Почему хакерам нужно осознать себя как класс? Путеводитель по «Манифесту хакера» — главному труду философа МакКензи Уорк

Капитализм, который мы привыкли себе представлять, сегодня умирает: теперь вместо капиталистов миром правят векторалисты — люди, контролирующие потоки информации и решающие, каким товарам и услугам они дадут развиваться, а каким — нет. Таким образом они разрушают монополию капиталистов на производство материальных благ, подчиняя его циркуляции информации. Но не стоит воспринимать векторалистов как героев, борющихся с капиталистическим угнетением, всё гораздо сложнее.

Вся история развития человечества, по мнению австрало-американского философа МакКензи Уорк, строится на хаке. Однажды кто-то совершил поворотный хак — придумал собственность, и земля, которая прежде никому не принадлежала, закрепилась за хозяевами, расколов общество на два класса — господствующих пасторалистов и угнетённых фермеров. Вторые трудятся на земле первых, получая минимум, необходимый для выживания. У пасторалистов же образуется излишек, который они инвестируют в последующие хаки — изобретение средств производства, переносящих общество на новую капиталистическую ступень, на которой снова происходит раскол на хозяев капитала и рабочих, этот капитал обслуживающих.

Важнейший же хак недавних времен — телестезия — способность передавать информацию на расстоянии с помощью телеграфа, телефона, телевидения, а затем и интернета породила новую векторалистичекую формацию, в которой господствуют векторалисты, а угнетаются хакеры — люди, придумывающие оригинальные решения, изобретающие новое из пустоты и продающие свои таланты «начальникам» за бесценок и возможность покупать ненужные и избыточные товары и услуги, предлагаемые им капиталистами и векторалистами.

Главная цель культового, но непереведённого текста «Манифеста хакера» МакКензи Уорк — помочь хакерам осознать себя как класс ради того, чтобы общими усилиями, объединившись с другими производящими классами, хакнуть векторалистическую формацию. Это, по мнению Уорк, приведёт общество на новую неотчуждаемую ступень бытия, в которой не существует монополии на информацию, знание распространяется свободно, а собственность и власть становятся ненужными и отмирают.

Публикуем фундаментальный труд философа Сержа Степанищева, подготовленный для Дискурса по итогам открытого курса лекций, прочитанного в рамках цикла Skillbox «Дизайн, философия и киборги». В подробном путеводителе по «Манифесту хакера» философ разбирает ключевые тезисы и критически конспектирует знаменитую книгу. Почему хакерская история знает только настоящее время, а прогресс предполагает необходимость плагиата? Как желания человека в векторалистском обществе превращаются в членовредительство, а творчество останавливается на государственной границе? К чему движется общество и что поможет людям сбросить оковы бессмысленного перепроизводства?

Кто такая Маккензи Уорк?

Маккензи Уорк появилась на свет в 1961 году в городе Ньюкасл‌. Родилась она мужчиной и пробыла им почти всю жизнь, пока в 2018 году не заявила о своей трансгендерности, резко изменила стиль и начала гормональную терапию. В детстве она потеряла мать и вместе с братом и сестрой воспитывалась отцом — архитектором Россом Кеннетом Уорком. Училась в бакалавриате университета Маккуори и магистратуре технологического университета в Сиднее, защитила диссертацию по специальности «коммуникации» в университете Мёрдок. В 2000 году переехала в США. Жената на художнице Кристен Клиффорд — у пары есть двое взрослых детей.

Уже в первом своем произведении — «Виртуальной географии»‌ 1994 года — Уорк вводит важнейшее для понимани её мышления понятие — «вектор». «Векторы» — это некие пути или колеи, или контейнеры, в которых содержится и при помощи которых что-то (в первую очередь информация) передается из одного места в другое.

Во второй работе Уорк — «Виртуальной республике»‌ 1997 года — появляются центральные для Уорк представление о последовательно сменяющих друг друга «трех природах»‌ и понятие «телестезия» или способность воспринимать на расстоянии (с помощью телефона, телеграфа, телевизора, интернета).

Все 2000-е и 2010-е Уорк занимается плодотворной научной работой — исследует геймерскую среду‌, ситуационизм‌, проблемы ксено-коммуникации‌, эпоху антропоцена‌, капиталистическое общество‌ и даже собственную трансгендерность‌.

Самая известная книга Уорк, «Манифест хакера»‌, увидела свет в 2004 году. В ней мы находим оригинальную пост-марксистскую концепцию устройства современного общества, которое Уорк называет «векторализмом». Двумя основными чертами, отличающими векторализм от предшествовавших ему общественно-политических формаций, являются: 1) интеллектуальная собственность, 2) переход роли «локомотива истории» от пролетариата к хакерам, которые, будучи лишены осознания себя как класса — как и пролетарии до них — становятся рабами нового господствующего класса и поэтому нуждаются во взломе системы, присваивающей создаваемые ими оригинальные решения и предлагающей хакерам в обмен ими же изобретенные и произведенные блага.

О чём говорит «Манифест хакера»?

Маккензи Уорк — представительница широкого фронта тех, кого с одинаковым успехом можно было бы назвать нео-анархистами кропоткинского толка‌, последователями теории симбиогенеза‌ Линн Маргулис, или онтологическими анархистами, или левыми акселерационистами, или психоделическими левыми. Нечто очень важное объединяет творчество Маккензи Уорк, Майкла Хардта и Тони Негри, Алекса Уильямса и Ника Срничека, Донны Харуэй и «Лабории Кубоникс»‌, Тимоти Лири, Рама Дасса, Роберта Антона Уилсона, Хакима-Бея (и многих других). Общей чертой мысли всех вышеупомянутых является чувствительность к тому, что Кропоткин называл «общительностью»‌. Такого рода взгляд на реальность, располагающий «общительность» в центре, можно было бы назвать (пост/нео)ситуационизмом, суть которого — в утверждении в качестве наиболее интенсивного и аутентичного опыта творческой свободной коллективности, а не свободы индивидуалистического «Я». Посткапиталистический образ мышления можно связать с поиском новых позитивных коллективных имен, которые не были бы упрощением имен индивидуальных и на самом деле имели бы смысл. Прекрасной демонстрацией такого рода жеста является «переизобретение» Маккензи Уорк слова «хакер». В «хакере» Уорк объединяются все основные фигуры нео-универсалистской философии (в том смысле, в каком универсалистскими, однако, не в традиционном понимании этого слова, являются проекты Бадью и Жижека, Хардта и Негри, Уильямса и Срничека). «Хакер» изобретает новое, во всем открывая или предполагая избыток, демонстрируя, таким образом, существование виртуального и актуализируя неактуальное.

«Манифест Хакера» Маккензи Уорк — это своего рода абсолютный идеализм/диалектический материализм, сдобренный теорией Ги Дебора об «обществе спектакля»‌ и необходимости противостояния отчуждению посредством реинтерпретации известных обстоятельств и создания свободных от власти «ситуаций» и близкими трансцендентальному эмпиризму‌ и шизоанализу‌ представлениями о виртуальном (природа, мир, бытие в понимании Делеза и Гваттари — это, прежде всего, бесконечное виртуальное, существующее наряду со всяким актуальным и внутри него).

Уорк описывает отсутствующую в схеме Маркса и Энгельса формацию, следующую за капитализмом — векторализм, при котором на место капитала приходит информация, на место собственности на средства производства — интеллектуальная собственность, место капиталистов занимают векторалисты, а пролетариев — хакеры. Хак, пишет она, есть проявление человеческого гения по отношению к инертной необходимости, демонстрирующее сущность сущности, природу природы как различия. Хакер — некто, создающий возможность появления в этом мире новых вещей в самом широком смысле слова — новых устройств, идей, чувств — не всегда замечательных, но всегда новых. Везде, где могут быть собраны данные, из которых может быть извлечена информация — в науке, искусстве, культуре — хакеры хакают новое из старого.

Ключевые понятия «Манифеста Хакера»

A Hacker Manifesto или The Hacker Manifesto?

В глаза любому англоязычному читателю бросается «неграмотность» в названии манифеста — использование неопределенного артикля «a» вместо определённого «the». Книга называется не «The Hacker Manifesto» и не просто, например, «Hacker Manifesto» — без артикля, но именно «A Hacker Manifesto», и Уорк объясняет особенность названия своего труда так:

Абстракция

Извлечение нового из старого есть абстракция. Абстрагирование — основная и единственная операция, за проведение которой ответственен хакер. История человечества, по мнению Уорк, — история абстрагирования или история хака. Каждый следующий хак снова и снова позволяет произвести больше, чем необходимо для выживания. Это высвобождает новые мощности для производства новых абстракций (Уорк употребляет слова «хак» и «абстракция» как взаимозаменяемые). Новые абстракции позволяют произвести больше, чем необходимо для выживания, и так до бесконечности:

Виртуальное

Хакер у Уорк — то же самое, что и пролетарий Маркса в интерпретации Хардта и Негри‌ — важный не потому, что он производит что-либо, но просто потому, что производит в принципе, т. е. представляет собой истину бытия, являющегося прежде всего жизнью, творческим порывом, бесконечно разнообразным (вос)производством невероятного нового.

Высказанная впервые абстракция потрясает — и не только своим контентом, но и парадоксальностью структуры, наглядно демонстрирующей природу взаимоотношения сознания и виртуального. Всякая абстракция есть странное феноменологическое описание чего-то никогда не бывшего ранее, но удивительным образом оказавшегося знакомым. Хак демонстрирует принципиальную недефицитность бытия — то, сколько всего неожиданного тут еще есть. Виртуальное — это не просто скрытое в материи потенциальное, но и — прежде всего — потенциальное потенциального.

Власть

Значит ли это, что история видится Уорк в радужном цвете — как бесконечный прогресс и улучшение? Никак нет. Почему? Потому что открытое хакером ему не принадлежит. Хакер открывает новые миры, однако средства производства этих миров монополизированы государствами и корпорациями, интересы которых не совпадают с интересам хакера и, более того, противоположны им.

Производство избытка не делает нас свободными. Снова и снова появляется правящий класс, берущий под свой контроль произведенный излишек и навязывающий новые необходимости тем самым людям, что производят средства, позволяющие противостоять необходимости.

Хакер всегда неизбежно вынужден вступать в отношения с властью — государственной или корпоративной: либо отдавать созданное за деньги, лишаясь, таким образом, свободы хакать ради хака, либо уходить в отказ ради возможности пламенеть духом, отдавая в жертву кредиту, свирепому богу капитала (как его называли Маркс и Энгельс), свое материальное благополучие. При этом выбравшие деньги зачастую презирают выбравших свободу, и наоборот.

Проблема этой ситуации, с точки зрения Уорк, в том, что хакер постоянно вступает в проигрышные для него самого союзы вместо того, чтобы осознать себя как класс и начать отстаивать свои собственные, общие всем (программистам, математикам, биологам, революционерам, влюбленным, художникам) хакерам интересы.

Последовательность общественно-экономических формаций по Уорк

Процесс классообразования и смены одних общественно-экономических формаций другими, по Уорк, выглядит следующим образом:

а) земля, овощи-фрукты-скот, насилие: пасторалисты и фермеры

Главным кисло-сладким хаком/абстракцией, причиной всех наших радостей и бед, запускающей историю и позволяющей освободиться от голой необходимости, является абстракция собственности.

Представление о «моем» и «твоем» позволяет одним людям сказать, что земля, которая, конечно же, на самом деле никому не принадлежит, принадлежит им. «Собственность — это кража», — цитирует Уорк знаменитые слова Прудона (не цитируя, однако, ещё два тому же Прудону принадлежащих высказывания: «Собственность — это свобода» и «Собственность невозможна»).

Огораживание и присвоение земли одними при помощи оружия и грубого силового принуждения разделяет всех людей на два класса — пасторалистов и фермеров. Вторые трудятся на земле первых, собирая урожай, кормя скот и получая за это необходимый для выживания минимум. У пасторалистов образуется излишек, который инвестируется в хак — развитие техники (и культуры). Техника позволяет ещё в большей степени избавиться от необходимости и получить еще больший излишек, который, в свою очередь, инвестируется в последующий хак. Происходит качественный скачок. Абстракция собственности на землю хакается. Появляется следующая, более абстрактная форма собственности — на средства производства, а с ней и более совершенное средство принуждения — капитал.

б) средства производства, вещи, капитал: капиталисты и пролетарии

Капитал, в отличие от пушек, летуч. На смену инертному пасторалисту приходит мобильный капиталист. Работающий на земле фермер превращается в рабочего на заводе по производству вещей и машин. Для производства излишка на этом этапе нужно передвигать вещи. Развивается то, что Уорк называет вектором — транспорт, магистрали, железные дороги.

в) вектор, информация, копирайт: векторалисты и хакеры

Решающее изменение, преобразующее капиталистическую формацию в векторальную, происходит с появлением телестезии — способности воспринимать информацию на расстоянии — радио, телефона, телеграфа, телевидения, интернета.

Капитал уступает место более абстрактной форме собственности — интеллектуальной. Место уже достаточно абстрактного капиталиста занимает ещё более абстрактный векторалист. Власть теперь принадлежит не тому, в чьей собственности земля или средства производства вещей, а тому, кому принадлежит вектор — средства, при помощи которых производится транспортировка благ, а также извлечение, производство и передача информации.

Если ружье — гарант неприкосновенности телеги с баклажанами, а деньги покупают вещи, то как сохранить информацию? И что значит ее производить?

В этом отличие нынешней эпохи от всех предшествующих, по мнению Уорк. Баклажаны вырастают из земли из года в год. Конвейер изо дня в день производит одинаковые легковые авто. Но производство информации — другое: оно вообще никак не связано с повторением, потому что подразумевает создание уникального контента — хак, абстракцию. Таким образом, мы, всем человечеством, оказались внутри спутанной иерархии, если выражаться словами Дугласа Хофштадтера‌. Хак производит хакер. Беда хакера прошлого, говорит Уорк, — в том, что его не замечали, беда хакера эпохи векторализма — в том, что теперь его замечают.

Итак, эксплуатируемый класс сегодня — хакеры. Поэтому они должны обрести классовое сознание, свергнуть эксплуататоров-векторалистов и — ну конечно же — актуализировать уже содержащиеся в векторализме предпосылки невиданного строя, парадоксальным образом примиряющего в себе еще большую детерриториализацию — хакнуть хак — с возвратом на нулевой, неотчужденный уровень бытия, предшествующий историческому (т.е. частнособственническому) делению на человека и мир, субъект и объект, который, как и хак хака (потому что это он и есть), есть реализация виртуального виртуального, т. е. природы как таковой.

Ниже приведем краткий конспект произведения, который читатель сможет использовать как конструктор «хакерской» вселенной Уорк, прокладывая сквозь него новые оригинальные маршруты.

Путеводитель по книге «Манифест хакера»

«Манифест» Уорк — это текст, в котором всё объясняется при помощи 16-ти понятий, описанных в одноименных главах, объясняющих друг друга: абстракция[см. выше.], класс [см. выше], образование, хакинг, история, информация, природа, производство, собственность, репрезентация, бунт, государство, субъект, избыток, вектор и мир.

Класс: от пасторалиста до хакера

Господствующим классам принадлежит поле выражения желаний, репрезентация которого культивируется ими в классах, ими угнетаемых. Господствующему классу во всех его мутациях угнетаемые классы нужны только для эксплуатации и извлечения избытка. Господствующий класс не испытывает нужды в распознании себя в качестве себя. Единственное, что ему нужно — это вектор, вдоль которого он мутирует и пульсирует.

Производящие классы закованы в репрезентации, не имеющие ничего общего с классовым интересом. В определенный момент появляется класс — рабочий класс — способный поставить необходимость существования частной собственности под вопрос, и партия — партия коммунистов — заявившая о себе как о представительнице желаний этого класса. На вопрос о собственности коммунисты дали следующий ответ: необходимо централизовать все средства производства в руках государства. Превращение собственности в монополию государства лишь создало новый господствующий класс, а также новую, еще более брутальную форму классовой борьбы.

Первыми в истории появляются классы эксплуататоров-пасторалистов и эксплуатируемых ими фермеров. Своим появлением они обязаны понятию «собственности», позволившему одним (пасторалистам) произвести огораживание земли в качестве «своей», предлагаемой отныне остальным (фермерам) в качестве чего-то, за пользование чем необходимо платить. Этот легальный хак (понятие собственности) открывает дорогу всем последующим хакам в принципе. Векторалистский мир стоит на плечах сельскохозяйственного хака. Новые абстракции (все более и более совершенные орудия труда) позволяют пасторалисту производить прибавочный продукт (избыток) при помощи все меньшего и меньшего количества фермеров. Незанятые в производстве прибавочного продукта фермеры вытесняются пасторалистами с принадлежавшей когда-то всем людям земли и лишаются средств к существованию. Они ищут новый дом и возможность заработка в городах, начинают работать на фабриках и заводах.

Капитал как форма собственности рождает класс капиталистов, которому принадлежат средства производства, и класс рабочих, лишенный этих средств. Обездоленные фермеры превращаются в пролетариев, чтобы снова, считает Маккензи Уорк, во второй раз, стать обездоленными. Сначала — как фермеры — они теряют сельское хозяйство, потом — уже как пролетарии — свою человеческую природу.

На своих заводах капитал производит не только необходимости, но и образ жизни, потребление которого он ожидает от рабочего. Коммодифицированная‌ жизнь пролетария оказывается лишена того, что традиционно передавалось и циркулировало по ту сторону частной собственности — культуры, место которой занимает отныне превращенная в товар информация.

Информация, как земля и капитал до нее, становится собственностью. Землей владел пасторалист, капиталом владел капиталист, владельца информации Маккензи Уорк называет именем «векторалист». Почему «векторалист»? Потому что векторалист контролирует вектор, вдоль которого происходит абстракция информации, точно так же, как капиталист контролирует средства производства материальных благ, а пасторалист — производящую пищу землю.

Время фермера еще в каком-то смысле ему принадлежит‌. Рабочие, хотя им и не принадлежит капитал, вынуждены работать от звонка до звонка, тем не менее, могут вести и ведут борьбу за сокращение продолжительности рабочего дня. Внутри рабочего класса информация до поры до времени циркулирует свободно, как принадлежащая всем публичная собственность. Все меняется с превращением её в форму частной собственности. Отныне рабочий вынужден выкупать (свою собственную) культуру у ее собственника — векторалиста. Фермер, пишет Уорк, превращается в рабочего, рабочий же — в раба.

Производительные классы (фермеры, пролетарии, хакеры) ведут борьбу против эксплуататоров (пасторалистов, капиталистов и векторалистов). Эксплуататоры же ведут борьбу не только против производительных классов, но и друг против друга. Капиталисты стараются разрушить монополию пасторалистов на землю, чтобы подчинить сельское хозяйство индустриальному производству. Векторалисты же, в свою очередь, стараются разрушить монополию капиталистов на производство материальных благ, чтобы подчинить последнее циркуляции информации.

То, что векторалистский класс уже заменил собой капиталистический, видно, с точки зрения Уорк, по тому, как устроены современные корпорации, которые в принципе избавляют себя от какого бы то ни было производства (т.к. не оно сегодня является ресурсом власти). Источники власти векторалистского класса, по Уорк, это а) интеллектуальная собственность (патенты, копирайт, торговые марки) и б) средства воспроизводства ее ценности (векторы коммуникации).

Каждый следующий виток описываемого Уорк процесса знаменуется переходом собственности в более высокую, абстрактную, «летучую» форму (Уорк не пользуется этой метафорой, но для наглядности можно было бы сравнить разные стадии развития собственности с тремя агрегатными состояниями вещества — твердым, жидким и газообразным). Собственность как собственность на землю локальна, зафиксирована в той или иной точке пространства. Превращаясь в капитал, собственность освобождается от зафиксированности в пространстве и концентрируется в объекте. Превращение же в информацию позволяет собственности перестать быть привязанной не только к карте, но и к вещи.

В результате классовый конфликт фрагментируется с одной стороны, с другой — проникает во все без исключения отношения, ставшие теперь отношениями собственности. В эпоху векторализма, считает Уорк, вопрос о собственности, являющийся образующим общественный класс как класс базисом, слышен во всем и везде. Может показаться, что понятие «класс» сегодня уже не работает. Но это не так. Вместо того, чтобы рассматривать его в качестве определяющего лишь один из многих, следующих друг за другом и друг с другом сосуществующих конфликтов, нужно, утверждает она, увидеть в нем структурный принцип векторного плана реальности, связанного в прогрессивным разворачиванием все более и более абстрактного её уровня, определяющим саму механику образования идентичности как различия.

Чем абстрактнее собственность, тем более она — и господствующий класс, которому она принадлежит — нуждается в способном её произвести классе — классе хакеров.

Земля не воспроизводится в принципе. Абстракции частной собственности достаточно, чтобы застраховать стабильность получаемой пасторалистом ренты. Получаемый капиталистом профит покоится на механическом воспроизводстве средств производства, заводов и машин. Капиталистической фирме для обеспечения конкурентного преимущества время от времени нужен хакер, совершенствующий средства производства, изобретающий новые машины.

Информация — наиболее легко воспроизводимая форма собственности. Ничто, кроме способности качественным образом трансформировать информацию и извлекать из нее все новую и новую ценность, не может уберечь векторалистский бизнес от конкурентов. Таким образом, класс хакеров становится неотъемлемой частью векторалистской экономики.

Характерными чертами понятия «собственность», говорит Уорк, являются а) способность включать в себя всё более и более сложные различия и б) делать — парадоксальным образом — эти различия равенствами, или превращать несоизмеримости в конвертирующиеся друг в друга эквивалентности. Чтобы земельные участки были эквивалентны друг другу, достаточно лишь провести между ними черту. Но что делать с интеллектуальной собственностью? Если информация не существует в пространстве, значит, нельзя новую информацию просто «разместить в другом месте». Чтобы понятие и институт интеллектуальной собственности были возможны в принципе, необходимо, чтобы одна интеллектуальная собственность качественно отличалась от другой. Таким образом, сегодня, говорит Уорк, производство собственности есть в первую очередь производство различия. Класс же, производящий различие — это класс хакеров.

Фермер производит необходимую для жизнедеятельности пищу. Пролетарий — средства производства, устройства, вещи. Что же производит хакер? В отличие от фермера и пролетария, в чьих случаях производство есть в первую очередь воспроизводство (уже знакомого), хакер как хакер не воспроизводит. Производство в случае хакера есть производство нового. Т.о., только в случае хакера производство есть производство в собственном смысле слова. Если фермер и пролетарий воспроизводят произведенное, то хакер (вос)производит производство. Хакер производит (не только) новые объекты, новых субъектов, новые формы собственности, (но и) новые виды (со)отношений, обладающие непредвиденными свойствами, способными, в том числе, ставить под вопрос абстракцию собственности как таковую.

Взламывая понятие «собственности» и преодолевая ограничения, характеризующие наличные её формы, хакерский класс, считает Уорк, осознает себя (или, скорее, может и должен осознать себя) как класс.

В каждую следующую эпоху хакеры, с одной стороны, вступают в союзные отношения со всё более и более абстрактными формами собственности и товарной формы, с другой — оказываются заложниками господствующего класса, стремящегося сохранить свою власть в борьбе с предшественниками и конкурентами.

Векторалистская глобальная политика, ведущая планету навстречу последней и окончательной катастрофе, производит, в то же самое время, считает Уорк, и возможности для преодоления последней. Векторный мир, в силу своих структурных особенностей запускает в работу всё новые и новые формы абстракции, производящие всё новые и новые формы свободы от необходимости.

Иногда капитал вступает в союз с пасторалистами против рабочих, иногда с рабочими — против пасторалистов. Иногда рабочие формируют альянс с фермерами против пасторалистов и капиталистов, уничтожая их и передавая всю собственность в руки государства, превращающегося в коллективного бюрократического пасторалиста-капиталиста.

Все следующие друг за другом господствующие классы — пасторалисты, капиталисты и векторалисты — зависят от абстракции, которую они могут купить, продать, которой могут владеть, но которую они не способны произвести.

Хакер, считает Уорк, зажат между двумя политиками — политикой масс снизу и политикой господ сверху. В долгосрочной перспективе интересы хакера совпадают, по её мнению, с интересами двух других производительных классов — фермеров и рабочих.

Для объединения всех производительных классов хакер, говорит Уорк, должен взломать существующие политические формы и превратить политику масс в политику множества‌, благодаря которой все производящие классы смогли бы выразить (и продолжать выражать, находить и производить) свою виртуальность (т.е. бесконечную, невероятную и неожиданную радость становления своей полиморфной, неспособной быть сведенной к тому или иному единому, множественности). Класс, говорит Уорк — не то же самое, что его репрезентация.

Хакерский класс — не то, чем он является сейчас, но то, чем он может стать.

Образование: знание не может быть чьей-то собственностью

Образование (каким мы его знаем) есть рабство, с точки зрения Уорк.

Пасторалист, говорит она, противостоит любому образованию, кроме индоктринации в послушании. В капиталистическом мире образование производит руки, способные управлять машинами, и послушные тела, готовые принять в качестве естественного любой — даже самый несправедливый — социальный порядок.

«Образованный» в данном случае, пишет Уорк, значит обладающий официальным документом, в котором сказано: «способен терпеть скуку, знает, как следовать правилам».

«Образование» приучает эксплуатируемых видеть реальность в искаженном свете. Люди работают на заводах, но называют их офисами, носят униформу, но думают, что на них костюмы — образование учит нас давать эксплуатации новые, более привлекательные имена.

Хакеры стремятся не к образованию, но к знанию. Знание чего-то или кого-то есть результат взаимодействия с этим кем-то или чем-то. Образование же есть организация этого знания внутри режима дефицита, под знаком собственности.

Образование превращает субъектов в объекты классовой власти, функциональные и дисциплинированные элементы. Те, кто этой объективации противостоит, пишет Уорк, подвергаются мониторингу, имена их — на всякий случай — становятся известны полиции и/или «мягким копам» дисциплинарного государства. Знание есть нечто, обретаемое хакером в процессе трансформации. Знание есть в первую очередь знание о трансформации, или, скорее, знание трансформации, обладание опытом изменения, память о том, как это круто (даже если не всегда приятно). В мышлении, т. е. там, где возможно и рождается знание, пишет Уорк, нет и не может быть собственности, нет и не может быть идентичности, нет и не может быть (субъективного) обладания. Хак, говорит Уорк, выражает‌ знание в его виртуальности, производит абстракции, только иногда и лишь благодаря случайному стечению обстоятельств укладывающиеся в дисциплинарный режим коммодифицированного образования.

Образование, с точки зрения Уорк, обманывает рабочих, просто дисциплинируя их, дрессурой заполняя лакуны, образованные их реальными гносеологическими вопрошаниями, связанными с поиском наилучших навыков, необходимых для оптимизации происходящей именно в этом и никаком другом мире работы. В поиске на самом деле имеющих смысл ответов о природе и особенностях работы рабочим должны помочь хакеры (и не могут этого не сделать, не совершая при этом классового предательства).

Культура, или, скорее, культуры рабочего класса даже в коммодифицированной форме хранят нечто, давно потерянное фермером и пока что не найденное хакером — классовую чувствительность. Пролетарий, таким образом, по мнению Маккензи Уорк, — фигура все ещё и всё так же важная, как и вчера, способная одному помочь вспомнить незапамятное, а другому — по правильной дороге направиться навстречу неизведанному.

Класс векторалистов пытается приватизировать знание, говорит Уорк, превратить его в ресурс (так же, как уже приватизировал науку и культуру), гарантировать его дефицитность и, следовательно, ценность.

Может ли знание быть чьей бы то ни было собственностью? На этот вопрос Маккензи Уорк дает отрицательный ответ. Помещая идеи, даже «свои собственные», в область, на которую распространяется право собственности, говорит она, философ предает себя в качестве философа и переходит на сторону своих врагов.

Знание, как и производство, должно быть избавлено от понятия нехватки. Так и только так свободное производство знания может быть тем, чем и является — знанием свободного производства.

Хакинг: хакерам нужно осознать себя как класс

Хакинг приносит в бытие множество кодов — природных и социальных, программных и поэтических, логичных и аналогичных, анальных и оральных, аудиальных и визуальных. В акте «хакинга» появляются и «хакер», и осуществляемый им «хак». Хакинг, пишет Уорк, не признает «рукотворного дефицита», «официальных лицензий» и никаких обязательств, кроме тех, что создаются свободными отношениями дарения между хакерами.

Исключенными из государства репрезентации оказываются отказывающиеся от репрезентации, т. е. хакерский класс как класс.

Хакнуть значит отказаться от господства репрезентации, позволить элементам провзаимодействовать странным, неожиданным образом. Хакнуть значит произвести различие.

Хак, пишет Уорк, есть акт прикосновения к непрезентируемому реальному. Для хакера «природа» — другое имя виртуального. Хак встречается с виртуальным — и трансформирует актуальное.

Чтобы квалифицироваться в качестве «хака», нечто, говорит Уорк, должно быть проникнуто инновацией, стилем и технической виртуозностью.

Слова «хакинг» и «хак» возникли в кругах инженеров и программистов неспроста. Просто программирование и инженерное дело — ведущие области творческого производства в эпоху векторализма. Слова эти могут и должны быть использованы не только в узком, первоначальном смысле, но и в более широком и универсальном, т. к. обозначают более общий, существующий во всех регионах человеческого бытия, тип деятельности.

Чтобы ощутить весь потенциал понятия «хакер», нужно освободить его от частностей, считает она, и воспринять абстрактно. Идеология векторализма уплощает «хакера», стремится лишить его присущего ему абстрактного и многообразного классового потенциала. Либо содержание «хакинга» сводится к криминальной деятельности (сообщения транснациональных новостных агентств культивируют образ хакера — малолетнего преступника, вандала-нигилиста, программиста на службе организованной преступности), либо он представляется в качестве невинной и в общем-то бесполезной гаражной субкультуры, навязчивой деятельности с сопутствующими специфическом внешним видом и типом поведения её представителей.

Повсюду хакерское желание открыть виртуальность информации, поделиться данными, как подарком, апроприировать вектор экспрессии представлено, пишет Уорк, как причина для паники и ограничения распространения (технического) знания областью, определенной «компетентными органами». В приемных существующего порядка хакер появляется со своими более ранними модификациями — организованным рабочим и бунтующим крестьянином — и автор «Манифеста…» считает, что он в отличной компании!

Естественная среда обитания хакера — виртуальное. Из виртуального он извлекает всё новые и новые выражения актуального. Для хакера всё, что репрезентировано в качестве реального — частично, ограничено, может быть, даже ложно. Во всяком выраженном актуальном хакер, говорит Уорк, видит неактуализированный избыток возможного, виртуальное. Виртуальное — неисчерпаемый домен того, что реально, но не актуально, — того, чего нет, но что может быть. Это домен, в котором то, что нельзя прожить, можно, однако, пишет философ, ощутить. «Хакать» значит отпускать виртуальное в актуальное, выражать различие реального или реальное как различие. Хакинг открывает не просто природу, но природу природы, и сказанное, по мнению Уорк, справедливо во всех без исключения доменах человеческого бытия — в физике и сексуальности, биологии и политике, программировании, искусстве и философии. Природа любого и всякого домена может быть «хакнута». В природе «хака» — свободно открывать, изобретать, создавать и производить. Эксплуатировать же произведенные абстракции — не в его природе.

Когда хак репрезентирован в абстракции права собственности, информация как собственность создает класс хакеров как класс. Интеллектуальная собственность отличается от собственности на землю или капитал, потому что только качественно новое может быть ею. В репрезентации собственности хак становится эквивалентом любой другой собственности, превращается в коммодифицированную ценность. Векторалисты, говорит Уорк, получают прибыль в тех же банкнотах, что капиталисты и пасторалисты, превращая патенты и копирайты в эквиваленты фабрик и полей. При помощи всё новых и новых абстракций класс хакеров производит возможность производства и получения избытка.

Сначала новая абстракция кажется странной, потом она превращается во вторую природу. Производя новые формы абстракции, хакерский класс производит возможность будущего.

Основной интерес хакера — быть свободным, хакать ради самой возможности хакать. Свободный и неограниченный хакинг нового производит, пишет Уорк, не какое-то конкретное будущее, но целое множество возможных будущих, будущее как виртуальность. Но, в то же самое время, каждый хак, реализованный в форме собственности и прошедший оценку, из выражения множественности превращается в репрезентацию чего-то повторимого, воспроизводимого.

Как и в случаях с землей и капиталом, вместе с понятием интеллектуальной собственности в игру вступает режим дефицита.

По определению, хак преодолевает границы, налагаемые на него собственностью. Новый хак превосходит предыдущие, лишает их ценности.

Обладание информацией одними людьми не может, пишет Уорк, и не должно лишать других людей права на неё. Поля исследования и сельскохозяйственные поля находятся на разных уровнях абстракции. Если эксклюзивность собственности и может быть как-то оправдана в случае с землей, то в науке, искусстве, философии, кино или музыке она не имеет никакого смысла.

Хакеры ищут репрезентации того, что значит быть хакером, в идентичностях других классов, и в этом, считает Уорк, состоит основная допускаемая ими ошибка. Некоторые видят себя векторалистами, торгующими дефицитной собственностью. Другие — привилегированным слоем рабочего класса. Таким образом, говорит Уорк, хакерский класс производит себя как себя, но не для себя. Он пока что не обладает сознанием своего сознания. Он не осведомлен о своей собственной виртуальности.

Хакать значит абстрагировать. Абстрагировать значит производить план, в котором по-другому несовместимые материи смогут провзаимодействовать. Абстрагировать значит производить имена и числа, локации и траектории. Хакать значит открывать отношения и отношения отношений.

Произведя уже так много абстракций, хакерский класс, считает автор «Манифеста…» все еще должен произвести, изобрести себя в качестве своей собственной абстракции. Хакерский класс не нуждается в единстве идентичности, но ищет множества в различии. Произведя себя в самом акте различия, он должен отличить свой соревновательный интерес в хаке от своего классового интереса в открытии отношения между хакерами, отвечающего их общим интересам в их совместном будущем. Коллективный интерес хакеров, считает Уорк, взывает к новой форме классовой борьбы.

Если хакеры учат рабочих хакать, то рабочие учат хакеров быть классом — в себе и для себя.

Векторализм позволяет переразвитому и недоразвитому встретиться непосредственно, пробив оболочки государств и сообществ.

Если и не каждый — хакер, то каждый, так или иначе, когда-то что-то хакает.

Прикосновение к виртуальному — общий опыт, потому что это опыт общего.

История: хакерская история знает лишь настоящее время

Репрезентация человеческой истории, доминирующая в ту или иную эру, есть продукт образовательного аппарата, созданного господствующими классами. История не есть необходимость. Ведь история — это не только хроника того, чем является мир, но и того, чем он может стать!

История хакинга знакомит производящие классы с результатами их собственного труда. Хакер, по определению, бросает вызов не только и не столько содержанию, но и в первую очередь форме истории.

История свободы, говорит Уорк, есть свобода истории. История не нуждается в специальном изучении — достаточно знать её лишь в общих чертах, абстрактно, чтобы практиковать конкретно.

Каждую следующую форму собственности, всё менее и менее связанную с «материальными» аспектами мира, всё сложнее и сложнее монополизировать и защитить. Каждый следующий господствующий класс всё в большей и большей степени опирается на силу закона.

Капиталу нужны рынки. Колонии, производящие сельскохозяйственный избыток, обязаны этот же избыток покупать у капиталиста переразвитых стран в форме вещей и продуктов. Рабочий класс переразвитых стран сам одновременно есть и рынок сбыта произведенных им благ. Переразвитый мир становится переразвитым, запрещая производителям из недоразвитого мира продавать свои товары на его территории. При этом сам переразвитый мир желает свободно продавать свои товары в недоразвитом мире. Переразвитый мир использует вектор одновременно для сохранения оболочек своих государств и пробивания брешей в оболочках мира недоразвитого. Суверенности недостаточно для того, чтобы развитие продолжалось.

Временные зоны свободы хакаются из коммодифицированных производства и потребления.

Хакерская история знает лишь настоящее время.

Информация: знание должно быть свободным

Информация «желает» быть свободной, пишет Уорк. Но она повсюду в цепях.

Информация нематериальна, но, однако, никогда не существует без материального носителя.

Абстракция информации из материальной базы создает условия для возникновения векторного общества и классового конфликта между векторалистами и хакерами. Информация есть выражение потенциала потенциального. Она освобождает скрытые возможности людей и вещей, объектов и субъектов, и делает возможным их существование.

Информация — это план бытия, позволяющий виртуальному проявиться. Потенциал потенциального, выражаемый информацией, несет в себе не только блага, но и опасности, но подчинение информации интересам векторалистского класса еще опаснее.

Информация превосходит коммуникацию. Уорк цитирует знаменитые слова Делеза и Гваттари: «Нельзя сказать, что нам не хватает коммуникации. Напротив, её слишком много. Нам не хватает творчества. Чего нам не хватает, так это способности сопротивляться настоящему».

Природа: потенциал бесконечного формирования новых природ преодолевает деструктивность классового общества

Хак, в понимании Маккенези Уорк, есть действие, выражающее природу природы в её отличии от самой себя и своей репрезентации. Хак выражает виртуальность природы и природу как виртуальность выразительности. Природа становится репрезентацией, когда то, репрезентацией чего является репрезентация, исчезает.

Вместе с обнаружением средств, при помощи которых свобода может быть извлечена из необходимости, рождаются и представления о недосягаемости природы в её непосредственности. Природа становится причиной томления, прекрасной и ускользающей, всегда недостижимой высшей ценностью, которую за эту самую недостижимость и ценят.

Собственность превращает природу в объект, а присвоившего её — в субъекта. Трансформированная природа — вторая природа — освобождает человечество от одних необходимостей, создавая другие. Каждая вторая природа в определенный момент становится первой. Таким образом создается видимость необходимости необходимости, которая на самом деле есть не что иное, как видимость видимости, говорит она.

Природа «работает», производя различие, которое есть её собственное различие. Природа, превращенная в собственность, становится ресурсом для создания второй природы коммодифицированных объектов.

История превращается в вечное «развитие», в котором природа схвачена в качестве «объекта» и «переделана» в соответствии с определенными частными интересами. Поскольку субъективные интересы есть классовые интересы, т. е. интересы собственности, превращение природы во вторую природу производит свободу от необходимости только для господствующих классов и их фаворитов. Классовое общество — вторая природа — становится настолько «естественным», что сама природа, пишет Уорк, начинает «естественным образом» репрезентироваться в классовых терминах. Класс репрезентируется как что-то природное, природа — как что-то, устроенное как классовое общество. Ни апроприатор, ни апроприированные не беспокоятся о природе природы. Природа же не знает ни объектов, ни субъектов, ни репрезентации.

В той степени, в какой природа присутствует даже в своем исчезновении, говорит Уорк, она присутствует как выразительность. Освобождение природы от репрезентации есть освобождение знания от образования, т. е. от собственности. Хакер не собирается выражать «гармонию» природы, нет. Природа интересует его в качестве выражения бесконечной множественности вещей.

Хакера интересует в природе не недостаток, но избыток, не нехватка, но множественность. Превращение природы во вторую природу становится превращением второй природы в третью. В превращении природы во вторую природу, говорит Уорк, природа сначала исчезает, а потом возвращается в качестве того, чего не хватает желанию. Трансформация второй природы в третью, мира вещей в мир информации, движима не в малой мере желанием реконструировать природу, хотя бы в качестве фантазматического образа утерянного желания.

Телестезия — способность воспринимать на расстоянии (телефон, телеграф, интернет) — приводит к отделению потока коммуникации от потока объектов и субъектов и производит, таким образом, видимость информации в качестве некоего отдельного мира.

Третья природа, как и вторая, возникает из репрезентации природы в качестве собственности. Третья природа тотальна. Третья природа укутывает субъекта образами мира как объекта. Третья природа репрезентирует отношение субъекта и объекта как ложное, но все же как отношение. Третья природа открывает свою собственную природу как нечто сделанное, но не только как произведенное, но также и как производящее.

Третья природа манифестирует качественную продуктивность продуктивности как таковой. Возврата к природе, может, и нет, но третья природа, распространяясь в пространстве и времени, создает предпосылки развития четвертой, пятой, шестой природ и так до бесконечности, преодолевающей деструктивные границы второй природы, порожденной классовым обществом.

Производство: цель векторалистов — коммодификация хака

Производство, говорит Уорк, есть конструкция и деконструкция субъектов и объектов в мире. Хакинг есть производство производства. Хак производит производство нового типа, имеющее в качестве своего результата сингулярный и уникальный продукт с одной стороны, и сингулярного и уникального производителя (продюсера) — с другой. Каждый хакер — производитель хака, и произведенное им возникает в качестве сингулярности, которая есть память о хаке как процессе.

Хак как чистый хак, как производство производства, выражает, пишет Уорк, множественную сингулярность природы, в которой он движется как событие.

Сингулярное событие хака делает возможной репрезентацию, которая делает возможным повторение как производство и производство как повторение. Всякое производство есть хак, формализованный и повторенный на основании его репрезентации в качестве собственности.

Производить значит повторять, хакать — различать.

Если производство, говорит Уорк — это хак, ставший собственностью и повторенный, то хак — это производство, произведенное в качестве своего иного.

Производство трансформирует природу в субъективные и объективные элементы, которые формируют ансамбли, в которых возникает вторая природа.

Производство, основанное на собственности, производит (и воспроизводит), пишет Уорк, абстракцию различия природного и социального, объективного и субъективного.

Качественная трансформация второй природы требует производства производства, т. е. интервенции, хака.

Хак преодолевает различие объекта и субъекта, природного и социального, открывая пространство для свободного производства.

Государство, развивающее хак (в качестве формы интеллектуальной собственности, конечно), будет испытывать в одно и то же время быстрый рост своих продуктивных возможностей и качественную способность к мутации и дифференциации. Такое государство не только развивает вторую природу до предела, но и содержит в себе семена своего преодоления, поскольку хак освобождает себя от всяких условных границ.

Производство избытка как избытка позволяет избавиться от той или иной необходимости, с одной стороны.

С другой, в классовом обществе производство избытка ведет к производству новых необходимостей. Классовое доминирование принимает форму захвата производительного потенциала общества и его использования для (вос)производства не свободы, но классового доминирования как такового.

Пасторалист индифферентен к хаку, который развивает не-сельскохозяйственное производство. Производство остается основанным на земле.

В капиталистическом мире хак подчиняется процессу аккумуляции капитала. Единственный незапрещенный здесь хакинг — новых типов потребляемых объектов и потребляющих их субъектов.

Цель векторалистов — коммодификация хака как такового. При власти пасторалистов и капиталистов свободный и бесполезный хак может быть маргинализирован или подавлен, но даже в такой ситуации будет сохранять характеристики «экономики дара». При власти векторалистов хак поощряем, но лишь под знаком коммодифицированного производства. Векторалистский класс наживается на производящих классах как потребителях своей собственной субъективности в коммодифицированной форме. Фрагментация объекта производства ведет к фрагментации субъекта.

Элементы свободной продуктивности существуют в производительных классах, в атомизированной форме. Осталось открыть ее виртуальность. Векторалистский класс это знает и делает всё, чтобы свести производительность к собственности. информацию к коммуникации, экспрессию — к репрезентации, а природу — к необходимости.

Собственность: хакеры — представители экономики дара

Всякое выражение, или всякое производство различия, сегодня, в эпоху векторализма, пишет Уорк, поддерживает абстракцию собственности, которая порождает класс как бифуркацию‌ имения и неимения.

Собственность производит а) видимость отделенности от природы и б) репрезентацию мира в качестве социально-сконструированного. Собственность — это кража, цитирует Уорк Прудона, абстрактная кража природы у нее самой.

Собственность не возникает сама собой.

Сделать что-либо «собственным» значит отделить от континуума, репрезентировать в качестве конечного.

Собственность образует а) буржуазную субъективность, субъективность владельца и б) подчиненную субъективность, субъективность неимущего. Собственность, таким образом, формирует субъективность как отношение между обладанием и неимением.

Традиционные формы собственности локальны и случайны. Современная, векторная собственность, абстрактна и универсальна.

Идентичность — это, говорит Уорк, когда субъект репрезентирует себя себе в качестве качеств, которых жаждет, но не имеет.

Земля — самая первая форма собственности. Собственники земли — пасторалисты. Пасторалисты становятся собственниками, изгоняя с земли традиционно населявших её крестьян. Последние превращаются в эксплуатируемых пасторалистами фермеров. Рента. Любая земля оказывается сравнима с любой другой в абстрактной плоскости собственности. Инструмент прибыли вводит в игру вторичную, более абстрактную, чем собственность на землю, форму собственности — капитал. В результате все вообще физические ресурсы оказываются сравнимы/соотнесены друг с другом в плане собственности.

Хакеры, в отличие от векторалистов, могут осознавать свои интересы не только как собственники, но и как производители. Поскольку свободный доступ к информации — основное условие хака, то приватизация информации — не в интересах хакера.

В широкой перспективе, пишет Уорк, класс хакеров осознает свою виртуальность в отказе от интеллектуальной собственности как от того, что препятствует развитию хака.

Без свободного доступа к информации все классы становятся заложниками векторалистской приватизации образования.

Хакеры — представители экономики дара. Дар, говорит Уорк — выражение виртуальности производства производства, способность вернуть природу, как она есть, ей самой.

Репрезентация: прогресс предполагает необходимость плагиата

Репрезентация подражает, пишет Уорк, но всегда меньше репрезентированного, выражение же всегда отличается от своей основы и превосходит её.

Вся репрезентация — ложь. Основная ложная репрезентация, к которой могут быть сведены все остальные репрезентации, есть вера в возможность подлинной/истинной/адекватной репрезентации.

Критика — проблема, а не решение. Критика — это полицейское действие в области репрезентации на службе поддержки ценности собственности посредством создания её ценности, пишет Уорк.

Критика репрезентации всегда поддерживает «рукотворную» идею дефицитности «подлинной интерпретации». Или же идею дефицитности «подлинных интерпретаторов», уполномоченных торговать если и не подлинными интерпретациями, то, по крайней мере, методом деконструкции неправильных. Многие теоретики начинают как авторы, пишет Уорк, а кончают как авторитеты.

«Политика информации» должна утверждать «виртуальность экспрессии». Неистощимый избыток экспрессии — вот тот аспект информации, от которого зависит класс «хакеров», говорит Уорк.

Критика политики репрезентации есть критика репрезентации как политики.

Власть знает себя в качестве экспрессивности и её преодоления. Именно поэтому она мутирует и из пасторалистской превращается в капиталистическую, а потом — в векторалистскую.

Производящие классы — заложники своей собственной выразительности, как если бы она была только репрезентацией, пишет Уорк.

Никакая репрезентация не является выражением идентичности производящих классов. Нет ничего, вокруг чего их множества могли бы объединяться. Лишь абстракция собственности, производящая бифуркации во множестве. Государство становится рефери референтов, тогда как господствующие классы избегают репрезентации и реализуют свое желание в обильном владении.

Политика репрезентации, даже самая радикальная, неизбежно предполагает идеальное государство, говорит Уорк, действующее в качестве гаранта избранных репрезентаций. Что избегает анализа в этом идеальном государстве — это власть, принадлежащая господствующим классам, которая не нуждается в репрезентации и доминирует посредством обладания производством, включая производство репрезентации, и контроля над ним.

Отказываться от репрезентации, игнорировать её, плагиаризировать, думает Уорк, значит проводить в жизнь политику безгосударственности. «Плагиат необходим. Прогресс его предполагает», — цитирует она знаменитую ситуационистскую максиму. Политика экспрессии всегда временна, всегда превращается во что-то еще, никогда не сможет претендовать на верность самой себе.

Всякая безгосударственная выразительность может быть схвачена уполномоченной полицией репрезентации, оценена и подчинена дефициту и коммодификации. Это — судьба любого хака, который был оценен как полезный.

Жестокость по отношению к государству есть лишь желание государства, выраженное мазохистским языком.

Экспрессивная политика не боится скорости вектора. Экспрессия есть событие, пересекающее пространство и время. Вектор телестезии — прекрасный расширитель времени и пространства, в которых экспрессия может трансформироваться в опыт и освобождать виртуальное.

Репрезентация отрицает сингулярность события. Распознанные меньшинства становятся агентами государства и должны теперь осуществлять полицейский контроль своего собственного значения.

Политика нерепрезентативности абстрактна, но не утопична. Она атопична.

Бунт: мировая история неизбежно движется к виртуальности становления

Разламыванию голов противостоит взламывание кодов, пишет Уорк.

Конец 80х — начало 90х, с точки зрения философа, были знаковым периодом для перехода к векторалистской эпохе и одновременно первой постановкой её под вопрос, потому что, несмотря на неоднозначные результаты, производящие классы по всему миру вышли на улицы, целый ряд репрессивных режимов был свергнут (хотя на смену им и не пришли в большинстве случаев более гуманные социальные формации), а государство как институт получило важнейший сигнал — оно не может выжить, игнорируя хак. Протесты конца 80х — начала 90х, считает Уорк, были протестами против скуки и необходимости. Они вернули в повестку дня мировой истории безграничное требование свободной выразительности. В них проявилась неизбежность движения мировой истории в сторону выражения чистой виртуальности становления.

Государство: переразвитый мир защищает себя от недоразвитого оболочкой государства

Политика репрезентации есть политика государства.

Нужно хакнуть, говорит Уорк, не репрезентацию государства, а классовую власть, основанную на эксплуататорском расщеплении выразительности на избыток и недостаток.

Государство есть, пишет Уорк, пористая мембрана, кожа, внутри которой бурлит интериорность‌. Эта интериорность знает себя в качестве репрезентации — унифицированной, абстрактной и ограниченной плоскости — отличной от того, что исключено из неё в качестве внешнего. Государственная закрытость, или интериорность, становится возможной благодаря вектору, создающему внутреннюю консистентность его абстрактного плана. Тот же самый вектор, делающий оболочку государства возможной, является и тем, что угрожает ему проникновением, образующим дыры в его закрытости. Сначала появляется вектор, потом оболочка. Государство сперва векторно и уже потом дисциплинарно. Сначала появляется способность подчинить особенности пространства абстракции вектора, гомогенизирующая протяженность.

Экстенсивное пространство — предпосылка и условие существования пространства интенсивного — с закрытыми границами и наблюдаемым внутренним миром, который можно классифицировать и которым можно управлять.

Переразвитый мир защищает себя при помощи оболочки государства, проецирующего вектор, позволяющий транспортировать ресурсы и продукты из недоразвитого мира — в него, ограничивая при этом обратное движение (ресурсы — из переразвитого мира, продукты — из недоразвитого).

Субъект: желание превращается в членовредительство

Опыт субъективности не универсален. Так же, как появляется он только вместе с оболочкой государства и товарной экономикой, так и исчезнуть может вместе с преодолением этих частичных и ограниченных абстракций, считает Маккензи Уорк.

Субъект ощущает существование только в связи с нехваткой (объекта), которую ни один реальный объект не может заполнить. Абстрактный субъект возникает вместе с объективацией мира. История производства мира в качестве продукта есть в то же время и история субъекта, т. е. история производства «Я», производящего себя и свой мир в качестве вещей.

Субъект приходит в бытие как абстрактная недостаточность, всё больше и больше узнающая о своей абстрактности и недостаточности по мере погружения в телестезию.

Если капиталистический класс жонглирует перед глазами пролетария произведенными им же самими продуктами как далекими и недоступными, векторалист постоянно транслирует своим гражданам нескончаемые изображения объектов желания. В одно и то же время векторная трансформация желания повышает его ценность, с другой — грозит его полностью обесценить.

Фермер испытывает субъективность как внешнее ограничение, связанное с необходимостью производства необходимых для жизни и уплаты ренты средств. Теология предъявляет субъекту его самого в качестве того, чего он лишен, недостачу же рисует в качестве скорее духовной, чем материальной, бесконечной скорее, чем конечной.

Организованная религия выражает интересы господствующего класса в качестве требования, возлагаемого ею на субъекта. Требование меняется вместе с господствующим классом. Нехватка — в буржуазной вселенной — рассматривается теперь как конечная, а не бесконечная, а средства для ее восполнения из духовных превращаются в материальные. Или по-другому — для восполнения нехватки духовной нужно теперь обратить внимание на нехватку материальную. Теология души превращается в теологию товара. Капиталист требует от рабочего не просто внешнего соблюдения, как-то делала церковь — ему нужен его внутренний мир. Бесконечный духовный долг спускается с небес на землю, а рабочему навязывается идентичность, в которой труд — это в одно и то же время долг, который нужно отдавать и богу, и мамоне.

Если раньше религия была опиумом, пишет Уорк, то теперь Opium™ — религия.

По крайней мере, после окончания смены рабочий был свободен. Капиталу требуется тело пролетария на время рабочего дня. Векторалистский же класс, обладающей возможностью означения любой части существования в качестве ресурса, претендует на обладание всеми без исключения аспектами его бытия. Сокращение рабочего дня ведет лишь к замене одной скуки другой — скуки производства товара скукой его потребления. Собственность, считает Уорк, наводняет уже не только пространство, но и время, и именно в области темпоральной ощущается наиболее существенное её влияние на структуру субъективности. Недаром, говорит она, прозорливые коммунары разбивали часы в своих цехах.

Иногда происходят остановки и прерывания времени, во время которых субъект пытается вернуть себе самого себя в качестве чего-то по ту сторону себя самого, но тотальность собственности захватывает даже протест как таковой, который теперь, в качестве экзотической религии, продается субъекту в качестве товара. То, что могло бы быть историей преодоления субъектом самого себя и борьбой против нехватки, превращается, пишет Уорк, в товар под названием «восстание», который, наоборот, лишь утверждает субъекта в качестве того, кому не хватает восстания, память о котором товарная форма увековечивает в своих «коллекционных изданиях».

Понятие «дефицита» основывается на представлении о том, что субъективные желания бесконечны, а материальные блага конечны. Так в игру вступает распределяющая ограниченные ресурсы сила. Либеральная «теология» заявляет о некоем нейтральном объективном принципе, лежащем в её основании, о «невидимой руке», тогда как на самом деле то, что распределяет ресурсы, есть господство одного класса над другим. Дефицитная онтология мыслит желание в качестве имеющего объект, а этот объект — в качестве товара.

Подлинное желание — это желание виртуального, а не актуального. Продуктивность есть желание — желание как становление в мире.

Борьба за освобождение производящих классов от товарной формы есть борьба за освобождение желания от мифа о нехватке.

В векторалистском мире субъект работает над собой, развивает себя в своей способности бесконечного желания конечных вещей. Когда субъект устает быть одновременно производителем и потребителем необходимостей, ситуацию спасает государство, объявляющее скуку врагом всего, связанного с национальной оболочкой, и вменяющее субъекту работу над собой в качестве патриотического долга.

Вера в дефицит перенаправляет субъективный опыт желания с желания своего опыта на коммодифицированные изображения, отрицающие собственные силы субъекта. Желание превращается в членовредительство.

В переразвитом мире желание превращается в желание изображений страданий недоразвитого мира, в одно и то же время кажущихся «оправданными», потому что они являются результатом действительно монструозного злоупотребления властью, при этом далекими настолько, что лицезреющий их ощущает себя настолько же бессильным что-либо сделать, чтобы как-то что-то исправить, насколько бессилен страдающий прервать свою муку.

Глобальная виктимизация, переживание любой ситуации как рисковой, считает Уорк — две определяющих черты идеологии векторализма. Не капитал, но глобальный вектор создает актуальную жертву «там» и страдающего субъекта «тут», и их (не)отношение, возможное благодаря вектору телестезии. Либеральная экономическая теория дефицита объектов и психоаналитическая теория субъекта как нехватки служат одним и тем же классовым интересам. С их помощью субъекты рекрутируются для производства объектов, представленных в качестве того, чего не хватает желанию. И то, и другое отвлекает от производства свободной субъективности, которая освобождает субъекта не только от объективированного желания, но и от него самого как субъекта, в абсолютной свободе чистого становления экспрессивности.

Ни одно общество, пишет Уорк, не может вместить в себя настоящее желание, потому что настоящее желание компрометирует поддерживающие всякое общество структуры эксплуатации, сервильности и иерархии. Но что такое «настоящее желание» если не хак — желание высвободить виртуальное из актуального?

Единственная «нехватка», говорит автор «Манифеста…», которую можно обнаружить в желании — это отсутствие какой бы то ни было нехватки. Хакни нужду, которая нуждается в хаке (Hack the lack that lacks the hack).

Время от времени в истории происходят взрывы подлинного желания как избытка, а не недостатка. Пасторалисты и капиталисты отвечают на них репрессиями, участвуя, таким образом, в создании сияющих образов народного восстания и авангарда.

Совсем по-другому действует векторалистский класс — он приветствует избыточное желание и скоро коммодифицирует его образ. Всюду, где желание сбрасывает со своих плеч тяжелую броню нехватки и выражает радостную множественность себя, оно почти сразу же обнаруживает себя заложником своего собственного образа, уже предлагаемого ему же в качестве коммодифицированной репрезентации.

Абстракция объективного и субъективного миров в качестве свободно циркулирующей информации открывает виртуальность желания и делает возможность освобождения его от неизбежного превращения в товар мыслимой.

Информация не знает, что такое дефицит. В отличие от земли или капитала, потребление её одним не лишает её другого. Избыток возникает тут в своей абсолютной форме. Любой образ субъекта восстания может быть превращен в объект желания, но не вектор как таковой.

Освобождение вектора, считает Уорк — единственное абсолютное табу векторалистского мира, и именно в этой точке нужно бросить ему вызов. Векторализм создает самый жесткий из всех доселе существовавших режимов нехватки. Со всех сторон нас бомбардируют знаки — коммодифицированные ответы желанию, повсюду на этой планете субъекты верят в то, что само их существование отрицается знаками, которые им не принадлежат.

У нас больше нет корней — у нас есть антенны, у нас больше нет истоков — у нас есть терминалы. Векторалистский класс открепляет желание от объекта и прикрепляет его к знаку. Знаки желанного размножаются, являясь на деле знаками нехватки. Желание быстро научается эти знаки, изначально являющиеся подделками (потому что, говоря, что означают избыток, на деле означают недостаток), подделывать (фэйковые «брендовые» вещи, реплики), возвращая себя себе в этом своего рода гегельянском отрицании отрицания.

Избыток: теория или идеология?

Аккумуляция избытка, борьба за его распределение, инвестирование в войну или в пиры, или в исторические сочинения, или в производство еще большего избытка есть опыт истории и история опыта.

Возможность избытка создает хак, но это тайна истории, замалчиваемая господствующими классами. Классовое общество в его абстрактной форме возникает в результате аккумуляции избытка, который используется не на производство роскоши и не отдается в качестве подарка, но пускается в производство еще большего избытка.

Существуют две абстрактные теории, объясняющие развитие человеческого общества — в центре одной находится понятие скудости или дефицита, недостаточности ресурсов, которое поэтому «естественным» образом оказывается в руках «сильнейших», их распределяющих согласно собственной воле. В центре других — «скандал избытка» — представление о том, что производящие классы производят больше, чем нужно для выживания и удовлетворения непосредственных нужд, но этого избытка лишены. При этом, с точки зрения производящих классов, только одна из этих «теорий» — теория, вторая же — идеология, не способствующая выражению их (классовых) интересов.

Вектор: производящие классы должны объединиться, чтобы сделать потенциальное актуальным

Вектор вирусен. Слово — это вирус. Однажды слово было здоровой клеткой мозга, теперь это вирус, поражающий центральную нервную систему, цитирует Уорк Берроуза. Средство, посредством которого слово, или вирус, передается от носителя к носителю — это «вектор». «Вектор» — это путь, которым патоген следует от популяции к популяции. Вода — вектор холеры. Вектор — это любое нечто, посредством чего движется что-то еще. Векторы транспорта передвигают субъектов и объекты. Векторы коммуникации передвигают информацию. Телефон, телеграф, телевидение, телекоммуникации — это не только имена определенных векторов, но и имена абстрактных способностей, принесенных ими в мир. Они все — формы телестезии, способности воспринимать на расстоянии.

Телестезия производит абстрактную скорость, становящуюся мерилом всякой другой скорости. Развитие вектора приводит к тому, что абстракция собственности присваивает все больше и больше природы в качестве товара. Капитал по своей природе преодолевает любой пространственный барьер. Создание физических условий для обмена — средств коммуникации и транспорта — аннигиляция пространства при помощи времени — является для него условием экстраординарной важности. Не капитал, но вектор предоставляет средства для аннигиляции традиций и «оболочек».

Зависимость капитала от вектора ведет к тому, что капитал и его интересы становятся заложниками нового господствующего класса, эксплуатирующего зависимость капиталиста от вектора — класса векторалистов.

Еще в большей степени, чем пасторалисты и капиталисты, векторалисты в поддержании своих рыночных соревновательных преимуществ и заботе о прибыльности своих предприятий зависят от совершаемых хакерами прорывов.

Векторалистский класс инвестирует прибавочную стоимость в «хак» в беспрецедентных масштабах и зарабатывает состояния на «интеллектуальной собственности». Векторалистский класс находится в поиске все новых и новых путей векторализации информации в форме продукта. Вместе с коммодификацией информации происходит её векторализация.

Архив — вектор через время, так же как телестезия — вектор через пространство. Объектом господства векторалистского класса становятся пространство и время. Векторалистский класс обладает мощными технологиями векторализации информации. Информация становится чем-то отдельным от материальных условий её производства и циркуляции. Абстракция информации из мира становится средством абстракции мира из мира. Вектор пересекает любую оболочку, растягивает её, разрывает или же провоцирует захлопнуться изнутри.

Как только информация начинает двигаться быстрее людей и вещей, она превращается в средство их организации в интересах продуктивности в рамках увеличивающихся в объемах оболочек.

Векторалистский класс пребывает в иллюзии существования глобального плана мгновенного подсчета и контроля. А векторализация мира есть раскрытие продуктивного потенциала во всех его инстанциях.

Переразвитый мир представляет собой обширное скопление векторов, третья природа в каком-то смысле позволяет местным производительным классам бороться с местной властью. В мире недоразвитом же производительные классы противостоят абстрактной третьей природе, извлекающей из недоразвитых территорий информацию для инвестиции её в нечто переразвитое где-то еще.

Хакер, с точки зрения Уорк, — тот, кто стремится к освобождению вектора от власти продукта и переподчинению его коллективному демократическому развитию.

Производящие классы, считает она, должны объединиться, чтобы потенциальное сделать актуальным.

Величайший вызов, стоящий перед классом хакером — создать не только и не столько новую абстракцию, при помощи которой может произойти дальнейшее развитие вектора, но и форму коллективной экспрессивности, способную преодолеть ограничения не только коммодификации, но и объектификации в принципе.

Векторалистский класс отсоединяет власть от пространства. Это значит, что власть теперь не есть что-то локальное, например, власть того или иного государства, распространяющаяся в рамках определенного конечного ареала.

Сам векторалистский класс отсоединяется от оболочки государства, в результате чего оказывается способен отказаться от компромиссов, достигнутых между капиталом и производящими классами в рамках этой оболочки.

Векторалистский класс извлекает коммодифицированную и транснациональную информацию из национальных и социализированных культуры и образования. Векторалисты репрезентируют свои интересы при помощи надгосударственных организаций, навязывающих интересы господствующих классов переразвитого мира всем остальным в качестве глобальных условий, необходимых для всемирной экспансии пасторалистов, капиталистов и векторалистов из переразвитых стран.

Об уровне представленности векторалистского интереса в международной политике свидетельствует то место, которое занимают в ней вопросы защиты торговых марок, патентов и авторских прав.

Мир: абстракция останавливается на государственной границе

Вектор создает мир в виде карты.

Там, где хак свободен, происходит быстрое развитие, растет производительность. Везде, где хак открывает производительные возможности, появляется и власть, подчиняющая территорию своему интересу.

Местности подчиняются регионам, регионы — государствам, государства — другим государствам. Имперская власть подчиняет хак интересам господствующего класса, таким образом, что новые абстракции лишь упрочивают и защищают его власть.

Свобода, пишет Уорк, породила абстракцию, абстракция же породила власть, которая возложила новые необходимости на свободу выражения класса хакеров.

Там, где хак и власть взаимодействуют наиболее тесно, возникает движимый этим дуэтом блок переразвитых государств. Этот блок развивается за счет недоразвитого мира. Получаемый от эксплуатации последнего избыток тратится господствующим классом переразвитого мира в том числе на «покупку» лояльности производительных классов переразвитых стран.

Те же самые векторы, что позволяют абстракции открыться в мире, позволяют и господствующим классам переразвитого мира проникнуть в недоразвитый мир. Они же могут быть использованы для создания защитных барьеров вокруг интересов переразвитого мира.

Господствующие классы переразвитого мира стремятся к открытию границ недоразвитого мира для потоков капитала и информации из переразвитого мира, но они же культивируют альянс с производительными классами в границах переразвитого мира, ограничивая обратный поток благ так, что ни труд, ни его продукты из недоразвитого мира не могут просто так проникнуть на его территории.

Производство богатства в мире империи знаков (переразвитом мире) есть, говорит Уорк, воспроизводство дефицита и кибер-полицейской бедности, характеризующих мир за её пределами. Пасторалисты и фермеры, капиталисты и рабочие переразвитого мира объединяются, чтобы защититься от возможной встречи с более дешевым иностранным продуктом. Абстракция останавливается на государственной границе.

Хотя векторалистский класс и играл подчиненную роль в создании необходимого для экономики товара пространства, сегодня он ответственен за его — товара — распространение на весь оставшийся мир.

Вектор создает план, на котором местности сливаются в регионы, регионы в страны, страны в надгосударственные союзы.

Хак ускоряет развитие вектора и наоборот.

В недоразвитом мире хакерский класс развит слабо из-за зачаточного состояния закона об авторском праве. Однако, практика хакинга представляет собой необходимую и неизбежную часть ежедневной практики производительных классов этой части планеты.

Векторалистский класс переразвитого мира желает управлять недоразвитым миром непосредственно, проходя сквозь поры его оболочек, входя в сети его коммуникаций и идентичностей. Что вызывает яростнейшую контреакцию.

Почему «Манифест хакера» становится только актуальнее

Во-первых, потому что это классный (не в смысле «классовый», хотя кто знает), интересный текст. И, в общем-то, этого достаточно. Одним из важнейших различий, описываемых Уорк в «Манифесте…», является разница между репрезентацией и экспрессией (или выразительностью). Различие их в следующем: если репрезентация всегда меньше того, что она репрезентирует, то экспрессия избыточна, она содержит в себе то, о чем говорит, плюс добавляет еще что-то. Интересные тексты — экспрессивны, но не репрезентативны (поэтому и «Манифест…» называется A Manifesto…). «Манифест хакера», безусловно — один из таких текстов. В известном споре о природе культурного канона Харолд Блум, один из наиболее значительных литературоведов XX века, крупнейший американский шекспировед, сформулировал свою позицию следующим образом: в культурный канон попадают произведения, содержащие в себе нечто сверхъестественное/странное/непонятное/отвратительное/страшное/загадочное/невероятное (всеми этими словами переводится английское «uncanny»). Сама Маккензи Уорк называет это хаком, а Ален Бадью — избытком, основной характерной чертой истины. Мне кажется, что, в отличие от многих других философских текстов, написанных во второй половине XX — начале XXI, «Манифесту…» свое место в культурном каноне уже занял.

Во-вторых, потому что это очень хороший, добротный, искренний и красивый текст о классном, классном, как выразился бы Левинас, par excellence. Можно было бы назвать его, если хотите, одним из важнейших современных текстов по онтологии классности, или онтологии радости (наряду с «Бытием и событием» и «Этикой» Алена Бадью). Хакер в момент хака открывает избыток в ситуации, в которой до момента осуществления хака ни о каком избытке нельзя было даже догадываться. Можно было бы назвать это открытием сверх-естественного — того, что, с одной стороны, абсолютно неестественно (с точки зрения, предшествующей хаку), с другой — более чем естественно, супер-естественно — собственно, так, как должно быть, по отношению к чему казавшееся до сих пор естественным оказывается чем-то, на самом деле, имеющим очень отдалённое отношение к естественному. Такого рода тексты позволяют нам не забывать это, а если забыли, вспомнить.

В-третьих, потому что «Манифест…» предлагает прекрасное новое коллективное имя, не стирающее различий, но напротив их подчеркивающее. Имя «хакер» позволяет всем знакомым с опытом открытия — влюбленным, ученым, революционерам, программистам, художникам и многим-многим другим — увидеть объединяющее их, таких разных, общее, или, как говорит Маккензи Уорк, осознать себя как класс.