Политика и университеты непосредственно влияют друг на друга. Государство учреждает и финансирует вузы, может как набирать кадры, так и увольнять и отчислять неугодных преподавателей и студентов, пользуется базой научных исследований для лоббирования своих интересов и в том числе промывает мозги сотрудникам и обучающимся путём идеологизации. В свою очередь университеты, заручившись поддержкой власти, становятся самостоятельными экономическими субъектами, могут влиять на решения политиков результатами своих экспериментов и идти к общим целям, объединяясь в группы для усиления переговорных позиций и финансовых возможностей.
Тем не менее дискуссия о том, есть ли место политике в стенах университетов, продолжается в России уже несколько лет: некоторые представители ведущих вузов страны считают, что учебные заведения не должны взаимодействовать с властью, другие же — полностью поддерживают позицию ангажированности. Чтобы понять, в чём цели современных университетов и возможно ли достичь их, идя рука об руку с государством, социолог Даниель Иормарк разобрался в форматах кооперации вузов и власти и рассказывает, как политика поддерживает университетские экосистемы, почему политические группировки изгоняют из учреждений своих противников, что сделало университеты предпринимательской институцией, какие результаты научных исследований могут стать политическим оружием, как три лика власти проявляются в университетских структурах и что позволит вузам влиять на будущее общества.
За последние несколько лет тема политического измерения университета стала довольно острой в публичном пространстве — работники российских университетов всё чаще задаются вопросом, могут ли университеты участвовать в политике и в каких обстоятельствах возможно легитимно мобилизовать университетскую солидарность.
В российском контексте рост интереса к проблемам взаимоотношений университетов и политики можно связать с влиянием политики на университеты. Например, как попытку властей оказать влияние на университеты и высшее образование расценивают назначение Никиты Анисимова на пост ректора НИУ ВШЭ после ухода с него Ярослава Кузьминова или отзывы аккредитации образовательных программ у ЕУСПб или МВШСЭН.
Одна из первых русскоязычных дискуссий на эту тему, «Университет и политика», прошла ещё в 2015 году на «Радио свобода». Рассуждая о том, может ли академическое сообщество стать политической силой, часть преподавателей ведущих российских вузов утверждают, что политике не место в аудитории, апеллируя к лекции германского ученого Макса Вебера «Наука как призвание и профессия».
Но есть и другие мнения на этот счёт: в 2020 году проректор ВШЭ, например, настаивала на соблюдении ценностной нейтральности позиции преподавателя и политической нейтральности университета в целом, обеспечивающих его «сохранность». Представители же позиции ангажированности, апеллируя к гражданским и корпоративным чувствам и интересам студентов, преподавателей и административных работников университета, убеждают своих оппонентов, что политика выступает неотъемлемой частью жизни и истории университетов, а участие в политической жизни является моральным долгом или прагматической необходимостью учреждений высшего образования. Обсуждая нормативные вопросы (что должен или не должен делать университет или ученый), участники растянувшейся во времени дискуссии нередко обходят вниманием вопросы позитивные (что происходит; как взаимодействуют университеты и политика). Описанию позитивных аспектов взаимодействия университетов и политики и будет посвящен этот материал. Хотя их взаимодействие нередко имеет рефлексивный характер, так как политика влияет на университеты, а те, в свою очередь, влияют на политику, для того, чтобы понять, какие точки соприкосновения есть у высших учебных заведений и политической среды, нам придётся разделить эти понятия. Так как исторически политика предшествовала университетам, логичным будет для начала рассказать о форматах, в рамках которых политика влияет на систему высшего образования.
Как политика может влиять на университет: учреждение, идеологизация и набор кадров
Во-первых, политика вносит вклад в создание и поддержание университетских структур и экосистем. Если в Европе времен Средневековья и Возрождения правители в основном ограничивались основанием и реже патронажем университетов, то, начиная с XVII века, они проявляют пристальный интерес к научным организациям, разрабатывая их устав, оказывая регулярную поддержку и финансирование. Например, Гумбольдтский университет, основанный в начале XIX века в Пруссии, стал проектом прусских политических (а не академических) элит, которые были заинтересованы в повышении эффективности образования и росте числа высококвалифицированных специалистов, а также развитии научного потенциала, что должно было усилить государство на фоне поражений в начале наполеоновских войн. Аналогично и французские Grande Ecole, из которых вышли и где преподавали многие крупнейшие ученые XVIII–XIX веков, такие как микробиолог Луи Пастер, физик Лазар Карно или математик Симеон Пуассон, были продуктом королевской, императорский и республиканской властей, заинтересованных в усилении государства и повышении его престижа. То же самое можно сказать и о современном мире, в котором экосистемы инновационной экономики, предполагающие тесное сотрудничество государства, науки и бизнеса, выстраиваются вокруг университетского кампуса при поддержке и софинансировании государства.
Во-вторых, политика может способствовать идеологизации науки и обучения, предписывая преподавание одних дисциплин и запрещая другие, как это было, например, в СССР с обязательным изучением в университетах Марксизма-ленинизма и запрещенной в 30-50-х годах генетикой. Также идеологизация может затрагивать допустимые научные методы и эксперименты — так гуманизм, (пост)христианская этика и либерализм привели к ограничению экспериментов над людьми, а с развитием технологий остро встал вопрос о возможности клонирования человека и экспериментов с эмбрионами. Представители религиозных кругов и консервативные партии способствовали политизации этого вопроса и продвигали запрет на подобные исследования. Так в 2007 году президент США Буш-младший наложил президентское вето на закон, разрешающий финансировать исследования стволовых клеток человека из средств федерального бюджета, а в 2009 году уже Обама разрешил финансировать такие исследования, если они не ведут к гибели эмбриона.
В-третьих, политическая конъюнктура может оказывать влияние на кадровую политику. Влиятельные политические группировки и отдельные политические деятели могут изгонять из университетов политических противников (как студентов, так и преподавателей) и/или продвигать на университетские должности своих сторонников, как это происходит с поддерживающими протесты студентам в России или научными сотрудниками в Турции, которым приписывают связи с движением проповедника Гюлена, который после разрыва политического союза с Эрдоганом в 2013 году считается одним из основных политических противников президента. Согласно докладу турецкой оппозиционной Республиканской народной партии Турции от 2018 года, по меньшей мере 5000 профессоров и научных сотрудников, возможных сторонников Гюлена, были уволены.
Подытоживая этот раздел, можно сказать, что политика задает рамку существования университетов, а также может влиять на них через идеологизацию науки и преподавания или посредством кадровых назначений. Рассмотрев, как политика может влиять на университет, стоит взглянуть и на обратный процесс — влияние университета на политику.
Как университет влияет на политику: три формата взаимодействия
Можно утверждать, что деятельность, происходящая внутри университетских стен (под которой понимается преподавание, исследования и создание инноваций) будет так или иначе влиять на политическую сферу. В процессе анализа мне удалось выделить три формата, в которых университетская реальность взаимодействует с политической и влияет на нее: структурный, причинно-следственный, а также формат, согласный Ликам власти Стивена Льюкса.
Структурный формат: как университеты стали предпринимательской институцией
Для начала хотелось бы вернуться к Максу Веберу и его классическому тексту «Наука как призвание и профессия», на который регулярно ссылаются при дебатах о роли университета и ученых в политическом процессе. В своей работе Вебер указывает на то, что «политике не место в аудитории», а также постулирует нейтралитет науки по отношению к любым внешним ценностям. При внимательном чтении «Науки как призвания и профессии» можно заметить, что Вебер ограничился «изгнанием» политики из аудитории и лаборатории, не посчитав нужным указать на то, что ей «не место в университете».
Причиной этому является то, что доминирующим типом организации университетов в начале ХХ века был «Гумбольдтский университет», который предполагал два основных типа деятельности: преподавание и ведение исследований. Такой тип университетов возник в начале XIX века в Пруссии в рамках глобальной программы модернизации страны, включавшей в себя, помимо реформы университетского и школьного образования, масштабную реформу армии, госуправления и госслужбы, налогов, введение городского самоуправления, отмену цеховых привилегий и монополий, либерализацию экономики и торговли, а также отмену крепостного права. В отличие от «средневековых» университетов, деятельность которых ограничивалась лишь преподаванием, Гумбольдтский впервые совместил в одной организации и преподавание, и ведение исследований, которое до этого проводились отдельными институтами — клубами ученых джентльменов — научными обществами, которые впоследствии переросли в академии наук, и чьей деятельности активно сопротивлялись «средневековые» университеты и их профессора. В Гумбольдском же университете роли преподавателя и ученого были совмещены, так что студенты слушали лекции непосредственно от исследователей, каждый из которых преподавал в рамках своих научных интересов; нередко и студенты участвовали в исследовательской деятельности преподавателей. Данное решение оказалось очень популярным, так что уже к концу XIX века практически все ведущие высшие учебные заведения (в том числе и в Российской империи) стали осуществлять свою деятельность именно по модели Гумбольдского университета.
Университет такого типа, как место концентрации интеллектуалов и производства нового знания, часто становится важным элементом публичной сферы. Политики нередко берут на вооружение возникающие в таких местах идеи и знания, используя их в качестве аргументов или как основы для своих программ. Как наглядный пример можно рассмотреть экономическую теорию, получившую название «Кейнсианство» в честь своего автора британского экономиста Джона Мейнарда Кейнса. Эта теория предписывала более активное (по сравнению с неоклассической теорией или монетаризмом) регулирование экономики со стороны государства за счет фискальной [основанной на бюджете] политики более 30 лет — с конца 1930-х и до стагфляции 1970-х годов. Теория Кейнса стала доминирующей макроэкономической парадигмой. Вследствие этого, именно предписываемые ей рецепты в первую очередь европейским властям в годы восстановления после Второй мировой войны рекомендовали экономические эксперты, чиновники и советники, отвечавшие за составление экономических политик.
По мере изменения социально-экономического окружения университетов, они начали принимать на себя новые функции. Наиболее преуспевающими стали те университеты, которые смогли эффективно вписаться в новую постиндустриальную экономику и занять нишу основного поставщика НИОКР. Так в 80-90-х в ответ на внедрение неолибералистских практик в научном сообществе возникла концепция предпринимательского университета или «университета 3.0». В дополнение к двум предыдущим, предпринимательский университет получил еще одно измерение — экономическое. Теперь он стремится коммерциализировать значительную часть своей исследовательской деятельности, выполняя заказы на НИОКРы, создание и поддержку стартапов, патентование привлекательных технологий. Так, например, с 2017 года университет Вильнюса является совладельцем патента на изобретения в области технологий редактирования генома CRISPR-Cas, а Калифорнийский университет Беркли имеет бизнес-акселератор SkyDeck, позволяющий стартапам привлекать инвестиции в размере до $100000. Все это делает университет полноценным экономическим актором со всеми присущими ему атрибутами.
Как и любой экономический актор, предпринимательский университет отстаивает свои экономические интересы. В том числе и в политическом поле посредством политических средств. Так, например, за 2020 год американские университеты потратили почти 82 миллиона долларов на лоббирование своих интересов.
Таким образом, современный университет 3.0 приходит в политику, преследуя свои экономические цели. Однако не только положение современных университетов в структуре инновационной экономики определяют то, как они будут влиять на политику. На политическое поле способна влиять и их научно-исследовательская деятельность.
Причинно-следственный формат: как результаты исследования становятся политическим оружием
Второй тип взаимодействия между университетами и политической сферой можно связать со вненаучными предпосылками и последствиями научно-исследовательской деятельности. И хотя такая деятельность сама по себе может проводиться исключительно в рамках ценностного нейтралитета, такого нельзя сказать о её результатах, которые могут быть использованы в политике. Так в рамках Evidence-based Policy — подхода, популяризированного в Великобритании в 90-х и выросшего из доказательной медицины, согласно которому политические программы должны основываться на результатах научных исследований — возникает ситуация, в которой результаты исследования (например, вреда ГМО, вакцин или последствий усыновления детей однополыми парами) могут становиться политически значимыми. Это связано с тем, что каждая из противоборствующих сторон пытается подкрепить свою позицию результатами научных исследований, а также использовать их для атаки позиции оппонента. Так, например, правительство Кении ссылалось на эксперименты французского биолога Жиль-Эрика Сералини, оправдывая запрет на ввоз ГМО в страну.
В экспериментах Сералини, который в 2010–2012 годах изучал вред от ГМО, а именно образование раковых опухолей, на крысах, точность научных методов принесли в жертву медийности и потенциальной выгоде от рецепции результатов эксперимента политиками и общественными деятелями. В ходе эксперимента 200 крыс обоих полов были случайным образом разбиты на 10 групп, 9 из которых получали питание, содержащее различные дозы ГМО (гербицидов). Крысы, у которых образовывались раковые опухоли, умерщвлялись, а их внутренние органы анализировали при вскрытии. Более высокая усредненная смертность крыс из экспериментальных групп позволили автору, являющемуся активным борцом против ГМО и одним из основателей комитета по исследованиям и независимой информации о генной инженерии (CRIIGEN), утверждать, что потребление продуктов, содержащих ГМО, приводит к развитию рака. Однако исследование содержало множество ошибок: во-первых, для него была выбрана линия крыс, созданная для изучения развития рака, вследствие чего, вероятность заболеваемости у таких крыс к концу жизни могла превышать 80%. При этом ситуация усугубилась особой чувствительностью этой линии крыс с гербицидам, которая проявлялась в еще большей вероятности развития рака. К тому же, выборка крыс была слишком мала, что делало любые выводы о результатах эксперимента статистически недостоверными.
Глобальный тренд на политизацию и в ряде случаев на идеологизацию социальных и естественных наук проявляется как в грантовой, так и в публикационной политике, а итоги исследований становятся объектами борьбы, орудиями или мишенями различных политических или идеологических групп. В результате финансирование исследований оказывается в серьезной зависимости от политико-идеологической конъюнктуры — ради получения финансирования или популяризации исследования той или иной платформой ученым нередко приходится «идти в политику», политически окрашивая результаты и даже предпосылки своих исследований, проводя их на деньги и во благо тех или иных организаций.
Иногда, как это произошло с экспериментом «Вселенная 25», точность научных методов приносится в жертву медийности и потенциальной выгоде от рецепции результатов эксперимента политиками и общественными деятелями. Целью «Вселенная 25» было изучение влияния идеальных условиях проживания на популяцию. Его автор Джон Кэлхун в начале 70-х разместил четыре пары мышей в большом загоне, рассчитанном на 3840 особей, где им предоставлялись необходимые еда и питье. Популяция достигла своего максимума в примерно 2200 особей на 560-й день эксперимента, однако при этом плодовитость самок упала, что привело в итоге к смерти популяции и породило выводы о том, что избыток ресурсов губителен для цивилизации, которые впоследствии использовались противниками идеи безусловного базового дохода. Однако в реальности условия эксперимента были крайне далеки от идеала: неоптимальный температурный режим, антисанитария, монополизация большинства самок и источников еды и воды малым количеством самцов, архитектура загона и фактор родства особей между собой — все это привело к бесплодию самок и вымиранию популяции.
Как мы выяснили, результаты научных исследований могут оказывать влияние на политику, что в свою очередь побуждает политиков оказывать влияние на науку. Сфера политики, однако, связана не только с вопросами влияния, но и с властью, трансформирующуюся в политику в стенах университета.
Университет, политика и Лики власти Стивена Льюкса: пропаганда и «промывка мозгов»
Начнем с самого очевидного — третьего: наиболее ярко он проявляется в аудитории, когда преподаватель передаёт студентам информацию или когда эту же информацию студент читает в учебнике или монографии. Можно возразить, что настоящий учёный никогда не допустит политику или идеологию в аудиторию. Однако даже подобно Веберу на лекции «Наука как призвание и профессия», утверждая о необходимости ценностной нейтральности лектора в аудитории или призывая к использованию декартовского метода радикального сомнения, преподаватель всё равно демонстрирует третий лик власти, навязывая студентам эти позиции.
Как утверждал социолог Дэниэл Бэлл, одной из способностей (и как следствие и функцией) науки является прогнозирование. Используемые методы и оборудование позволяют ученым делать различные прогнозы в рамках своих дисциплин. Ряд таких прогнозов, например, о коронавирусе или пузырях на рынках ценных бумаг или недвижимости становится достоянием общественности в качестве темы для дебатов или основы уже упомянутой Evidence-based Policy — так проявляется второй лик власти.
Современный университет — это организация, так что все законы, которые действуют на организации, применимы и к нему. Как и в любой организации, в университете индивиды и группы индивидов стремятся добиться своих целей в условиях ограниченных ресурсов. Как пишет профессор Стенфордского университета и бизнес-теоретик Джеффри Пфеффер, такие условия открывают широчайший простор для применения власти и влияния внутри организации. Именно здесь и проявляется первый лик власти — когда те, кто распоряжаются ресурсами, принимают решения, основываясь зачастую на политических предпосылках — например, исходя из знания о существующих внутри и вне университетов альянсах и кликах, направленных на получение и перераспределение ресурсов.
Таким образом, даже если университету удастся чудом избежать взаимодействия с политикой извне, он никогда не сможет избавиться от политики как способа восприятия мира, совместной деятельности и борьбы за ресурсы в своих стенах.
Исходя из приведенных выше соображений, можно предположить, что наибольших успехов достигнут те университеты, чье руководство и персонал примут неизбежность взаимодействия с политической реальностью. Приняв эту необходимость и изучив эту реальность, такие университеты смогут извлекать большую выгоду, используя связь с политической сферой для эффективного достижения своих целей.
Наиболее «лобовой» подход в этом случае будет заключаться в лоббировании университетами своих интересов. Особенно эффективным это может быть, если университеты начнут объединяться в группы для усиления своей переговорной позиции и финансовых возможностей. Помимо этого, университеты могут способствовать улучшению качества госуправления и принимаемых решений за счет предоставления качественной экспертизы и производства научного знания. В рамках же наиболее долгого пути достижения целей университеты могут воспользоваться тем фактом, что подавляющее большинство государственных служащих проходят через их стены, что позволяет университетам влиять на их знания, ценностные установки и социальный капитал, тем самым в какой-то мере определяя облик будущих чиновников и политиков.
Иллюстрации: Катенька Безобразова
