«Крым-тупик». Метароман о революции мертвых, гниющей России и Путине, свергающем самого себя

Президент мертвой России становится революционером, свергает самого себя, тем самым монополизируя даже госперевороты в стране. В мультистилистическом некроромане «Крым-тупик» потоки сознания разных персонажей подвергаюся радикальному разрушению: буквы исчезают со страниц, танцуют по строчкам, мельчают или вовсе заменяются цифрами, а размышления о жизни и смерти, госустройстве и Конституции перемежаются копипастами из соцсетей, натуралистичными описаниями муравьиных сообществ и президентских сексуальных фантазий. Так выстраивается сбивчивый нарратив, в котором примитивное общество расщепляется до гнили, чтобы на его месте возникла новая цивилизация. 

Новый роман поэта Руслана Комадея предлагает несколько открытых концовок — публикуем одну из наиболее острых и ключевых, в которой обезумевший Путин возвращается из крымского заточения в стерильный кабинет Кремля и растворяется в безволии, оставляя себе лишь одну сущность — быть президентом. Владимир Владимирович погружается в повседневные дела и один за другим подписывает законы, допускающие домашнее насилие, политические убийства, пытки в тюрьмах, оккупацию соседних территорий и наконец официально закрепляет финальный тезис о том, в чем суть России.

Всё встало на свои места. Кабинет только что прибрали — эфирный запах зыбкой хлорки наворачивался на глаза. Коридор только начинался, президент шёл и шёл. В легких янтарных потертостях на обоях, в спокойных узорах вокруг льва разливалось благородство, что-то разное, но родное. Эльза, что прибирала еще несколько минут назад, протерла пыль даже под изголовьем кресла в одном кабинете — хотя там не бывает пыли. Вот и сейчас президент слышит, как она звенит карточкой доступа у кодового замка задней парадной двери. Почему даже задняя дверь считается парадной? Она же такая ясная: обычная полая дверь без рядов лепнины или сплющенных следов единства, чистая. Президент обернулся — всё такое же как полчаса назад. Даже гвардеец, 23-летний парень, приехавший с Кузбасса год назад, так же стоял, задрав свой вогнутый нос.

Могу побиться об заклад, разбили на гражданке. Росгвардеец отдал честь, скромно повернулся, не издавая ни звука, стало хорошо. Знаешь, даже когда люди поворачиваются спиной и то кажется, что ты один. Или, наоборот, что ты больше не один и тебя кто-то ждёт. Может и не здесь, среди пышных упругих колонн и дыхания понятной Москвы, но среди тех, кто обретается с тобой в таких же покоях. Кто знает. Лена, Арсен Тихий, Люба с Юлей, Женя Виноградова и её дружок Дима, последняя жена Коляна — как будто я всё время говорил за них, смещал речь. А надо было слушать. Почему коридор такой долгий и этот портрет напротив камеры повесили, или это телевизор? Как будто снимающий телевизор, странно, не замечал, что все стали переходить на такие модели.

Смотри-ка ты, за телевизором тоже протёрла… Эльза, конечно, удивительная женщина, муж у неё работает при службе охраны материнства, дежурит у палат с кесаревым, но уже год как парализован. А она его так же ждёт, караулит, когда паралич пройдёт. Пока не проходит. Мы недавно повысили ей зарплату, 170, на полное лечение должно хватить, или ещё повысить, не знаю. Раньше приборкой в коридоре и одном кабинете занималась другая женщина, Лина, но её почему-то убрали, при чём как-то быстро. Она два месяца поубирала, да так, вполне дотошно. А потом исчезла. Как будто кто-то настучал на неё, или она заглядывала в бумаги под камерой, не помню, но жаль почему-то.
Скоро придут за гвардейцем на смену — слышу, как ключик вдалеке тикает. И правда, тихо, будто все отправились отдыхать перед выходными. А вот здесь в коридоре зачем-то перевесили светильник — он как ночной был, проходишь насквозь весь путь, останавливаешься на середине и сличаешь надписи на стенах: вот род весь, вот дети твои, предки, Рюрик и Вещий Олег, Рерих почему-то, Гайдар и Борис Николаевич, мы с тобой.

Всё снова повисло, но ненадолго: уборку совершают два раза в день, один раз Эльза приходит вечером, а с утра запускаются автоматические роботы-пылесосы. Кажется, для этой части Кремля используют 6 штук. Они забавные такие — если не смотреть под ноги, будет ощущение, что они что-то тебе хотят показать большое. А пойдёшь за ними — нет, они просто укажут на самый большой ком пыли, да сметут его с лица земли. Обычно такой ком образуется не в углу, где было бы незаметней, а там, где внутренний порожек — между покоями и кабинетной зоной. В общем, где пространство почти однородное: одинаковые красные тона, желтая бахрома понизу идёт, всё освещено квадратными лампами, встроенными в стену, сверху каледоскопичная люстра, ну похожая на сходные из Букингемского дворца. Не должно пылевых комьев быть. Ан нет, накапливаются… И почему-то они появляются после ухода Эльзы, она тут и ни при чём. Но не сомневаюсь, если бы масса пыли появилась при ней, она бы мигом всё убрала. Такая у неё работа, а к работе она относится ответственно. Длительные переходы и светильники часто как фонарики, ну знаете, которые на Новый год используют, с таким тихим ласковым светом. Вспоминается, как в детстве идёшь через подъезд, кругом надписи переливаются и одна тусклая лампочка. Но ты устал, Ленинград сузился до маленького перешейка подъезда и вот он — свет-спаситель, рядом с тобой, под ним точно ничего плохого не произойдёт. Он тебя не оставит. Забавно, что и здесь кто-то умудряется надписи оставлять — но это точно не гвардейцы, им и ногти состригают, чтобы не царапали, и многоуровневая проверка: нижнее белье, пах, за ушами, даже пупок, говорят, стеклянной палочкой с детектором проверяют. Пишут «нет таких слов, чтобы признаться тебе во всём»; «не по делам узнают тебя, а по твоим следам». Красиво пишут! Как это, жёлтым цветом, как будто набалдашник от ламп раскрошили и тонкой спицей из сапогов расписали. Хитрó!

Вот, кажется, и дошёл. Со времен пленения и отъезда многое изменилось и изменилось в лучшую сторону. Кабинет отмыли от грязи, позолоту убрали с золота. Телефоны перестали отключать, чтобы подслушивать. Все бумаги лежат в нужном порядке, пресс-папье, печати, флажок, сменные кнопки в боковой нише стола. Нужно посидеть, нужно отдохнуть, нужно помыться. И тут звонок. Из черной трубки знакомый голос Сергея Витальевича:

«Да, привезу колбасы, товаров, давно не видел тебя, будем слушаться вместе». Голос почему-то выбивается из трубки на громкую связь, летает эхом. Кажется, что все подслушивают. И молодой гвардеец, и приходящая Эльза. «Не могли бы вы не слушать президентские разговоры!» Кажется, отходят. Звук расплёскивается до дверей, всё слышно. «Да нормально, вот только добрался, ну как-то спонтанно перенесло с Крыма в Москву, всего пара часов лёту, погода хорошая, сижу вот бумаги разбирать буду, потом домой спать или в нишу». Двери подрагивают, звук добрался до окон: сквозит, говорит Москва. «Нет, это просто ветер любит переговоры». И кажется, разговор нырнёт птицей на дно Москвы-реки, да там и останется посреди речной копоти. «Нет, на дачу не поеду сегодня, устал. А кто там сегодня? Здорово, но не моё». Докатилось до Аничкова моста рокотом. «Ох, и уши же закладывает, сглотнуть, почистить». Не слишком конфиденциальный разговор — шумит повсюду как-то, громко. «А слушай, ну ладно, вот ты на дебатах был — достойно, изящно говорил, вот тебя увезли, вот ты пропадал, скажем подлечивался сорок дней, вот вернулся. А дальше? Хочешь ли ты покоя? Нового политического цикла? Эмиграции внешней внутренней, эволюции, сатиры на современную политическую жизнь, прямую речь, скромности Кадырова, смирения оппозиционеров, усиления служб. Скажи, мы сделаем, укрепим. Даже совещаться не надо. Ведь в конце концов скоро праздник! Скоро праздник».

Отвечаю, пока перепонки не лопнули, грохот неимоверный, шторы и те отпали — окна танцуют. «Нет, не надо никаких резкий действий, спокойней Витальич. Не до того. Дай подумать. Я, знаешь, я так… Я так заебался, меня заставляли пиздеть непонятно о чем перед всей страной! Подписываться как хуйло, лететь в уёбищном вертолете связанным. Блять, ты можешь представить себе это унижение??? Жить без никого! Ни единой души там нет, сука, как заебался, я 40 дней прожил на ебаном острове, питаясь хуйпоймичем, общаясь только с животными, теряясь в этих всех складках под чужим надзором. Я шнырял по обоссанному царству мертвых, где нихуя не видно, я старался изменить тональность, старался! Теперь хочу отдохнуть, слышишь, подальше отдохнуть, дальше!!! Чего ты хочешь? Чего?»

За окном дул закон. Гул уменьшился — перешел в шепот:

«Уважаемый Президент Российской Федерации, подпишите, пожалуйста, последние главные документы — они прояснят многое, они защитят большинство, сделают легче, вылечите, умоляю вас, уберите боль».

Президент бегло просмотрел бумаги — на этот раз вместо бугристых папок с маховыми каёмками лежали крупные картонки, очерченные золотистой фольгой. На каждой крупно были написаны тезисы.

Глава государства оглядел стол, взял синий маркер, сужающийся в ручку, и занёс ее над первым картонным листом. Подписать… А как подписывать? Какой волей заполнятся эти бумаги после моей подписи? Нельзя ли сделать каждую подпись не приблизительной — когда в росчерке угадывается знакомое лицо —, а окончательной! Чтобы глядя, не смешивалось ничего, сомнений не возникало. Чистый закон.

Поэтому использую именно то, что сопровождало меня все эти страницы — скрытое чёрное имя, прозрачное имя, совпадающее с белизной листа и самое главное: президент — это то, что ничем не заменить. Пройдёмся по листам:

«Крым — это явная часть российской территории, полная русской культуры и истории».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Свободная пресса нужна там, где другая не приживается и не умеет уживаться в статусе иноагентов».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Начинать войну можно только там, где шансы на победу грозят только новыми победами и достижениями».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Домашнее насилие касается только тех, кто в него верит».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Пусть оппозиция сгниет в тюрьме с кипятильником в анусе».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Не существует политических убийств, есть предатели и есть просители, первых нужно исключать, а вторых жалеть».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Глава Чеченской республики волен делать на своей территории всё, что хочет».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Изменять Конституцию можно, потому что это продлевает стране жизнь».

Президент, Невидный, Прозрачный

«Россия — это ебаться в жопу».