За закрытыми дверями. Как помогают бездомным в России и почему госконтроль приютов может обернуться легализацией рабства

В России более 2 миллионов бездомных, а социальные госучреждения могут принять только 8,5 тысячи. Частные приюты и благотворительные организации помогают значительно улучшить ситуацию. Но в последнее время чиновники все чаще говорят об ужесточении контроля за НКО — так они хотят решить проблему нелегальных «трудовых домов», где людей заставляют работать за ночлег, еду и сигареты. При этом сама Общественная палата РФ предлагает полицейским задерживать бездомных и отправлять их в государственные «социально-трудовые дома», что фактически легализует рабский труд. Из-за чего в России растет количество бездомных людей, почему тотальный контроль им только навредит и каким образом должна быть устроена эффективная соцпомощь в интересах всего общества — журналистка Надежда Горшенина выяснила у специалистов и подопечных «Теплого приема» и «Ночлежки».

В конце декабря 2022-го на Таврической улице в Кемерове сгорело деревянное двухэтажное здание. По данным управления Генпрокуратуры в СФО, погибли 23 человека. В СМИ место трагедии называли и частным домом престарелых, и приютом для «наркоманов». Позже выяснилось: в здании, которое арендовал пастор Евангельской христианской церкви Андрей Смирнов, жили бездомные. Среди погибших — пожилые и люди с инвалидностью. Кто-то, пытаясь спастись, полз на руках, но так и не смог выбраться из пожара.

Приют на Таврической не был зарегистрирован. При этом Андрей Деменков, адвокат Смирнова, подчеркивал: власти знали, что в доме принимали бездомных людей. Следователь Алексей Мухрамов также заявлял, что владелец приюта «контактировал с надзорными и правоохранительными органами». Тем не менее, по версии следствия, приют не отвечал требованиям пожарной безопасности. Причиной возгорания назвали короткое замыкание электропроводки. Но почему бездомные вообще жили в таком месте?

Социальный найм и приюты

Бездомные люди могут поселиться в приюте, государственном или частном. Или же попробовать добиться соцжилья. Государство предоставляет гражданам жилье для «специальной социальной защиты» — это закреплено в Жилищном кодексе.‌

Однако лишь в 21 из 89 субъектов законодательство закрепляет, что люди с опытом бездомности имеют право на жилье по соцнайму. Еще один барьер — постоянная регистрация, потому что у бездомных ее чаще всего нет: «Бывает, конечно, что у человека есть регистрация в том регионе, где он когда-то проживал, — дополняет эксперт. — Но если сейчас он живет совсем в другом месте, то не имеет права претендовать там на жилье».

Бездомные люди также могут жить в приютах, или центрах социальной адаптации. Они рассчитаны на временное пребывание, в течение которого соцработники помогают человеку восстановить документы, устроиться на работу, получить пенсию. Но приютов очень мало. 

«По данным Минтруда, на конец 2020 года в стране действовали 139 [государственных] организаций, которые осуществляли социальную помощь для бездомных, с общим количеством мест около 8 тысяч, — рассказывает Чирук. Притом что бездомных в России, согласно исследованию агентства Validata, больше 2 миллионов человек. — Понятно, что количество приютов и мест в них явно не соответствует [количеству бездомных]. Допустим, в Москве есть Центр социальной адаптации. Это государственное учреждение, где могут находиться бездомные, там порядка 600 мест. Плюс есть НКО, но там мест в разы меньше. И мы говорим про город, где бездомных свыше 100 тысяч человек».

«Да я инкубаторский»

В тех же Москве и Подмосковье действительно есть несколько приютов при НКО. «Теплый прием», социально-реабилитационный центр для бездомных людей в Химках, — один из них. Организация принимает всех: здесь не требуют прошлой регистрации в Московском регионе и признания по критерию «нуждаемости».

НКО также предлагает медпомощь, психологическую поддержку, восстановление документов. «Есть проблема — паспорта СССР‌, — объясняет Татьяна. — Их [людей с этими паспортами] никак не идентифицируют, им не оказывают бесплатные медицинские услуги. С ними нужно работать отдельно». По словам Соколовой, если человек помнит свою регистрацию, то шанс восстановить паспорт есть. Сложнее, если он не помнит ничего, например из-за ментальных особенностей: «У нас есть такая подопечная. В УФМС она говорит: „Все, что я знаю, — это Оренбург“. Ей отвечают: „Мы вас поздравляем, но ничем не можем вам помочь“».

В этом году «Теплый прием» открыл кожевенную мастерскую, где подопечные учатся делать ремни, сумки, кошельки и другие изделия. «Как затянуло, елки-палки. Мне кажется, самая лучшая работа», — рассказывает Олег, один из мастеров. Сегодня он впервые шьет поясную сумку.

Олег развелся с женой и уехал из дома. Какое-то время работал на стройке, а потом отморозил ноги на рыбалке и около 12 лет ходил без протезов. Когда ноги отказали, Олег два месяца ночевал на лавочках. Знакомая позвонила в «Теплый прием», и мужчина поселился в приюте. Я спрашиваю, как долго он здесь живет. Олег, шутя, отвечает: «Тридцать три года, три месяца и три дня». Затем говорит всерьез: «Девять месяцев».

В НКО ему помогли сделать операцию и протезы. «Юлия Николаевна [Каганер, заместитель директора «Теплого приема»] позвонила: „Все, мы едем за тобой. Сможешь спуститься?“ Я говорю: „Смогу“, — вспоминает Олег выписку из больницы. — Оделся, спустился. 

[Курю] одну сигаретку, вторую, третью — пять дней не курил. Они подъезжают: „Не поверили, что ты вышел сам“. Я: „Курить захотелось“», — смеется он. И добавляет, что пытается бросить.

Олег сыпет шутками и находит анекдот к любой теме нашего разговора: «Стараюсь рассмешить. Юлия Николаевна сказала, что скоро цирк приезжает. Меня заберут. А то цирк уехал, клоун остался». С юмором он рассказывает и о дочке Ксюше, которой сейчас двадцать восемь, и о младших сестрах Ирине и Алёне.

«Прошло двадцать пять лет, — говорит Олег, когда я интересуюсь, поддерживает ли он связь с Ксюшей. — Я больше туда [домой] не поехал. А что я буду мешаться?» Контакта с сестрами у него тоже не осталось, хотя Олег отправлял письма. «Если что, так и скажу: „Да я инкубаторский“. Знаешь такой анекдот? Лиса цыпленка поймала и говорит: „Я тебя съем“. Он: „Ой, не ешь меня лиса, я сейчас тебе папу с мамой приведу“. Она отпускает, тот на дерево взлетает: „А я инкубаторский“. Бог его знает, может, [сестры] меня ищут. Может, в списках живых уже не значусь, — продолжает он, отсылая к военному роману «В списках не значился».

«С детства такой был: веселый, озорной. Мама посуду моет, а Иринка рядом с ней помогает, — рассказывает Олег. — Ей было лет пять-шесть. Подбегает: „Мама, я пальчик порезала“. А там царапина небольшая красненькая. Я подхожу: „Иринка, у тебя там кровь идет. И кишки лезут“. Она — бух! — и в обморок».

— Тут пока никто не падал в обморок от ваших шуток?

— Да нет, скорую через день вызывают, — улыбается он.

— Уже хорошо, что не каждый! — смеюсь в ответ.

«Сделали всё возможное»

Но не все приюты полезны для жильцов, а главное — безопасны. Кемеровский считали объектом чрезвычайно высокой категории риска. Именно поэтому прокуратура включила его в план проверок, правда, на 2023 год. МЧС добивалось внеплановой проверки — 7 декабря 2022-го к зданию приехал пожарный инспектор Роман Плет, но «руководство приюта» не пустило его внутрь. Оставалось только написать протокол о воспрепятствовании законной деятельности должностного лица.

После пожара Плету предъявили обвинение в халатности, которая привела к смерти людей. «Органы пожарного надзора сделали все возможное, что от них требовалось: направляли все документы, уведомляли соответствующие органы. Мы хотели, чтобы они тоже как-то отреагировали. Потому что жилые помещения не имеет права проверять Госпожнадзор», — говорил на суде инспектор. По его словам, он не раз приходил в приют, даже без разрешения начальства. Плет также указал, что районная прокуратура не разрешила внеплановую проверку.

Уполномоченная по правам человека в России Татьяна Москалькова просила «компетентные органы» проверить обоснованность ареста Плета. Москалькова подчеркивала, что ответственность за нарушения должны нести виновные, а не «стрелочники». В апреле Плету изменили меру пресечения на домашний арест. Вину он не признал.

После депутатского запроса Генпрокуратура начала «тотальные» проверки пожарной безопасности в домах престарелых и приютах для бездомных. 

Благотворители посчитали, что это не слишком эффективно. «Если прокуратура найдет нарушения пожарной безопасности — возможно, это спасет кому-то жизнь… Но предъявить этим учреждениям какие-либо требования по качеству ухода, квалификации сотрудников, обеспечению доступной среды и так далее будет по-прежнему невозможно», — рассуждала Елизавета Олескина, директор фонда «Старость в радость».

Исследования Института проблем правоприменения показывают: принцип «больше проверок — меньше пожаров и пострадавших» не работает почти для всех объектов надзора. 

А значит, арифметическое увеличение проверок не ведет к бо́льшей безопасности. Эксперты не отрицают, что работа инспекторов может быть превентивной. Но допускают: плановые проверки «неизбежно превращаются в документарную формальность».

Власти рассматривали разные меры. Губернатор Кемеровской области Сергей Цивилёв, к примеру, выступил за лицензирование частных приютов. Замглавы МЧС Анатолий Супруновский поддержал Цивилёва, заявив, что это общее «видение» губернатора и ведомства.

Законопроекты о контроле приютов

Спустя год дискуссия о лицензиях вышла на новый, законодательный, уровень. Так, депутат Госдумы Светлана Бессараб подготовила законопроект о лицензировании «деятельности по уходу за престарелыми и инвалидами с обеспечением проживания». Бездомные люди, вероятно, в документе не упомянуты.‌

До того, в 2018 году, ЛДПР внесла законопроект об обязательном включении организаций, которые стационарно оказывают социальные услуги, в реестр. Комитет по труду, социальной политике и делам ветеранов инициативу отклонил. До сих пор регистрация в реестре поставщиков соцуслуг необязательна.

Представители НКО по-разному отнеслись к идее лицензирования и реестров. Они подчеркнули, что в Кемерове на самом деле сгорел не «приют для бездомных», а работный дом. 

«Это просто рабский труд»

Работные (рабочие), или трудовые, дома — организации, в которых нуждающиеся люди живут и работают. Обычно это бесплатный либо низкооплачиваемый труд. 

В таком рабочем доме оказался клиент «Ночлежки» Андрей. «При продаже квартиры нарвался на мошенников, долго с ними судился. Я потерял регистрацию: ни постоянной, ни временной у меня не было, — вспоминает он. — Жил в хостеле, и потихонечку у меня денежка заканчивалась. Пытался работать, но официально не брали. Когда уже не смог оплачивать хостел, поехал на вокзал. [Там] ко мне подошел мужчина и предложил работу с проживанием. Я согласился и поехал. И так я попал в рабочий дом».

По словам Андрея, это была обычная квартира: несколько комнат, в каждой из которых «забитые» двухъярусные кровати. Уже на следующий день после заселения нужно идти на работу. «По восемь-двенадцать часов, в основном на стройке. Отношение [у заказчиков] разное: некоторые знают, что в рабочих домах [живут] люди, которым некуда идти, поэтому их эксплуатируют по полной. А некоторые более лояльны. Но это все равно тяжелая работа», — описывает трудовые условия Андрей.

В рабочем доме с системой «штрафов» он провел полторы недели и не получил денег: 

«У меня забрали паспорт. Сказали: „Мы тебе не платим, потому что это страховка на случай, если ты уйдешь. На следующей неделе мы тебе заплатим за предыдущую“. Я ответил: „Хорошо“. И когда вечером вышел на заявку, просто сбежал». 

Какое-то время Андрей ночевал на лавочках, а днем либо подрабатывал грузчиком, либо сидел в торговом центре. А потом обратился в «Ночлежку».

Сейчас Андрей — клиент реабилитационного приюта НКО. Там одновременно могут жить 52 человека, и это самый большой приют в Петербурге. Благодаря проекту бездомные люди получают помощь юристов, психологов и специалиста по химической зависимости. Такой приют, рассчитанный на 20 мест, есть и у московской «Ночлежки».

В организации Андрею помогли восстановить паспорт и найти работу. Сейчас он бариста во «Входе с улицы»‌, параллельно учится на инженера. «Буду снимать квартиру либо комнату, — Андрей делится планами. — И буду работать».

Он говорит, что в трудовых домах люди могут жить годами, работая за проживание, еду и сигареты: «Это просто рабский труд. Прибыль получает рабочий дом. Я считаю, что польза от этого очень минимальная».

В кемеровском приюте, как сообщали СМИ, бездомные тоже не просто жили, но и работали, торгуя в пристройке кормом для животных. Более того, жительница соседнего дома называла приют «сектой», в которой отбирают документы и пенсию. «Там просто на них [бездомных] зарабатывали и жили они как собаки», — писала она в местном телеграм-чате. Смирнов, владелец приюта, отвергал обвинения и настаивал, что у правоохранителей не было к нему претензий: «Приезжала полиция, все проверили, пожали руки и ушли».

Кемеровские власти не объявили траур по погибшим в пожаре. На вопросы журналистов о похоронах и компенсациях близким городская администрация не ответила.

Лицензии или саморегулирование

Помогут ли лицензии избежать трагедий? Специалисты полагают, что такой контроль ударит прежде всего по бездомным людям.

«Я не думаю, что [лицензирование] нужно, — соглашается Татьяна Соколова. — Список требований и так большой. На данный момент это [введение лицензий] излишне. И многие организации не смогут работать — тогда людям окажут меньше помощи».

Между тем Национальная ассоциация участников социального обслуживания поддержала саморегулирование сферы. Исследователи также полагают, что это полезно. По мнению экспертов, государству «иногда разумно» передавать свои полномочия частным лицам.

Тем более что у российской разрешительной системы есть изъяны. Авторы аналитического доклада о контроле и надзоре в РФ отмечают, что за пять лет — с 2016 по 2021 год — не снизилось количество видов разрешений без четкого регулирования. А такой механизм — это «довольно эффективная гарантия от чрезмерного усмотрения должностных лиц», то есть произвола и субъективной оценки. Проблемы с нормативными основаниями, по словам исследователей, могут привести и к коррупции.

«Мне их не жаль»

В конце июня 2023-го активно обсуждали, как стоит помогать бездомным. Повод — предложение мэра Якутска Евгения Григорьева вернуть для «бомжей» трудовые лагеря. «Их [бездомных людей] надо привлекать к ответственности. Мне их не жаль», — заявил Григорьев.

Уже в июле Общественная палата и Совет по попечительству в соцсфере предложили идентифицировать бездомных с помощью полиции. Потом — отправлять в «социально-трудовые дома». 

Эксперты отмечали: это легализация трудового рабства.

Пока обсуждение инициативы затихло. Между тем количество бездомных людей в России, по оценкам экспертов, растет и, скорее всего, продолжит расти: на тенденцию влияют и экономический кризис, и боевые действия. Например, в «Ночлежку» уже приходят люди, которые вернулись с фронта, а один из подопечных «Теплого приема» — беженец из Луганска. Несколько лет мужчина работал и жил на автомойке, а потом его попросили уйти — из-за украинского гражданства. Вернуться в Луганск он не может, потому что дом сильно пострадал в 2015 году.

При этом перепись населения, которая вызывает у исследователей сомнения, показывает, что бездомных в стране стало меньше. Большинство из них незаметны для государства так же, как полулегальные приюты и рабочие дома, в которые люди порой вынуждены идти. Вчерашние «домашние» (те, у кого есть конвенциональный дом), как замечает «Ночлежка», могут стать бездомными, поэтому эффективная соцпомощь — в интересах всего общества.

UPD: 24 октября суд приговорил Андрея Смирнова, владельца кемеровского приюта, к пяти годам в исправительной колонии общего режима — за оказание услуг, которые не отвечают требованиям безопасности. Смирнов признал вину во время следствия и судебного процесса.