Поэтика моды: от Кьеркегора до Золушки

Что можно узнать о моде из одной книги? В «Поэтике моды» Инны Осиновской собраны журнальные и газетные статьи о том, что думали о гламуре и роскоши Ролан Барт, Серен Кьеркегор, модельеры и фотомодели, с котороми работал Сальвадор Дали. Автор рассказывает о том, как мода зависит от производства вещей и развития капиталистического общества, пропитанного магией, волшебством и желаниями. В этом тексте я перескажу фрагменты, в которых связь моды, культуры и общества из очевидной становится драматичной.

В одной из работ 1960-х годов — «Система моды» — французский мыслитель Ролан Барт критикует язык глянцевых журналов, который формирует посредственную, «малоинформативную риторику». Впрочем, критика какого-либо явления часто вызывает к нему интерес, и сегодня во многих гуманитарных вузах язык массовой культуры изучают наравне с другими языками. Растущий интерес к моде отмечал Владимир Набоков, отмечая, что «мода это — творчество человеческой посредственности, известный уровень, пошлость равенства, — и кричать о ней, бранить ее, значит признавать, что посредственность может создать что-то такое (будь то образ государственного правления или новый вид прически), о чем стоило бы пошуметь». Модные тенденции не умирают: одна и та же вещь переживет несколько стадий восприятия: она непристойна, неприлична, экстравагантна, своевременна и, наконец, безвкусна, отвратительна, забавна, причудлива, очаровательна и романтична.

После Второй мировой войны механизм восприятия времени изменился, и на подиуме теперь можно встретить черты всех исторических эпох. Модельеры обратились к «настоящему времени», к тому, что Кьеркегор называл «действительностью, которая создается с помощью повторений». Ролан Барт косвенно полемизирует с Кьеркегором, уточняя, что мода образует «время, которого не существует; прошлое в ней стыдливо замалчивается, а настоящее все время „пожирается“ новой Модой». Человек все чаще старается идти в ногу со временем, увидеть и прикоснуться к чему-то новому. Ради этого он готов участвовать в создании модных вещей с помощью «подражания» (Г. Зиммель). В свою очередь, Александр Гофман рассматривает «модное» как симбиоз «производителей», «потребителей» и «распространителей». Несмотря на долгое обсуждение, вопрос о том, кто диктует моду, остается открытым: все участники процесса связаны круговой порукой.

Другой вопрос, который занимает всех участников симбиоза — как мы считываем модные коды? Кажется, свидетель «показа мод» уверен в оторванности всех этих нарядов от «реальной жизни», модели мало напоминают нам людей на улице — перед нами типы «красоты», которые нам предлагается оживить с помощью воображения. Мечты большинства людей о другом, лучшем мире — одна из причин существования моды. Эти мечты подкрепляет лепет моды, переходящий в гул языка, прикасающегося к нам каждый день, эротизированного и неутолимого. Для тотального проникновения в наши души мода обязана иметь связь с архетипическими структурами, например, сказками. Из них черпаются образы, мотивы, персонажи. Самый простой пример — красные туфли Дороти (Элли), которую ураган унес в волшебную страну ОЗ (рус. версия — «Волшебник Изумрудного города»). В одну из копий таких туфелек инкрустировали 5000 рубинов, камни закрепляли два месяца.

В «Поэтике моды» мы слышим голоса не только производителей гуманитарного знания, но и речи творцов и носителей моды. Верушка, модель, которая работала с Сальвадором Дали, в конце своей карьеры выступала против индустрии вечной молодости, нивелирования возраста, а значит, утраты самоощущения во времени (Верушка как-то раз появилась на съемочной площадке в образе чернокожего президента США — это случилось за 12 лет до появления на этом посту Барака Обамы). Самый старый из новых парфюмеров — Роже Дав — предлагает клиентам «парфюмерный орган» (набор масел) и просит «слушать» один запах за другим». Покупатель записывает свои ощущения — основу для духов. Парфюмер рассказывает об усталости богатых мира сего от погони за брендами. Они готовы дорого платить за приближение к индивидуальности.

Что такое гламур?

Гламур существует здесь и сейчас, он против историчности: это торжество настоящего. Одним из символов гламура стала кукла Барби. Она вечно молода, прекрасна, с модным гардеробом, на лице — безмятежность, блеск и улыбка. Ты вырастешь и состаришься, а твоя кукла всегда будет напоминать тебе о молодости. Барби — пример того, как «неживое» существо, эталон гламура, может влиять на живых людей: подталкивать к пластическим операциям, провоцировать рост анорексии и булимии в обществе, использующем тело в качестве конструктора идеального человека.

Другой символ гламура — Золушка, «персонаж-симулякр, архетип гламурной героини». Золушка — не просто история успеха и победы над несправедливостью, это еще и преображение, история красоты, пусть и внешней. С помощью волшебной палочки лохмотья превращаются в прекрасный наряд, но в полночь волшебство пропадает, — так работает и механизм гламура, красоты на час.

Культуролог Инна Осиновская замечает, что в современных исследованиях почти отсутствует отстраненное отношение к гламуру. Тут мы сталкиваемся со знакомыми полюсами добра и зла. Например, Александр Васильев утверждает, что вместе с гламурной эстетикой в культуру возвращается восприятие красоты, но те, кто живет вне «гламура», ассоциируют его со злом (Дмитрий Губин).

Гламурное поле поглощает всё, даже инвалидность: в разных странах проходят показы с участием инвалидов (в России — Bezgraniz Couture) Люди с ограниченными возможностями участвуют в рекламных компаниях: например, продукцию Diesel представляли колясочники. Вряд ли авторы рекламы задумываются о том, как влияет включение инвалида в медиа-пространство на восприятие этого человека в обществе.

Устройство роскоши

Роскошь — своей непрактичностью, нефункциональностью и недоступностью для многих — позволяет всегда быть вне общества потребления. Жан Бодрийяр писал о роскоши как о результате монополистического производства различий. Роскошные объекты, по словам философа, больше, чем объекты потребления. Они «выполняют роль знаков отличия, каковые глубоко иерархизированы».
Роскошь шьют золотыми нитями, кожа для сумок обрабатывается агатом; роскошь — это, прежде всего, редкость, огромные усилия при изготовлении (250 операций для создания обуви).
Роскошь начинается с легенды: «Говорят, английский обувщик Джон Лобб (John Lobb) начал свою блистательную карьеру с того, что сшил ботинки для золотоискателей и, согласно легенде, именно для них он изобрел свой знаменитый пустой каблук. Золотоискатели прятали в нем золотые слитки. Сегодня пустой каблук — знак обувного дома John Lobb».

Есть или носить

Отношения еды и моды осуществляются через отрицание, отталкивание: «Еда, страсть к поглощению пищи, кухня — это „подсознательное“ моды». Люди голодают, чтобы носить те вещи, которые им нравятся, они следуют любым диетам и готовы изменять свое тело настолько, насколько им понравится та или иная вещь.
Запрет на поглощение пищи вызывает острое желание этот запрет обойти, например, поместить образы еды в саму одежду, носить соблазн всегда с собой. Именно на соблазне и тяге к недозволенному строится индустрия моды.

Мода проникает во все сферы производства еды: и нам предлагают фэшн-торты, салаты-украшения, на которые сначала надо долго смотреть и лишь потом, возможно, съесть.

Шкаф, обувь, веретено

Шкаф — предмет мебели; он вошел в нашу повседневную речь как метафора внутреннего мира человека. В пространстве культуры, шкаф — это место для хранения воспоминаний; так поэт Рембо перечисляет символы памяти, собранные в одном из шкафов:

Тут медальоны вы найдете и портреты,
Прядь белую волос и прядь другого цвета,
Одежду детскую, засохшие цветы…

Инна Осиновская замечает, что IKEA уже давно проникла в наши дома, и пишет о главной функции шкафа — защите от вторжения современности, напоминании о «том времени». Шкаф может служить и порталом в другой мир (как в «Хрониках Нарнии») — это ещё одна лазейка из современности.

Другой спутник времени, изменений и моды — обувь. В сказках мы сталкиваемся с бедными башмачниками, сапогами-скороходами, туфельками Элли, которые перенесли её через горы — в другой мир. Так обувь связывает человека в сказках с потусторонним существованием.

Осиновская обращает наше внимание и на веретено: в сказках всё, что имеет отношение к нитям, связано и с судьбой, со смертью. Положительные герои страшатся соприкосновения с загробным миром — вспомним всех спящих королев. Мода настолько пропитана сказочными элементами, что все участники этой индустрии выглядят, как персонажи Шарля Пьерро.

Материал сделан на основе книги Осиновская, И. Поэтика моды / Инна Осиновская. — М.: Новое литературное обозрение, 2016. — 144 с.: ил. (Серия «Библиотека журнала „Теория моды“»)