Рассказ «Из „Записок технотеолога”»

Как соотносятся погода и политика? Можно ли интерпретировать метеопрогноз политически? Эти вопросы задаются в научно-фантастическом рассказе «Из „Записок технотеолога”». В тексте анонимного автора — игра в футурологию и  историческое теоретизирование, рациональное описание мира и шутливое  воспроизведение обстоятельного стиля французских просветителей. Рассказ выйдет в новом тематическом номере журнала «Носорог», посвященном  Оттепели.

— Погода есть настроение территории. Возможна ли интерпретация метеопрогноза как политического? Эту теорию — об эквивалентности погодных и политических настроек — и развивал постметеоролог Франциск Пришвин. Так, в древнем учебнике Моргунова мы читаем: «…если зимой при наступлении оттепели, сопровождающейся низкой сплошной облачностью, моросящими осадками и туманами, наблюдается устойчивый западный ветер, ненастная погода удержится длительное время, до тех пор, пока не изменится направление ветра». Установим эквивалентности описанных погодных и возможных политических феноменов применительно к России. «Зима» — это политический застой, «оттепель» — очевидно, либерализация, «облачность и туманы» — общественное состояние непрозрачности, растерянности, невнятицы, «устойчивый западный ветер» — стабильное влияние стран Запада… Тогда прогноз «ненастная погода удержится длительное время» означает продолжающиеся смуту и неурядицы в общественной жизни, которые закончатся тогда, когда «изменится направление ветра», то есть в данном случае прекратится влияние стран Запада. Итого: в состоянии непроясненности будущего никакая либерализация не даст России искомого благоденствия, покуда российское общество находится под западным влиянием, — закончил генерал и отошел от доски.

— Товарищ генерал, но ведь там не сказано, что перемена ветра — необходимое или единственное достаточное условие, — сказал кто-то с первых рядов.

— Разумеется, — быстро ответил генерал.— Я привел это лишь как пример точнейшего совпадения с известными вам историческими событиями метапрошлого.

— Мне кажется сомнительной сама эта теория Пришвина, — раздался голос из глубины аудитории, — сегодня бы ее отнесли к паранаучным.

Генерал смерил взглядом говорящего.

— Не будем забывать о контексте, в котором она развивалась, — сказал он, смотря поверх голов слушающих.— Тогда мода на теорию антропоцена ожидаемым образом сменилась модой на политоцен. Но во всех этих теориях причинная стрелка проводилась в одну сторону, от Земли к человеку, а Пришвин перевернул ее: процессы в атмосфере Земли могут быть отображены в процессы политические, скоррелированы с ними…

Генерал снова подошел к доске, взял электронный мел и написал: A, P… →G 

P↔G 

— Конечно, — продолжил он, — предпосылки, из которых исходил Франциск Пришвин, можно было бы назвать паранаучными. Вся его метеополитика родилась из наблюдений за так называемыми гидрометеорами и литометеорами — совокупностями жидких и твердых частиц, переносимых по воздуху, такими как снег или пыльный поземок. Это еще было в рамках научных представлений того периода. Но затем он увлекся поздними работами психоаналитика Вильгельма Райха, посвященными воздействию космической энергии — оргона — на погодные условия, и его исследования приняли неожиданный поворот. Как он утверждал, ему удалось установить существование пневмометеоров — неких бесплотных образований, населяющих воздух и подобных ангелам или духам. Именно эти так называемые пневмометеоры, якобы находящиеся на более высокой ступени иерархии по сравнению с другими метеорами, и выступали связующими звеньями между жизнью физической и жизнью политической, духовной по определению. Впоследствии теория пневмометеоров была действительно отброшена как ненаучная, однако наблюдения, сделанные на ее основе, продолжают сохранять свою актуальность.

В аудитории на некоторое время воцарилась тишина, а потом женский голос произнес:

— А откуда такое странное имя — Франциск? Это в честь Франциска Ассизского?

Генерал улыбнулся.

— Нет, на самом деле это переиначенное на латинский манер французское имя Франсуа, — сказал он.— Пришвин писал об этом в своем блоге, который вы можете найти в архиве луминара… Дело в том, что его родители были большими поклонниками творчества дометароссийских писателей Михаила Пришвина и Франсуа Рабле. Ни с тем ни с другим они, замечу, не имели кровных связей. Интересно, что Михаил Пришвин и Франсуа Рабле родились в один день — 4 февраля, хотя и, понятно, в разные годы… Почему была выбрана именно латинская форма имени, я не знаю.

— А повлияло ли как-то творчество Михаила Пришвина на Франциска? — спросил тот же женский голос.

— Безусловно, — ответил генерал.— Это был крупнейший дометароссийский философ природы, криптошеллингианец, настоящий метафизик погоды. Франциск многому научился, читая его дневники.

— Похоже на историю с ученым Михаилом Семеновичем Цветом, придумавшим хроматографический метод, — сказал голос с первого ряда.— Как будто сама фамилия предрасположила его к соответствующим занятиям!

— Между прочим, Шеллинг родился всего за неделю до Рабле и Михаила Пришвина, — сказал женский голос.— Все трое — солярные Водолеи. Диспозитор созвездия Водолея — планета Уран, а Уран в древнегреческой мифологии — это бог неба, то есть главный специалист по физике атмосферы.

— У меня есть гипотеза, — сказал генерал задумчиво, — что не только писатель Пришвин, но и Рабле оказал влияние на его идеи. Мне неизвестно, писал ли об этом Франциск, но я недавно перечитывал «Гаргантюа и Пантагрюэля» и наткнулся там на такой сюжет… Секундочку…

Генерал достал из кармана ноофон и принялся скользить пальцем по его экрану.

Не отрывая глаз от экрана, он заговорил:

—В четвертой книге сочинения Рабле герои, находясь на корабле в открытом море, внезапно слышат какие-то разговоры, но не понимают, откуда они звучат. Лоцман объясняет им, что прошлой зимой в этом месте произошло сражение — тогда в воздухе замерзли слова мужчин и женщин. А затем приключилось изменение климата — цитирую: «суровая зима прошла, ее сменила ясная и теплая погода, слова оттаивают и доходят до слуха».

Генерал поднял голову.

— Это фактически описание политической оттепели. Застой схватывает речи, подобно морозу, и делает их неслышимыми, а оттепель запускает проигрывание этой «аудиозаписи». Так и в допостсоветской повести Эренбурга постепенно размораживаются, оттаивают разговоры о бюрократах и иностранцах.

— Да, удивительно, — сказал женский голос.— Странно было бы, если бы Франциск не читал это.

— А я бы не удивился, — ответил генерал, — такие несовпадения встречаются в истории идей сплошь и рядом. Скажем, Фрейд проигнорировал зарождение современной лингвистики, хотя сам же анализировал на кушетке сына ее основателя, Раймона де Соссюра, и даже написал предисловие к его книжке. Это потом позволило Лакану эффектно выйти на интеллектуальную сцену с формулой «Бессознательное структурировано как язык».

Тут снова раздался голос из глубины аудитории:

— Генерал, а почему вы не упомянули, что герои Рабле среди оттаявших слов обнаружили также непристойные? Акцент в книге сделан именно на этом. Дометароссийский писатель Сорокин даже взял это место эпиграфом к своему роману про клонирование.

Генерал поморщился:
— Свинья везде грязь найдет. А еще в тех главах было про Платона… 

— Ну почему же, — продолжил голос из глубины аудитории, — мне кажется, непристойность оттаявших слов была как раз очень важна как речевая характеристика метаоттепели…

— Непристойность слов была также и важной речевой характеристикой метазастоя, — сказали с первых рядов.— Все эти молодежные поп-звезды, блогеры, поэты и поэтки…

— Я думаю, что непристойность здесь не нужно понимать буквально — как площадную брань, — сказал генерал.— Есть и более высокие, сублимированные, что ли, формы непристойности. Например, слово «непристойный» часто повторяется в романе Музиля: непристоен и сам этот роман, выбалтывающий секреты мышления, — ведь нет ничего более интимного. Может быть непристойность самоанализа или анализа эпохи, замороженная и шокирующая читателей в период оттепелей или метаоттепелей. Кстати говоря, такого же рода непристойность свойственна и исповедальным текстам Блаженного Августина и Андрея Монастырского — авторов, успешно переживших застои.

— Все трое — солярные Скорпионы! — произнес женский голос. Генерал поискал глазами говорившую.

— Вижу, вы проявляете повышенный интерес к трансатмосферным процессам, — сказал он.— Я попрошу подготовить вас к следующему занятию доклад о политическом астроцене. Вашей задачей будет рассказать, почему метазастой закончился с ингрессией Плутона в Водолей в 2024 году по фиктивной хронологии Скалигера — Петавиуса…

После лекции студентка подошла к генералу, чтобы уточнить детали задания.

— А в какой форме должен быть сделан доклад? — спросила она.— В монодической или полифонической?

— Как вам угодно, — ответил генерал.— Все формы спекулятивной речи развивались главным образом по двум линиям — платоновской и аристотелевской. Метазастойную академию целиком подчинила себе аристотелевская монодия, выродившаяся в унылые профессорские монологи от первого лица, но сегодня вам ничего не мешает подхватить платоновскую полифонию или ее производные вроде менипповой сатиры.

— Замечательно! — воскликнула студентка.— Тогда я смогу станцевать метаоттепель! В духе театра кабуки!

Эта сцена развлекла меня, но я вышел из аудитории, не дослушав их беседу, погруженный в депрессивные мысли о своей недописанной магистерской диссертации по феноменологии метазастоя.

Источник: Генерал Л.Д. Твёрдый: pro et contra (серия Метарусский путь). Под ред. П.А. Русакевича. Петроград: Издательство Института технотеологии, 2078. С. 346–350.