Как менялся Мойдодыр: великий умывальник глазами 30 художников

После выхода первого издания в 1923 году «Мойдодыр» многократно переиздавался. Создавая новые иллюстрации, каждый художник по-своему интерпретировал сказку, из-за чего образ «великого умывальника» постоянно менялся. В марте независимая галерея «Открытый клуб» впервые в одном месте собрала иллюстрации к самой известной советской сказке, которые разные художники создавали на протяжении почти 100 лет.

Публикуем 65 иллюстраций — от классической книжной графики до сюрреалистической живописи — к истории о мальчике-грязнуле и «командире мочалок» Мойдодыре, благодаря которой не одно поколение детей освоило гигиену. А также комментарий Михаила Салтыкова о том, как современники Чуковского приняли его стихи и какие скрытые смыслы исследователи находят сегодня на страницах старой детской книжки.

Секрет великого умывальника

Казалось бы, нет нравоучительной истории проще и яснее, чем «Мойдодыр». Сколько ни пытались найти в ней двойное дно или подтекст, как ни силились найти прототипов из числа современников-классиков, — всё, в общем, пустяшно и впустую. Что может быть естественнее и обычнее, чем призыв соблюдать гигиенические правила, тем более обращённый к ребёнку?
 
Да, подвергался автор критике за «буржуазные» элементы быта вроде «маминой спальни», а также за обидное посягательство на почётную профессию трубочиста, но это не мешало выходу многочисленных изданий и переизданий с самыми разнообразными иллюстрациями. А Чуковский ведь оставляет художнику не так много простора для вольности. Он рассказывает о происходящем очень подробно, перечисляя всех действующих лиц в порядке их появления и точно указывая, кто что делает. 

Здесь стоит заметить одну особенность авторского текста — в нём, кроме главного героя, нет ни одного человека! Есть мамина спальня, но в ней нет мамы, там обитает страшный Умывальник. Спасаясь от мочалки, мальчик, как в кошмарном детском сне, бежит по пустому дневному городу и встречает не людей, а только крокодила с крокодилятами!
 
А перед этим Мойдодыр ставит ему в пример не других, чистоплотных детей, а исключительно зверюшек и насекомых. Он словно подчёркивает, что неряшливость может быть свойственно только человеку — как и многие другие пороки: «Ты один не умывался!» Не думает же он, что перед ним единственный такой ребёнок! Нет, дело в другом: «Из всех Божьих тварей ты, человек, венец творения, один опустился до такой мерзости!» 

В самом деле — животных-нерях не бывает, в какой бы грязи они ни валялись, инстинкт заставляет их очищаться в меру данных им природой возможностей. А у человека-то этих возможностей значительно больше: у него и водопровод, и горячая вода, и мыло, и мочалки. А он ещё смеет всем этим пренебрегать! Из-за лени ли, по невежеству, от наплевательского отношения к окружающим и самому себе. Наш герой в своём человеческом одиночестве словно бы представляет всё это погрязшее человечество. И только ли о телесной чистоте здесь идёт речь? Ведь вода, вечную славу которой возглашает автор, всегда была символом очищения в самом широком смысле.
 
В наше время Чуковского почему-то принято упрекать в излишней жестокости. Вот, мол, одно имя чего стоит — «Мой-до-дыр»! Зачем же до дыр? В самом деле, сказки у Чуковского страшноватые. Но абсолютно в традиции фольклора, причём не только русского. Какие ужасы рассказывают малышам и Братья Гримм, и Перро, и даже Андерсен. А что уж говорить о людоедских притчах Востока! Ну а по сравнению с разнообразной современной продукцией для детей стихи Корнея Ивановича — верх добродушия. 

Мало того, что всё непременно хорошо кончается — у него даже поверженный злодей, как правило, не погибает (ну разве только если он – мерзкое рыжее усатое насекомое или мохнатое паукообразное!). Даже укравший солнце крокодил, видимо, уползает обратно в озеро — помятый медведем, но живой! А Бармалей и вовсе исправляется после пребывания в чреве другого крокодила, подобно библейскому пророку.

Вот до каких глубин можно докопаться, листая старые детские книжки. А почему бы и нет? Хотим или не хотим, пришло время пересматривать традиционные трактовки — разумеется, не забывая и не отрицая их. Взгляните, как современный театр разворачивает и выворачивает классику, доходя порой до абсурда. Так же и художники, иллюстрируя детские книжки, могут предлагать самые парадоксальные решения — как, например, Сергея Бархина, который превращает всю историю именно в театрализованное представление, да ещё в стилистике детского рисунка.

По рисункам к «Мойдодыру» можно в какой-то мере проследить перемены в настроениях художников: после романтической драмы 20–30-х — оптимизм 50–60-х, ирония 70–80-х и тревожные предчувствия 90-х, ещё более усилившиеся в новом веке. Последнее особенно заметно — не случайно одни художники этой поры нарочито подчёркивают кошмарность первого появления умывальника, а другие и вовсе доводят сцену погони до крайней степени горячечной галлюцинации. Художники словно бы ужасаются погружению мира во мрак и беспросветную грязь.

​1920-е

1930-е

1940-е

1950-е

1960-е

1970-е

1980-е

1990-е

2000-е

2010-е