Периодизация русской эмиграции после 1917 года традиционно делится на волны. Конечно, из России уезжали и прежде, но тогда это механическое движение не приобретал таких крупных масштабов.
Для первой волны был характерен отъезд аристократов и ученых — тех, кто так или иначе поддерживал Белую армию и старый строй. Он мог быть добровольным (или вынужденным), но существовал и декрет от 10 августа 1922 года «Об административной высылке», по которому из России на двух «философскихпароходах» были вывезены лучшие ученые-гуманитарии. Для волн 70-х и 90-х основным побудительным механизмом стал «национальный вопрос»: уезжали по преимуществу евреи, немцы и армяне. Впрочем, «высылку» тоже никто не отменял, и в 70-е эмиграция нередко оставалась вынужденной.
Уже к началу 2000-х одной из причин переезда за границу стала разница в уровне жизни. Именно в эти годы заговорили об «утечке мозгов», потому что за рубеж уезжали в первую очередь молодые ученые и студенты. Причины — невозможность карьерного роста в условиях современной России, недовольство низкой оплатой труда и невысокое качество образования.
Последнюю крупную «волну» эмиграции мы наблюдаем с начала 2014 года. Градус отношения к отчизне в последнее время, как правило, повышенный и мечется в пределах от «Россия — дно, пора валить» до «У нас прекрасная страна, Крым наш». Соответственно, эмигрантам или завидуют, потому что они «смогли вырваться», или считают их врагами народа, оставившими родину.
Но кто на самом деле эти люди? Является ли отличительной чертой современных эмигрантов неприятие «кровавого путинского режима», или их побуждают уехать другие, не политические ограничения: невозможность вести бизнес, получить достойное образование, заниматься научной деятельностью, в конце концов — есть тот сыр, к которому они привыкли? Насколько политизирована эта последняя волна?
В ходе поиска ответов на эти вопросы получился небольшой портрет последней волны русской эмиграции. Это серия небольших рассказов из первых уст о том, как людиустраиваются, как переезжают и что думают о России за тысячу километров от неё.
За 2014 год в США было выдано 245 638 рабочих и студенческих виз россиянам, что в два раза превышает показатели десятилетней давности. И в 2015 году было принято 265 086 заявок из России на получение грин-карт, что превышает квоту чуть больше чем в 60 раз. По данным агентства Bloomberg, число россиян, уехавших в Штаты за это время, достигло исторического максимума. Наш первый герой обосновался в Лос–Анджелесе.
Антон Емелин, 28 лет.
Los Angeles, California.
Аниматор, художник, актер, музыкант.
— Ты уезжал насовсем или попробовать, получится ли? Почему вообще появилась эта идея?
— Я хотел остаться, но не знал, как это сделать. Я всю жизнь жил в Москве с родителями. Было много всего интересного. В Москве дистанционно учился в анимационной школе. Тогда я понял, что здесь мой мир — в Калифорнии. Здесь все художники. Если к тебе подселяется кто-нибудь, то это либо актер, либо музыкант, либо еще кто-то творческий. Мы все одинаковые в своей разности.
Почему я уехал? Ну, на это есть несколько причин.
Поживешь, именно в Калифорнии, понимаешь, что люди как-то свободнее относятся к тому, чем ты занимаешься. В Москве все будут говорить, что тебе делать. А здесь — типа: «Ты делаешь это? Окей, ты делаешь то, что ты делаешь».
То есть ты можешь ходить голый, вверх ногами, на руках по улицам — «Окей, этот чувак такой». Все уважают свободу друг друга. Не на уровне государства, а на уровне социума. И люди просто группируются по интересам.
Вот приблизительно все причины моего переезда. Ну, хотелось еще такой большой истории в жизни. Поэтому я и приехал.
Когда только сюда добрался, то жил в студии Джими Хендрикса. У меня здесь каждый день был как кино. Играл в рок-группе. В калифорнийской рок-группе! Но потом пришлось расстаться с ними по своим причинам.
Потом я жил в квартире, жил еще в одном месте, сейчас я вернулся обратно в Голливуд. Снялся в большом мюзик-видео, играл ковбоя. Это было абсолютно неожиданно. Я никогда не учился на актера, и меня взяли на главную роль. Я просто пришел, мне нужны были деньги. «Что мне делать? Полы мыть или попробовать себя в этом?»
— Получается, ты занимаешься только творчеством?
— Ну, как бы да. Я сюда за этим и ехал. Вот недавно работал на анимационной студии. Первый год ушел на то, чтобы сделать документы, я был вообще нелегален.
— Не хотел вернуться? Не тоскуешь по России?
— Это сложный вопрос. Скажем так, с Россией у меня связано много различного опыта, в том числе и негативного. Теперь, уже побывав в просвещенной Калифорнии (она идеальна для самопознания; ты познаешь не американскую культуру, а себя), я понимаю, что этот негатив был связан с моими действиями. Если бы я вел себя по-другому, то и не было бы всего этого. Но из России это очень сложно понять. Потому что мне кажется, мы русские очень любим быть жертвой. Приносить себя в жертву вместо того, чтобы брать ответственность за действия. Проще сказать, что у нас пачкают лифт из-за кровавого режима, а не потому что люди такие. И здесь я понимаю, что будь я немного другим человеком в России, я получил бы немного другой результат от своих действий. Уезжал я с мыслью: «Все. Больше никогда! Россия — нет». А отсюда уже видишь, что можно везде устроить свою жизнь.
В России я в первую очередь скучаю по друзьям и родителям. У меня было очень много друзей. Они и сейчас есть, но теперь это просто картинки в фейсбуке. Я с ними созваниваюсь регулярно, но это уже другое.
Наверно, немного скучаю по стилю общения. Здесь город индустрии. Все работают, ни у кого нет времени херней страдать. А в России у всех есть на это время. И это хорошо. То есть попроще.
Можно сказать, что Москва исключение, конечно. Я никогда не был в Нью-Йорке, но он похож на Москву, мне кажется. Да, в Лос-Анджелесе тоже все работают, но без таких напрягов. В больших северных городах (Нью-Йорк тоже северный) больше суровых людей на улицах. Здесь все налегке.
Но конечно, этот год был сложным. И это было тяжело.
— Восстановил отношения с родителями?
— Да, когда стал нормально зарабатывать. Но мне пришлось им доказать, что у меня здесь жизнь. Они этого не понимали. Хотя сами из семьи диссидентов, у которых были сложные отношения с Советским союзом, а потом с самой Россией. Я единственный сын в семье, и для них мой переезд стал просто бумом. Я для них был многим. Такой творческий сын, знаешь, который всегда готов со всеми поговорить. С мамой об искусстве, например, потому что папа в этом ничего не понимает. А потом я уехал. И как будто игрушка, которая всегда была рада поболтать, исчезла.
Когда я был в России, я очень негативно относился к ней. Когда я приехал сюда — я стал хорошо относиться и к России, и к Америке.
Потому что Калифорния учит вообще всему.
— А после того как ты осознал, что и в России не все так плохо, было желание вернуться?
— Я, во-первых, пока не получу гринкарту, не могу выехать. На ближайшие лет пять я здесь. И я чувствую, что мой путь пока здесь. Здесь вся анимационная индустрия, все самые известные студии. Здесь ты получаешь за день в сто раз больше полезной информации, и каждый второй — твой учитель. Если ты расположен учиться, конечно. Но, в Калифорнии я понял — что и в Москве я мог получать эту информацию. Мне кажется, что я запишу какой-нибудь крутой альбом и поеду в Россию с концертами.
Здесь, что касается музыки, можно учиться. Особенно у черных. Потому что они её чувствуют. Да, я хорошо отношусь к русской музыке: классической, к романсам. Но поп-музыку русские не умеют делать. И даже не понимают, почему они не могут её делать. Они просто её не чувствуют. Потому что это определенные даже не знания, а волны. Это всё пошло от черной музыки. И в России этого нет, и неоткуда это брать. А здесь есть. И общаясь, очень много узнаю даже не мозгами, а телом.
— А как обстоят дела с живописью? Ты ведь еще и рисуешь?
— Я учился на аниматора, но я больше мультипликатор. Значит, постоянно рисую. И у меня сосед по квартире шестидесятилетний черный абстракционист. Мы с ним рисуем в свободное время.
Когда я был в Москве, то очень жестко к себе подходил: «Все, я аниматор. Аниматор-аниматор. Или нет? Нет, я музыкант. Вот только музыкант. Нет, я это, нет, я то». Знаешь, такой чугунный: «Всё, мне нужна работа». Когда я приехал сюда, то первый раз почувствовал, что я один, что я свободен и решаю сам, чего хочу. А оказалось, я хочу все. Я не хочу делать что-то одно.
И собственно, люди здесь это принимают. Они не говорят тебе: «Почему у тебя нет работы? Почему ты рисуешь, когда должен заводы строить?»
Понимаешь, последние 100 лет здесь были художники. Здесь все на этом завязано. Единственная проблема, это то, что ты попадаешь в мир таких же, как ты. В Москве ты говоришь: «Я писатель» — и это производит впечатление. А здесь ты попадаешь в круг, где заходишь в клуб, знакомишься с девчонкой и говоришь ей: «Я музыкант», а она такая: «О! Я тоже. Вот мои пять альбомов, которые вышли за прошлый год». — «Окей… Давай поговорим о чем-нибудь другом». То есть нет в этом фишки. И в Москве ты можешь сказать: «Я не умею делать это, зато я творческая личность». Когда ты попадаешь в социум из творческих личностей — это не работает. Ты в первую очередь должен быть профессионалом. Если ты живешь в коммуне и не убрал за собой что-то, ты не можешь сказать: «Я же художник». Потому, что мы здесь все такие.
— Ты много русских встречал среди аниматоров и художников? Ведь в этих сферах люди всегда стремятся быть ближе к крупным студиям.
— Ну смотри, я работал пять лет в России, поэтому я знаю всю анимационку. Вся русская анимационная община мне знакома. Сюда добираются совсем не самые крутые аниматоры. Сюда добираются те, кто хочет добраться. Потому что я знаю 30 аниматоров в России, которые лучше меня, но они тут не работают, а я работаю. Просто потому, что я этого хотел.
— Но разве не в Америке самый большой карьерный рост и не туда ли выгоднее всего уезжать на заработки?
— Тут как бы, две стороны медали. Одна сторона — это то, что ты попадаешь в самый профессиональный круг, а вторая — это то, что ты попадаешь в очень конкурентную среду. В России легко получить работу. Тебя возьмут куда угодно, потому что студий много, профессионалов мало. Я закончил американскую школу, но здесь это ничего не значит. Это начальный поинт. Да, теперь есть возможность где-нибудь поработать. Может быть. Когда-нибудь. В следующей жизни. Наверно.
Здесь твой мозг учится работать в 33 раза быстрее. Потому что студии переполнены и иногда очень по-скотски себя ведут. Они пишут: «Вы готовы начать с понедельника?! Мы очень рады вас видеть на нашей студии!». Ты тут же пишешь ответ: «Да, я тоже очень рад! Готов работать с понедельника!!!». А потом они пишут: «Здорово, но мы также рады видеть еще 30 человек на ваше место. Поэтому мы, конечно, рады вас видеть, но не знаем, может, не рады. Мы как бы и не очень рады. В другой раз, наверно». Причем всегда на очень позитивной ноте.
Я на этом мюзик-видео понял, что меня снимали 60 человек. Все вокруг тебя бегают, носятся. Когда ты нужен — вокруг тебя будут вертеться все. Только потому, что тебя кто-то выбрал. Но как только заканчивается твое время, ты больше не нужен. Совсем. В Голливуде рабочие отношения.
В России это так работает: «Ну, мы же работали вместе» — люди завязывают на этом личные отношения. А тут ты учишься тому, что все может закончиться в любой момент. Ты нужен сейчас, но через секунду ты можешь оказаться на улице.
Это не всегда так, но ты учишься быть в этой реальности. И ты уже говоришь им не то, что ты думаешь, а — предугадывая их реакцию, заранее планируешь как себя вести. Выбираешь модели поведения. Лучше я тридцать раз подумаю, что сказать.
Это совершенно другой уровень. Тут это называется: «Кто бы ты ни был, есть еще 100 человек, готовых сделать твою работу». И ты учишься с этим жить. Есть люди, которые хотят твою работу, а ты должен учиться быть впереди всех.
Так что тут есть свои проблемы. И для русского человека порой бывает очень трудно их принять. Принять такой стиль общения, потому что ты вырос совершенно в других отношениях.
Это касается всего. Например, тут полная сексуальная свобода. Есть телефонное приложение (как инстаграм) для того, чтобы найти человека на одну ночь. У многих простая схема: «Я хочу просто ходить по ресторанам. Хочу спать с девушками, когда мне удобно». Я рос в другой действительности, и мне сложно это принять. Условно, пришла к тебе девчонка на ночь, утром ты: «Эй, я хотел дружить!», а она уже ушла.
Здесь огромный город с разными ситуациями. Америка этим и прекрасна, что она содержит разные истории. Ты можешь наткнуться на себе подобных. Если ты позитивен к миру, он даст тебе нужных людей.
— В России есть такой принцип в работе: «Ну по-братски, мы же работали вместе» — и человек получает должность от старого знакомого, по связям, скажем так. В Америке, получается, такого нет? Все смотрят исключительно на умения человека?
— Нет, я бы сказал так: здесь все решают связи. Талант — это талант, но связи важнее. В этом смысле много схожего с Россией. Лос-Анджелес не характерный для Америки город, здесь много бардака, как и в России. Здесь такая арена для баталий. Каждый прорывается, как может, правил нет. Ты сам рулишь свою игру.
Просто здесь ты понимаешь, что такое быть полезным обществу. Ты должен быть настолько полезен, чтобы все захотели с тобой общаться. Например, я начал писать биты для реперов знакомых. И раньше как могли меня представить: «Ну, там есть один Антон. Типа, вот он что-то там пишет…». А когда я сделал то, что стало полезным и всем понравилось, то у всех сразу другой разговор. Все хотят тебя, все хотят такие биты. Если хочешь общаться с людьми — ты должен давать им то, что они хотят.
Для русского это сложно. Да, раз на раз не приходится. Ты можешь встретить человека, который станет твоим другом навсегда. В принципе все американцы очень добрые люди. И даже настолько добрые, что страшно.
Я разговаривал с девочкой, она с детства живет в Америке. У меня было многое в жизни, многое пережил. Например, меня очень сильно избили в Москве. За красные штаны, кажется. И я рассказал ей, что для меня страх, и спросил, что это слово значит для неё. А она говорит: «Я не знаю, что для меня страх. Я никогда не боялась». Понимаешь, у людей настолько хорошая жизнь, что они даже не знают, что такое страх.
Я спросил у неё: «Расскажи мне про американскую школу. Там все, как показывают в кино?». Она говорит: «Да, только в настоящей школе нет „були“». «Були» — это плохой парень. В реальной школе его нет, все живут в согласии. У людей нет даже такого опыта.
Мне иногда бывает с ними сложно поговорить, потому что у меня–то он есть.
Я заметил еще интересную деталь.
Да, тут всегда лето, НО когда наступает осень, мне пора грустить. А повода–то для грусти нет, потому что одна картина за окном. У меня уже за годы в Москве ближе к осени всплывают строчки: «Последняя осень…» и все такое. А тут–то этого нет. Ты выходишь на улицу, а там все улыбаются, все счастливы, солнце светит.
Это интересный эффект. Зимой ты вообще такой — «пора в спячку». А на деле солнечно все и хорошо, это уже не нужно.
Я надеюсь, что это временно, я только полтора года здесь. Период привыкания еще. Но русский человек, на самом деле, запрограммирован страдать. Это его программа. И побороть её очень трудно, почти не возможно. Какое бы солнце ни светило, ты запрограммирован. А здесь у людей нет этого.
Какие стихи мы там учили в детстве? «Держи лентяйку в черном теле» — так нас учили. «И день и ночь, и день и ночь» — еще и каждый день!
Блин, почему мы должны страдать? Почему мы так запрограммированы? Я не понимаю. Вся русская культура на этом. Если бы не было этой программы, то Россия была бы другой. Люди бы говорили: «Мы не готовы мерзнуть. Давайте перенесем всю движуху в Краснодар». Если бы я жил в России и мог этим управлять, так бы и сделал: «Эй, к черту это болото (говоря о Москве). Пора переносить нашу Мекку в другое место!».
Другая еще фишка, что в России всем все по барабану. Люди гораздо меньше требуют от себя и от других. А тут люди тебе много дают и много требуют.
В Калифорнии я все время спрашиваю про себя: «Ребята, неужели вам не пофиг? И на это вам не пофиг? Блин, как же жить?! Вам на все не пофиг». Ты начинаешь думать: «Как бы пройти своими ступнями, чтобы не задеть чье-то эго».
Это же целая культура. Все эмигранты съехались в одно место и придумали правила, чтобы жить вместе. А что это такое — сотни культур вместе? Это очень сложные правила.
