Зачем современной России нужен привлекательный образ простого народа и кто его создаст? Эссе о недостатках масскульта

Российские миллиардеры считают себя кузнецами своего счастья и утверждают, что достигли успеха благодаря таланту и упорной работе, а не происхождению и связям — об этом, проведя 80 интервью с современными олигархами, пишет социолог Элизабет Шимпфессль в книге «Безумно богатые русские». Транслирование роскошного образа жизни, которого якобы может достичь каждый, зачастую приводит к тому, что простые люди вместо самореализации начинают строить воздушные замки, мечтая о несметных богатствах.

В эссе о том, почему массовой культуре не хватает привлекательного образа героя-строителя, публицист Алексей Бодяшкин рассуждает, как реабилитировать простого трудящегося в общественном сознании, почему в социуме есть запрос на адекватную пропаганду «человека будущего» и зачем блогерам, журналистам и творческим людям объединяться в низовую контркультурную инициативу для поддержки субъектности рабочего класса.

Богатые — успешны, а успешные — богаты. Гипнотическая мантра звучит дома и на улице, во сне и наяву; шарманщик крутит ручку и уже не может остановиться. Зрители, заполонившие ярмарочную площадь, внимают пленительной мелодии и почти готовы покорно уйти за шарманщиком, как за гамельнским крысоловом‌. Показательно, что свой успех современные миллиардеры трактуют как нечто абсолютно легитимное: этакий luxury-сплав из генетики, достижений и таланта (и скромности, а как без неё). По крайней мере, к такому выводу пришла автор нашумевшей книги «Безумно богатые русские»‌ социолог Элизабет Шимпфессль, интервью с которой не так давно опубликовал Forbes.

Исследовательница общалась с образцовыми буржуями и поняла, что российские богачи склонны считать себя кузнецами своего счастья — как будто не было у них ни интеллигентной семьи со связями, ни социальных лифтов, ни советского высшего образования, ни трамплина девяностых годов. Ещё Шимпфессль подчеркнула, что богатые норовят играть в опытных поводырей и наставников, думая, что статус превращает тебя в некоего гуру и наделяет космическим авторитетом. Не поддавайтесь на уловки крысоловов, о благородные жители города. А если серьёзно, сама публикация подобного материала в журнале Forbes (совсем не обличающего, скорее нейтрального) вызывает что-то вроде уважения: так метко, да по своим же. В конце концов, что наши латифундисты‌, что заморские — разницы никакой.

Парадокс, однако, заключается в том, что карикатурный имидж буржуазии, сто раз оплёванный и двести раз осмеянный, ничуть не мешает простому индивиду втайне мечтать о дворцах, островах, личных самолётах и прочих кисельных берегах. Неважно, насколько это доступно; важно то, что это сидит в подсознании, и опасность ментальной ловушки такого рода была прекрасно описана Антонио Грамши‌.

Когда великий философ и основатель итальянской компартии развивал концепцию культурной гегемонии, он объяснял, что один класс подавляет другой не только с помощью дубинок и винтовок (уж за ними не заржавеет), но и с помощью «правильных» ориентиров, транслируемых в публичном поле.

И если вам, промывая недра черепной коробки, каждый день советуют покупать эти машины, копить на эти яхты, пользоваться этой парфюмерией и отдавать детей в эти частные школы, то вы можете утратить иммунитет к песням шарманщика и стать жертвой самой страшной пропаганды, рядом с которой бледнеют любые советские партсобрания.

Грамшианские идеи, подобно выдержанным винам, с годами лишь подтвердили своё качество: и франкфуртцы в лице Адорно с Хоркхаймером‌, и другие марксисты и неомарксисты видели вокруг торжество «программируемости»; в итоге липкая паутина рекламы и масскульта сначала опутала рой доверчивых насекомых, а потом заточила каждую особь в плотный индивидуальный кокон с табличкой «Don’t disturb»‌. И тут ещё неизвестно, что хуже: первичная унификация мышления или последующее дробление социума на микрогруппы «неповторимых личностей». Так или иначе, явная слабость современной контркультуры и отсутствие адекватной пропаганды классового сознания привели к тому, что мы видим сегодня.

Forbes публикует новые рейтинги, Tatler живописует свадьбы и балы леди и джентльменов, а какая-нибудь школьница из Камышина, наблюдая за всем этим, думает «вот бы и мне… так же!» И она абсолютно права: к успеху надо стремиться. Но подконтрольная классу-гегемону «надстройка» мешает усомниться в самой системе и её приоритетах, предлагая старые проверенные рецепты: American Dream‌, помноженную на Vanity Fair‌. Кстати, раз уж мы упомянули Tatler, то добавим, что именно их балы служат одним из ярких примеров институционального закрепления «верных» представлений о стиле жизни. И это не призыв сорвать с прелестных дебютанток диоровские платья ценой в пол-Нижегородской области и срочно заменить их на мешковатые костюмы в стиле госпожи Калугиной из «Служебного романа». Дело в другом: на фоне более чем среднего образа жизни «глубинного народа» сам дискурс вопиющей роскоши, само демонстративное потребление (описанное Т. Вебленом‌) смотрится лютейшим гротеском.

Уже упомянутая Элизабет Шимпфессль поведала Forbes о довольно интересной перемене в поисках идентичности:

В самом деле, это интересный сдвиг, который можно объяснить и банальным течением времени (советский проект уже сам стал далёкой Атлантидой), и желанием «окультуриться». Впрочем, шлейф ностальгии по всему царскому да дворянскому ещё вполне заметен; на официальном уровне у нас по-прежнему любят и опекаемых Домом Русского Зарубежья благородных князей, и потомков разных именитых родов, и Романовых, и даже псевдо-Романовых (вспомним 2021 год, скандальное венчание «великого князя» Георгия Михайловича с Ребеккой Беттарини в Исаакиевском соборе)‌.

С другой стороны, довольно неоднозначная реакция общества на ту же церемонию венчания показывает, что в XXI веке далеко не всем нужна квази-императорская клоунада — куда важнее социальные гарантии и конкретные планы на завтрашний день. Если всё же говорить про иррациональную любовь к балам, благородным собраниям и вальсам Шуберта, то это пристрастия сугубо эстетические, а монархические идеи явно отступают на второй план. К тому же, завёрнутый в красивую упаковку имперский нарратив не всегда связан именно с отечественной историей, ведь поклонники британского сериала «Корона» (отличного, кстати) тоже получают удовольствие от самого антуража, от шарма утраченной эпохи, которая давно не подлежит реконструкции. «Изячной жизни» хочется! — в «Клопе» Маяковского всё уже сказано.

И подобных примеров можно привести много. Строятся воздушные замки, где никто не поселится, зато многие — увы — убьют половину жизни на грёзы о чуде. Альтернатива находится поблизости: надо взять такую же красивую упаковку, но завернуть в неё будущее, а не прошлое.

Как только проект будущего окажется привлекательным, а герои этого проекта заговорят доступным языком, шансы разломать стену капитализма заметно вырастут.

Прав был Антонио Грамши — Муссолини знал, на кого охотиться.

Смена ориентиров предполагает последовательную реабилитацию человека, и здесь мы приближаемся к самому главному. Наблюдая разные типы респектабельных и успешных «лидеров», довольно сложно найти им какой-то внятный противовес. Более того, если в СССР из «простого» человека творили кумира, то сегодня очевидна постсоветская инерция его высмеивания. В этом плане искусство, включая кино и литературу, продолжает и гипертрофирует булгаковскую традицию: Шариков остаётся Шариковым, а Преображенский — Преображенским, разве что отвращение к шариковым теперь выражается более тонко и имплицитно. Скажем, в романе Марины Степновой «Женщины Лазаря» мы уже на первых страницах встречаем «стриженый дегенеративный затылок пролетарского мужа». В социальных науках это называется фреймингом: нас исподволь подталкивают к формуле «пролетарий = дегенерат», причём делается это одним изящным штрихом (Степнова, надо отдать ей должное, великолепный стилист, и степень таланта только усугубляет омерзительность пассажа).

Не обладая достаточным критическим мышлением, иной читатель по крупицам соберёт в голове «канонический» образ простого человека — с уродливой внешностью, кривыми зубами и не шибко развитым мозгом. Именно это, а вовсе не плакаты «Смерть шпионам!», следует расценивать как пропаганду, консервирующую деление общества на классы и даже на касты. Значит, массовая культура — и не только массовая — должна усиливать акцент на людях будущего. Они, заметим, не имеют ничего общего ни с «маленькими людьми» XIX века, ни с безумными уберменшами‌ в духе Ницше или Юнгера.

Суть в том, чтобы удовлетворить запрос на адекватный, привлекательный образ героя-строителя, способного если не на подвиги, то хотя бы на что-то кроме рефлексии и созерцания хтонического мрака.

Как же всё это можно осуществить?

Тут в голову может прийти простая и уже циркулирующая в общественном поле идея социального заказа. Верхи (то есть, государственные структуры) поставят задачу снимать нужные фильмы, писать нужные и современные книги: о рабочем человеке; о программисте; об учёном или простом учителе, который самим выбором профессии внушает огромный пиетет. Но верхи не будут этого делать, потому что они всегда заинтересованы в сохранении статус-кво и в ослаблении всего того, что хоть как-то пробуждает классовое сознание. Куда проще делать ставку на имитационные процессы и купать благодарную аудиторию в болотце квазисоветской ностальгии.

Когда так называемый «простой», но деятельный человек всмотрится в рябь на поверхности виртуального мира и увидит там приемлемое (!) отражение самого себя, он раз за разом будет чувствовать несоответствие между желаемым и действительным (это, правда, и без фильмов понятно), очевидный разрыв между своим потенциалом и местом в современной иерархии. Именно поэтому произведения, эксплуатирующие «советскую» тему, отличаются полнейшей беззубостью и имеют привкус приторной ностальгии (либо гипертрофированного ужаса), хотя ориентация на будущее, признаем, всё же важнее бесконечной рефлексии.

Человек труда — чтобы не использовать шокирующее многих слово «пролетарий» — может и должен обрести поддержку, но только не в буржуазных верхах, а среди тех лидеров общественного мнения, которые настроены по отношению к буржуазному классу критически.

Блогеры, журналисты, лекторы, художники левого толка должны отыскать в своей среде объединяющее начало и сплотиться во что-то наподобие крупного творческого коллектива с сетевой (не вертикальной) моделью управления, как завещал нам великий Мануэль Кастельс‌. Если эта сеть действительно докажет свою дееспособность как низовая, не подотчётная государству организация, то все индивидуальные таланты, как бы утопично это ни прозвучало, сложатся в коллективный талант и позволят создавать масштабные проекты.

За примером ходить не нужно, если обратиться не к содержанию, а к самому принципу. Когда-то, ещё в 1920-е годы, талантливые писатели молодой Республики Советов загорелись идеей написать коллективный роман «Большие пожары»‌, и это оказалось по-настоящему смело. В сегодняшних условиях затеять коллективное нечто, тем более с классовой подоплекой, куда сложнее, потому что атомизация сделала нас инертными. Однако призыв к объединению творческих усилий — это всё же ключ к успеху альтернативных социальных моделей, потому что лучшее рождается только снизу, заражая общество азартом и позволяя ему ощутить свою субъектность.

Когда философ Ги Дебор‌ писал знаменитую работу про общество спектакля‌, он даже тогда вряд ли мог представить, насколько всепоглощающим окажется спектакль и насколько глубоко затянет нас воронка буржуазного карнавала уже в XXI веке. Само собой, чтобы залечивать раны капитализма, люди инстинктивно хотят превратить собственное бытие в нескончаемый праздник — пусть не реальный, так хотя бы иллюзорный.

Но в том и дело, что концепция праздника тоже не должна быть узурпирована правящим классом: в противном случае левые и бедные останутся стоять с вечно нахмуренными бровями, а правые и богатые будут развлекаться на своих виллах и бросать плебеям обглоданные кости.

Левая идея может быть только идеей триумфа. В отвоевании масскульта наверняка сыграет свою роль и юмор, и ирония, и уход от догматического занудства (советский дискурс иногда был чересчур назидательным), и творческие способности конкретных авторов. Сегодня ростки творческого левого дискурса не так уж и малочисленны (от групп «РОМ» и «Джанни Родари» до всевозможных лекториев о советском искусстве), но для успешного противостояния культурной гегемонии аудитория таких проектов должна вырасти в сотни раз, приобретая именно классовые установки и не ограничиваясь вопросами экологии и прав меньшинств (хотя их актуальность никто не отрицает). Контркультура может развиваться только снизу, и никогда — по воле государства.

Да здравствует культурная революция!