Если бы в 1978 году, во времена похищения Альдо Моро, которое мы обсуждали в статье про Красные бригады, кто-нибудь сказал бы студенту последнего курса юрфака Миланского университета Антонио Ди Пьетро, что через четырнадцать лет восторженные толпы по всей Италии будут скандировать его имя, а подростки вдруг начнут писать на заборах не «cazzo» и «Челантано жив!», а «Спасибо, Ди Пьетро!» — он бы посмеялся. Он и сам любил пошутить.
Если бы этот кто-то сказал ему затем, что он, практически в одиночку и без единого выстрела, сделает то, что не удалось Красным бригадам: совершит революцию, которая уничтожит политическую систему страны, и что с его, Антонио, именем будет неразрывно связан бесславный конец Первой итальянской республики — он бы, вероятно, этого подозрительного провокатора на всякий случай скрутил и поволок в квестуру. Он уважал закон и был патриотом Италии, этот наш студент.
Короче — не поверил бы. А зря.
Это история невидимого города, о существовании которого знали все, но никому не хватало мужества в этом признаться. Города, который строился 40 лет. И который менее чем за два года разрушил Ди Пьетро.
История Танжентополиса.
Впрочем, и 17 февраля 1992 года никаких разрушений городов и прочих подвигов в рабочем расписании обычного миланского прокурора Ди Пьетро не значилось. В тот день ему предстояло важное, но рутинное, в общем-то, дело.
Незадолго до того в полицию обратился мелкий предприниматель Лука Маньи, владелец клининговой конторы. Он утверждал, что за продление подряда на уборку в структурах Пио Альберго Тривульцио, государственного предприятия, осуществляющего управление миланскими домами престарелых, с него требуют откат в размере 7 тысяч евро.
(Прим. — Разумеется, никаких евро тогда еще не было и речь шла о лирах. Но здесь и далее я, с небольшим округлением, пересчитал все суммы в евро, поскольку вряд ли многие неитальянцы, включая меня, способны с ходу понять — 14 миллионов лир — это вообще много или мало? На всякий случай, официальный курс в момент перехода на евро в 2002 году: 1 EUR = 1936 ITL)
Дело получает Ди Пьетро и, совместно с карабинерами, оснащает Маньи пачкой меченых купюр, микрофоном и скрытой камерой. 17 февраля тот приходит к президенту Пио Альберго, инженеру Марио Кьезе (не путать с генералом далла Кьезой, усмирителем Красных бригад, они даже не однофамильцы). Маньи передает ему половину суммы, попросив о небольшой отсрочке по поводу остального. Кьеза легко соглашается. В этом не было ничего необычного, Маньи платил ему уже давно и на регулярной основе. Просто в этот раз у него, видимо, стало совсем плохо с деньгами, а может попросту все заколебало. Через пару минут в кабинет заходят карабинеры и надевают на Кьезу наручники.
Рутинная операция, ничего нового. Если бы не одно «но».
Инженер Марио Кьеза был видным функционером Итальянской социалистической партии и кандидатом на пост мэра Милана от социалистов.
Тут надо сделать небольшое пояснение. Политические партии в Италии играют роль значительно более важную чем в... эмм... некоторых других странах. Достаточно сказать, что там не существует прямых выборов главы государства...
Хм... тут требуется пояснение пояснения. Формальным главой Итальянской Республики является Президент Республики. Однако, его функции, по сути, сводятся к функциям президента Медведева при премьере Путине: стараться не спать. Истинным же главой государства выступает Presidente del Consiglio, которого традиционно называют премьер-министром, но который на самом деле им не является, поскольку... Так, стоп. Иначе я сейчас впаду в рекурсию пояснений.
Короче, смысл в том, что всех самых важных чуваков в стране избирает парламент, составленный из политических партий. Которые, чтобы избрать этих самых важных чуваков — вынуждены входить в коалиции друг с другом. Так вот, начиная с 1946-го и по 1993-й год — у власти бессменно находилась левоцентристская коалиция, состоявшая из блока Христианско-демократической и Социалистической партий (плюс к ним иногда присоединялась всякая мелочь подзаборная). 44 раза главой кабинета был христианский демократ, три раза — социалист, и два раза — случайно затесавшийся в эту компанию представитель Республиканской партии, чему он сам оба раза очень удивился.
Поэтому инженер Кьеза был довольно важной шишкой. Особенно с учетом того, что через месяц с небольшим, 5 апреля, должны были состояться парламентские выборы (вот они вполне себе прямые). Разумеется, это был хотя и очень неприятный, но даже и близко не смертельный удар для левоцентристов. Генсек Соцпартии Беттино Кракси (запомним это имя) официально заявил, что Кьеза — сам себе злобный Пиноккио и паршивая овца в стаде, а мы, все остальные социалисты, мы, мол, не такие, мы ждем трамвая.
«Ах так?!.. Он назвал меня желтым земляным червяком?!.. — переспросил Кьеза, когда Ди Пьетро ему об этом сообщил. — Ну тогда — записывайте!»
И Кьеза начал говорить.
Точнее — расстроили инженера не столько обидные слова Кракси, сколько то, что перед этим Ди Пьетро обнаружил два секретных кьезовских счета в Швейцарии. Было на них всего-то ничего — пяток миллионов (нет, я не забыл о собственном примечании и не перепутал евро с лирами). Вот и получилось — сам в тюрьме, деньги уплыли, а тут еще Кракси ругается... Ну и психанул мальца. Решил — раз уж помирать, так с музыкой.
Кьеза рассказывает, каким образом определялся победитель конкурсов на получение подряда в Пиа Альберго. (Который, уточню, был не просто домом престарелых, а огромным комплексом учреждений, с кучей недвижимости и более чем внушительным бюджетным финансированием.)
Вот вам задачка на сообразительность. Если подряд разыгрывается в ходе лотереи, в которой бумажки с именами удовлетворяющих условиям потенциальных подрядчиков вкладываются внутрь полых шаров, все шары складываются в корзину, из которой затем, под наблюдением строгой и беспристрастной комиссии, вслепую вытягивают один шар — то как сделать так, чтобы внутри этого шара оказалась бумажка с нужным именем? При условии, что комиссия пристально следит за тем, чтобы шары не отличались по форме, размеру и весу?
Правильный ответ: предварительно положить нужный шар в холодильник, затем, достав единственный холодный шар — согреть его в руке.
Но фокусы с шарами — это лирика. Главное, о чем говорит Кьеза — это имена. Имена предпринимателей, которые дают откаты, и чиновников-партийных функционеров, которые откаты берут. Среди последних — и имена двух мэров Милана, представителей Соцпартии.
Тут, надо полагать, Ди Пьетро подсаживается на некоторую измену, поняв, какое осиное гнездо он случайно разворошил. Поэтому до момента апрельских выборов все держится в секрете.
К счастью для него — выборы не слишком успешны для левоцентристов. Голоса теряют и христианские демократы, и социалисты, и коммунисты (традиционно считающиеся парламентской оппозицией). Зато в Парламент проходят (пусть и с количеством мест, крайне далеким от того, чтобы составить реальную конкуренцию правящей коалиции) две совершенно новые партии:
а) La Rete, среди основателей которой был Фернандо Ромео далла Кьеза. Вот его с генералом далла Кьезой путать уже не очень возбраняется, поскольку это его родной сын. Что как бы подсказывает нам, что это была хорошая, правильная партия. Они хоть и левые, но зато (что не удивительно) — против мафии.
б) Lega Nord. Вообще-то эта Лига — плохая, негодная партия. Этакая итальянская ЛДПР в худших ее проявлениях. Только вместо сапог в Тихом океане у них в программе отделение северной Италии от этих южных недочеловеков, и создание нового государства — Великой Падании. Но что важно — они люто ненавидели все «старые» партии. Хотя, в принципе — они вообще всех ненавидят, собаки злые. А в Ломбардии (т.е. в т.ч. и в Милане, где и происходит наша история) — легисты и вовсе набирают 55%, на время становясь ведущей региональной политической силой.
Наш прокурор слегка переводит дух и уже на следующий после выборов день — начинает пачками рассылать повестки предпринимателям и чиновникам из списка Кьезы. Начинаются аресты.
Ди Пьетро бросает на стол все, что у него есть. Идет ва-банк.
И (только — тссс! никому не говорите!) он блефует.
Что было у Ди Пьетро? Всего лишь — показания Кьезы, этого жалкого воришки, от которого с презрением и негодованием отвернулась собственная партия.
Что было против Ди Пьетро? Репутации лучших и достойнейших мужей Милана, обладающих практически неограниченным влиянием и финансовыми возможностями.
Так обстояли дела в реальности. И если бы эти мужи дружно послали Ди Пьетро фанкуло — все бы на этом и закончилось, скорее всего.
Но попробуйте поставить себя на их место. Представьте: вы — крупный откатодатель или откатобратель. И об этом знают десятки ваших коллег, деловых партнеров и просто знакомых. А вы знаете, что десятки этих коллег и знакомых — прямо сейчас, вместе с вами, находятся под следствием. И вы не знаете, что у этого следствия на вас действительно есть.
Что будет, если любой из этих людей решит говорить и вас вломит? Правильно. Плохо будет.
Что надо сделать, чтобы минимизировать возможные потери и постараться избежать присадки надолго? Правильно. Нужно вломить их первым, превентивно.
Бизнесмены и партийцы заговорили наперебой.
Ди Пьетро сорвал банк.
И чем больше говорили одни — тем больше желания говорить появлялось у других. То, что изначально было лишь мелким завихрением на безмятежной глади итальянской политики, постепенно разрасталось до масштабов гигантского водоворота, втягивавшего в себя все новых и новых бизнесменов и чиновников, уже не умещавшегося в пределах МКАДа и грозившего захлестнуть всю страну.
Ди Пьетро уже чисто физически не мог справляться с таким потоком информации в одиночку. 27 апреля создается прокурорский пул, в который входят, помимо Ди Пьетро, входят прокуроры Герардо Коломбо и Пьеркамилло Давиго.
Расследование получает официальное наименование: Mani pulite — «Чистые руки».
С легкой руки журналистов, обретает имя и та система, с которой воюют прокуроры: Tangentopoli.
Tangente — «взятка, откат». Poli — от греческого polis, «город».
Танжентополис. Откатоград.
На этом месте вы вправе сказать мне: «Ну и что? Чиновники брали взятки. Так они их всегда берут. Подумаешь, удивил!»
Однако, погодите. Не спешите с выводами.
Дело в том, что все эти откаты партийные функционеры брали не для себя. Они были лишь посредниками. А деньги — шли непосредственно их партиям.
И нет, это отнюдь не значит, что, например, социалист Кьеза отдал бы полученные от Маньи семь тысяч в черную кассу Социалистической партии. Все было еще хлеще.
30% от этой суммы, т.е. 2100 евро — действительно получили бы социалисты.
Еще 2100 евро — ушло бы христианским демократам.
Коммунисты были не такие. Коммунисты были за рабочий класс и презирали буржуев, вместе с их деньгами. Поэтому они, поморщившись от отвращения, взяли бы лишь скромные пролетарские 15%, т.е. 1050 евро.
Остальное ушло бы на прокорм сошкам помельче — республиканцем, социал-демократам и проч. и проч., в зависимости от заслуг. Ну, и какую-то копеечку, конечно, отщипнул бы и сам Кьеза, за труды.
Другими словами, было совершенно без разницы, представитель какой именно партии получил деньги. Откаты в любом случае распределялись между всеми, в заранее оговоренной пропорции. И эта система касалось вообще всех откатов, по всей стране.
Более того — никакой предприниматель в принципе не мог получить государственный контракт, не заплатив мзду партиям. Существовал единый прейскурант на различные виды деятельности: от 3–4% от общей суммы — на строительные работы, до 13,5% — на поставки оборудования. Существовало четкое расписание, сверяясь с которым, предприниматели заранее знали — кто и когда получит следующий подряд. Поэтому, если какой-нибудь бизнесмен видел особенно интересный для своего предприятия контракт — он не заморачивался с участием во всяких там конкурсах и тендерах, а просто шел к другому бизнесмену, ближайшему в очереди, и заранее перекупал у него этот еще не подписанный контракт.
А теперь вспомним, что мы уже знаем об итальянских партиях. Партии принимали законы. Партии назначали президента, премьера и кабинет министров (каждый из которых, в свою очередь, был членом какой-нибудь партии). Партии контролировали местное самоуправление и все финансовые потоки в стране. Партии правили Италией более 40 лет. И на протяжении этих лет, все партийные функционеры, от мелкого деревенского чиновника и до депутата парламента — были ворами.
Танжентополис не был просто местом встречи взяткодателей и взяткополучателей. Он был мафией. Такой мафией, глядя на которую Дон Корлеоне плакал бы от зависти, и по сравнению с которой те чуваки, которые где-то там в сицилийских пердях палили друг в друга из лупар и душили гарротами, казались смешными и безобидными клоунами.
Собственно, вся Первая итальянская республика — и была ничем иным, как мафией.
Ну что, теперь удивил? Вот и граждане Италии в тот момент слегка охуели.
Однако Танжентополис был и чем-то гораздо большим, чем просто мафия. В этом была его сила, но в этом была и его слабость. Если для «классических» мафиози периодические отсидки в тюрьме являются всего лишь неприятными, но неизбежными издержками профессиональной деятельности, то для жителей Танжентополиса — это было шоком. Еще вчера ты был уважаемым гражданином, членом правящей элиты, тебя именовали инженером, доктором и вашей честью, а сегодня — тюремщики раздевают тебя догола и проводят колоноскопию.
Какая уж тут в жопу омерта!
Перед дверями кабинета Ди Пьетро, уже с раннего утра, а то и с ночи, желающие дать признательные показания, избежав, тем самым, тюремного заключения, бизнесмены и чиновники составляют списки и разбирают номерки, дабы никто не пролез без очереди. Те же, к кому прокуроры из пула приходят на дом, — начинают сознаваться во всем уже прямо по домофону. Нет, я не выдумываю, я цитирую. Если что — все претензии к самому Ди Пьетро.
Что же в это время делает остальная Италия? В смысле — Италия нормальных, честных, добрых, веселых и работящих людей? Эта Италия тоннами скупает попкорн, рассаживается перед телевизорами и начинает болеть так, как болеет только лишь, пожалуй, за национальную сборную по футболу. А это она делать умеет, уж поверьте.
Товарами года становятся мыло марки «Чистые руки» и часы «Время правосудия». На тематических дискотеках молодежь танцует в майках с надписью «Milano ladrona, Di Petro non perdona!», что по смыслу можно грубо перевести как: «Ди Пьетро придет, порядок наведет!». По вечерам у газетных киосков выстраиваются длинные очереди из людей, желающих поскорее узнать, каких же еще пидарасов в плохом смысле отловили за этот день наши бравые парни.
На сторону этой веселой бескровной революции переходит католическая церковь. Миланский архиепископ лично благословляет Ди Пьетро на ратный труд.
Естественно не остаются в стороне от движухи и вышеупомянутые «новые» партии.
Выше я сказал, что Ди Пьетро совершил революцию без единого выстрела. Это не совсем так. Выстрелы звучали десятками. Стреляли коррупционеры, и стреляли они себе в головы. По стране прокатывается эпидемия самоубийств.
Пользуясь этим — партии пытаются контратаковать. Ди Пьетро обвиняют в жестокости, неразборчивости в методах и несправедливости к честным итальянским гражданам, пытаясь повесить на него трупы самоубийц.
Особенно ситуация обостряется после того, как в тюремной камере самовыпиливается Габриэле Кайляри, президент ENI (итальянский аналог Газпрома), оставив жалостливое письмо в стиле «не виноватая я, он, Ди Пьетро, сам пришел!» На миланскую прокуратуру обрушиваются проверки и инспекции.
Партиям было за что сражаться. Бюджет Танжентополиса, общая сумма всех откатов в стране, оценивался в районе пяти миллиардов евро в год.
Естественно, что предпринимателям не очень хотелось выкладывать эти суммы из собственного кармана. И они перекладывали их на итальянских налогоплательщиков, завышая стоимость подрядов и контрактов.
Так, например, стоимость строительства миланского метро в 92-м году обходилась бюджету в 96 млн евро за километр. Для сравнения — гамбургское метро в те же времена стоило 22,5 млн за километр. После завершения операции «Чистые руки» — стоимость строительства упала вдвое. Но метро, по крайней мере — штука сама по себе полезная для граждан. Гораздо печальнее дело обстояло в тех случаях, когда что-нибудь строилось исключительно ради самого процесса строительства... Хотя какой смысл подробно объяснять технологии откатинга, чай не в Швейцарии живем. И так понятно.
Расследование, тем временем, подбирается все ближе к уже упомянутому в самом начале лидеру социалистов — Беттино Кракси. Что делать, если тебя грозит смести революция? Правильно. Нужно попытаться ее, революцию, возглавить.
Кракси выступает в парламенте с речью в стиле: «Посмотрите на себя! Да вы же тут все жалкие ничтожные личности! Хватит левоцентриздить народные деньги! Вся власть учредительному собранию!». И, поскольку с этого момента речь уже вполне официально идет о кризисе самого итальянского государства — Кракси полагает, что расследованием далее должна заниматься не прокуратура, а... тадам!.. парламент. Красивый заход, согласитесь.
В ответ на это Ди Пьетро сотоварищи хмыкают, высылают Кракси повестку и официально предъявляют кучу обвинений.
Развивая идею Кракси, 5 марта 93-го года премьер-министр Амато выпускает указ, выводящий незаконное финансирование партий из сферы компетенции прокуратуры.
Вечер резко перестает быть томным. Веселые и добродушные итальянские граждане прямо на глазах мрачнеют и вызверяются, дружно выходят на улицы и недвусмысленно дают понять, что если Амато немедленно не прекратит творить хуйню, то они, итальянские граждане, вспомнят славные партизанские традиции и откопают из виноградников дедовские пулеметы.
И происходит немыслимое. Президент Республики внезапно требует поднять ему веки, просыпается, и первый раз за всю итальянскую историю отказывается подписать указ премьера.
Однако партии не теряют надежды. 30 апреля Парламент отказывается снять депутатскую неприкосновенность с Кракси. Итальянские граждане молча берут лопаты и решительным шагом идут к виноградникам. Причем к ним присоединяются и несколько министров действующего кабинета. После чего, по зрелом размышлении, депутаты все же решают Кракси пожертвовать.
Тем временем предварительные расследования заканчиваются и начинаются суды.
Так, например, 27 ноября 1992 инженер Марио Кьеза приговаривается к семилетнему заключению, с условием возврата похищенных сумм.
Но судьба инженера уже мало кого интересует. Все внимание приковано к главному процессу — «максипроцессу Энимонт».
Суть там была такая. Владелец крупнейшего частного итальянского нефтегазового концерна «Монтэдисон» Рауль Гардини хотел хапнуть под себя уже упомянутый крупнейший государственный нефтегазовый концерн ENI. Для этого, по его плану, оба концерна следовало преобразовать в единое акционерное общество. 40% акций — у него, Гардини, 40% — у государства, остальное — на свободном рынке. Гардини заслал партиям кучу бабла, и они все устроили. Новая структура получила название «Энимонт». Однако, это была только часть плана Гардини. Вторая его фаза заключалась в том, чтобы выкупить акции со свободного рынка, получив, тем самым, полный контроль над предприятием.
«Э! — сказали партии. — Мы так не договаривались! Вот мы тебя сейчас, проказника, да антимонопольным законодательством!»
«А если мне очень хочется?» — спросил Гардини.
«Ну... если очень хочется, — подумав, отвечали партии, — то, конечно, можно. Ты знаешь, что нужно делать».
И вновь потекли потоки денег. Однако, время шло, а выкупить акции у Гардини так и не получалось. Он поинтересовался у партий, что вообще за фигня?
«Ну не шмогла я, не шмогла!..» — отвечали те.
Гардини обиделся.
«Ну и фиг с вами! — сказал он партиям. — Тогда, по крайней мере, сделайте так, чтобы государство выкупило (и подороже, подороже!) у меня мою долю и покончим с этим!»
Партии хитро улыбнулись и сделали характерный жест большим и указательным пальцем. Гардини печально вздохнул и в третий раз раскрыл бумажник...
Вот примерно на этом этапе ему и пришла повестка от Ди Пьетро. Гардини подумал, подумал, да и самовыпилился от греха подальше. Достали мужика.
Но Гардини, как не сложно понять, при жизни был птицей очень высокого полета. И речь шла о взятке в 70–80 миллионов евро (и это только на последнем этапе). Поэтому занимались этим вопросом не какие-то там мелкие сошки, а непосредственно первые лица всех партий.
Процесс начинается 28 октября 1993 года. Все его заседания транслируются в прямом эфире по национальному телевидению. Вся Италия прильнула к экранам. И там было на что посмотреть. Мало того, что Ди Пьетро зажигал так, что умудрился значительно обогатить словари современного итальянского языка, прямо на ходу изобретая новые слова и идиоматические выражения. Но самое главное — это был суд над всей итальянской политикой. Все промелькнули перед нами, все побывали тут.
Итогом процесса «Энимонт» стала катастрофа для партий.
Были осуждены и приговорены к различным срокам заключения: шесть высших функционеров Социалистической партии, включая Беттино Кракси, трое христианских демократов, включая генсека партии Арнальдо Форлани, и куча прочей более мелкой шушеры. Кстати, среди осужденных были и представители Леги Норд, включая ее основателя Убмерто Босси (я ж говорил вам, что это плохая, негодная партия).
По сути, «старая» партийная система в Италии прекратила свое существование де-факто. А вскоре — и де-юре. Партии самораспускались, трансформировались и исчезали.
Танжентополис пал. Революция победила.
...
Если бы в тот момент кто–нибудь сказал празднующему победу Ди Пьетро, что многие, кто праздновал в те дни вместе с ним, через полтора десятка лет проклянут его за то, что он натворил; если бы ему сказали, что долгими бессонными ночами он сам еще не раз с тоской и нежностью вспомнит милого старину Краксичку, который так забавненько и деловитенько распихивал по карманчикам украденные ми–ми–ми–миллиончики...
Он бы, наверное, не поверил. Он был идеалистом, наш прокурор.
А зря.
«Я принял решение прийти в политику и заботиться о делах гражданского общества, поскольку не желаю жить в несвободной стране, управляемой незрелыми силами и людьми, двойными узлами привязанными к политически и экономически позорному прошлому».
В 1994 году эти слова произнес человек, у которого не было ни малейшего политического опыта. Зато было лисье чутье и бешеная харизма. Не говоря уж о таких мелочах, как личная карманная медиаимперия. Этот молодой, практически новорожденный политик безошибочно угадал момент, когда страна, внезапно оказавшаяся без политической системы, отчаянно искала того, кто мог бы предложить путь выхода из создавшегося кризиса.
Звали его Сильвио Берлускони.
27 марта 1994 проходят парламентские выборы, которые убедительно выигрывает коалиция, сформированная вокруг его партии Forza Italia, совершенно новой политической силы. 90% депутатов от нее — никогда до того не заседали в парламенте. 10 мая Берлускони в первый, но далеко не последний раз становится премьер-министром Италии.
Между тем, расследования Ди Пьетро не прекращаются. Он добирается до фактов коррупции в группе FIAT, ловит продажных сотрудников Гвардии ди финанса (итальянской налоговой полиции) и подбирается к группе Фининвест... Упс!..
Фининвест — личная собственность Берлускони.
8 июля 1994 года Берлускони получает повестку от Ди Пьетро в связи с подозрениями в коррупции.
А 13 июля того же года — его, Берлускони, правительство — выпускает указ, получившего в прессе название «вороспасательного». Он запрещает и/или резко ограничивает содержание под стражей во время предварительного следствия по делам, связанным с коррупцией. Т.е. — лишает Ди Пьетро его основного оружия.
На следующий день прокуроры пула объявляют о готовности уйти в отставку в знак протеста.
Италия вновь выходит на улицы. Но, скажем честно, уже далеко не с таким боевым настроем. Впрочем, закон отменен.
Берлускони меняет тактику. На Ди Пьетро и остальных обрушивается шквал критики в прессе (не забываем, что Берлускони по первой профессии — медиамагнат). Против них возбуждаются дела о различного рода злоупотреблениях и нарушениях.
7 декабря 1994 года Антонио Ди Пьетро увольняется из прокуратуры.
Вслед за этим постепенно сворачиваются и все расследования в рамках операции «Чистые руки».
Так завершается история Танжентополиса, города, который разрушил Ди Пьетро. Города, который населяли тысячи маленьких дракончиков. И из–под руин которого выполз новый огромный дракон.
Но это уже другая история.
Впрочем, не буду заканчивать на грустной ноте.
У Ди Пьетро все в целом неплохо, он жив, весел и даже уже здоров (была опухоль, но все закончилось хорошо). С переменным успехом принимал участие в итальянской политике, дважды успел побывать министром, позаседал в национальном и европейском парламентах. Все так же любит ругаться с политическими противниками, обогащая словари итальянского языка. Собирается стать мэром Милана.
Он счастливый муж, отец и дед.
Можете лайкнуть его тут. Или наоборот — обругать. В любом случае — думаю, что внимание ему будет приятно. Он честолюбив, наш политик.
