Бодимодификации (БМ) у многих по-прежнему ассоциируются с маргинальным и нестабильным поведением. Ряд исследований указывает на связь тату и пирсингов со злоупотреблением психоактивными веществами, расстройствами пищевого поведения и самоповреждениями. Однако авторы этих работ намеренно оценивают телесные модификации исключительно с ракурса психопатологий и не идут дальше поиска у носителей БМ психических отклонений, которые можно найти и у людей без пирсингов и татуировок.
Специально для самиздата автор канала о нон-фикшне «Много слов» и владелица 12 татуировок Лара Леснихина разобралась в истории телесных модификаций от неолита до наших дней, изучила десятки исследований о психологии изменений внешности, а также поговорила о значении пирсингов и тату с психотерапевтом и людьми, у которых есть БМ. В лонгриде о связи бодимодификаций с психотравмами и селфхармом журналистка рассказывает, как выглядела самая древняя татуировка, как на протяжении 5000 лет развивалась культура рисунков на теле, почему бодимодификации перестали отражать причастность человека к субкультурам, как связаны изменения внешности, эмоции и образ тела, в каком случае тату и пирсинги становятся украшениями, а не защитной реакцией, а также как БМ помогают людям формировать идентичность, сопротивляться болезням, прощаться с негативным прошлым и возвращать себе контроль над своим телом после опыта сексуализированного насилия.
«На фоне почти всеобщего ощущения бессилия „изменить мир“, люди меняют то, над чем они действительно имеют власть: свое тело»
«Modern Primitives», V. Vale, Andrea Juno
Свою первую татуировку я сделала в 15 лет и с того момента моя жизнь стала неразрывно связана с бодимодификациями. Я делала различный пирсинг на лице — прокалывала губы и язык, ставила септум и бридж. Мне растягивали тоннели, ставили «индастриалы» в ушах, прокалывали соски и делали плоскостной пирсинг на ключицах.
Со временем мой интерес к пирсингу снизился и я сняла все украшения, но любовь к татуировкам осталась. Мое последнее «приобретение» — «рукав» в японском стиле, работу над которым мастер завершил осенью 2021 года. Всего на сегодня у меня 12 татуировок, среди которых еще один «рукав» в стиле trash polka, «забитая» грудная клетка и живот, крупная татуировка на голове и большая орнаментальная работа в стиле маори на ноге.
В юности тату и пирсинг были моим способом самовыражения и поиска идентичности. Они давали возможность нащупать землю под ногами в непредсказуемом и хаотичном мире. Меняя внешность, я справлялась с отвержением, неуверенностью и душевной болью. Повзрослев, моя мотивация набивать тату изменилась — я увлеклась ими как видом искусства. Меня завораживали различные стили и цвета, формы и примеры работ. Также тату-культура это еще и определенный социум — на редкость дружелюбный, открытый к общению и по-хорошему экстравагантный. Мне нравилось общаться с тату-мастерами и клиентами, придумывать и обсуждать варианты эскизов, да и просто говорить о жизни.
Помимо социума и искусства, татуировка стала для меня еще и экзистенциальным опытом. На мой взгляд, сегодня в мире не так много практик и обычаев, присоединившись к которым, можно найти контакт с собой. Среди популярных сообществ — религия, родительство, потребление, политика и подобное. Ни одна из этих групп не ощущается мной как родственная, а потому я не могу стать их частью. Татуировка же для меня — почти обряд, который помогает соединиться с моими ценностями: свободой самоопределения, стойкостью, терпением и внутренним покоем. Все эти ценности я практикую буквально и каждый раз, приходя на очередную тату-сессию.
Тату для меня — еще и ритуал по «присвоению» собственной идентичности. Украшение или платье я могу купить или выбросить, как только они износятся или разонравятся. Эти вещи никогда не станут по-настоящему «моими» и забудутся сразу, как попадут в мусорный бак. А вот тату по-настоящему мне принадлежат, в отличие от вещей.
В этой статье я расскажу, почему люди делают татуировки и другие бодимодификации, как они помогают справляться с внутренними проблемами, душевной болью и травмами. Также я обсудила тему бодимодификаций с психотерапевтом и рассмотрела вопрос, стоит ли считать их самоповреждением.
Что такое бодимодификации
Бодимодификации (БМ) — это изменение тела c целью украшения методом нанесения телу тех или иных художественных повреждений. «Художественных»—значит несущих какой-то смысл или обладающих каким-то творческим результатом. БМ включают в себя татуировки, шрамирование, имплантирование, растягивание тоннелей, пирсинг, микродермалы, эльфийские уши и т. д.
Довольно редки практики БМ, включающие в себя хирургические вмешательства — например, разделение пениса или ампутация пальцев. К БМ также относится практика подвешивания и мероприятия, связанные с ней — различные фестивали, выступления в клубах и на вечеринках. Например, довольно известен лондонский фетиш-клуб Torture Garden («Сад пыток»), где собираются поклонники БДСМ, трансвеститы, свингеры, а также просто тусовщики и туристы: в клубе устраивают перформансы, диджейские вечеринки, телесные и боди-арт практики.
На первый взгляд, к модификациям тела можно было бы отнести и различные косметические практики — загар, прически, макияж и пластическую хирургию. Но теоретики-феминистки относят пластическую хирургию скорее к модификациям, направленным на соответствие узнаваемым и конвенциональным практикам красоты. БМ же используются не для соответствия «канонам красоты» и ожидаемым нормам, а скорее наоборот, несут в себе эстетику отличия. Поэтому «пластику», макияж и другие «декоративные изменения» к БМ не относят.
БМ — это не только тату, но и другие трансформации внешности — пирсинг, подвешивания и прочее. Но так ли нова практика изменений внешнего вида? На самом деле нет — бодимодификации делали и в далеком прошлом. Разбираемся подробнее.
Бодимодификации в прошлом
На самом деле люди украшали свои тела на протяжении многих тысячелетий. БМ были символом культурной и социальной идентичности, отражали иерархическое положение, были суеверной защитой или способом исцеления. Самым ранним известным примером татуировки считается мумия «ледяного человека» Эци эпохи неолита. Вмерзшая в лед мумия была найдена немецкой семейной парой 19 сентября 1991 года в Эцтальских Альпах на высоте 3200 метров, в растаявшем леднике. На 5300–летней мумии археологи обнаружили 61 примитивные тату, изображающие простые точки, кресты и линии. Тату были сделаны путем втирания сажи или каминной золы в надрезы на коже и размещались на груди, пояснице, запястьях, коленях и лодыжках. Также у мумии были проколоты уши.
Интересно, что все тату «ледяного человека» сгруппированы в 19 местах; рентген также показал, что у «ледяного человека» было заболевание суставов под татуировками. Все это заставило исследователей предположить, что тату Эци были доисторической разновидностью акупунктуры и были сделаны для облегчения боли. Если это так, то эта находка старше самых ранних свидетельств этого вида лечения в Китае на 2000 лет.
Первые татуировки-изображения были обнаружены в Египте. В 1900 году исследователи нашли в песчаных захоронениях мумии Гебелейна, относящиеся к периоду между 3350 и 3015 до н. э. Мумии были украшены изображениями быков и овец, линиями и S-образными символами и, по предположениям археологов, были связаны с высоким статусом владельцев.
БМ были частью многих древних культур: в Японии тату-культура имеет более чем 5000-летнюю историю, в Полинезии тату были племенным ритуалом, использовались для духовной защиты или могли рассказывать историю жизни человека. Например, воины наносили геометрические узоры от поясницы к ногам, а женщины украшали тела цветочными узорами.
Самоанцы наносили тату зубом акулы — геометрические узоры отражали переход человека из подросткового возраста во взрослую жизнь. Индейцы майя считали, что чем болезненнее и экстремальнее татуировка, тем выше статус человека, а у маори татуировки были ритуальными и отражали престиж и статус. Голова у маори считалась священной частью тела и для нее была «зарезервирована» специальная тату «та-моко». Такие тату делали только люди высокого социального статуса. Например, почетным женщинам «та-моко» набивали только на подбородке и только по достижению взрослого возраста.
В Европе тату наносили моряки и другие представители рабочего класса с начала XX века. У моряков тату отражали звание или статус, рассказывали о его достижениях или путешествиях, служили суеверной защитой. Якорь говорил о том, что владелец достиг звания боцмана, курицу и свинью набивали на ногах, чтобы защитить моряка от кораблекрушения, акулу — чтобы выжить при внезапном падении за борт.
При этом тату не всегда имела позитивный смысл. В западных культурах татуировки исторически ассоциируются со стигмой — их носили байкеры, военные, гангстеры, преступники и другие «девиантные группы». Например, члены известной байкерской группировки Ангелы Ада набивали на коже собственный логотип; тату паутины обозначало, что владелец сидел в тюрьме, а пятиконечная корона была символом главарей испаноязычных банд. В Японии позорные тату наносили нарушителям закона, в Китае тату были способом наказания, также ими помечали рабов и военнопленных. В Великобритании дезертиров клеймили буквой «D», а во время Второй мировой войны заключенным в лагерях набивали на теле их серийные номера.
Только в начале 1950-х татуировка попрощалась со своим негативным статусом. Развитие молодежной культуры в 50-х и 60-х спровоцировало появление нового поколения татуировщиков, которые своими творческими амбициями и экспериментами подняли тату до ранга искусства. Первая тату-конвенция прошла в 1950 году в Бристоле, также в тату-культуре начали появляться новые тенденции и стили. Изображения на теле постепенно становились более приемлемы — их наносили как панки, так и хиппи среднего класса. В 1980-х гей-движение продолжало популяризировать практику БМ, выражая протест против консерватизма среднего класса. Лесбиянки и геи интересовались не только тату, но также увлекались менее известными практиками, такими как пирсинг и шрамирование.
Еще одной обширной группой, которая идентифицировала себя вне доминирующей культуры, было движение straight edge (sXe) — оно пропагандировало стремление к воздержанию от наркотиков, алкоголя и сигарет. sXe часто были вегетарианцами или веганами, а иногда не употребляли даже кофеин. Движение straight edge наиболее популярно в США, но и в Великобритании можно увидеть носителей БМ с тату в этом стиле.
До 1990-х БМ оставались символом провокации различных субкультур, но сейчас стали популярны среди разных социальных слоев — БМ делают знаменитости, например, Дрю Бэрримор, Шер и Джонни Депп, 50 Cent, Pink и Робби Уильямс. Кроме того, некоторые тату-мастера стали известны сами по себе — к примеру, Алекс Бинни из лондонской студии Into You является одним из самых известных татуировщиков в Британии и по всему миру. БМ делают и спортсмены — например, Дэвид Бекхэм сильно татуирован и даже имеет персонального татуировщика, которого приглашает к себе, когда ему или его жене Виктории это необходимо. Таким образом можно утверждать, что сегодня БМ и тату в частности стали приемлемой формой самовыражения.
Тем не менее, многие все еще стигматизируют людей с БМ — их осуждают и высмеивают, считают ненормальными. На одном из порталов одна из авторок выступила в защиту БМ и объяснила, почему считает насмешки и дискриминацию неприемлемыми:
Возможно, я не буду татуировать лицо или прокалывать какую-либо часть тела, кроме ушей, но это не значит, что тот, кто делает обратное — урод. Мы все склонны отчуждать непохожих и вести себя так, будто они нелюди. Нам нравится смотреть на экстремальные модификации тела не более чем на экспонаты. Человек теряется в этой одержимости ненормальностью, которую мы все с удовольствием подпитываем, лишь бы не быть объектом насмешек.
Такое мышление толкает наше прогрессивное общество назад. Если у кого-то есть татуировка или пирсинг, это не значит, что он не имеет права функционировать в этом мире. Это тонкая форма дискриминации, которую мы, кажется, не замечаем.
Marissa Ochoa
Бодимодификации — довольно древнее искусство: тату и пирсинг практиковались еще в древних племенах, и на протяжении всей истории разные социальные группы использовали изменения внешности, чтобы обозначить свое место в иерархии, рассказать о своем опыте или «защититься» от жизненных невзгод. Сегодня смысл бодимодификаций расширился — их делают не только для защиты или демонстрации статуса, но и просто из эстетических побуждений. Разбираемся, какое значение вкладывают в бодимодификации люди сегодня.
Почему люди меняют внешность сегодня
Сегодня БМ необязательно относят владельца к определенной субкультуре. Одни считают их не более чем аксессуарами, другие придают им более глубокий смысл. БМ практикуют ради эстетики, чтобы создать сексуальный образ или чтобы просто скрыть шрамы на теле. Мотивы могут быть самые разные.
Например, исследовательница Селина Вейлер провела анонимный онлайн-опрос в социальных сетях и на форумах, посвящённых изменению тела:
В исследовании приняли участие 312 респондентов в возрасте 18–66 лет; все они обладали тату, пирсингом или экстремальной БМ. Селина пришла к выводам, что носители БМ не беспокоятся по поводу реакции окружающих на их внешний вид; с помощью БМ они хотят выразить свою уникальность без намерения оскорбить других. Также поскольку тату стало мейнстримной практикой, нанесение тату не связано с нежеланием подчиняться правилам.
В некоторых психологических работах исследователи находят связь БМ с девиантным поведением и противозаконной деятельностью. Согласно данным, практикующие БМ чаще получают физические травмы и имеют криминальное прошлое, выражают зависимое поведение. Люди с БМ ведут себя более рискованно, проявляют признаки гнева. У студентов колледжей БМ связаны с поиском острых ощущений. Некоторые исследования указывают на связь БМ со злоупотреблением психоактивными веществами, расстройствами пищевого поведения у подростков и самоповреждениями. При этом большая масса этих исследований оценивают БМ с мейнстримного ракурса психопатологии и в своих работах не идут дальше поиска психологических отклонений у носителей БМ.
Но есть и более объективные работы. Например, в другом исследовании приняли участие 94 человека: у 51 одного из них была хотя бы одна модификация тела, у 43 не было. Ученые не выявили разницы в характерах между двумя группами: они были одинаково открыты опыту, экстравертны и общительны.
О бодимодификациях и способах восприятия своего тела рассказывает психолог и арт-терапевт Марина Федосова:
«Часто психологи относят владельцев тату, пирсинга и прочих модификаций к своим пациентам. Не только в обществе, но и в психологии есть мнение, что, если человек решил что-то изменить в своем теле, значит, он его не принимает. С одной стороны, в этом действительно есть смысл, с другой же — что плохого в татуировках? У кого только их сейчас нет. И тут, конечно, важен контекст и степень вмешательства — например, тату ли это на половину лица или вы сделали ее в память о первой любви где-то в «укромном месте».
Нам от рождения дано тело, которое проходит естественные этапы модификации. И не всегда мы эти изменения можем принять, или же нам не всегда нравится «набор», которым выпал нам в генетической лотерее. В этом случае у каждого есть выбор: принимать то, что дано или же стать творцом собственного тела.
Когда ко мне приходят в терапию клиенты, которые хотят что-то изменить в своей внешности, будь то похудение, косметические изменения, тату, я внимательно слушаю, что они вообще думают о своем теле и как его воспринимают. Часто тело видят как некое дополнение, сосуд, оболочку, из-за чего чувствительность себя снижается в разы. На самом же деле наши эмоции и чувства неотделимы от тела, и когда мы хотим что-то изменить во внешности, нужно исследовать первопричину — а она всегда внутри.
Мы меняем не тело, а ментальный образ, который формируется на протяжении всей жизни и является ключевым для процесса идентичности. Первое, что влияет на ментальный образ — то, как нас воспринимают. К сожалению, при наличии негативного детского опыта даже самый красивый человек, став взрослым, может испытывать неудовлетворенность своим телом и всю жизнь что-то в нем менять или пытаться скрыть — например, с помощью хирургии. Важно, чтобы ментальный образ тела совпадал с действительностью — в этом случае пирсинг или тату становятся украшениями, а не защитной реакцией.
Образ тела также социально детерминирован — он формируется под влиянием культурных стереотипов, трендов и условной социальной нормы. БМ, которые происходят под влиянием моды, также связаны с нарушенной идентичностью — когда человек не сформировал собственное представление о себе, о своей ценности и хочет быть похож на какого-то лидера мнений. И только изменения во внутреннем мире человека смогут «обратить» процесс копирования и следования социальным установкам. В этом случае выбор каких-либо БМ будет действительно осознанным и безопасным».
Мы разобрались, как в целом видят БМ исследователи и психотерапевты. Далее рассмотрим несколько конкретных причин, по которым люди делают бодимодификации.
Создание идентичности через тело
По версии исследовательницы БМ Тары Хог, бодимодификации у субкультур — это пример отношений со своим «я». Любая субкультура, которая находится в меньшинстве, с помощью БМ реагирует на угнетение со стороны популярной культуры. Тело подчеркивает идентичность и потому изменение внешности — это протест. Те, кто практикуют подвешивание на крюках и шрамирование, также говорят о «возможности открыть более глубокое самоощущение и бросить вызов распространенным системам убеждений». Через БМ люди хотят обрести контроль над своим телом или стремятся доказать себе, что они больше, чем их тело или что они вообще не тело.
В неформальной литературе о БМ тело представляется как порабощенное условиями жизни на Западе:
Появление киберпространства создало общество без корней, без места, доступного для наблюдения и мышления. Место человека — нигде и ни в чем. Мы общаемся через email и находим себя на личных домашних страницах. Физическое тело ни с кем не взаимодействует. Результатом этой безгражданственности является психическое и физическое онемение. Татуировка, пирсинг, имплантация и шрамирование — это средства, позволяющие запустить работу органов чувств, утративших способность чувствовать.
«The Alchemy of Body Modification», Maureen Mercury
БМ могут рассматриваться как акт «создания себя», который через изменения тела может создать чувство самоидентичности. Практика БМ используется, чтобы «выразить внутреннее» или «то, что воспринимается как настоящий ты». Выражение индивидуальности — это способ противостоять мейнстриму и сопротивляться ему. Носители БМ объясняют свою одержимость пирсингом и тату как способ избежать давления индустрии моды. СМИ постоянно бомбардируют людей образами красоты, поэтому одним из путей отказаться от этой принудительной идентификации становится возможность «отметить» тело тату или шрамированием — так, чтобы его было невозможно изменить.
Мы отчаянно пытаемся найти наши собственные внутренние образы, которые говорят нам, кто мы есть. Мы ищем через наши тела звуки и образы наших личных богов, которые практически замолчали.
«The Alchemy of Body Modification», Maureen Mercury
Антрополог, автор книг и исследовательница практик БМ Сьюзан Бенсон упоминает, что сегодня тату символизируют постоянство в нашем преходящем мире моды: «Мода, по определению, боится обязательств. Следовательно, постоянство татуировок вызывает ужас». БМ же обязывает человека к созданию своего собственного специфического и постоянного образа и стиля.
44-летний Мишель Фаро ду Прадо с побережья Прайя-Гранде близ Сан-Паулу известен как «человек-сатана» благодаря своим обширным модификациям тела и созданию образа дьявольской внешности. Фото: dailymail.co.uk
Сейчас тату и пирсинг популярны и приемлемы, поэтому желание «быть другим» стало проблемой для тех, кто приравнивает БМ к индивидуальности. Экстремальные БМ помогают отделить измененное тело от «естественного» и сильнее выделить уникальность владельца; они дают возможность подтвердить свое чувство индивидуальности и различия.
Я хотел чего-то более экстремального [говорит об имплантированных рогах]… Я чувствовал себя странно, потому что любой 15-летний может сделать пирсинг и выглядеть точно так же, как я, а я посвятил свою жизнь модификации тела, поэтому хотел чего-то, что отличало бы меня от всех остальных. Рога были чем-то, что могло бы дать мне нужное самоощущение.
Луис Санчес, носитель БМ
Тело как дневник
Также БМ могут выступать как практика биографического повествования, быть способом рассказать свою историю. Модификации тела могут представлять символическую информацию о личных интересах, социальной позиции, отношениях или самоопределении носителя.
«Благодаря пирсингу тело становится живой записью личной истории. Мое тело — мое собственное, единственное место, на котором я могу с полным основанием записать свои достижения»
Носитель БМ, источник
БМ помогает в построении жизненного нарратива — их используют для фиксации жизненного опыта и определенных событий — например, тату могут делать в память о свадьбе, как маркер совершеннолетия или символ победы в спортивном состязании. Женщины делают памятные тату после победы над тяжелыми заболеваниями, такими как рак. Например, исследовательница Сюзан Белл провела интервью с двумя женщинами с раком груди: Джо Спенс, британским фотографом, и Мартой Холл, американкой, которая создавала книги для художников. В своем исследовании она описывает произведения искусства, созданные женщинами, а также говорит о роли бодимодификаций как способа сопротивления болезни, атмосфере больниц и медицины.
Часто бодимодификации помогают справиться с тяжелыми эмоциональными переживаниями, попрощаться с негативным прошлым и «пересобрать» себя заново после травмы.
О связи своих бодимодификаций с жизненными событиями рассказывает 24-летняя Поля из Подольска:
«Первую татуировку я сделала в 15 лет. Ее набивал знакомый знакомого, который только начинал заниматься тату. Для меня были не важны его навыки, так как у меня было две цели — сделать нечто особенное, чего не делали мои одноклассники, а также оставить для себя небольшой напоминание-мотивацию. Татуировщик набил мне «партак» с глазом, в котором горит огонь, и надписью «Come on baby light my fire».
В школе меня всячески обзывали мальчики — говорили, что я «страшная» или «тупая». Внешне у меня действительно был изъян — кривой нос, который «портил» мое лицо. Тогда я ещё ничего не знала о принятии, поэтому моим единственным способом бороться с буллингом был бунт. Первая татуировка была ещё одним сигналом для других: «я смелая, дерзкая и свободная, вы не сможете сделать мне ещё больнее». И сигналом себе: «ты классная, в тебе есть огонь, так не туши его».
Тогда эта татуировка действительно меня спасла. Я почувствовала себя чуть ли не всемогущей: родители не знали и были против, одногодки зацепились за еще одну «метку» и какое-то время говорили только о ней. Сейчас это кажется смешным, но тогда я действительно стала увереннее. Мне стало проще быть собой и я легче переносила насмешки от ребят.
Вторую татуировку — лису в колючей проволоке — я сделала на первом курсе университета. Тогда я все ещё не могла принять себя, поэтому в отношениях с парнем у нас были постоянные ссоры на почве моей безосновательной ревности и ненависти к себе. Красивая пушистая лиса — это я. А колючая проволока — все мои «загоны» и «тараканы», которые мешают мне жить. Очень простая метафора, которая до сих пор напоминает мне о том, что я сама себе хозяйка и все мои «я какая-то не такая» — всего лишь «колючка», которая мешает мне бегать, прыгать и скакать. Короче — жить.
Третью татуировку я сделала после неожиданных смертей бабушки и дедушки. Я не успела попрощаться с обоими и чувствовала себя виноватой за то, что все так вышло. Как обычно говорят: «что имеем, не храним, потерявши, плачем». Вот это тогда было про меня. Я хоть и старалась при жизни показывать им свою любовь, но делала это не очень старательно. Поэтому когда они умерли, я впала в ступор и сильно себя корила.
Эта татуировка изображает готический замок на горе, который я «построила» на своём плече, чтобы там жили бабушка и дедушка. Точнее, конечно, память о них. А ещё память о всех котиках, которые у меня были, но тоже покинули этот мир. Такой вот печальный символ моей любви ко всем, кого я потеряла. Замок помог мне пережить утрату, хотя дело не только в тату, конечно. Просто так было проще: вот они рядом, живут себе дальше свою жизнь в красивом и крепком замке, а я их оберегаю»
В одном исследовании пытались отследить связь между БМ и сексуальным насилием. 432 респондента с пирсингом и/или тату среднего возраста 28 лет заполнили опросник из 55 пунктов; среднее количество БМ составляло 9. Выводы говорят о том, что для некоторой части подвергшихся сексуализированному насилию БМ была способом преодолеть травматический опыт и борьбой с ощущением отчуждения своего тела.
Женщины, пережившие физическое или сексуализированное насилие, говорят о том, что БМ помогает «вернуть» тело после насилия, что изменение тела — способ символического бунта, сопротивления и самопреобразования. По их словам, «маркировка» также помогает вновь соединиться со своим телом после его виктимизации и объективации в патриархальной культуре, создать «настоящую себя». Пирсинг сосков или половых губ тоже может выступать ритуалом такого восстановления.
«Будучи выходцем из среды людей, подвергавшихся физическому насилию и сексуализированному насилию, я обнаружила, что единственное, что я действительно контролирую в этой жизни (все остальное может рухнуть), единственное, над чем у меня есть хотя бы видимость контроля — это мое тело и то, как оно выглядит. Я могу сделать его больше или меньше, я могу нанести на него шрам, могу проколоть его. А какие-то вещи из своего опыта я могу заставить просто исчезнуть».
Носитель БМ, источник
Таким образом БМ выступают инструментом повествования, и если носитель переживает изменение внешности как целительное, оно также становится частью его жизненного нарратива. БМ превращаются в символический знак личной истории, события или времени.
Владелец тату-студии Ermaktattoo Владимир Ермак так рассказывает о своем опыте и клиентах:
«Я владелец тату-студии, практикующий тату-мастер, и, разумеется, человек, у которого есть тату и пирсинг. По моему опыту, татуировки помогают многим моим клиентам решить свои внутренние проблемы, справиться с душевной болью или пережить потерю близких.
Например, в последнее время люди всё чаще просят своих родных написать что-либо на листочке их почерком — «я люблю тебя», «я всегда буду рядом» — и затем набивают такой эскиз. Мне кажется, таким образом страхи людей трансформируются в эти татуировки, это помогает справиться с эмоциями.
Другая часть клиентов избавляется от собственных комплексов, закрывая шрамы, растяжки или неудачные тату — их смущают эти вещи, они заставляют их стесняться себя. Могу сказать, что красивые тату действительно помогают им стать увереннее. На мой взгляд, бодимодификации и тату в частности — это огромный и недооцененный инструмент, которым действительно можно решать свои психологические проблемы. Сейчас практически исчезли стереотипы о том, что татуировки — это нечто маргинальное — наоборот, они становятся настоящим искусством».
БМ могут быть сделаны просто ради эстетики, чтобы справиться с травмой или самоутвердиться. Кто-то набивает тату, чтобы зафиксировать жизненные события, кто-то делает пирсинг, чтобы выразить свою уникальность. Некоторые считают, что бодимодификации — это способ самоповреждения и все, кто их делает — ненормальны. Так ли это — разбираемся далее.
Бодимодификация — это селфхарм?
Здоров ли психически человек, делающий БМ? Считается ли тату или пирсинг самоповреждающим поведением? На самом деле нет, БМ — это не селфхарм, у этих двух действий различаются мотивы. БМ делают с целью самопрезентации, для проработки внутренней травмы или из эстетических побуждений, его целью не является самоповреждение. Селфхарм же имеет более темную, депрессивную природу — это самоповреждение по бредовым мотивам, когда человек наносит себе порезы, ожоги и синяки, расцарапывает кожу, вырывает волосы на голове и теле, сознательно отравляет себя лекарствами или целенаправленно попадает в ДТП.
Среди экстремальных примеров селфхарма — самокастрация по бредовым мотивам или синдром Ван Гога, когда больной либо сам себя хирургически оперирует, либо настаивает на определенных операциях. Ничего подобного у тех, кто делает бодимодификации, нет.
Различают селфхарм как психопатологию и селфхарм в рамках мейнстримного поведения. Селфхарм может быть вторичным симптомом депрессивного эпизода, пограничного личностного расстройства, шизофрении и других психотических расстройств, последствием злоупотребления ПАВ. Самоповреждение может быть попыткой эпатажа, провокативным и демонстративным поведением, формой протеста, а также иметь криминальную мотивацию.
Селфхарм провоцируют тоска и тревога, деперсонализация и паранойя, автоматизмы и ангедония. Целью селфхарма могут быть уход из жизни и прекращение мучений, избегания наказания, религиозный ритуал, попытка справиться с тяжелым душевным состоянием.
Редактор «Дискурса» Яна рассказывает о своих бодимодификациях:
«Первый пирсинг в 15 лет мне сделал знакомый — проколол язык в «кустарных» условиях. Тогда я воспринимала это лишь как игрушку и элемент неформального имиджа, но понимала, что не остановлюсь на языке. Так и вышло — вскоре я самостоятельно проколола мочку уха и хрящ в нескольких местах. Спустя пару месяцев захотелось сделать тоннели, но ничем хорошим это не кончилось — одно ухо порвалось. Дырка быстро заросла, но вскоре я нашла подходящие растяжки и снова растянула оба уха — сначала на 10, а потом на 18 мм.
Проколы шли один за другим — пупок заживал и гноился полгода, индастриал несколько месяцев приносил ужасную боль, шарик лабрета приходилось постоянно болезненно скручивать, чтобы к проколу не придирались в школе, септум я сделала просто за компанию, когда на теле почти не осталось не особо бросающегося в глаза места. Все пирсинги я делала себе сама: советовалась с мамой, но она однозначно высказывала свои «нет» и «фи», поэтому я уходила в ванную и возвращалась уже с новым проколом. Единственное, что я хотела, но не решалась проколоть сама — соски.
Позже у меня дома появлялись друзья, которые не могли пойти в салон, но хотели «продырявиться». Так я начала делать разный пирсинг для других — как бесплатно, так и за символическую цену. Приходили ко мне и «спасаться» после самостоятельных неудачных проколов — например, один парень нестандартно пробил себе ключицы и вставил в проколы штанги для языка. Из-за этого кожа вокруг проколов распухла, стала растягиваться и рваться. Шарики штанги залезли под кожу, и и мне пришлось их вытаскивать — выглядел этот пирсинг мерзко, как и сама кровавая процедура его обезвреживания.
Однажды я сделала девушке неровный прокол языка и неделю чувствовала себя из-за этого очень неловко, но это меня не остановило. Другой девушке я проколола индастриал, но штанга оказалась слишком короткой и так пережала ей ухо со временем, что хрящ деформировался и ухо стало «эльфийским». После этого я поняла, что не хочу травмировать людей по неопытности и за следующие несколько лет сделала лишь несколько простых проколов по просьбе близких — все они оказались, к счастью, удачными.
С большинством своих пирсингов я проходила до 22 лет — они стали мне родными. Я терпеть не могла, когда кто-то из родственников акцентировал внимание на моих тоннелях и говорил, что это некруто/некрасиво. На вопросы: «А что будешь делать, когда тебе захочется вставить в уши бриллианты?» — отвечала: «Куплю себе вот такие бриллианты! *показывает пальцами бриллиант размером с монету*».
Но однажды знакомая с пирсингом одного соска (как выяснилось, изначально прокол был двойной, но одна грудь загноилась и лопнула, девушка пережила операцию), узнала, что раньше я занималась пирсингами. Она уговорила меня помочь сделать ей симметричный прокол в другой груди. Когда мы обкололи ей сосок лидокаином, она рассказала, что и как надо делать, но я просто не смогла — вся тряслась и обливалась холодным потом, когда представляла, как это больно. Тогда она взяла дело в свои руки и следующие 15 минут буравила свой сосок катетером, орала, материлась и ревела, пока я стояла в стороне, пыталась ровно дышать и «контейнировать» её эмоции. Что я однозначно решила, что мне точно нужно в психотерапию, а ещё что больше не хочу общаться с этим человеком — девушка была наркозависимой, регулярно чем-то закидывалась, и я пугалась от такого веселья.
Когда я пришла в терапию, начала происходить какая-то «магия»: сережки на хрящах, которые не раскручивались пять лет, внезапно терялись ночью в кровати, штанги приносили дискомфорт — я снимала украшения одно за другим. Однажды я внезапно застала себя за тем, как пыталась раскрутить шарик с «банана» на пупке пассатижами, но он не поддался. Этот прокол, наверное, так и останется со мной — он прижился и в целом эстетически меня устраивает.
В какой-то момент, помимо пупка, на мне остались только тоннели, но и они перестали радовать. На одной из терапевтических сессий я вспомнила, как в детстве моя тётя до слёз дразнила меня за якобы «мутантские мочки» — они не выраженно округлые, как у большинства, а маленькие и ровной линией перетекающие к началу челюсти. Именно тоннели делали мои мочки «округлыми», как у всех.
Терапия помогла мне осознать, что, будучи подростком, я занималась завуалированным селфхармом, аутоагрессией — у меня 7 лет было расстройство пищевого поведения, я изнуряла себя голодовками и нагрузками в спортзале, слабительными и мочегонными. Свое тело я прокалывала и растягивала, пытаясь сделать его другим, но это не помогло убежать от себя.
Я хочу зашить тоннели, но это недешевая операция, поэтому пока я просто хожу без украшений и надеюсь, что дырки немного «затянутся» — постепенно откладываю деньги, чтобы вскоре решить этот вопрос. Под нижней губой так и осталась дырка, которая зажила только изнутри. В местах проколов хрящей после «потери» сережек вылезли келоидные рубцы, которые я тоже хочу убрать. Сейчас мне важно видеть своё тело таким, какое оно есть. Я не хочу больше намеренно причинять боль себе и другим.
При этом я не буду стричь всех под одну гребенку и говорить, что все бодимодификации — это селфхарм. Это лишь мой опыт, который связан с подростковой деперсонализацией, поиском себя, протестом и выздоровлением — приходом к эмоциональной стабильности и любви к себе. То, что происходило, было нужно мне тогда и, вероятно, помогало справляться с переживаниями — агрессией, которую я не умела выразить и потому направляла на себя.
Здорово, что сегодня подростки более осознанны — они внимательнее к своим чувствам, больше заботятся о себе и своём теле. И, надеюсь, если и выбирают менять внешность, делают это не «кустарными» способами, а обращаются к профессионалам».
***
Несмотря на то, что люди имеют право менять свою внешность, так как им хочется, этот вопрос всегда был спорным для обсуждения: носителей тату и пирсинга стигматизирует общество и дискриминируют работодатели. Тем не менее, это выбор человека, который связан не только с желанием самовыразиться, но и является способом восстановиться от травм и проработать сложные аспекты психики.
БМ зачастую несут в себе глубоко личный смысл, связанный с жизненным опытом — они могут выступать частью биографического нарратива, отражать определенные события, быть инструментом внутренней трансформации. Большинство носителей БМ полностью осознают ответственность за собственные модификации — они трансформируют свою внешность осознанно и так, как им нравится.
Ввиду этих фактов современному обществу было бы полезно развивать альтернативные способы видения практик бодимодификаций. Также как как в прошлом для дискутирования выдвигались вопросы женских прав, репродуктивных свобод, гендерной идентичности, прав людей с инвалидностью и ЛГБТ-сообществ, БМ может стать чем-то приемлемым и нормальным для большинства. Ведь так же как вопрос гендера или половой ориентации, вопрос об изменении тела — личное дело каждого.
