Выстраивание и защита личных границ — частый запрос пациента в психотерапии: то работодатель хочет претендовать на свободное время сотрудников, то родственники навязывают мнение по воспитанию ребёнка, то посторонние без спроса комментируют внешний вид. Практикующий психолог Лиззи Уоррен отмечает, что чаще всего к ней приходят успешные люди, страдающие от круглосуточной работы, — и мучаются они вовсе не от невозможности оградить свою территорию, а от капиталистической культуры, которая размывает субъектность и воспринимает сотрудников как машины.
Публикуем перевод статьи Лиззи Уоррен «Тайны психики менеджерского класса» из журнала Damage, в которой психотерапевт рассказывает, как корпоративная культура влияет на психологическое состояние сотрудников, почему медитации и антидепрессанты бессильны и не помогают оградиться от работы, как работники попадают в зависимость от этики неотрудоголизма, почему личные границы — миф и можно ли вернуть себе право на субъектность.
Пациенты, описанные в этой статье, являются вымышленными персонажами, выведенными на основе обобщённой клинической практики. Перевод публикуется с любезного согласия редакции журнала.
Мои пациенты — обеспеченные молодые люди из области залива Сан-Франциско — жалуются на трудности с определением личных границ. Это не созависимые, склонные к злоупотреблению веществами или пограничному расстройству клиенты, работа с которыми представляет собой проверенный годами стандарт терапевтической практики. Портрет моего типичного пациента иной: тридцатидвухлетняя выпускница престижного университета Лиги плюща, выросла в полной семье, состоит в романтических отношениях с любящим партнёром и имеет множество друзей. Прибавьте к этому накаченный пресс. И собачку, наделённую всеми человеческими чертами. И работу, которую она… обожает?
Проблемы с определением границ чаще всего связаны с их работой: в большинстве своём такие клиенты заняты в сфере высоких технологий, хотя попадаются и те, кто занимается маркетингом или продажами. Такая работа требует полной самоотдачи и отнюдь не ограничивается рабочими часами — электронные письма приходят даже ночью. «Плюшки» в виде бесплатной кормёжки, выпивки и абонементов в спортзал действуют как кандалы, а психика пребывает в постоянном напряжении. Недавно одна пациентка охарактеризовала свою жизнь как «вечную слабо выраженную паническую атаку»; другой кажется, что её существование напоминает «нескончаемое собеседование». Даже в разгар текущего ковидного кризиса нагрузка на моих пациентов ничуть не снизилась — напротив, для многих из них работы только прибавилось, пока их компании искали способы извлечь выгоду из того факта, что живое, непосредственное общение стало ещё большей редкостью.
Проблема определения личных границ в социальном контексте была актуальной и до ковида: все эти посиделки с коллегами, свадьбы вдалеке от дома, вечеринки по случаю предстоящего появления на свет нового члена семьи, обязательные визиты к родственникам, свидания, вездесущие социальные медиа. Планы на выходные составлены на многие месяцы вперёд; зачастую так же обстоит дело и с будними вечерами. В попытке выдерживать этот нечеловеческий темп мои клиенты злоупотребляют кофеином и алкоголем — и это ещё один личный аспект, в отношении которого им требуется помощь с установлением границ.
Едва ли не каждый из моих пациентов долгие годы пытался самостоятельно решить проблему личных границ, но безуспешно. Чёткие и понятные границы, которые они пытаются очертить, не удерживаются — либо их попросту недостаточно. Человек испытывает тревогу и ощущает бессилие. Он решает попробовать терапию.
К примеру, одна пациентка — ей под сорок — пыталась менять роли и окружение: она выделяла для себя один уикенд каждый месяц, зарекалась не открывать электронную почту с 9 вечера пятницы до 8 утра понедельника, пробовала удалить все приложения соцсетей, старалась уходить с работы не позднее шести и не пить вечерами по будням. Она подыскала себе личного тренера, чтобы заниматься утренней гимнастикой, и раз за разом вступала с начальством в бесконечные прения. Ощущая подавленность и бессилие, женщина обратилась ко мне. Она жаловалась, что, несмотря на все усилия, ей никак не удавалось «достичь равновесия».
Я заметила, что, поскольку к этому времени она испробовала все мыслимые и немыслимые способы, из этого следует вывод, что задача установления личных границ не может быть решена в контексте её текущей работы и культуры, доминирующей в социуме. Либо её проблема и вовсе заключается в чём-то другом.
И действительно, когда речь идёт о профессиональном управленческом классе, задача установления границ кажется в корне неразрешимой. Базовая бизнес-модель, вокруг которой выстроена вся их жизнь, не признаёт никаких границ. Здесь по умолчанию требуется ударный труд и подспудно насаждается этика неотрудоголизма, вытекающая из установки «будь хакером своей жизни». Сотруднику вменяется быть на связи круглые сутки, и не потому, что это прописано в трудовом договоре, а в связи с тем, что мы НАСТОЛЬКО любим свою работу. Современная корпоративная культура строго предписывает энтузиазм: в числе обязательных требований такие качества, как приветливость, экстраверсия и неисчерпаемая энергия. Готовность к социализации среди коллег — непременное условие. А радикальные формы посягательства на личное пространство — часть нормы. Частная жизнь, границы, даже сама субъектность находятся под угрозой в рамках проекта, цель которого — извлечение текущей и будущей прибыли из всякого телодвижения, отношения и мысли. Укрыться от этого попросту негде.
С одной стороны, личные границы — это лишь ещё один элемент общей парадигмы «заботы о себе», под знамёнами которой социальные проблемы перекладываются на плечи индивида. Необходимость «заботы о себе», включающей и вопрос личных границ, воспринимается работниками как очередная задача, требующая технического подхода, и поэтому все попытки разорвать порочный круг навязанных неолиберализмом страданий исходя из его же логики обречены на провал.
Но с другой стороны, проблема личных границ — феномен особый, и в нынешней ситуации мы можем осмыслить его в характерном фрейдистском ключе. По мнению Фрейда, наше становление субъектами сопряжено с конструированием обособленных, ограниченных «я». С момента, когда фрейдовский субъект осознаёт свою отдельность по отношению к своим главным опекунам, он начинает обзаводиться защищённым и глубоким пространством внутренней рефлексии, которое служит отправной точкой для совершения действий в реальном мире от лица автономного агента. В настоящее время оказались стёрты любые сколько-нибудь осмысленные различия между «я» и другим, между публичным и личным пространствами. Рабочая переписка не позволяет по-человечески провести вечер в кругу семьи, а придя на работу, мы ежеминутно обновляем страницы соцсетей. Сегодняшний тоталитарный цифровой капитализм взрастил рассеянного, бессодержательного субъекта, готового покорно жертвовать всем доступным ему временем ради навязанных ему проектов и функционировать по другую сторону «границ» осознанности.
Даже в тех случаях, когда моим пациентам удавалось сконструировать некое подобие искусственных границ, которые, по их словам, им требовались, эти границы по своей функциональности оказывались немногим лучше пластыря, наклеенного поверх зияющей раны, — решением из того же разряда, что антидепрессанты, псилоцибин и медитация осознанности, к которым они также проявляли интерес. Если мои пациенты и в самом деле нуждаются в чём-либо, то это не просто большее количество свободного времени (которым, скорее всего, они распорядились бы совершенно бездарно) или возможность оградить себя, наконец, от постоянного наплыва рабочих писем (без которых, вообще говоря, они столкнулись бы с ощущением невосполнимой пустоты). То, что им по-настоящему нужно, — это возможность сконструировать такое эго, которое представляло бы из себя нечто большее, чем простое рефлекторное реагирование на внешние раздражители. Им нужно эго, которое знает себя, понимает, чего оно хочет, и способно идти к своей цели. То самое эго, которое испытывает ужасающее давление в условиях цифрового капитализма эпохи Силиконовой долины, пытающегося превратить живой человеческий опыт в товар с предсказуемыми и желанными свойствами. В отсутствие такого «я» мои пациенты, когда им всё же удаётся взять паузу (как, например, во время нынешней эпидемии коронавируса), с трудом понимают, чем им себя занять. Они бесцельно перематывают бесконечную ленту твиттера, часами просиживают за видеоиграми и не устают беспокоиться по поводу набранного веса.
Разумеется, индивидуальная терапевтическая беседа не предназначена для решения всеобъемлющих социоэкономических проблем, но, по крайней мере, она позволяет пролить свет на текущую ситуацию. Как терапевт, я вижу свою задачу в том, чтобы развенчать пропагандистские мифы о личных границах и чётко обозначить подлинную проблему, с которой столкнулись мои пациенты: им приходится иметь дело не с личной проблемой «границ», а с утилитарной капиталистической культурой, с точки зрения которой их субъектность сводится к набору поведенческих данных. Я могу предложить им пространство и формат отношений, в которых могла бы раскрыться их критическая субъектность, и могу оказать им поддержку в их стремлении к самоорганизации (формальной или неформальной) на рабочем месте и желании радикальным образом изменить свою жизнь.
Что же касается женщины средних лет, пример которой я приводила выше, то, признавшись-таки себе, что на дух не переносит свою работу, она начала размышлять над тем, кем она является вне работы и как бы этот вновь открытый человек гипотетически хотел распорядиться своей жизнью. Помимо прочего, она обнаружила в себе интерес к изучению истории и природы. В конце концов она перебралась из Сан-Франциско за город и сегодня трудится в сфере агротуризма.
«Порождения грёз сами грезить не могут». Но, конечно, мы продолжаем им завидовать.
Оригинал: Лиззи Уоррен
Перевод: Йорген Грисселл
