Люди поддерживают «спецоперацию» в Украине по разным причинам. Кто-то искренне верит путинскому режиму и телевизионной пропаганде, а кто-то — вдумчиво наблюдает за ситуацией, общается с жителями ЛДНР и, даже находясь в устойчивой оппозиции режиму, соглашается с неизбежностью этой войны или как минимум открыто не выступает против. Чтобы лучше разобраться, почему часть демократических движений России не осуждает милитаристскую агрессию, мы поговорили с русскими националистами и национал-большевиками о том, как они относятся к «спецоперации» и почему поддерживают российскую армию, при этом категорично противопоставляя себя общему кремлевскому курсу.
Политик Савва Федосеев, координатор «Другой России Лимонова» Михаил Аксель, блогеры Роберт Райт, Вадим Егоров и анонимный член движения «Общество.Будущее» рассказали, почему после 24 февраля невозможно рассуждать о мирных методах урегулирования конфликта и как результаты войны скажутся на общественной жизни России. Представители националистических движений объясняют, почему, по их мнению, украинское правительство годами угнетало русскую идентичность, как можно оправдывать события в Буче и Мариуполе, из-за чего упаднические настроения недопустимы в военное время и зачем они помогают российской армии нести «русский мир» в соседнюю страну.
Большинство российских оппозиционных активистов однозначно осудило войну в Украине. В дальнейшем многим из них пришлось покинуть страну или столкнуться с преследованиями. Исключением стали русские националисты и приверженцы национал-большевистской идеи. Их нельзя обвинить в лояльности властям: против кандидатов-националистов неоднократно использовали нечестные методы электоральной борьбы, им мешали собирать подписи и отказывали в регистрации на выборах. Нацболы проводили яркие политические акции и последовательно критиковали российский авторитаризм. Нельзя сказать и то, что тема Украины не интересовала их до начала войны, а затем была актуализирована российской пропагандой. Многие из них посещали Донбасс задолго до 24 февраля, помогали войскам и населению непризнанных республик гуманитарной помощью. Тема защиты русскоязычного населения Украины стала особенно значима для них еще в 2014 году после Майдана, провозглашения независимости ЛДНР и пожара в одесском Доме профсоюзов.
Сейчас активисты продолжают критиковать режим, но готовы согласиться с некоторыми целями «специальной операции». Их отношение к войне интересно по двум причинам. Во-первых, позиция русских националистов и нацболов, с одной стороны, жестко осуждается либерально-демократическими силами, с другой, не получает поддержки со стороны власти, для которой любые независимые активисты по-прежнему представляют угрозу. Во-вторых, их взгляды точно заслуживают более внимательного отношения, чем часто иррациональные и непоследовательные аргументы не вовлеченных в политику российских граждан, для которых конфликт в Украине до 24 февраля не был особенно значим. Как ощущает себя активист с демократическими взглядами, который все еще боится репрессий, но вынужден поддерживать (или хотя бы не осуждать) ключевой пункт повестки авторитарного режима?
Почему вообще война в Украине, разрушение городов и уничтожение тысяч человеческих жизней не встречает однозначно негативной реакции у молодых людей с хорошим образованием, которые пытались и пытаются добиться демократизации России?
Для ответа на эти вопросы мы поговорили с молодыми лидерами и активистами русского националистического движения: блогером Робертом Райтом, ведущим подкаста «Русский Мужичок-Говорун» Вадимом Егоровым, а также пожелавшим остаться анонимным членом движения «Общество.Будущее» (далее — «Член ОБ»). и Саввой Федосеевым, федеральным консулом той же организации. Кроме того, чтобы разобраться в позиции сторонников национал-большевистского движения, мы взяли интервью у координатора незарегистрированной партии «Другая Россия Э. В. Лимонова» Михаила Акселя.
О поддержке войны
Важно понимать, что не существует никакого «обкома» русских националистов или нацболов, который бы обладал достаточной легитимностью для формулирования общей позиции движений. Даже в рамках одного объединения националистов восприятия войны могут разниться. Не стоит и огульно записывать всех активистов в сторонники «спецоперации». Каждый из опрошенных солидарен с другими в том, что русскоязычное население Украины с 2013 года было особенно ограничено в правах, территории ЛДНР подвергались обстрелам, а сторонники идеи «русского мира» сталкивались с преследованиями. Тем не менее некоторые из них осуждают «спецоперацию» в ее нынешнем формате.
Савва Федосеев: Я бы сказал, что «спецоперация» в той форме, которую мы видим, — это ошибка. Украинская армия 8 лет накачивалась альянсом НАТО, постоянно участвовала в боях и тренировалась. Конечно, после 2014 года сложно об этом говорить, но до этого времени совершенно точно можно было использовать soft-power: всю страну накачать агентами, заполонить прорусскими партиями, буквально покупать чиновников.
Член ОБ: Если бы у меня был выбор, начинать СВО [специальная военная операция] 24 февраля или нет, я бы не начал. Россия не была готова, если честно. Я бы принял решение о полномасштабном вводе войск в Украину в 2014 году.
Носители более радикальной позиции оправдывают войну исчерпанностью либо отсутствием, с их точки зрения, альтернативных инструментов урегулирования конфликта на востоке Украины к 24 февраля 2022-го.
Михаил Аксель: Эта ситуация была неизбежной. Все говорят, что можно было найти компромисс или же пойти на уступки. Вот мы помним Минские соглашения. Они сработали?.. Я прекрасно помню, как до начала специальной военной операции доходило просто до бреда, когда ВСУ обстреливали территорию ЛНР и ДНР. По Минским соглашениям ЛНР и ДНР не отвечали, и тех же ВСУ-шников не привлекали ни к какой ответственности. То есть это была война в одни ворота. [Прим. ред. — Отчеты мониторинговой миссии ОБСЕ свидетельствуют о том, что режим прекращения огня многократно нарушался как с украинской стороны, так и со стороны сепаратистских республик.]
Вадим Егоров: Я долгие годы переживал за жителей Донецка и Луганска, по поводу их судьбы. В принципе, это происходит начиная с конца 13-го года, когда произошел военный переворот, в моей картине мира такая государственность не может быть легитимной.
Кроме того, Михаил Аксель из «Другой России Э. В. Лимонова» убежден, что ВСУ планировали решать проблему существования сепаратистских республик силовым путем.
Михаил Аксель: Я общался в том числе с военнопленными, которые рассказывали, что нацгвардия Украины, ВСУ проводили слаживание для проведения действий в зоне АТО, мероприятия по подготовке личного состава к, видимо, зачистке этой территории.
Некоторые из респондентов идут еще дальше и обращаются не к событиям на Майдане или потенциальной угрозе для Донбасса, а истории Украины начала XX века:
Роберт Райт: Русские националисты годами говорили, что украинское государство надо ликвидировать, что это бандитское государство. Его существование — это ошибка: Ленина, большевиков и затем уже деятелей постсоветской эпохи. И этот рудимент советского режима, к сожалению, до 2014 года существовал в своих границах, которые хотя и чуть-чуть урезали после 14-го, но при этом не включили Донбасс… Я был действительно рад, что наконец-то закончатся обстрелы Донбасса… закончатся беды людей, которые находятся на территории украинского государства и были вынуждены либо молчать о своих взглядах, либо эмигрировать в Россию. [Прим. ред. — С альтернативной точкой зрения на украинскую государственность можно ознакомиться здесь.]
Вне зависимости от того, как именно собеседники фреймируют свое отношение к войне, их объединяет убеждение в том, что после начала «спецоперации» любые рассуждения об альтернативных методах урегулирования конфликта утратили смысл. С их точки зрения, поражение в войне чревато самыми плачевными последствиями для страны, а критика действий армии России способна только приблизить этот сценарий:
Роберт Райт: «После начала войны я понимаю, что откатить к началу 20-х чисел нельзя. Мир уже поменялся. И если мы сейчас заключим позорный мир, то это будет началом большой смуты в российском государстве — всплески сепаратизма, всякие беды, в том числе и экономические, которые могут быть гораздо сильнее, чем конфискация половины наших золотовалютных запасов».
Вадим Егоров: Поддерживаю по той причине, что я в любом случае за русскую армию, не за Путина ни в коем случае. Поддерживаю, потому что просто не вижу другого варианта… есть две стороны [украинская и российская], третьей просто нет.
Савва Федосеев: Моя позиция как реалиста — я за русскую армию, я не могу желать ей поражения. Я понимаю, что если завтра мы потерпим поражение, то на наших плечах ВСУ зайдут в Донецк, Луганск и Крым. Донецк и Луганск просто сравняют с землей. И что будет в Крыму с людьми, которые поддерживали Российскую Федерацию?
Цели: реальные и предпочтительные
С начала войны российские власти заявляли самые разные цели «специальной операции». Изначально Владимир Путин говорил о «демилитаризации и денацификации» Украины. Однако затем, после отказа от, по-видимому, существовавшего плана блицкрига и ухода российских войск с киевского направления, представитель Генштаба ВС РФ обозначил главной целью войны «освобождение» Донбасса.
Сейчас российская армия ведет активные бои в Донецкой и Луганской областях, контролирует Херсонскую, часть Запорожской и ряда других приграничных областей Украины. Источники в российской элите, а также представители «военно-гражданских администраций», формируемых на оккупированных территориях, неоднократно сообщали о подготовке к проведению референдумов о вхождении в состав России или как минимум наличии такого желания.
Во время интервью каждому из респондентов предлагалось дать ответ на вопрос о том, каковы реальные цели войны в Украине, а также предположить, к каким результатам, по их мнению, должна стремиться российская армия. Отметим, что большая часть интервью была проведена в первой половине мая, с тех пор ситуация в Украине успела измениться. К примеру, подготовка к проведению референдумов и последующему присоединению регионов к России делает все менее вероятным одно из главных опасений респондентов о том, что «российские войска просто уйдут, покинув сторонников воссоединения с Россией на произвол судьбы».
Опрошенные сходятся во мнении, что российский режим слишком непредсказуем и закрыт для того, чтобы сторонний наблюдатель мог понять реальные цели, которые ставит перед собой руководство страны.
Михаил Аксель: Даже само российское руководство ответить не может. Там все меняется, сперва демилитаризация и денацификация, теперь битва за Донбасс… Я не знаю, что у них в башке, какие у них военные цели, что они ставили изначально, что пошло не так.
Вадим Егоров: К сожалению, сложно предположить, какую реальную цель для себя декларирует Владимир Владимирович. Картина мира у него интересная… Настораживает, что человек живет в другом мире, по какой-то внутренней логике, понять которую невозможно. То, что декларировалось, — это, конечно, полная ерунда, потому что у денацификации нет критериев, критерии демилитаризации тоже очень размыты.
Предпочтительной целью для респондентов является, во-первых, включение в состав России или обеспечение независимости от Украины тех регионов, где проживает преимущественно русскоязычное население, во-вторых, для некоторых — снижение способности Украины к ответному военному удару.
Савва Федосеев: Я понимаю, что Западная Украина уже потеряна на много десятилетий. Восточная часть действительно пророссийская. Мне кажется, что уходить сильно за территории пророссийских областей не стоит. Мы уже видим, что в том же Мариуполе проукраинские остатки партийных организаций, нацбатов физически пытаются уничтожить тех людей, которые наводят там порядок.
Член ОБ: Как максимум — идти дальше до тех пор, пока нас встречают с распростертыми объятиями и русский флаг поднимают над зданиями.
Вадим Егоров: Цель должна быть довольно простая — воссоединение русских людей, русских земель и мир над их головой.
Михаил Аксель: Ликвидация украинской боеспособной армии, чтобы она не несла угрозы. Это невозможно без контроля их промышленности. В первую очередь в Харькове, чтобы у них не было больше возможности наступать. Как было с нацистской Германией, Японией после Второй мировой войны — полная демилитаризация.
Роберт Райт: Территории Новороссии, начиная от условного Измаила, включаются в состав Российской Федерации. На территории Киева создается марионеточное государство Малороссия, которое контролируется российским правительством. Малороссию я представляю смешанной: где будут и украинцы, и русские… И формируется Западно-Украинская республика, которая для украинцев. Главное, чтобы там не осели люди, которые будут непрерывно пропагандировать недопустимые лозунги.
В целом собеседники осознают, что даже на тех территориях, где большинство населения говорит на русском языке, далеко не все идентифицируют себя как «русских» и выступают за вхождение в состав России. Однако, с их точки зрения, раньше ситуация была другой, а отказа от русской идентичности украинские власти достигли с помощью использования порочных инструментов.
Савва Федосеев: Я думаю, что если завтра тебе начнут запрещать говорить на русском языке, если за это будет угроза преследования, то ты задумаешься, стоит ли это делать. Когда людей, малороссов, 8 лет накачивали тем, что сейчас Россия на вас нападет, будут всех убивать, а тут бац, и бомбы начинают падать… Конечно же, поэтому люди под впечатлением, под воздействием этой пропаганды начинают менять идентичность. Часто шутят, что главный украинский националист — это Владимир Владимирович.
Роберт Райт: После советского и постсоветского оболванивания, особенно после жесткой украинизации, которая проходила с 2014 года, многие люди начали идентифицировать себя как украинцы. С ними можно работать, показать, что «украинство» — это политическая идеология.
Отметим, те же респонденты сами предлагают использовать симметричные конструктивистские методы выстраивания «русской» идентичности, но говорят скорее о позитивных (создание привлекательного имиджа русского языка и культуры), нежели негативных (запрет украинского языка) инструментах. Савва Федосеев называет это soft power, а Роберт Райт — «идеологической пропиткой».
О методах ведения войны: Буча и Мариуполь
С самого начала войны независимые российские, а также зарубежные медиа утверждают, что вооруженные силы России якобы совершают в Украине военные преступления. Речь может идти об обстреле объектов гражданской инфраструктуры и использовании запрещенных боеприпасов. Самые громкие сюжеты связаны с массовыми убийствами некомбатантов во время оккупации территорий в Киевской области: медиа сообщали, что после отступления российских войск в Ирпене, Буче, Гостомеле и других городах начали находить братские могилы с телами мирных жителей, очевидцы говорили о мародерстве, изнасилованиях и внесудебных казнях. Российские власти последовательно называют эту информацию фейковой.
Каждому из наших респондентов задавались вопросы о том, доверяет ли он этой информации и как она повлияла на его позицию. Отношение к предполагаемым военным преступлениям у собеседников варьируется от почти полностью однозначного осуждения до попыток подставить под сомнение правдоподобность таких сообщений.
Член ОБ: «Когда я услышал про Бучу — ну это пиздец. Не хотел в это верить. Но это ужас. Я все еще не знаю, что происходит. Я слышу разные доводы, доказательства — все новые и новые. Надеюсь, что будет хорошее справедливое расследование. Но это ужас. Совершенно очевидно, что всё, к чему притрагивается Кремль, превращается в говно и в разрушенные жизни».
Роберт Райт: Во-первых, следует сказать, что это действительно война, где гибнут люди, и, к сожалению, не только военные. Во-вторых, многие сообщения — выдумки. В информационном поле, особенно западном, подача абсолютно односторонняя.
Скепсис по отношению к объективности подаваемой независимыми медиа информации в целом объединяет сразу несколько опрошенных.
Михаил Аксель: Любой человек, который не являлся участником событий и у него не зафиксировано всё на съемке, так или иначе является участником военной пропаганды на одной или второй стороне. Любой сюжет — я как военный корреспондент это понимаю — можно преподнести с очень разных сторон. Выделить кадр, поставить свет, взять свидетельство и поставить вопросы так, как надо, чтобы создать грамотную картинку. Это если мы говорим конкретно про Бучу. Я не знаю, что там было. Я знаю, что украинская пропаганда много врет.
Савва Федосеев: Первого числа бегает радостный мэр Бучи, потом, когда войска ВС РФ выходят оттуда, наносятся артиллерийские удары… Недавно The Guardian выпустил расследование, которое зафиксировало, что на многих трупах нет пулевых ранений, а есть ранения от флешеттов, небольших поражающих элементов, которыми начиняют артиллерийские снаряды. Появляются все новые и новые подробности, и я не склонен верить многим сообщениям о событиях в Буче.
Вадим Егоров: «Касательно тех свидетельств, которые уже есть. Многие из этих СМИ имеют для меня репутацию агитационных изначально. В этом в том числе проблема инфополя и во время, и до операции. Как правило, так называемые независимые СМИ либо находятся на чьем-то финансировании, либо продвигают чьи-то идеи».
Вместе с тем респонденты готовы признать военные преступления в том случае, если события в Буче и других городах Украины рассмотрят в ходе независимого расследования.
Вадим Егоров: К сожалению, такое происходит во время любого военного конфликта. Я бы к этому [военным преступлениям] максимально негативно относился, если бы были подтверждения того, что так и есть. И конкретных людей, совершавших подобные преступления, конечно же, нужно наказывать.
Однако ответ на вопрос о том, каким в текущих условиях должно быть независимое расследование, остается в подвешенном состоянии. Сразу несколько собеседников предлагают проводить экспертизу силами Венгрии, которая, с их точки зрения, придерживается нейтральной позиции в конфликте.
Вадим Егоров: Конечно, здесь должно быть задействовано множество международных организаций, включая российские, хотя было бы понятно, что российские перетягивали бы все в свою сторону. Но могли бы стать сторонним наблюдателем, который мог бы не допустить откровенную ложь и пропаганду… По поводу экспертизы тел в Буче я думал о том, что их можно было бы отправить в Венгрию. С одной стороны, это пророссийская страна, с другой стороны — европейская.
Савва Федосеев: Независимое расследование — это когда доступ к телам из Бучи сразу предоставляется независимым странам, не участвующим в конфликте. Какие у нас независимые страны доступны — да хрен его знает. Я бы предложил Венгрию, но все скажут, что Венгрия пророссийская… Нужна третья независимая сторона. Но кто ей должен быть — большой вопрос.
Другой нарратив, который несколько раз встречается в ответах, состоит в том, что в действительности виновниками преступлений, позднее приписываемых армии России, являются вооруженные силы Украины. Попадания в гражданскую инфраструктуру также объясняются некоторыми из собеседников тем, что ВСУ могут использовать ее как военные объекты.
Роберт Райт: Но на душу солдата, не совершала ли украинская сторона больше такого? Вот я условно украинский представитель теробороны. Я вчера пил пиво со своим соседом, а сегодня у меня есть автомат. То есть я с этим автоматом могу делать все, что захочу: могу реквизировать автомобили, еду. И всё под прекрасными лозунгами. Конечно, можно даже переодеваться российскими солдатами. Можно сшить такую же форму.
Михаил Аксель: Например, по Харькову уже опубликовали кадры, где была волостная администрация в центре города. Мало кто помнит, что там штаб Азова был. Это является гражданским объектом?
Реакция российского общества
Несистемная оппозиция в основном жестко осудила войну в Украине. Из-за нежелания делать то же самое многие русские националисты и нацболы были подвергнуты остракизму со стороны либерально-демократических сил.
Савва Федосеев: С одной стороны, ряд представителей русского националистического движения спрашивали меня, почему мы не поддерживаем спецоперацию. Еще раз повторю, что мы не поддерживаем СВО, но поддерживаем русскую армию… И, конечно, с либеральной стороны я попал под самый жестокий прессинг за все время своей политической карьеры.
Михаил Аксель: Конечно же, осуждение было, в том числе от людей либеральных взглядов. Многие из них мне были близки до этой войны. Конечно, они стоят на антивоенных позициях.
Член ОБ: С некоторыми близкими друзьями, с которыми мы прервали общение, я пытаюсь найти контакт, позвать на пиво и говорить им о том, что я не людоед, давайте поговорим. Я ваш друг, с которым вы пили пиво, ничего не изменилось, не надо на меня нападать, меня это напрягает. Пару раз это срабатывало.
Отношение опрошенных к противникам войны зависит в первую очередь от того, как последние выражают свою позицию. Протестовать против войны из соображений гуманности русские националисты и нацболы в основном считают приемлемым.
Михаил Аксель: «По поводу политических репрессий — для меня абсолютно неприемлемо и непонятно, почему власть так активно преследует противников войны… Когда человек выступает против боевых действий, ему действительно жалко людей, это гуманитарная позиция. Она во многом не подкреплена опытом и пониманием ситуации, но с этими людьми можно как-то дискутировать, пытаться доносить свою правду».
Роберт Райт: Есть люди искренние, которым либо задурили головы, обманули, либо они живут в таком информационном поле… Можно просто переживать, например, у девушки парень в армии, и она боится, что срочников отправят. По-человечески я ее понимаю и не собираюсь про нее гадости говорить.
Савва Федосеев: Очень много девушек, которые представляют, как их потенциальные дети или мужчины умирают. Конечно, война — это страшно. Ни один здравомыслящий человек не будет этому радоваться и говорить «ура! ура! вперед!». Я отношусь к таким людям [выступающим против войны] абсолютно спокойно…
Один из собеседников подчеркнул, что также нормально воспринимает мнение противников войны, но при этом с пониманием относится и к преследованию таких людей за их взгляды.
Вадим Егоров: Каждый имеет право на свою позицию, при этом мне сложно осуждать [ведущиеся сейчас] задержания, которые в мирное время я осуждаю в любом виде. В данном случае, хоть это и не объявлено, идет война. И в случае войны любые упаднические настроения вредят.
Позиция противников «специальной операции», по мнению респондентов, перестает быть допустимой в тот момент, когда начинает включать в себя поддержку украинских вооруженных сил или пожелание поражения российской армии.
Савва Федосеев: …если они не начинают вести какую-то подпольную партизанскую борьбу, донатить украинской армии. Или как представительница «Весны», которая в Одессе коктейли Молотова делала. Я считаю это абсолютно неприемлемым и стараюсь с такими людьми прервать общение.
Михаил Аксель: С юридической точки зрения это называется коллаборационизмом… Особенно мне понравилось, как активно начали форсить легион «Свобода России». Ну это просто отребье, которое там собралось, — наши российские граждане, которые собираются убивать наших солдат. Там, конечно, всё прикрывается борьбой с Путиным, но убивать-то они кого будут? Путина, что ли? Они будут убивать таких же сограждан с Рязани и Ростова…
Несмотря на лояльное отношение националистов и нацболов к самой «спецоперации» или некоторым из ее целей, российские власти не идут с ними на сотрудничество. Егор Холмогоров, популярный в среде русских националистов блогер, жаловался, что на концерт в честь годовщины присоединения Крыма не пускали с имперскими флагами; в марте мэрия Москвы отказалась согласовывать «Марш солидарности народа и армии»; проблемы возникали и у петербургского магазина «Листва»: в апреле книжную лавку посетили сотрудники Центра «Э». Правда, эта ситуация, по словам Саввы Федосеева, была обусловлена бытовым конфликтом с местным ЖКС.
Опрошенные объясняют такое отношение со стороны властей в основном тем, что правительство опасается усиления любой политической альтернативы.
Член ОБ: В тех, у кого есть идеология, власть видит врагов. Потому что идея — это то, чего не хватало оппозиции все это время, какой-то коллективной повестки. Власть ничего не может противопоставить. Нельзя быть радикальным путинистом, нужно быть радикальным флюгером, чтобы быть радикальным путинистом.
Вадим Егоров: «Спецоперация» — это единичный случай, когда интересы Путина и русских националистов совпали. Когда это закончится, националисты никуда не денутся, а начнут говорить о мигрантах, что уже абсолютно точно не выгодно [правительству], о декоммунизации и так далее. Даже Путин понимает, что у нас разные интересы.
Савва Федосеев: Власть скорее боится самоорганизации. Я хорошо помню, когда в 2016–2017 годах русские националисты, которые поверили Владимиру Владимировичу и почему-то считали, что он русский националист, а не Владимир Владимирович, начали получать статьи, становились жертвами репрессий.
Высказывается и более оригинальная точка зрения, согласно которой элиты недостаточно заинтересованы в успешном исходе «спецоперации».
Роберт Райт: Во власти много многонационалов, настроенных антирусски. Большая часть элиты живет так, как будто войны нет. Вопрос о существовании Российского государства не ставится. Хотя поражение на войне было бы очень серьезной угрозой. Перестройки я не замечаю.
Вклад в войну и борьба с последствиями
Все собеседники стараются поддерживать «спецоперацию» или российскую армию не только словами, но и действиями. Так, «Другая Россия Э. В. Лимонова» ведет работу по трем направлениям:
Михаил Аксель: Первое — военное. Мы помогаем людям, которые хотят с оружием в руках защищать республики, переправиться, даем возможность устроиться в действующих формированиях. Второй момент — это гуманитарная миссия и военно-гуманитарные сборы: коптеры, шлемы, каски, бронежилеты, одежда, всё, что нужно военным, чтобы обеспечить амуницию наших солдат. Постоянно всего не хватает… И третий момент — это освещение ситуации. У нас в партии семь военных корреспондентов. И на Харьковском направлении работали, в Донецкой и Луганской республиках, в Херсоне.
Основные проекты русских националистов — «Общество.Будущее помощь» и «Тыл-22». В рамках первого из них активисты концентрируются на помощи беженцам с территории Украины и ЛДНР, которые не всегда получают достаточное обеспечение со стороны российских властей.
Проект издательства «Черная сотня» «Тыл-22» занят доставкой медикаментов, сухпайков и других предметов первой необходимости на занятые российской армией и войсками ЛДНР территории; ополчение сепаратистских республик получает от волонтеров квадрокоптеры, элементы снаряжения и книгу «Кодекс чести русского офицера».
Савва Федосеев: «Идея проекта помощи беженцам возникла у нас сразу же, в первые дни, когда стало понятно, что надо спасать многих людей. Кстати, я очень хорошо отношусь к проектам либеральной оппозиции, в рамках которых они помогают людям с территории Украины выехать за рубеж. Чем больше сейчас получится вывезти людей с территории войны — тем лучше».
Вадим Егоров: Да, я жертвую регулярно на гуманитарку, жертвую ополчению. ВС РФ не жертвую, потому что нет реквизитов, да, наверное, и не стал бы. Жертвую на гуманитарку в ЛНР, ДНР и жителям Украины, которые сейчас страдают.
Член ОБ: Мы организовывали в Петербурге благотворительный шахматный турнир, я сам в нем участвовал. Все деньги, взносы, пожертвования мы отправили Махницкому на его благотворительную миссию. Я сам ездил в город N, мы с ребятами поехали из Петербурга, и там развозили по местным пунктам временного размещения гуманитарную помощь.
Робер Райт: Я предложил сделать акцию #450мл: столько крови обычно сдают за один раз. Усилилась общая нехватка крови, а военным, конечно, нужна кровь. И я агитировал за это… Ну и банально стараюсь работать с умами людей. Если в тылу начнутся брожения, то даже военные успехи не помогут.
Националисты часто получают в социальных сетях ироничные упреки в том, что они не осуждают войну, но все еще не сидят в окопах под Северодонецком. Чтобы понять границы возможного участия в конфликте, в ходе интервью респондентам задавался вопрос о том, какие действия они были бы готовы предпринять в случае массовой мобилизации.
Савва Федосеев: Я буду просто в очередной раз думать о том, что я с русским народом — прав он или не прав, я всегда с ним. Моя цель и задача — помощь. Если будет такая необходимость, значит так надо. Буду воспринимать это как… не как Юнгер в «Стальных грозах», но и не как Ремарк. Это будет что-то среднее.
Вадим Егоров: Понятно, что я к этому никогда полностью не буду готов, но если такое произойдет, то пойду выполнять то, что сказано.
Роберт Райт: В случае реальной мобилизации надо идти. Надо это воспринимать стоически — что будет, то будет.
Будущий мир
Любая война заканчивается миром. Им должна завершиться и «специальная операция» в Украине. Тем не менее опрошенные с большим скепсисом высказываются о возможности мирного урегулирования конфликта и дальнейшем диалоге между российским и украинским обществом.
Член ОБ: Мне тяжело представить диалог с украинским обществом, тем более сейчас. Весь нарратив после Одессы — то, что эти люди нас расчеловечивают и не готовы идти на диалог. К сожалению, я надеялся. У Зеленского в программе было, что он готов на диалог с Донбассом и Луганском, но его не случилось, продолжились обстрелы.
Вадим Егоров: Я абсолютно уверен, что диалога между российским и украинским обществом никогда больше не произойдет. Если украинской нации не было до этого или она представляла из себя что-то не сформированное, то сейчас у нее идеальный шанс сформироваться независимо от победы или поражения. В случае победы она укрепится максимально. В случае поражения — просто станет копиться ресентимент, и диалог не будет возможен.
Савва Федосеев: Думаю, этот конфликт не на одно десятилетие. Воссоединение русского народа — это задача на десятилетия. К тому же российское государство не ставит такую задачу, но иногда интересы нации совпадают с интересами государства. Не знаю, я думаю, что когда Украина станет сухопутной державой, на этом война временно прекратится, подпишут перемирие. Потом всё это продолжится.
Предпочтительным сценарием некоторым респондентам видится полная капитуляция Украины и переговоры на российских условиях с позиции силы.
Михаил Аксель: Когда Украина капитулирует, нужно будет находить диалог с украинским обществом по созданию новой государственности, по территориальному устройству Украины, по запрету организаций, которые проводили там русофобскую деятельность. По привлечению к ответственности преступников, которые совершали военные преступления, языковой геноцид на Донбассе и Украине.
Роберт Райт: Абсолютная победа — конец войны условно во Львове, когда Россия будет диктовать условия. А сейчас не взят ни один по-настоящему крупный город: Киев, Харьков, Днепропетровск, Львов, Одесса. Если хотя бы один будет взят, то, заключая мир, можно говорить об относительной победе, но пока до этого далеко, и, конечно, сейчас мир не выгоден России.
Что касается санкций, с которыми Российская Федерация столкнулась после вторжения в Украину, то наши собеседники преимущественно не считают, что они приведут к необратимым последствиям для российской экономики — напротив, по их мнению, появляются возможности для создания новых производственных цепочек и переориентации внешней торговли. Отдельные респонденты связывают войну и с возможным позитивным обновлением российской политической системы.
Савва Федосеев: Когда идет военная кампания, то элиты, которые двух слов связать не могут или являются некомпетентными менеджерами, начинают убегать, их увольняют. Начинают сажать тех, кто проворовался. А те, кто останется, злые и суровые, будут вынуждены набирать компетентную молодежь. И таким образом произойдет смена. Это не будет мгновенно, но зачатки уже видно.
***
Если на минуту представить, что в России проводят честные и конкурентные выборы, то одной из значимых сил на электоральной арене неминуемо станут русские националисты. Согласно опросу «Левада-центра», 68% россиян считают, что правительство должно ограничивать приток трудовых мигрантов: это является одним из ключевых пунктов повестки российских «правых».
Даже сейчас «Общество.Будущее» и другие организации, которые можно отнести к националистическому спектру, являются одной из самых заметных независимых оппозиционных сил. В 2019 году лидер движения Роман Юнеман, принимавший участие в выборах в Мосгордуму, одержал победу на офлайн-УИКах, поддержанная «Единой Россией» кандидатка получила мандат только благодаря электронному голосованию. Этим летом «Общество.Будущее» планирует создать платформу по выдвижению кандидатов на московских муниципальных выборах. Нацболы были и, вероятно, будут одной из немногих российских политических сил, имеющих опыт и традиции ярких акций прямого действия.
Позиция всех респондентов по войне в Украине преимущественно базируется не на пропагандистских нарративах в духе мифических лабораторий биологического оружия, а личном опыте общения с жителями Украины и активистами «русской весны», подтвержденных международными организациями фактах обстрела территорий сепаратистских республик или ограничениях возможностей по использованию русского языка в Украине.
Для кого-то из читающих данный текст эти события не являются основанием для полномасштабной войны, которая влечет за собой гибель тысяч людей и вынужденную эмиграцию миллионов, а кто-то считает «спецоперацию» единственным возможным способом разрешения конфликта. С последней позицией можно и нужно спорить, например, говорить о той роли, которую в создании ЛДНР и дальнейших обстрелах территорий республик сыграла Российская Федерация; ее можно осуждать и считать неприемлемой.
Но следует понимать, что такая точка зрения в первую очередь обусловлена другими ценностными установками, а не искажением фактов. Да, наши собеседники могут иметь хорошее образование, высокий социальный статус или разделять устремления к демократии, но эти факторы не всегда коррелируют с пониманием концепции гуманизма, которое разделяет большинство сторонников либеральных ценностей. Вы можете попытаться объяснить своей бабушке, что Украина не планировала атаковать Россию 25 февраля 2022 года, но вам вряд ли удастся с помощью рациональных аргументов убедить русского националиста в том, что обстрелов Донбасса (кем бы они ни были спровоцированы) или преследований пророссийских активистов в Украине было недостаточно для использования инструментов силового разрешения конфликта.
Маргинализация и полный отказ от диалога с теми, кто искренне считает, что, поддерживая или недостаточно осуждая войну, находится на верной стороне, вряд ли способны привести к снижению количества жертв конфликта и его скорому завершению.
Скорее наоборот, это формирует информационные пузыри без каких-либо точек соприкосновения и снижает даже призрачные шансы на консенсус по любым социально значимым вопросам в будущем. Так, многие наши собеседники с большим скепсисом относятся к сообщениям независимых медиа о конфликте в Украине, априори считая их предвзятыми, даже если речь идет о личных свидетельствах очевидцев. Вероятно, свой вклад в такое восприятие вносит то, что целевая аудитория независимых российских медиа в свою очередь тоже маркирует позицию националистов или нацболов как не заслуживающую какого-либо внимания.
Война в Украине, вне зависимости от ее восприятия, — по-настоящему «раскалывающее» и травмирующее событие для российского общества. От того, насколько эффективно удастся проработать эту травму, зависит и то, сможет ли Россия когда-либо стать мирным и процветающим государством, где каждый человек, вне зависимости от политических взглядов, имеет право на высказывание собственного мнения.
