «Босякам», — резко выдохнув, хлопнул себя по ляжке Егор.

Неожиданно появилась молодая медсестра. Маленького роста, с розовыми щёчками, в белом халате и белых мокасинах.

— Соболев, — строго проговорила она, — я тебя по всему корпусу искать должна?! Бегом на процедуры!

— Да иду, иду я.

Егор встал, прихватил пакет с фруктами и побрёл за медсестрой. Но сделав несколько шагов, остановился. Развернулся, поднял вверх кулак и разжал мизинец и указательный палец — показал нам «козу».

Остаток дня я провёл дома за компьютером. Не смог удержаться и заглянул на страницу Тани. В сети её не было со вчерашнего вечера. На стене появилось новое граффити красного цвета: «I am the problem». Я написал в «личку»: «привет, надо встретиться, поговорить». Сразу удалил. Взял телефон, с минуту крутил его в пальцах. Наконец набрал её номер. Таня сбросила.

Вернулась с дневной смены мама. Не успев переодеться, она принялась расспрашивать меня о новой работе.

— А то дядя Женя наш звонил, спрашивал, мол, как там племяшу, понравилось?

— Передай, что мне всё понравилось, — утомлённо реагировал я.

— Может, за тортиком? Отметим твой первый рабочий день, — предложила мама.

«Выпить, что ли?» — проскочила тоскливая мысль.

Но из дома выходить было жутко лень. К тому же, за окном шуровал ливень.

***

На следующий день я взял гитару и отправился на репетицию. «Поиграю, может, хоть немного отвлекусь», — решил я.

По дороге мне встретился племянник. «Иной» слушал плеер и почему-то сделал вид, что меня не заметил. «Ну и чёрт с тобой», — сплюнул я.

Покурил на крыльце у входа. Внутри послышались приглушённые барабанные сбивки. Вдруг дверь открылась и вышла Таня.

— О, господи! — вздрогнула она.

— А ты что тут делаешь? — удивлённо воскликнул я и крепко схватил её за плечо.

— Не твое дело! Отстань! Пусти, мне больно!

Ударив меня по руке, Таня вырвалась и быстрым шагом направилась к автобусной остановке.

Я толкнул дверь, сбежал вниз по крутой лестнице и вошёл на точку. Остановился в центре, выжидающе склонив голову на бок и скрестив руки на груди. Борода стоял с басом у стойки с микрофоном. Рядом настраивал гитару какой-то незнакомый, усеянный пирсингом парень с ирокезом. Увидев меня, он трусливо шагнул назад. Серёга перестал стучать и вылез из-за ударной установки.

— Лёх, — сказал он, — пошли покурим, разговор есть.

Вышли на улицу. Барабанщик закурил. Он заметно нервничал.

— Лёх, давно хотел с тобой эту тему перетереть, повода подходящего не было.

— Ну?

— Ну, в общем, мы с Бородой тебе замену нашли.

— Значит, вы с Бородой?! Супер, мочи дальше, — я не злился, но было до слёз обидно.

— Не, а чё ты хотел, — щелчком сбросил пепел Серёга, — с фестивалем ты до сих пор титьки мнёшь, то вась, то не вась… И вечно у тебя проблемы: то с работой, то с подругой, то ещё фиг знает с чем. Тебе ведь по большому счёту группа на хер не упала. Что, я не прав? Вспомни, сколько концертов залажали, и всё из-за твоего отношения. Творчества — ноль, Лёх. Топчемся на месте, а я хочу расти, — драммер затушил окурок о металлические перила. — Давай только без обид, — он протянул ладонь, — а деньги за репточку за этот месяц мы тебе вернём.

— Ну что тебе сказать, желаю удачи в твоём творческом росте, бывай! — я развернулся и хотел уйти. — А Таня чего у вас тусила?

— Слушай, да. Всё стремался тебе сказать. Короче, она с Бородой щас мутит… Вот ещё, кстати, один ваш косяк, и твой, и Егора — вы слишком заморочены на бабах.

— А твой косяк, Серёг, в том, что ты говно и предатель.

Я дошёл до ближайшего продуктового магазина. Свернул в алкогольный отдел:

— Балтики девять. Две полторашки. Хотя, нет. Лучше — водки.

— Какой и сколько? — устало вздохнула продавщица.

— Беленькой. Ноль-семь.

Взяв бутылку, отправился домой. Мама должна была уже уйти на дежурство, а больше моему алкогольному самобичеванию помешать было некому.

На компьютере я включил Дельфина, сел на пол и начал пить. Я прикуривал одну сигарету от другой и стряхивал пепел в чашку с недопитым утренним кофе.

Рыдая, проклинал свою никчёмную, бестолковую жизнь.

Вроде, я спускался за добавкой.

Потом меня вырубило. Сквозь сон слышал, как кто-то настойчиво звонил в дверь. Наверное, старая карга тётя Оля из пятьдесят седьмой квартиры вызвала наряд (у меня громко играла музыка), или же наяривала в звонок сама.

Очнулся в половине двенадцатого ночи. Поднялся с пола, наскрёб по карманам остатки денег. Шатаясь, и пачкая в побелке футболку, вышел из подъезда. Добрёл до ночного магазина. У входа курили двое парней. Они оценивающе посмотрели на меня, но ничего не сказали. Я купил четверок водки и полтора литра светлого пива.

***

Стоит ли говорить, что на работу я не поехал. Проснуться в пять утра в моём кошмарном состоянии было немыслимо.

Я услышал, как в коридоре закрылась входная дверь. Значит, было уже девять утра, и вернулась с работы мама. Подняться с кровати у меня не было сил. Она зашла в мою комнату:

— Урод! — крикнула мама и дала мне пощёчину, отчего у меня зазвенело в голове. — Опять работу похерил?! А напоролся-то, скот! Ты понимаешь, что всех подставил?! И меня, и дядю Женю! Хрена лысого тебя на завод бы взяли, если бы он слово не замолвил. Как ему теперь людям в глаза смотреть?! Привел разгильдяя. Ну всё, пойдешь в дворники, или унитазы мыть, раз ни на что больше не способен!

Я со стоном отвернулся к стене.

— Фу, а вонищу развел, как в конюшне, — мама распахнула окно и собрала с пола бутылки. — Ну ничё, проспишься, я тебе устрою весёлую жизнь, — она вышла из комнаты.

Весь день меня рвало. Я едва успевал добежать до туалета, не расплескав по пути выпитую накануне отраву.

Мама заходила ко мне, молча ставила на табуретку около кровати стакан рассола и чашку куриного бульона.

Я проваливался в бредовые сны. То пытался распутать огромный, в человеческий рост, клубок из гадюк, то вдруг оказался на какой-то поляне в лесу, а папа держал меня за руки и приговаривал: «всё будет хорошо, всё будет хорошо».

Я просыпался.

Одеяло и простынь липли к потному, плохо пахнущему телу. Меня бил озноб, словно я подхватил грипп.

Мама принесла семь таблеток активированного угля и бокал воды.

Я брезгливо сморщился. Тошнота снова подобралась к горлу.

— Чтобы токсины из организма вывести, сорбенты нужны. Пей без разговоров.

— Не могу, — простонал я.

— Через не могу, — сказала мама.

Пришёл в себя я только к вечеру. Поднялся с кровати, прошёл в ванную и набрал тёплой воды. Отмокал, наверное, около часа. Когда вода совсем остывала, я добавлял горячей.

После, робко постучав, зашёл в комнату мамы. Полулёжа на диване, заложив за спину подушку, она смотрела телевизор. Шла старая советская комедия «Гараж».

— Мам, прости меня, пожалуйста. Проблемы навалились, чёрная полоса, — виновато проговорил я

— Проблемы решать надо, а не бухать. Иди к себе, завтра поговорим.

Я снова стал ездить на собеседования. Заполнил анкету на вакансию грузчика на складе бытовой техники. Мне так и не позвонили. Потом я попытал счастья на предприятии, которое занималось консервированием овощей. Но там требовали медицинскую книжку и оформляли её за счёт работника. Денег у меня не было, а просить в долг у мамы не позволяла совесть. Ещё я хотел устроиться в магазин сантехники, но после двух дней стажировки и общения с неадекватными покупателями, сбежал…

Однако мне повезло. Случайно я встретил на улице своего бывшего сокурсника Илью Седокова. Зашли в кафе-палатку, он угостил меня шашлыком и пивом (я попросил безалкогольное). Разговорились. Мне похвастаться было нечем, и я рассказал ему всё как есть. Оказалось, что Илюха работал обозревателем в «Нижегородской газете».

— Да какие проблемы, давай к нам, — простецки сказал он, поправляя очки, — я тебе телефончик нашего главного дам, это мировой мужик, позвони ему.

***

Как-то вечером я сидел дома и готовил материал для газетной колонки. В этом месяце главный редактор Лев Дмитриевич обещал взять меня в штат.

Вдруг раздался телефонный звонок. Я взглянул на мигающий экран. Номер был незнакомый.

— Алло, — ответил я.

— Алексей, добрый вечер, — послышался неуверенный женский голос, — это Лариса Сергеевна, мама Татьяны.

— Здравствуйте, — сказал я.

— Алексей, мы не могли бы встретиться? Мне надо с вами поговорить. Мне больше не к кому обратиться.

— А что случилось? — насторожился я.

— По телефону неудобно. Завтра вечером вас устроит?

— Вполне.

— Давайте, часиков в пять. У центрального входа «Меркурия». Удобно?

— Да, конечно.

— Спасибо вам, Алексей, — и она отключилась.

***

Лариса Сергеевна ждала меня у входа в магазин. Я издали заметил её. Она была в модном джинсовом костюме и белых кроссовках на толстой подошве. Я подошёл и поздоровался.

— Здравствуйте, Алексей, — было заметно, что она нервничала. — Пройдемся немного?

Я кивнул.

Мы пошли по тротуару вдоль улицы Циолковского. Загорелые коммунальщики в оранжевых жилетах стригли жужжащими триммерами газон. Стоял приятный запах скошенной травы. Мама Тани достала из сумочки пачку тонких сигарет и закурила.

— Алексей, — после довольно продолжительного молчания начала она, — ты, наверное, заметил, что Таня у нас девочка сложная.

Я ничего не ответил.

— Дело в том, что после смерти сестры она очень изменилась. Они ведь были очень близки. Что тут скажешь, близнецы, не разлей вода.

Я сглотнул сухую слюну.

— Извините, а как это произошло? — поперхнулся я.

— Два года назад Верочка со своим молодым человеком разбилась на мотоцикле, — Лариса Сергеевна дрожащими пальцами потёрла слезящиеся глаза. — Мы места себе не находили, было очень тяжело… Таня вам ничего не рассказывала?

Я помотал головой. Я не верил своим ушам. Танина мама вздохнула:

— К кому я только не обращалась. В частную клинику её пристроила. Врачи сказали, что она здорова, всё дело в характере. Да в каком тут характере… Иногда мне кажется, что я живу в дурдоме. Ты знаешь, что она в комнате Верочки даже прибраться мне запрещает. Я уже молчу о том, что она часто надевает её вещи, сидит подолгу в её комнате и плачет. А врачи про характер… Психолог постоянно с ней работает… И всё равно случаются срывы… вот уже три дня дома не появляется, а у неё ведь экзамены вовсю идут. Она позвонила с чужого номера, сказала, что у какого-то друга, а телефон дома оставила. Я в нём покопалась, обзвонила всех, ты единственный согласился со мной встретиться. Спасибо тебе. Ты не знаешь, что это за друг такой? Или вы что, уже не встречаетесь?

— Не встречаемся, — ответил я. И, помолчав, добавил:

— Наверное, она с Бородиным, это новый басист группы. Вы приходите завтра к шести вечера к «Спутнику», там со стороны стадиона у них репетиционная точка. Скорее всего, Таня будет там.

— Он хоть как, ничего, ну, этот Бородин?

— Наверное, ничего, — сказал я, всё ещё переваривая услышанное.

— Спасибо, ты хороший парень, — Танина мама пожала мне руку и быстро, едва ли не бегом, ушла.

***

Я навестил Егора в психиатрической больнице. Накануне мы созвонились. Я рассказал, что Серёга вышиб нас из группы.

— Да и чёрт с ним, — неожиданно спокойно отреагировал Егор.

Выяснилось, что лежал он в отделении не с психически больными, а с призывниками, которых направлял на обследование военкомат.

— Нас тут не лечат, не пичкают колесами, а просто за нами наблюдают, — объяснил он в трубку. — Прикинь, на выходные даже домой отпускают. Хотя некоторые спецом под дуриков косят, в армию им идти неохота. Им выгодно, чтобы их признали шизофрениками

Выглядел Егор отлично. Поправился, был приветлив и весел. Увидев меня, он подбежал, обнял, сдавив плечи, и слегка приподнял, словно хотел по-борцовски бросить на прогиб.

Мы сидели на просторном диване в приёмной. Если не обращать внимания на оконные решётки, то обстановка в отделении была почти санаторная. На подоконниках стояли цветы в пластиковых горшочках, в углу на тумбе примостился телевизор и рядом, вдоль стены, я заметил ещё один диван. Мимо по коридору проходили вполне адекватные на вид парни. Некоторые стреляли у меня сигаретку. Я угощал каждого «стрелка».

— В общем, через неделю сделают мне энцефалограмму, пообщаюсь по душам с психиатром, и выпишут меня на все четыре стороны без позорной статьи. Мама на лапу главврачу дала, — вполголоса добавил Егор.

— Ну это круто, чувак, — улыбнулся я, — рад за тебя. А я смотрю, и кормят тут вас неплохо, вон, какой мамон наел, — я слегка похлопал его по животу.

— Так-то не очень, но я схитрил, и попросился работать на кухню. Разгрузить, погрузить там… Подсобником, в общем. Ну, а на кухне всё как полагается — первое, второе и компот. Причем, сколько захочешь.

В конце коридора, рядом с палатами без дверей, послышался грубоватый женский голос:

— Каталов, сколько раз повторять: заварил лапшу, до конца закрой кран на бойлере! Устроил тут потоп. Чё стоишь? Иди, вытирай, стоит он.

— Ну, а чем ты вообще тут целыми днями занимаешься? — спросил я.

— Я-то? Да балдею. Книжки читаю, музыку слушаю, с чуваками по палате общаюсь. Слушай, я же тут с девчонкой классной познакомился. Ну, в смысле, не тут, она из другого отделения. Знаешь на кого похожа? На актрису Скарлетт Йоханссон.

— А что, с адекватными познакомиться никак? — пошутил я и сразу осёкся.

— Да не, она из третьего. Там лайтовые лежат. Ну, с депрессией там или другой мурой. Наташей зовут, — мечтательно закатил глаза Егор.

— Ну, значит, жизнь продолжается? — с улыбкой спросил я.

— Да ещё как! Ну, а ты чем планируешь заниматься?

— Да работать планирую, осенью в универе буду восстанавливаться. Не знаю, может, книгу напишу.

— Ну, пиши-пиши, Хемингуэй, — подмигнул Егор. Потом глянул на стенные электронные часы — время посещений заканчивалось.

К нам подошёл новый «стрелок». Я отдал ему последнюю сигарету.

Иллюстрации: Lana Tarvolaria