В октябре выходит новый литературный журнал «След», первый номер которого будет посвящен теме насилия. Благодаря этому становится виден целый корпус текстов в новейшей русской литературе, проблематизирующих насилие и вырабатывающих разные способы говорения о нем. Мы пообщались с главным редактором журнала Любой Макаревской о поиске языка, чувствах к текстам и спонтанности.
— Люба, у тебя недавно вышел поэтический сборник в «Поколении», сейчас выходит первый номер «Следа», который ты редактируешь. Есть ощущение движения литературы, участия в каком-то большом процессе?
Скорее у меня есть ощущение, что я наконец делаю то, что мне всегда хотелось делать. Безусловно, это чувство связано с литературой и с потребностью говорить об определенных вещах и найти язык, чтобы говорить о них, но, скорее, не как с процессом, а как с чем-то очень лично важным и нужным, я бы даже сказала, необходимым.
— Почему возникла мысль создать новый журнал? Связано ли название «След» с определенным следом, который эти тексты должны оставить в читателе, или тем следом в авторе, который стал поводом для написания того или иного текста?
Вообще, идея создать журнал возникла совершенно спонтанно, когда Илья Данишевский познакомил меня с нашей будущей издательницей Татьяной Богатыревой, и она сказала, что хочет делать современный литературный журнал. Я тогда работала над длинным прозаическим текстом о насилии, надеюсь, он выйдет где-нибудь до конца этого года. И я подумала о том, что очень хотела бы сделать и литературный журнал, где могла бы затронуть эту тему, собрать авторов, чьи голоса максимально затронули меня в последние годы. Благодаря тому, что Таня разделила мой энтузиазм, нам удалось создать журнал и выпустить первый номер.
Название родилось совершенно случайно: летней ночью я сидела, курила, и вдруг ко мне пришло это слово «след» и его звучание. И да, название связано еще и с тем, что, я надеюсь, тексты, представленные в журнале, будут оставлять этот самый след внутри тех, кто их будет читать. Следующий номер мы планируем посвятить модусам речи и способам ее построения, а также хотим сделать номер об ЛГБТ, если у нас будут финансовые возможности для этого.
— Какому насилию посвящен номер и чей взгляд на категорию насилия тебе как редактору ближе всего?
Самому разному насилию. Я надеюсь, что нам удалось затронуть все аспекты этой непростой и болезненной темы. Показать и экономическое насилие, как, например, в подборке Галины Рымбу, и сексуальное, как в поэме Оксаны Васякиной, и государственное, как в текстах других авторов номера. А также насилие внутри исторических процессов и моментов. По поводу оптики, она у каждого автора индивидуальна и варьируется на протяжении номера от голоса рассказчика до прямой речи жертвы насилия или судебных сводок.
Мне близки все оптики авторов этого номера и все тексты, которые есть в номере, я очень люблю. Вообще, во многом поэтическая часть номера сложилась в моей голове, когда я прочла стихотворение Елены Костылевой о Чечне, оно и стало эпиграфом номера. Так же для меня очень важен текст Никиты Левитского «Сад утешения», который тоже связан с темой Чечни и говорит о ней, как мне кажется, новым и другим языком. И мне очень нравится, как некоторые тексты вступают в скрытое взаимодействие, как, например, подборка Эдуарда Лукоянова «666 слов» и поэма Оксаны Васякиной из цикла «Ветер Ярости». Меня завораживает такой абсолютно документальным языком описанный опыт столкновения с насилием женским голосом и мужским, и оба голоса очень сильные. Я думаю, всех авторов объединяет определенная смелость и решимость говорить о своем опыте и опыте другого до конца.
— Скажи, а в поэтическом разделе специально выбраны в основном крупные жанровые поэтические формы?
По поводу крупных жанров стало понятно, когда поэтическая часть номера была уже собрана. Да, так вышло, что у нас в номере две поэмы и достаточно длинные циклы у всех, но не думаю, что здесь важен размер текста или его форма. Вот стихотворение Елены Костылевой, которое стало эпиграфом всего номера, совсем короткое, важно именно сохранением особого напряжения внутри текста, и, мне кажется, во всех текстах этого номера оно предельное.
— По какому принципу отбираются тексты? Вносите ли в них какие-то поправки? Как вообще устроен редакционный процесс?
Мы не редактируем тексты, так как все авторы, представленные в номере, уже абсолютно сложившиеся и там просто нечего редактировать в художественном и стилистическом плане, а к услугам корректора мы ,конечно, прибегали, как любое издание. Так как Таня ни в чем не ограничивала меня как главного редактора, за что я ей очень благодарна, я обратилась к тем авторам, чья оптика и речь для меня была наиболее важна в последние два года, а также была важна именно в связи с темой насилия.
Обложка первого номера журнала «След»
— Может ли сегодня окупаться литературный журнал? Как устроена ваша экономика?
Может ли сегодня окупиться литературный журнал – это почти философский вопрос. Вероятно, может, за все журналы не можем сказать. А за наш – перед нами изначально не стояла и не стоит цель, чтобы журнал окупился. Никаких инвесторов или спонсоров у журнала нет, мы самостоятельно печатаем за свой счет, это наша принципиальная позиция: так мы ни от кого не зависим. Эта позиция такая же и по отношению к авторам – они не платят за публикацию, получают возможность опубликовать текст в таком виде, который считают нужным: мы не вмешиваемся в их тексты, а лишь даем возможность быть услышанными и прочитанными. Наш главный партнер по распространению – прекрасный независимый книжный магазин «Порядок слов», и, помимо распространения по независимым магазинам «Фаланстер» и «Циолковский», состоятся презентации номера в Электротеатре и театре.doc, где любой желающий сможет приобрести номер нашего журнала. Так же в будущем возможен заказ через интернет. Сейчас наш тираж – 300 экземпляров, но мы стремимся к 500.
— Чем вы будете отличаться от «Транслита» и «Носорога», в чем будут сближения?
Трудный вопрос. Оба этих журнала совершенно прекрасны, но в «Транслите» очень много теоретической части, мы пока этого не планируем. В «Носороге» же большое пространство номера всегда занимает перевод, у нас эта часть будет значительно меньше, к тому же у нас довольно большая часть отдана под современную прозу и драматургию, в «Транслите» они представлены меньше и иначе. А сближения, я думаю, вольно и невольно будут с кругом авторов «Носорога», и «Транслита», потому что, к сожалению, нынешнее литературное поле очень узкое, и хотя недавно на вечере, посвященном насилию в современной поэзии Галина Рымбу прочла несколько удивительных текстов современных украинских поэтов, о которых я раньше не слышала, а я сама вот буквально на днях открыла для себя поэзию Еганы Джаббаровой, ощущение определенной тесноты и сконцентрированности пространства меня не покидает. Как и чувство того, что так или иначе мы все немного обречены друг на друга.
— Стоят ли перед журналом какие-то литературные или, может, внелитературные задачи?
Да, конечно, стоят. Я надеюсь, этот номер журнала даст возможность найти слова и язык, чтобы проговорить то, о чем говорить часто больно и страшно, и о том, что так или иначе затронуло почти каждого. И я очень надеюсь на этот открытый разговор, который, возможно, будет непростым, и надеюсь на его терапевтический и очищающий эффект.
— Для кого этот журнал? Кто его читатель?
Я никогда не представляла себе какого-то специального читателя. И мне трудно представить, на какого читателя тексты номера будут воздействовать, а на какого нет, потому что это всегда непредсказуемо. В идеале, я думаю, это человек, способный почувствовать боль другого.
