Обществу — память!
Уже более 30 лет сотрудники просветительской организации «Мемориал» изучают историю политических репрессий в Советском Союзе и помогают нынешним жертвам государственного преследования. Мемориальцы работают с архивами лагерей для политзаключенных, составляют базы с информацией о жертвах государственного террора, проводят общественные акции и художественные выставки, посвященные памяти погибших, выпускают десятки книг и справочников о карательных органах и ГУЛАГе, развивают программы защиты прав человека в России и Центральной Азии и продолжают документировать историю советских и современных репрессий.
Накануне дня смерти одного из основателей «Мемориала» академика Сахарова и суда по иску Генпрокуратуры о ликвидации «Мемориала» в знак солидарности с организацией публикуем подборку стихотворений петербургского поэта Всеволода Королёва «Обществу — память», приуроченную к заседанию по этому абсурдному делу. Лейтмотивом стихотворений стало значение памяти в жизни отдельных людей и страны. Произведения, откровенно критикующие современное невежество, заклинают помнить о кровопролитных побоищах и мирном прошлом, давно умерших политвождях и ушедших близких, а ещё о том, что общего у действий политиков, «стражей порядка» и страшных баек о каннибалах, во что сегодня трансформировался концепт патриотической памяти и что происходит с человеком, когда он перестаёт помнить о трагедиях и преступлениях страны.
I
Ад. Рычание трёх собак.
Если не с нами, то ты слабак.
Горе неистово, горний дол,
города мглистого валидол.
Пеплом заваленный горизонт,
профили Сталина, унисон
легче и тише, чем унисекс
к вечеру ладит приставку -экс.
Рупор поверия на ветру,
кончились двери, я что, умру?
Глина с экрана не выше глин
горного крана былых былин.
Рогом да мороком кормит рот
дробные коробы тех щедрот,
что оставляют на тёмных лбах
белую пену льняных рубах.
Лептой залепленная лапта,
газоразрядный узор винта,
узел редеющей красоты —
где ещё, где ещё встретишь ты
столько счастливых спокойных лиц,
как не во время сеанса в блиц?
II
глаза скользят, не остановиться,
глаза не будут меня рыдать,
глазами смотрят на ветер лица,
глазами гложет литая гладь,
летая, тело не будет сниться,
а снясь — метелица из метель —
летит любезная колесница
за двери, сорванные с петель,
за петли, сорванные с обрыва,
забыв берёзовые шаги,
бредёт осенне, неторопливо,
и не видать, не видать ни зги.
Я шёпот каменного столетья,
я лето медленного орла,
оставлю полдень — его согреть я
смогу песчинками оргстекла.
III
Их память — череда побед великих
над зданьями, детишками, травой,
которые под выжженные крики
равны чему-то где-то под Москвой,
зачем-то непременно в сорок первом.
И снова тормозит сова Минервы,
как будто где-то сбился джипиэс,
и снова дети действуют на нервы
переодетым воинам эсэс,
забывшим спозаранку пару буков
за сборкою своих прекрасных Буков,
и сочиненьем пламенных речей
о сборе жатвы тёмных овощей,
нависших по приказу Джорджа Клуни
над Родиной, стремящейся к себе,
и в мрачном разноцвете полнолуний
гуляют помидоры по трубе.
IV
Мама была мама.
Верила и ждала.
«Спину держи прямо»,
«что это за дела»?
Мама меня любила —
как же оно ещё?
Это всегда было
несколько ни при чём.
Мамы теперь нету,
правда — совсем нет.
А впереди лето,
сколько их там, лет?
V
«Мемориал» основан в восемьдесят девятом году,
и если его прикроют, то судьи и прокуроры едва ли будут гореть в аду:
ведь ада не может устроить никто, кроме нас, о чём и напоминал,
и будет напоминать пресловутый «Мемориал».
Когда-то, примерно в двадцать девятом, — не помню конкретных дат —
солдаты грабили церковь, и вот одного спросили: как можешь ты так, солдат?
И он усмехнулся: «А что, нас накажет бог?» — типа насмешил.
Ему был ответ: «Да уже наказал, он ведь разума вас лишил».
VI
одна ассистентка в анатомическом кабинете
вырезывала у покойников печенку и куски мяса,
которые меняла на хлеб;
на рынке подсовывали студни из человеческого тела.
Об этом говорили с ужасом,
бледнея и содрогаясь,
но я не испытывала ничего страшного.
Подумаешь, резать и продавать трупы!
Насколько ужаснее была наша реальность,
наше русское мучительство живого человека,
наши НКВД, ежовщины, моральные скальпели и ножи.
Иллюстрация: Виктория Цой
