Я бы никогда не стал писать что-либо об этом словенском посмешище или пытаться узнать подробно, чем оно живет и дышит, но в ответ на нашу статью «На алмазных приисках современной левой мысли» об Иммануиле Валлерстайне, в которой показана алогичность существования Валлерстайна как писателя, мы получили суровый наказ, что более содержательную работу о Ленине имел и несчастный либерал Жижек (о его существовании я впервые узнал во фритредерской газетенке «Московские новости», где он был процитирован с непонятной целью). Именно поэтому порядочность требует рассмотреть и 86 страниц писанины «13 опытов о Ленине».
Знаменитый на весь мир словенский философ-психоаналитик Славой Жижек целых четыре года вымаливал при Тито, чтобы ему дали магистерскую степень в Люблянском Университете. Ему отказывали, потому что в том, что он писал, марксизма было не найти. Поскольку он на все лады выворачивал структурализм и прочую буржуазную дребедень перед югославскими профессорами и не критиковал ее с марксистской точки зрения, то югославские профессора, естественно, пожелав ему «идти лесом, а потом полем, а потом снова лесом», фигурально выражаясь, терпели жижековскую антинаучную чепуху целых четыре года.
Нельзя отказать им в терпеливости, но теперь постмодернистский «фуникулез» постструктурализма и других всяких интеллектуальных «орудий» рабочего класса, который, как известно, представляет из себя «сокрушительнейшую» силу, опираясь на эти высосанные из пальца графоманские писания, проник в умы многих поколений разных стран, России в том числе.
Цитата Жижека (далее особо примечательные места выделены курсивом):
«Богданов назвал «Апрельские тезисы» «бредом сумасшедшего», а сама Надежда Крупская заключила: «Боюсь, это выглядит так, словно Ленин сошел с ума».
Про «бред» написал Плеханов. Богданов, эмпириокритик, был высмеян большевиками за свой махизм еще 109 лет назад. Плеханов же — это просто социал-шовинист, господин Жижек, а Крупская такого никогда не говорила, так как «Апрельские тезисы» были ей прекрасно известны до передачи их Церетели, — известны ей и Инессе Арманд.
«Если и есть красная нить, проходящая через все ленинские тексты, написанные „между двумя революциями“ (Февральской и Октябрьской), то это именно его настаивание на разрыве, отделяющем „явные“ формальные контуры политической борьбы между множеством партий и других политических субъектов от ее действительных социальных ставок (немедленный мир, раздача земли и, разумеется, „вся власть Советам“, то есть разрушение существующих государственных аппаратов и замена их новыми формами общественного управления вроде коммуны). Этот разрыв — разрыв между революцией как воображаемым взрывом свободы и возвышенного энтузиазма, волшебным моментом всеобщей солидарности, когда „кажется, что возможно все“, и напряженной работой по общественному переустройству, которая должна быть выполнена, если этому взрыву энтузиазма суждено оставить свой след в косном здании общества».
Вообще состояние дел было куда произачнее. Если тщательно просмотреть Полное собрание сочинений, том 32, май — июль 1917 (В. И. Ленин (Ульянов)), то там можно найти такое выражение Ленина:
«Надо, чтобы у власти встал другой класс… Только это может ускорить конец войны, только это поможет нам пережить экономическую разруху» (В.И. Ленин).
Ни о какой коммуне речь даже не шла, речь шла о государственных и экономических переменах, осуществление которых требовало еще пересматривать их — и не один раз, — заменив всю систему управления страной. Напомню вам, что марксисты-ленинисты всегда рассматривают ситуацию в данный конкретный момент. Вот это и есть та самая красная нить. Господин Жижек как-то неумело забывает, что Россия вовлечена уже три года в войну, что гибнут люди, что в стране разруха и голод. Конечно, философы — большие любители «волшебных моментов всеобщей солидарности», но и «Апрельские тезисы», и вообще Февральская Революция — это все следствия Первой Мировой Войны, господин Жижек.
«Ленин — не волюнтаристский „субъективист“, он настаивает на том, что исключение (удивительное стечение обстоятельств по мнения Жижека, какое-то неведомое чудо, которое было в России в 1917 году. — Авт.) позволяет подорвать саму норму».
Ленин не настаивал ни на каком исключении. Революции, подрывающие норму, согласно марксизму, невозможны. Революции являются нормой при тех или иных стечениях обстоятельств; иногда они приводят к победе, как в Октябре, иногда — к поражению, как в Германии 1848–1849 гг., но никогда не являются каким-то «удивительным стечением обстоятельств», потому что революции в России, основной предпосылкой к которым была война, произошли поэтапно, не спонтанно и не волшебно, а война — это продолжение политики, как писал Клаузевиц, на что ссылаются Энгельс, Ленин. Далее я привожу гениальные умозаключения Жижека, сохраняя самые шокирующие для тех, кто не отдал свою жизнь революции. Итак, вот что дальше пишет наш президент философии:
«Поэтому возникает соблазн обратиться к 11 тезису Маркса: основная задача сегодня — не уступить соблазну действия, непосредственного вмешательства и изменения порядка вещей (которое неизбежно заканчивается cul de sac расслабляющей невозможности: „как можно противостоять глобальному капиталу?“), а поставить под вопрос господствующие идеологические координаты».
11-й тезис Маркса — это тезис о Фейербахе (ну, пролетариат и так, конечно, знает, что имеет в виду либеральный демократ Славой из Любляны):
«11. Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его» (К. Маркс. «Тезисы о Фейербахе», 1845, курсив тоже его).
Легким нажатием клавиш Жижек переворачивает тезис Маркса, а уж о том, что это за «господствующие идеологические координаты», знает, наверное, только Кощей Бессмертный в лучшем случае, но вместо него этим экзерсисом, ломающим всю природу бытия, занимается чем-то похожий на упомянутого героя русской сказки Т. Адорно, который «всеми силами придерживается буржуазного предрассудка» и выдает просто искрометный пример пораженчества и идеалистической лени:
«Короче говоря, наш исторический момент в точности соответствует описанному Адорно: На вопрос „Как же нам следует поступать?“ чаще всего я искренне могу ответить только, что я не знаю. Я могу лишь попытаться тщательно проанализировать то, что есть. Тут меня упрекают: если вы занимаетесь критикой, вы просто обязаны сказать, как лучше следует сделать. Именно поэтому я всеми силами придерживаюсь буржуазного предрассудка. Много раз в истории случалось так, что именно те работы, которые преследовали исключительно теоретические цели, меняли сознание и тем самым общественную действительность».
Спасибо за ценные признания, господа.
«Однако… „однако“ касается того, что в „Материализме и эмпириокритицизме“ нет места для диалектики. Каков основной тезис Ленина? Отказ сводить знание к феноменалистскому или прагматистскому инструментализму (то есть к утверждению, что в научном знании мы получаем знание о том, как вещи существуют независимо от нашего сознания, — печально известная „теория отражения“) сочетается с настойчивым утверждением ненадежного характера нашего знания (которое всегда ограничено, относительно и „отражает“ внешнюю реальность только в бесконечном процессе приближения)».
Знание и ограничено, и безгранично в определенных рамках, оно не помещено в какой-то чемодан. Например, разложение в ряд Фурье имеет бесконечное число членов, и знание об этих составляющих безгранично и сводится к общей формуле. Также знание и ограничено данным историческим моментом в познании человека, и относительно в рамках этого процесса и отражает внешнюю реальность, абсолютную истину которой (почему наш магистр это упустил — я не знаю) можно познать в бесконечном к ней приближении. Именно, отражение окружающего мира, которое относительно за определенными рамками, и существование абсолютных истин в этих рамках и есть диалектика, использованная в «Материализме и эмпириокритицизме», так же как и существование абсолютной истины, к которой человечество приблизится в бесконечности. А о «печальной теории отражения (отображения)» говорил и Энгельс, с ним был согласен и Маркс. Но какое дело Жижеку до этих «жалких» людей.
«Проблема ленинской „теории отражения“ в ее имплицитном идеализме; само навязчивое упорство в независимом существовании материальной реальности вне сознания должно прочитываться как симптоматическое смещение, цель которого в том, чтобы скрыть тот ключевой факт, что само сознание имплицитно постулируется как внешнее по отношению к реальности, „отражаемой“ им. Сама метафора бесконечного приближения к способу действительного существования вещей, к объективной истине, выдает этот идеализм; эта метафора упускает из виду тот факт, что пристрастность (искаженность) „субъективного отражения“ случается именно из-за того, что субъект включен в процесс отражения, — только сознание, наблюдающее за миром извне, могло бы увидеть реальность такой, „какой она есть на самом деле“, то есть полностью адекватное „нейтральное“ знание реальности предполагало бы наше вне-существование (exsistence), наше внешнее положение по отношению к ней, точно так же зеркало может в полной мере отражать объект, только если оно является внешним по отношению к нему (в ленинской теории познания как „отражения“ объективной реальности)».
Будучи несколько скованным в разборе этой профессорской старушечьей болтовни из-за ее большого объема, все-таки следующий фрагмент я не могу оставить без внимания. Итак, г-н Жижек:
«Или, формулируя этот аргумент несколько иначе, подлинно материалистическая точка зрения (которая делает радикально гегельянский онтологический вывод из антиномий Канта) в том, что вселенная как Целое не существует: как Целое вселенная (мир) есть Ничто, все существует в этом Ничто».
И мы читаем у Фридриха Энгельса:
»…мир г-на Дюрига на само деле начинается с такого именно бытия, которое лишено всяких внутренних различий, всякого движения и изменения и следовательно…представляет собой действительное ничто» («Анти-Дюринг»).
Так, Жижек приравнял метафизика (или идеалиста?) Дюринга к диалектику Ленину и все это еще и к подлинному материализму, хоть и выражается, «отсиживаясь в своих кустах».
Вот, пожалуйста, еще примеры того, как Жижек яростно клеймит Ленина за идеализм, но сам уносится в бесконечные идеалистические дали давних веков и поповских мудростей:
«Повторим: формула подлинного атеизма заключается не в том, что „Бог не существует“, а в том, что „мир не существует“. Существование мира предполагает основополагающее исключение, которым является Бог».
Выходит, формула подлинного атеизма заключается в «самоотрицающем субъективном идеализме» и поповских премудростях.
«Давайте и дальше менять все таким образом, чтобы в глобальном масштабе все оставалось по-прежнему!» Если традиционные культурологические исследования (Cultural Studies) критикуют капитализм, то делают они это в соответствии с типичными кодами голливудской либеральной паранойи: враг — это «система», скрытая «организация», антидемократический «заговор», а не просто капитализм и государственные аппараты».
Чем и занимается наш герой и его подрядчики, к сожалению, известные всему миру.
«Иными словами, проблема либерального мультикультуралиста в том, что он неспособен оставаться безразличным к чрезмерному удовольствию Другого; это jouissance беспокоит его, именно поэтому суть его стратегии заключается в удерживании Другого на надлежащей дистанции. Это безразличие к jouissance Другого, абсолютное отсутствие зависти является ключевой составляющей того, что Лакан называет субъективной позицией «святого». Подобно настоящим «фундаменталистам» (скажем, амишам), которых оставляет безразличными и нисколько не беспокоит тайное удовольствие Других, истинные верующие в (универсальное) Дело, вроде св. Павла, демонстративно безразличны к местным обычаям и нравам, которые просто не имеют значения. В отличие от них мультикультуралистский либерал — это рортианский «ироник», всегда сохраняющий дистанцию, всегда смещающий веру на Других, — Другие верят за него, вместо него. И хотя ему может показаться («для себя»), что он укоряет верующего Другого за определенное содержание его веры, на самом деле («в себе») его беспокоит форма веры, как таковая. Нетерпимость — это нетерпимость к Реальному веры. Он ведет себя подобно пресловутому мужу, в принципе допускающему, что у его жены может быть любовник, но только не этот парень, то есть всякий конкретный любовник неприемлем; терпимый либерал в принципе признает право на веру, всякую веру как «фундаменталистскую». Самое смешное в мультикультуралистской терпимости — это, конечно, то, что в нее вписано классовое различие: добавляя (идеологическую) обиду к (политико-экономической) несправедливости, политкорректная аристократия пользуется этим, чтобы упрекнуть низшие классы в их неотесанном «фундаментализме». Это подводит нас к более радикальному вопросу: действительно ли уважение к вере другого (скажем, к вере в священных коров) является элементарным этическим горизонтом? Разве элементарным горизонтом постмодернистской этики не является тот, в котором (поскольку обращение к любой форме универсальной истины разоблачается как форма культурного насилия) значение имеет только уважение к фантазии другого? Или еще точнее: хорошо, могут сказать, что обман индуистов относительно говяжьего жира этически проблематичен, однако означает ли это, что запрещено открыто заявлять о том, что их вера (в священных коров) сама по себе является ложью, ложной верой? О том же свидетельствуют «комиссии по этике», расплодившиеся сегодня в невероятном количестве.
Как получилось, что этика внезапно стала делом бюрократических (административных), уполномоченных государством комиссий, наделенных властью определять, какие действия все еще могут считаться этически приемлемыми? Ответа теоретиков «общества риска» (нам нужны комиссии, потому что мы сталкиваемся с новыми обстоятельствами, к которым нельзя больше подходить с прежними мерками, то есть комиссии по этике— это признак «рефлексивной» этики) явно недостаточно, эти комиссии — симптом более глубокого недуга (и в то же самое время неадекватный ответ на него)».
Нельзя согласиться с тем, что в принципе комиссии по этике — это белиберда. Но метафизическое мышление генерала-либерала не дает ему возможность выйти за рамки такой узкой колеи, как этика. Она обходится при каждом любом случае, если этот либерал не несет своими действиями скандальных последствий или если на этику можно уже наконец наплевать в политике. Если Жижек будет в столице Ганди резать и есть коров, то вселенная избавит нас от него навсегда, но если он потихонечку замусолит коровенку, хотя я, автор, их люблю больше, чем эту балаболящую бабку, в чьей дурости приходится копаться, то есть шанс, что его люблянский труп не потечет по Гангу.
«Ленин же делает ставку — и сегодня, в нашу эпоху постмодернистского релятивизма, это более актуально, чем когда-либо, — на то, что универсальная истина и участие, жест занятия стороны, не только не исключают, но и обусловливают друг друга: в конкретной ситуации ее универсальная истина может быть четко артикулирована только с точки зрения ее участника — истина по определению является односторонней».
Ленин не делает ставок, он рассуждает как диалектический материалист — он осуждает философский релятивизм (что все вообще относительно), участие в универсальной истине вообще достигается бесконечным стремлением к этой истине, которую господин Жижек заменил с абсолютной на универсальную. Потом идет этот кусок поистине тошнотворного идеализма «в конкретной ситуации ее универсальная истина (!) может быть четко артикулирована только с точки зрения (!) ее участника — истина по определению является односторонней (!!!)». То есть если Жижек сидит в уборной и находится в покое, то он не двигается вокруг Солнца? А вот еще и его «новое» слово в квантвой физической теории:
«В сегодняшнем популярном толковании квантовой физики, как и во времена Ленина, докса состоит в том, что сама наука преодолела материализм — предположительно, материя „исчезает“, распадается в нематериальных волнах энергетических полей*» (ссылка дана на Альтюссера — известного в узких кругах французского массажиста — убийцу женщин, прославившегося убийством своей жены в каком-то его бессознательном состоянии, в котором он любит бывать).
Каждый школьник знает: в результате исследований Луи де Бройля выяснилось, что природа квантов двойственна: это и частица, и волна. А в более широком смысле квант энергии — это материя. Опять приходится рисовать Жижеку лебедей в дневнике.
Теперь немного арт-революционерства:
«Однако Адорно и Ленин вступают здесь на неверный путь: доказывать материализм нужно не цеплянием за минимум объективной реальности вне субъективного опосредования мышления, а упорством в абсолютной неотъемлемости внешнего препятствия, которое не позволяет мышлению достичь полной тождественности с самим собой».
Как мышление не может достичь тождества с собой?! Учтите, что все 86 страниц своего литературного экскурса люблянский эксперт занимается вот такой словесной «медитацией».
«Сама метафора беконечного приближения, к способу действительного существования вещей, к объективной истине, выдает этот идеализм [Ленина]; эта метафора упускает из виду тот факт, что пристрастность (искаженность) „субъективного отражения“ случается именно из-за того, что субъект включен в процесс отражения, — только сознание, наблюдающее за миром извне, могло бы увидеть реальность такой „какой она есть на самом деле“, то есть полностью адекватное „нейтральное“ знание реальности предполагало бы наше вне-существование».
Конечно, никакие революции, никакие бунты, Великий Голод (как в Ирландии) не открывают картину реальности, как она есть. Войны и бунты — где прогрессивные, где регрессивные, — Жижеку нужно Оно – Всевидящее Око.
«Таким образом, вопрос не в том, существует ли внешняя и не зависящая от сознания реальность, а в том, является ли сознание само внешним и не зависящим от реальности; так, вместо ленинского (имплицитно идеалистического) представления об объективной реальности как существующей „вовне“, отделенной от сознания слоями иллюзий и искажений, и к которой в познавательном плане можно только бесконечно приближаться, следует утверждать, что „объективное“ знание реальности невозможно именно потому, что мы (сознание) всегда уже являемся частью ее, находимся в центре ее; то, что отделяет нас от объективного знания реальности, связано с нашей онтологической включенностью в нее».
Может, как раз то, что породило мир за семь дней? В каком центре? Сознание бесконечно, как и материя. У них нет центра.
«Можно также сформулировать это на языке хайдеггерианской эпохальности: „абсолютный перспективизм“ означает, что наш „мир“ всегда раскрывается для нас в каком-то конечном горизонте, возникающем на фоне непостижимой самопотаенности Бытия».
Удивительные попытки согласиться, «догнать и перегнать» всех реакционных философов на свете видны на фоне этой цитаты — тут Жижек показывает Канту, как правильно нужно было тараторить про «вещь в себе». Господин философ демонстрирует просто «сталинизм реакционности». Извините.
Конец первой части
