Отец киберпанка, культовый писатель Уильям Гибсон всю свою профессиональную карьеру пишет эссе для журналов в диапазоне от Wired до Rolling Stone. В них он размышляет о культуре, технологиях, музыке, кино и людях. В издательстве «Эксмо» выходит сборник его эссе «Я больше не верю курсиву». Публикуем его размышления о культуре Японии — страны, жители которой как одержимые стремятся к совершенству в каждом деле, к которому они прикладывают руку — будь то дизайн, коллекционирование или катание шаров из грязи.
Япония, 1996 год. У ее девятнадцатилетнего сына проблемы с учебой. Однажды вечером он уходит в свою комнату и закрывает дверь.
Он выходит, только когда точно знает, что она и отец спят или куда-то ушли.
Она часами молча стоит у двери сына и ждет, когда тот появится.
Когда он уверен, что родителей нет дома, он идет на кухню или в гостиную, где смотрит телевизор или сидит за компьютером. Заходит в туалет, опорожняет ведро или что там он для этих целей держит.
Каждую неделю она сует ему под дверь деньги, надеясь, что он купит все нужное в круглосуточном магазине или в вездесущих автоматах.
Ему двадцать пять.
Она не видела его шесть лет.
•
Впервые я попал в магазин «Токю хендс» в районе Сибуя, когда искал особую японскую пробку для раковины: прочная цепь из нержавейки, а на ней обычный шар из черной резины чуть больше и существенно тяжелее мяча для гольфа.
Эту пробку показал мне приятель-архитектор из Ванкувера, который восхищался ее простотой и функциональностью: пробка сама «находила» отверстие слива. Я как раз собирался первый раз ехать в Токио, и этот приятель нарисовал мне схему, как попасть в «Токю хендс». Он сказал, что этот магазин невозможно описать словами, но там есть такие пробки и еще много всего интересного.
Сначала я решил, что магазин называется «Токио хендс», но потом выяснил, что он относится к сети универмагов «Токю». В Сибуя его эмблема — зеленая рука — водружена на стилизованный под древность декоративный шпиль, по которому я и ориентировался, выходя со станции.
Как «Аберкромби и Фитч», специально придуманный когда-то для обеспеченных любителей охоты и рыбалки, «Токю хендс» словно создан для плотника-самоучки, а также для людей, посвятивших жизнь уходу за собственной обувью или медным моделям паровых тракторов Викторианской эпохи.
«Токю хендс» — магазин для тех, кто очень серьезно чем-то увлечен. Для кого-то важно, чтобы его ботинки сверкали как стекло — и такому человеку наверняка понадобится лучший немецкий крем, который раз в неделю наносится на кромку подошвы, придавая ей идеальный вид.
Трудно передать словами восторг, который я испытал в этом универмаге для одержимых. Я понял, что наткнулся на какой-то глубинный культурный механизм, и в дальнейшем лишь утверждался в этой мысли.
Когда-нибудь в Америке или в Англии тоже появится универмаг из серии «всё для дома», где наряду с товарами для ремонта найдется место и менее практичным отделам, однако «Токю хендс» всегда будет вне конкуренции.
Потом я наткнулся на фотографии японских квартир, о которых их автор Кёити Цудзуки говорил: «Жизнь в кабине самолета». Всё имущество владельца квартиры всегда у него перед глазами. Прелесть такого уюта недоступна западному человеку, который увидит в нем лишь невыносимую тесноту: словно живешь в коробке Корнелла после легкого землетрясения (про землетрясение — вовсе не шутка). Их украшают тщательно собранные, но совершенно бессмысленные коллекции. Так, у одного холостяка вся стена от пола до потолка занята нераспечатанными пластмассовыми моделями военной техники.
Разглядывая эти фотографии, я чувствовал, что вот-вот проникну в тайну «Токю хендс», однако преодолеть разницу культур мне тогда не удалось.
•
Целый миллион японцев — в основном молодые мужчины — не выходят из своих комнат: кто-то всего шесть месяцев, а кто-то — целых десять лет. Сорок один процент затворников проводит в изоляции от года до пяти, при этом агорафобия, депрессия и прочие заболевания, которые могли бы объяснить такое поведение, встречаются у них крайне редко.
В Японии родители никогда не входят в комнату ребенка без разрешения.
Торговые автоматы образуют внутри Токио отдельный город для одиноких. Пользуясь ими, можно жить, подолгу не встречаясь взглядом с другими людьми.
Парадокс всемогущих и одиноких отаку — фанатиков двадцать первого века. Блеск и ужас человека, все интересы которого сжались в одну точку…
•
Хикару дороданго — сверкающие шары из грязи.
Профессор Фумио Каё из Киотского образовательного университета обнаружил эти загадочные блестящие шарики в одном из детских садов Киото в 1999 году. Дороданго скатывают из грязи вручную и неустанно полируют, получая идеальную сферу. Они сразу привлекли всеобщее внимание.
•
Молчаливые юноши в грязной старомодной одежде, что заходят изредка среди ночи в «7-Eleven» и, щурясь от непривычно яркого света, скупают белые упаковки лапши быстрого приготовления — они тоже делают дороданго. Но не из грязи, а из самих себя.
•
Диаметр готового дороданго — примерно три дюйма (около восьми сантиметров). Его блестящая поверхность создает иллюзию глубины — как глазурь на традиционной японской керамике.
Каё разработал специальную шкалу, по которой самые блестящие дороданго оцениваются в пять баллов. Чтобы угнаться за детьми и получить столь же сверкающий шар, профессору потребовалось две сотни попыток и электронный микроскоп.
Возникновение хикару дороданго так и остается тайной.
•
Теперь в залах «Токю хендс» мне то и дело чудится вездесущая тень хикару дороданго. Он столь прост и совершенен, что либо был еще в самом начале, до Большого взрыва, либо останется последним посреди великой пустоты Вселенной. В конце всего нас ждет хикару дороданго — идеальный шарик диаметром три дюйма. Суть его непостижима.
Все товары в «Токю хендс» намекают на суть хикару дороданго, даже если не претендуют на его совершенство — в этом и есть секрет магазина. Если долго и с любовью полировать ботинки специально завезенным идеальным средством, то они образуют собственную вселенную, превращаясь в блестящую сферу бесконечной глубины.
Так же и жизнь, прожитая в молчании, превращается в сферу — иную, но столь же совершенную.
Из книги «Я больше не верю курсиву» Уильяма Гибсона (Эксмо, 2020). Перевод Владимира Лопатки.
