Когда Артём Акшинцев работал следователем, его отправили в Томск по очередному заданию — допросить 16-летнюю Ксюху. Осужденная за кражу, спустя год в колонии она настрочила еще одно чистосердечное: «отработала китайский телефон полтора года назад». Артём рассказывает о детской любви, томском пиве, профессиональных сомнениях и о системе, которая заставляет повышать раскрываемость и зарабатывать палки на маленьких девочках, отрезая им путь к нормальной жизни.
Крюгер «Богемское», 1884. Густой вкус этого напитка оставляет мягкую горчинку, слегка сластит жжёным солодом. Да, пожалуй, лучшее пиво России, прямиком из Томска. Не пресловутый «крафт», а заводское, добротное, не идущее ни в какое сравнение с «пауляйнерами», «шпатенами» и уж тем более с курганской ссаниной, сколь бы нефильтрована она не была.
Пять лет назад я служил в следствии. Погоня за палками и направленными в суд делами часто увлекала меня в далёкие уголки России. Вот и ныне жаркий июль сулил мне одиночную командировку в женскую воспитательную колонию № 2 города Томска, по делу о краже телефона.
По большей части узницами колонии являлись девчонки от 14 до 18 лет, пойманные на закладках в Новосибе и близлежащих городах. Именно там, среди заехавших по 228.1, отбывала свой срок и наша кировская воровка — Ксюха. Осужденная за кражу, спустя год в колонии, она настрочила явку с повинной, где описала, что полтора года назад совершила 161 (то есть грабёж), отработав китайский телефон у одной зазнавшейся девчули. При этом Ксюха изложила достаточно обстоятельств, в том числе указала: где лежит телефон, кто терпила, кто свидетели. Ранее грабеж не заявлялся, потому я возбудил дело по явке и ввиду достаточных обстоятельств.
Если вам кажется, что к написанию явки Ксюху сподвигли чувство вины и раскаяние — это далеко не так. Уже год девчонка сидела в чуждом ей месте, за тысячи километров от родины. Соскучившись по дому и привычной жизни, она хотела увидеть родные места, дом, непутевую мать в надежде перекинуться с ней парой тёплых словечек «без протокола». Ксюха рассчитывала, что её конвоируют в Курганскую область, в Мишкино, для проверки показаний на месте и что мать будет присутствовать при допросах. Ради таких, пусть и сомнительных, но греющих детскую душу радостей Ксюха была готова раскрутиться ещё на один срок с рецидивом.
Наивным детским мечтам Ксюхи не суждено было сбыться, и циничные алгоритмы следствия работали совсем в ином порядке. Я допросил всех свидетелей, изъял телефон, осмотрел и признал вещдоки, провёл товароведческую экспертизу, приобщил справки и характеристики в итоге собрав 300 листов доказательств Ксюхиной вины. Теперь оставалось съездить в Томск, допросить Ксюху, предъявить обвинение и ознакомить её с делом «За неделю управлюсь», — сказал я в следственном управлении, оформляя командировочные листы.
И вот я на вокзале, в партикулярном прикиде с саквояжем жду вагон до Новосиба. Я должен был выехать в командировку день в день и по приезде закрепиться в ближайшем опорном пункте линейщиков, потому ждать прямого рейса до Томска не мог. Поезд стучал и углублялся в северные земли, вскоре за окном стали мелькать острые силуэты кедров — густой и угрюмой лесополосы, при взгляде на которую в памяти всплывала та песня Агаты Кристи про тайгу. Север казался хмурым и скучным до тех пор, пока я не выплыл на залитую солнцем площадь Томского вокзала: кругом зелень, птицы и неторопливые томичи, расхаживающие по бульварам в восемь утра. Тёплая и уютная провинция.
Я расквартировался в гостинице ж/д вокзала — я всегда так делал в одиночных командировках, потому как искать жилье долго и дорого, а снять комнату на вокзале быстро и дешево. Из минусов были только общий душ и туалет, но так как комнаты в основном пустуют, кроме меня этими удобствами никто не пользовался.
Я развернул записную книжку, сделал пару звонков в колонию и договорился о визите на завтра (сегодня — проверка из Москвы). Следовало найти защитника. Пожилая женщина в томской коллеги устало резюмировала, что все адвокаты заняты в процессах. После долгих уговоров мне наконец дали номер адвокатского кабинета В. И. Блока: «Позвоните Виталию Иосифовичу, он обычно не отказывает». Виталий Иосифович ответил лишь с пятого раза: «Алло, да, кто обвиняемый? Когда? Что с оплатой? Как зовут… Артём? Артём — я к тебе подъеду, давай адрес».
Я встретился с Блоком на следующее утро у ворот колонии. Слегка раздавшийся седой дядька в узких очках, он долго не вылезал из своего минивена, не в силах оторвать телефон от уха.
— Артём? Привет, — он крепко пожал мне руку. — Вы, командировочные, никогда оплату не проводите (тут о вознаграждении защитника). Так что смотри. Ну давай дело — глянем.
Мы листали дело и ненавязчиво спорили о процессуальных тонкостях, ожидая, когда в колонии кончится завтрак. Ровно в 08:30 мы зашли на КПП для оформления пропусков.
Воспитательная колония не то место, где гремят ключи и засовы. Тут не услышишь лязг решеток и лай овчарок, всё здесь похоже на старенький пионерлагерь со спортзалами, цветастыми плакатами и комнатой психолога. В помещениях царил ковёрный уют и девичья убористость. Девчонки ходили в юбках и косынках. Строем проходили они мимо нашего крыльца и я ловил ухмылки и смешки в свой адрес — мужчина здесь редкий гость, и я не мог остаться без их насмешливого внимания.
— У нас есть педагог и психолог, сейчас свободны, как и договаривались, — мы с замом по воспитательной работе обсуждали подготовку к допросу. — Вообще, Ксюша очень хорошая девочка, прекрасно шьёт, хочет быть швеёй, уж не знаю что на неё нашло. Впрочем, безотцовщина, бедный ребёнок… А, вот они — с прогулки возвращаются.
У входа в учебный корпус ровный строй девчонок рассыпался со смехом и криками — все бежали по коридорам и этажам, сверкая белыми косынками. И вот, спустя минуту из общей толпы вышла наша Ксюха.
Лицо Ксюхи не выражало никаких эмоций, губы были сомкнуты. Плечи держались ровно, как у балерины в стойке. Глубокий карий взгляд выдавал в ней тяжелый характер и суровое настроение, он тяжело ощупывал всё окружающее ребенка пространство. За всё время моего визита она ни разу не опустила глаз, упорно уставившись в стену и приподняв подбородок.
— Ксюша, это Артём Сергеевич, следователь по твоему делу. Сейчас у вас будет допрос, — отрекомендовала меня заместительница.
Ксюха подошла чуть ближе к воспитателю и наконец разомкнула губы:
— А мама приехала?
Главная надежда ребенка — увидеть маму. Ради этого Ксюха писала явку с повинной, по детской наивности она разменяла очередной срок в колонии на возможность найти родную душу, прижаться к её груди и, наконец, расплакаться от бессилия, от тоски, от свалившегося на ребенка груза вины и наказания. Она теребила юбку в ожидании ответа, а я знал, что ничего хорошего сказать не смогу. Ксюхе было шестнадцать, и в таких случаях участие в деле законного представителя необязательно, потому мать Ксюхи в Томск никто не повёз, да она бы и не поехала, так как постоянно пила и пропадала в соседних деревнях. Я поднимал вопрос о её поездке, но в управлении четко дали понять, что усложнять дело никто не собирается.
— Нет, Ксюша, мама не приехала, — ответил я.
Ксюхины губы сжались ещё сильнее, она вскинула голову так, как это делают женщины силящиеся не зареветь.
— Вы приехали меня забрать? — выдавила из себя девчонка, надеясь хотя бы на конвой до места преступления.
— Нет, мы просто допросим тебя и ознакомимся с делом, вот твой адвокат, — я указал на Блока, который спешно искал ордер в своей папке.
— Ладно… — сказала Ксюха, и мы вошли в лекционный зал: я, Блок, педагог, психолог и обиженная, разочарованная Ксюха, наивный ребёнок, в очередной раз обманутый взрослыми.
Мы провели допрос. Ксюха отвечала сухо и по делу:
— Да, угрожала, да отобрала…
Вся эта протокольная речь напоминала смиренный путь маленького, разочаровавшегося ребёнка, взбирающегося на Голгофу. Мы как по нотам отыграли с Блоком сценку «ярый защитник и негодяй-следователь» после чего, подписав протоколы, вышли из колонии.
— Ну, поехали, хоть город тебе покажу, — Блок кинул папки на заднее сиденье и пригласил меня в минивен.
Мы долго катались по городу, он показывал мне набережную и старинные, с изящной архитектурой улочки города, сетовал на пробки и ремонт дорог, попутно обрисовывая историю зданий. Так мы доехали до вокзальной площади.
— Погоди, Виталя, — кинул я адвокату. — Давай я за пивом заеду, где у вас тут?
— А че ты пьёшь? — спросил меня Блок, не отрываясь от дороги.
— Ну, щас «Миллер», — бросил я.
— Дурак, что ли? — Блок бросил на меня презрительный взгляд — Щас вот, я тебя завезу в магазинчик — возьми Крюгер «Богемское» и бросай эту херню пить. У нас не только карандаши, у нас и пиво высший сорт, — Блок рассмеялся белоснежной улыбкой.
— Ну, давай! — и адвокат резво ушуршал по проспекту, оттормаживая вдали стоп-сигналами.
Я сидел у музыкального автомата на привокзальной террасе и потягивал холодный Крюгер, наблюдая за танцами охмелевших томичей. Вечерело. С площади уезжали последние минивены, популярные у местных, а мне пора было идти в гостиницу — на завтра запланировано ознакомление с делом.
Вновь мы в колонии. Всё той же компанией мы сели за изучение материалов дела. Теперь первую скрипку играл Блок, без конца перелистывая страницы перед лицом Ксюхи: «Это у нам ОМП, вот твоя явка, экспертиза, протокол изъятия, а вот и допрос твоей матери…».
— Стойте, — тихо, но настойчиво сказала Ксюха. Она ухватилась за листок протокола и стала долго и внимательно в него вглядываться. Я допрашивал её мать по обстоятельствам кражи — штатный протокол. Глаза Ксюхи ловили материнский почерк, неряшливый, полупьяный. Текст состоял всего из одной фразы: «С моих слов записано верно, мной прочитано», и подпись. Ксюха долго вглядывалась в эти буквы и глаза ее горели каким-то маленьким детским счастьем, которое взрослый не замечает, но от которого так ярко блестят девчачьи глаза. Ксюха увидела маму, хотя бы так — синими чернилами на бумаге, но это всё же была она, живая где-то там и настоящая.
Еще Ксюха внимательно посмотрела фототаблицы с изображением её дома и комнаты, где нашли телефон. Впервые за всё время она улыбнулась. Подписав все бумаги, она обернулась ко мне и попросила сделать копии протокола допроса матери и фототаблицы. Когда горячие листы копий вышли из принтера, Ксюха прижала их к груди и молча ушла от нас по коридорам колонии. Больше я её не видел.
Суд прошел так же без Ксюхи — её подключили к заседанию через конференц-связь, мать на суд не пришла и свидетелей не вызывали — девчонка во всём созналась. Тем же летом повесился Ксюхин дед, мать стала пить в сто раз жестче, поэтому так и не приехала к дочери.
Кому была нужна эта «справедливость» и очередной срок для измученного ребенка? Только Ксюхе, ведь она думала что всех перехитрит своей явкой и увидит наконец заблудшую мать и дом. Вот так разбились мечты ребенка, а МВД получило еще одну «палку» за раскрытое дело. В таких делах я никогда не чувствовал себя следователем, скорее наёмником по добыванию палок.
Вот так, одна командировка в дальнюю провинцию России оставила в моей памяти: вкус томского лагера, быт детского лагеря и историю одной уральской девчонки.
Иллюстрации: Мария Власенко
