Гений (глава из романа)

Алексей Слаповский, наш современник, писатель, драматург и сценарист, четырежды финалист русского Букера, написал новый роман.

Как бывало всегда, о том, что происходит прямо сейчас, вокруг нас и с нами.

Как случалось нередко, главным героем оказался весьма своеобразный персонаж.

Если мы посмотрим на происходящее его глазами, мы приметим многое из того, что при обычных обстоятельствах  и привычном фокусе зрения осталось бы незамеченным, а стало быть, недодуманным и непонятым. А если мы посмотрим этими глазами на себя самих…

«Гений» Слаповского выходит в октябре в издательстве «Рипол Классик». А пока – небольшой фрагмент, вынесенный партизанскими тропами из мастерской писателя.

…

Тем временем Евгений и Аркадий зашли в столовую, имевшую вывеску «Кафе «Летнее».

            - Оно только летом работает? – спросил Евгений.

            - Нет.

            - Тогда странное название. Как быть весной, осенью, зимой?

            - Мечтать о лете.

            - В этом есть логика, - согласился Евгений. – Но тогда летом получается странно. И так вокруг лето, и кафе «Летнее». Будто никто не знает.

            - Просто слово хорошее, - машинально ответил Аркадий.

            Они вошли, Евгений достал диктофон и произнес:

            - Евгений и Аркадий увидели перед собой прямоугольное застекленное помещение с квадратными столами и стульями из фанеры и металла. В углу сидели трое мужчин со стаканами. В другом углу сидел старик и ел. Сбоку сидела женщина и кормила мальчика. Из глубины пахло жареным луком. За стойкой стояла женщина в белом халате и в белой косынке, она посмотрела на вошедших радушным взглядом хозяйки.

            Евгений ошибался: женщина в халате, как только увидела незнакомого человека с чем-то в руках, тут же разозлилась.

            - Фотографировать запрещено! – закричала она.

            - Обычная реакция людей, работающих там, где что-то не в порядке, - сказал Евгений Аркадию. А женщину успокоил:

            - Я не фотографирую.

            - А чего же ты там делаешь?

            - Записываю.

            Женщина разволновалась еще больше.

            - Сима! - позвала она, оглянувшись.

            Вышла, вытирая руки о передник, девушка лет двадцати пяти, худенькая, с небольшим острым носиком, черными большими очами, вышла решительно и грозно, как командирша. Она улыбалась очень красивой улыбкой, показывающей ровные белые зубы, но улыбка эта была нехорошей.

            - Чего еще тут?

            - Записывают! – пожаловалась женщина.

            - Да ничего мы не записываем, привет, Сима! – сказал Аркадий.

            - Привет, а это у него что?

            - Это так. Для впечатлений. Он типа писатель. Только устный.

            - Он писатель, ты журналист, с чего бы мне такой почет? Вы есть пришли или записывать? Мало мне всяких комиссий и проверок?

            - Было что-то повелительное и покоряющее в этой хрупкой женщине, - сообщил Евгений диктофону. – В воображении возникало два образа: что она нависает над тобой, готовая задушить и разорвать от сумасшедшей любви, и что опять же нависает, готовая задушить и разорвать от сумасшедшей ненависти.

            - Чего-чего? Кто сумасшедший? – Сима пошла на Евгения, клонясь телом вперед, а руки отставив чуть назад, словно готовилась к прыжку в воду.

            - Да ладно тебе, Сима, мы его сами убьем! – послышался голос.

            И встал высокий мужчина, играя глазами и улыбкой; сразу видно, что артист от природы. Но его друзья не желали оставаться зрителями, им тоже хотелось безнаказанного артистизма. Встал второй, худой, сорокалетний, похожий телосложением на подростка, в линялой фиолетовой футболке и клетчатых шортах, в пляжных шлепанцах на грязных ногах, встал третий, молодой, лет всего восемнадцати, будто он был не товарищ, а сын своих друзей, причем сын, готовый пойти за отцами куда угодно, у него была круглая стриженая голова и не менее круглые плечи, пучившиеся из-под лямок спортивной майки с надписью славянской вязью «RUSSIA».

            Аркадий драться не умел и не любил.

            Он сказал:

            - Мужики, вы чего? Сима, остынь! Если так, мы уйдем сейчас.

            - Нет, пусть покажет, что у него там! – закричала Сима.

            Она подошла и протянула руку.

            Евгений спрятал диктофон за спину.

            Юноша в майке охотничьими шагами начал огибать Евгения, чтобы зайти с тыла. Сорокалетний подросток подбирался сбоку. А высокий шел прямо и открыто, занося кулак для удара.

            - Постойте, - сказал Евгений.

            - Даю одну секунду, - сказал высокий.

            - Вы думаете, что вы меня изобьете или даже убьете, - сказал Евгений трем товарищам. – И все на этом кончится. Нет. Посмотрите на этого мальчика.

            И все невольно посмотрели на мальчика, который перестал есть и с интересом ждал зрелища.

            - Он увидит это, и ему, возможно, понравится. Захочется сделать то же самое. Он вырастет, встретит кого-то из ваших детей и тоже убьет. Вы будете плакать и страдать, а кто на самом деле убил? Вы убили! Или посмотрите на этого пожилого человека.

            И все посмотрели на старика, который ссутулился в свою тарелку, делая вид, что ничего не замечает.

            - Он живет долго и ему хочется, чтобы жизнь была лучше. Но вместо этого он видит одно и то же. От этого у него тоска и разочарование. Впору пойти и повеситься. И он это может сделать, вот и еще один труп на вашей совести. Да и вас самих могут потом посадить в тюрьму. Вы пропадете для общества, для женщин. Для нее, - Евгений указал на Симу, - а ведь видно, что ей нужен сильный мужчина, сильней, чем она сама. Где она его найдет, если все будут драться, убивать и садиться в тюрьму?

            На всех напало какое-то оцепенение: слушали, не возражая, силясь понять, что происходит. Высокий первым опомнился, встряхнулся, еще выше занес кулак.

            - Сам напросился! – сказал он.

            - Постой! – ответил ему Евгений. – Думаешь, я не понимаю, почему ты собрался это сделать? Ты выпил и хочешь подвига. Ты хочешь понравиться Симе. Ты хочешь понравиться друзьям. Ты хочешь понравиться себе. Но в мире столько возможностей для подвигов, надо только оглядеться! Вспомни, сколько с тобой произошло несправедливого. Вспомни, кто в этом виноват. Вы все вспомните. И поймете, что вы на самом деле хотите драться с теми, кто вас сделал несчастными, а не со мной! Идет война! Вокруг беснуются солдаты, ополченцы и третьяки, имея разрешенное войной право на убийства и разрушения! Вот о чем надо думать! Вот против чего надо бороться! Создайте дружину, свое ополчение – и люди вам скажут спасибо!

            Все стояли неподвижно и молча.

            Юноша в майке простодушно приоткрыл рот и выкатил удивленные глаза, готовый и засмеяться, и броситься вперед, и заплакать. Сорокалетний подросток морщил рано постаревшую сухую кожу на лбу и будто прислушивался к чему-то, что слышал поверх слов Евгения. Высокому показалось, что он видит клоуна, и он не знал, что делать, потому что клоунов не бьют.

            А Сима думала о своем, безошибочно выхватив из речи Евгения самое для себя главное.

            - Чего ты там про сильного мужчину? – спросила она. – Ты не оттуда? Не с фронта? Стасика Луценко, случайно, не видел? Он тоже такой, безбашенный, - с горькой похвалой сказала Сима. – Один на десятерых мог полезть, помнишь, Оля? – повернулась она к женщине в халате.

            - Еще бы! – лирически отозвалась Оля, и в глазах ее тоже была мечта о сильном мужчине.

            - Нечего стоять тут, присаживайтесь, - пригласила Сима. – Тоже мне, бойцы!

Вскоре Аркадий, Евгений и трое мужчин сидели вместе за сдвинутыми столами, закусывали, выпивали. Аркадий, совсем растерявшийся, наблюдал, как три друга уважительно слушают Евгения, который увлеченно расписывал план действий.

            - Разбиться на пятерки, в каждой командир. Командуют все по очереди – пять дней. Каждый ведь хочет быть командиром, пусть побудет.

            - А суббота и воскресенье?

            - Выходные. Но приказ командира, когда кто-то командир, закон. Неважно, что он вчера был не командир, сегодня он командир. Дальше. Пятерки объединяются в отряды. По пять пятерок. Командир назначается опять-таки по очереди. Отряды объединяются в группировки. Двадцать пять на пять – сто двадцать пять, - с удовольствием считал Евгений. – Само собой, командиры группировок тоже назначаются по очереди.

            - Все покомандовать не успеют.

            - Успеют, война будет долгой.

            То, что Евгений говорил это, а остальные слушали, может показаться нелепым, но напомним, что его собеседники были крепко пьяными. Хотя старались выглядеть рассудительно и здраво, ведь не о пустяках шла речь, о войне.

            Через час Евгений и Аркадий вышли из столовой.

            - Что это было? – спросил Аркадий. – Ты это всерьез?

            - Время покажет[1]!

            И время, не откладывая, показало. Высокий мужчина, которого звали Петр Опцев, вернулся домой, где его недобро встретила не менее высокая жена, она начала упрекать его в пьянстве и бездельничанье, Опцев возразил, что теперь у него самое важное дело, какое только может быть у мужчины, а она должна слушаться и отвечать: «Есть, товарищ командир!»

            - Есть, товарищ командир! – ответила жена и ударила его пустым ведром по голове так сильно, что Опцев упал. Он хотел подняться и навести порядок, но в голове звенело, все вокруг плыло, он решил сначала полежать и набраться сил. Да так и заснул.

            Сорокалетний подросток Митя Чалый явился к своей жене Кате печальным и значительным. Он устало сел за стол, посмотрел на жену с жалостью и сказал:

            - Ты, если что, не забывай меня сразу. Другого мужика не спеши приводить. Пусть хоть какое-то время в моем доме полы чужой не топчет.

            Не выдержав, Митя всхлипнул.

            - Да что случилось-то? – переполошилась Катя. – Ты в поликлинике был насчет пальца? Вывих или перелом?

            - Палец! – усмехнулся Митя. – Тоже нашла о чем: палец! Если бы ты знала, Катя!

            - Что-то другое у тебя отыскали? Что? Да не молчи!

            - Страшно сказать, Катя!

            Катя совсем испугалась, достала бутылку, налила, Митя выпил и успокоился. Но тайны своей не раскрыл, на вопросы Кати отвечал уклончиво, и, как она ни билась, устоял, не предал товарищей.

            А юноша в майке, которого звали Юрик Жук, долго пробирался на родину, в украинскую часть Грежина, заметал следы, прятался по оврагам и бурьянам, мысленно отстреливался, наконец, измотанный и израненный, выбрел огородами к дому подруги Ульяны.

            - Я живой! – обрадовал он ее, влезая к ней в комнатку через окно и падая на пол.

            - Да неужели? – не поверила Ульяна, у которой сидел другой ее приятель, Рома.

            Юрик заметил его, поднялся, хватаясь за стену, и сказал Роме:

            - В другой время я бы тебя. Но сейчас прощаю. Не то время. Иди, созови наших.

            - А чего такое? Замирные напали?

            Замирными тут называли тех, кто жил за улицей Мира, на той стороне.

            - Да, - признался Юрик, потому что это было проще, чем все объяснять. Но, как только он это сказал, ему тут же показалось, что, в самом деле, на него напали замирные. Они ведь и впрямь, было дело, побили его прошлым летом, а отомстить все как-то не случалось. И Юрик в подробностях рассказал о прошлогоднем нападении как о сегодняшнем, показал свои ссадины и раны. Рома негодовал, кипел и, не дослушав, побежал собирать своих, чтобы устроить замирным вальпургиеву ночь. Когда-то он услышал это выражение, оно ему страшно понравилось, хотя он и не знал, что это была за история. Но ясно, что кто-то кого-то сильно покрошил, раз это было ночью, налетев как буря, ветер, пурга, да, пурга, именно это слово слышалось ему в имени Вальпургиева.

            На его призыв откликнулись два великовозрастных брата Поперечко и чинивший велосипед подросток Нитя, больше никого не нашли. Братья взяли по свинчатке, а Нитя велосипедную цепь, побежали к Юрику, но тот уже спал глубоким сном.

            - Пойдем, покажешь! – растолкал его Рома.

            - Кого?

            - Кто тебя покоцал.

            - Когда?

            - Да сегодня же!

            - Чего? Никто меня не коцал, отстаньте, спать хочу!

[1] Совершенно случайно слова Евгения точь-в-точь совпали с названием телепередачи, которая тогда шла на одном из российских телеканалов; в этом продуманно истеричном ток-шоу изо дня в день поливалась грязью украинская власть, а под этим видом и сама Украина, и восхвалялась великая своей историей Россия, а под этим видом ее тогдашняя власть; отечественное телевидение в то время вообще сыграло, к сожалению, позорно значительную роль в разжигании межнациональной розни, войны и тотальной ненависти ко всему чужому, что, как известно, делается, когда у самих не все в порядке.