Войны часто приводят к радикальным социальным изменениям и могут усиливать запрос общества на либерализацию. Так, к восстанию декабристов отчасти подтолкнула война 1812 года, познакомившая ее участников с демократическими идеями, а к революции 1917 года — участие Российской империи в Первой мировой, обострившее социальные противоречия внутри страны. В то же время боевые действия расширяют возможности авторитарных правителей для раскручивания маховика репрессий. Независимые журналисты, критикующие действия правительства, и граждане, выступающие против войны, представляются пропагандистами как враги народа, которые поддерживают интересы противника и угрожают нацбезопасности страны.
В статье о репрессивных механизмах военного времени политолог Илья Надпорожский разбирает, чем власти объясняют усиление контроля и секьюритизацию внутренней политики во время боевых действий, из-за чего рейтинги автократов повышаются в первые месяцы войны и могут стремительно упасть после первых неудач, кто выходит на патриотические «ралли вокруг флага» и каким образом правительства конструируют внешние угрозы во время миграционных кризисов, эпидемий и войн.
24 февраля вооруженные силы России начали «специальную операцию» на территории Украины. Скорее всего, это событие окажет необратимое влияние на российскую внутреннюю политику. Авторитарные режимы могут использовать военные конфликты как обоснование необходимости еще большего ограничения свобод граждан, конструируя представление о том, что выборы, политический активизм и работа независимых журналистов имеют прямое отношение к национальной безопасности. В тексте ниже — подробный рассказ о механике этого процесса, росте неопределенности для политических активистов и о том, какой смысл политическая наука вкладывает в термин «ралли вокруг флага».
Уроки прошлого
Если вы получали среднее образование в российской школе, то, вполне возможно, мыслите историю страны как долгую последовательность военных конфликтов. Владимир Мономах одолел половцев, Александр Невский — тевтонских рыцарей, Петр Первый — шведов, а Суворов победил всех понемногу. Конечно, война — это не только про окопы, масштабные операции и «Вперед, за Родину!»: любой внешний конфликт оказывает колоссальное влияние на внутренние экономические, социальные и политические процессы.
Из тех же школьных уроков истории России даже не самый вовлеченный ученик мог вынести представление о том, что война 1812 года якобы стала одним из катализаторов появления запроса на либерализацию установленных в Российской империи порядков и чуть ли не самого восстания декабристов 1825 года. Действительно, некоторые основания для этого есть. Известному декабристу Матвею Муравьеву-Апостолу приписывается фраза «Мы были дети 1812 года», а историк Василий Ключевский писал об Отечественной войне следующее: «События эти очень неодинаково действовали на русское общество и на русское правительство. В первом они вызвали необыкновенное политическое и нравственное возбуждение… встречались статьи о таких вопросах, как свобода печати и т. п.».
Другой распространенный нарратив состоит в том, что участие Российской империи в Первой мировой войне — главным образом долгое перестраивание неповоротливой экономики на военные рельсы — еще больше обострило социальные противоречия и в конечном счете привело к революциям 1917 года. Наконец, большое влияние на настроения уже советских граждан могла оказать Вторая мировая война. К примеру, Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ» подробно описывает изменения в контингенте исправительно-трудовых лагерей, произошедшие после 1945 года. Вместо робких и напуганных интеллигентов лагеря заполонили бывшие фронтовики и партизаны, имевшие опыт действий в стрессовых ситуациях и требующие к себе гораздо более уважительного отношения. Солженицын писал, что именно «фронтовикам» удалось сместить баланс сил в противостоянии уголовных преступников с осужденными по «политическим» статьям в пользу последних и даже организовать несколько лагерных восстаний, что было для СССР большой редкостью. Вероятно, такие метаморфозы произошли не только с теми, кто отбывал заключение в стенах ГУЛАГа.
Одним словом, войны однозначно могут приводить к масштабным социальным изменениям, а иногда и запросу на либерализацию. Однако в условиях авторитарного правления сам факт начала боевых действий может давать элитам сигнал о том, что правила игры изменились. Теперь из-за возможности вводить чрезвычайные положения и играть на страхах населения автократу можно не сдерживаться от еще большего раскручивания маховика репрессий.
Конструируя безопасность
Современные авторитарные режимы более гибки, чем их предшественники из двадцатого века. Иногда им может быть выгодно не уничтожить политических оппонентов, а включить их в систему власти, создавая стимулы для сохранения лояльности. Однако цензура, подавление политической конкуренции и свободы собраний, убийства и внесудебные преследования лидеров оппозиции все еще остаются постоянным спутником автократий.
Во время военных конфликтов репрессии могут становиться более интенсивными. Начнем с того, что в отдельных случаях эту связь можно отследить статистически. В 1994 году американские политологи Нил Тейт и Стивен По опубликовали статью, в которой проанализировали влияние на уровень репрессий в 153 странах самых разных факторов, в их числе был, например, экономический рост и даже британское культурное влияние.
Исследователи выяснили, что репрессий становилось больше в то время, когда страна принимала участие в международных военных конфликтах.
Чтобы объяснить эту связь, можно прибегнуть к концепции «секьюритизации», которая изначально была разработана для анализа международных отношений, но затем стала широко применяться в других социальных науках. Теория описывает процесс, в ходе которого государство или другой актор возводит ранее обыденный политический вопрос в ранг угрозы для всего общества. При этом речь идет именно о конструировании значимости угрозы: в действительности она может не быть настолько масштабной, как это преподносят чиновники. Результатом процесса секьюритизации обычно становится наделение государства «особыми полномочиями» в тех сферах, где ранее существовало гораздо больше сдержек и противовесов.
Классический пример секьюритизации — изменение представлений о проблеме миграции в Европейском Союзе. Уже в начале нулевых исследователи констатировали, что миграции постепенно придают статус вопроса экзистенциальной безопасности. Обсуждение того, как Западная Европа должна регулировать потоки переселенцев, связывалось с терроризмом, преступностью и угрозой национальной идентичности. И действительно, сегодня именно миграционное законодательство стоит в центре дискуссий о том, как обеспечить безопасность во многих европейских странах. А некоторые из них предпочитают и вовсе покинуть Европейский Союз, в том числе объясняя это ростом возможностей для защиты своих граждан.
Секьюритизация — излюбленная уловка автократов. Придавая отдельной проблеме статус угрозы безопасности, можно обрести карт-бланш на почти любые действия и удовлетворить свои политические интересы.
В 2020 году Freedom House зафиксировал серьезный кризис демократии во всем мире. Отчасти это было связано с тем, что автократы, пользуясь пандемией COVID-19, секьюритизировали внутреннюю политику. Особенно это отражалось на проведении выборов. В Бурунди при голосовании соблюдались лишь незначительные меры предосторожности, а вот независимые международные наблюдатели были отправлены на карантин. В Гонконге, где оппозиция могла добиться больших успехов, выборы перенесли на год вперед, а в Беларуси власти использовали пандемию как предлог для ограничения прав граждан на свободу собраний во время избирательной кампании.
Война это, пожалуй, еще более удобный повод для того, чтобы секьюритизировать медиапространство и политический активизм. Во время вооруженного конфликта журналисты, освещающие и критикующие действия правительства, силами этого же правительства быстро могут стать прямыми представителями интересов военного противника в глазах части населения и силовиков. Если раньше для пропагандиста независимые медиа были просто «агентами влияния», то теперь становятся агентами вражеской разведки, которые распространяют якобы fake-news, «создавая» панические настроения и «раскрывая» секретные сведения о действиях вооруженных сил. Если раньше несогласные просто выходили с плакатом на площадь, чтобы, в худшем случае, «отработать гонорары Госдепа», то теперь — чтобы «дестабилизировать» обстановку в интересах противника. Всё это сопровождается сюжетами о жертвах среди военнослужащих и мирного населения, соучастниками чего делают протестующих против войны. Больше цензуры, больше преследований, больше ограничений.
Помимо предлога для дополнительного ограничения свобод, военный конфликт снижает для автократа цену репрессий. В политической науке авторитарных лидеров изучают не как безумцев, которые непрерывно жаждут крови, а как рациональных агентов, которые хотя бы теоретически способны оценить выгоды и издержки своих поступков. Репрессии — часто рискованная стратегия. Предположим, вы — автократ, который хочет расправиться со своими политическими оппонентами. Конечно, можно отправить каждого из них в тюрьму, но тогда уже завтра на улицы выйдут их сторонники, крайне недовольные таким развитием событий. Вы уверены, что ваши силовые структуры достаточно подготовлены, оснащены и лояльны, чтобы применить к протестующим силу? Если нет, то ваше окружение может перестать видеть в вас человека, который способен контролировать политическую ситуацию в стране, и задуматься об альтернативных кандидатурах. Если силовики все же готовы к любому развитию событий, то задумайтесь о том, в какой мере вы готовы настолько зависеть от силовых структур. Не придет ли их руководителям в голову, что они могли бы справиться с управлением страной и без вашей помощи?
Военный конфликт может упростить эти размышления. Во-первых, теперь гораздо меньше людей будут готовы к протесту. До войны потенциальные протестующие понимали, что в случае ареста власть будет вынуждена соблюдать хотя бы формальную законность. Теперь же, особенно если в стране уже действует чрезвычайное положение, нормы законодательства становится более растяжимыми и не могут гарантировать хотя бы такую определенность, как раньше.
Задержание становится черным ящиком, в котором может оказаться как нарушение порядка проведения митинга, так и работа на враждебную страну.
Во-вторых, вполне возможно, что теперь гораздо меньше людей будут готовы поддержать тех, кто все еще готов выходить на улицы. Ошибочно думать, что кризисы способны только подрывать доверие к политикам. В некоторых случаях можно наблюдать рост поддержки действующих лидеров именно в тот момент, когда страна сталкивается с внешними вызовами, к примеру иностранными санкциями. В политической науке этот эффект получил название «ралли вокруг флага». В американской традиции rally часто используют как синоним для слов «митинг» или «демонстрация». Флаг, соответственно, отсылает к чувствам патриотизма и сплочению вокруг лидера. Кризисные ситуации естественным образом повышают запрос граждан на обеспечение безопасности: часто единственным институтом, который может гарантировать хотя бы ее подобие, оказывается государство. Конечно, у «ралли вокруг флага» есть свои пределы. Если первые месяцы военного конфликта могут стать временем национального подъема, то со временем экономические сложности и людские потери заставляют сходить воодушевление на нет. Таким образом, автократы осознают, что в условиях конфликта их рейтинги могут укрепиться, а значит, реакция гражданского общества на злоупотребления властью будет слабее как минимум в начале боевых действий.
Первые ласточки ограничений свободы
Еще за несколько дней до начала активных боевых действий в Украине близкие к властям медиапредприниматели призывали ввести «информационные законы военного времени», чтобы ограничить свободу слова для независимых медиа. 24 февраля Роскомнадзор обратился к российским СМИ, напомнив им о необходимости использовать информацию только из официальных российских источников при подготовке материалов, «касающихся проведения специальной операции в связи с ситуацией в ЛНР и ДНР». Спустя несколько дней ведомство потребовало от десяти СМИ ограничить доступ к «недостоверной информации», в том числе «материалам, в которых проводимая операция называется нападением, вторжением либо объявлением войны». Сейчас некоторые из них уже удалены. Так, с сайта «Медиазоны» исчезла статья под названием «Это война. Вторжение в Украину». Подразумевается, что основным источником «достоверной информации» должно стать Минобороны РФ, которое на второй день проведения масштабной «специальной операции» в десятках украинских городов всё еще заявляло об отсутствии потерь в рядах вооруженных сил России.
В первый день «специальной операции» в российских городах прошли многочисленные акции протеста. Согласно данным ОВД-Инфо, к вечеру 28 февраля по всей стране было задержано более 1900 человек. В некоторых случаях полиция применяла насилие: в Москве при задержании был избит философ и социолог Григорий Юдин. Проблемы могут возникать и у тех, кто позволяет себе публичную антивоенную риторику. В пятницу, на второй день «специальной операции», в эфир не вышел выпуск программы «Вечерний Ургант», что может быть связано с осуждением боевых действий в Украине ее ведущим. Вероятно, в будущем ситуация будет только ухудшаться. Силовые органы пока только привыкают к работе в новой реальности, которая дает им много новых возможностей. Вскоре на месте и так предельно зачищенного поля политического активизма может не остаться совсем ничего живого.
Война, какой бы она ни была, на своей или чужой территории, — это всегда страшно. И страшно не только для тех, кто стоит на передовой, но и для тех, кто находится за несколько тысяч километров от падающих снарядов. Не бывает войны только в телевизоре.
