«Главная беда этого мира в том, что он трезвее нас на три рюмки»
— Хамфри Богарт, американский актер.
Стёпу я встретил во дворе его дома на «Богдашке». Он вышел из подъезда с черным пакетом. Очертания содержимого «намекали», что мне сейчас будет предложено выпить. Вид был у него не свежий: похудевший, лысый, бледно-желтое опухшее лицо, заплывшие глаза, не доставало половины переднего зуба.
Пойдем, сходим до магаза, — первое, что сказал Степан. — Я паспорт выкуплю.
Мы дошли до места. Он поздоровался с каким-то «иностранцем», который стоял у входа в «чипок» и обменял небольшую сумму денег на паспорт. «Больше не теряй», — ехидно посоветовал тот, очевидно надеясь, что Степан еще не раз «потеряет» документ подобным образом.
— Ты, наверное, вообще охереваешь, глядя на меня, стопудово. Вот так и живу. Уже четвертый год пошел, как я беспробудно пью.
— Да не, Стёп, чего ты, — утешил я его. — Все нормально.
Хотя, с другой стороны, этим рядовым ответом я мог дать понять, что он и раньше выглядел не очень, раз я не заметил изменений.
Мы вернулись во двор и выбрали крайнюю лавочку. Стёпа достал из пакета «чекушку» дешевой водки и бутылку газировки объемом 0,5 литра, а я в свою очередь приготовил для записи нашего разговора диктофон, попросив рассказать его о детстве.
«Мне было семь-восемь лет, когда я связался со своими друзьями. «Выхлапывали» гаражи, магазины. Колбасу воровали из «Газели». Например, подъезжает на перекресток «Газель». Мы уже заранее знаем, что она с колбасой. Кто-то из наших запрыгивает в багажник и скидывает эту колбасу прямо на дорогу. А остальные тем временем бегут за фургоном и собирают ее. До сих пор удивляюсь, как водитель нас не заметил. Потом шли в первый попавшийся магазин и продавали добычу. Денег уже не помню, сколько выручали, но тратили мы их на пиво и девчонок. Да-да, в таком возрасте.
Гаражи «хлопали» тоже, да. Один вскроем, зайдем — через стенку еще 18 «вынесем». Ворота только так отпадывали — металла куча была. Сейчас уже ни с кем из тех «друзей детства» не общаюсь: кто спортом занимается, кто хорошо зарабатывает, и поэтому не видит смысла в общении со мной, кому тюрьмы дали по лет семь-восемь. Ирония».
Стёпа налил в пластиковый стаканчик добрую стопочку, выпил, не поморщившись, и запил газировкой.
Как бы Степан всем своим видом не хотел показать, что ему насрать на прекратившиеся отношения с друзьями, я все равно почувствовал нотку досады в его голосе и взгляде.
«Учился я, как ни странно, тоже плохо. Вообще, проводил почти все время на улице. В школу приходил к третьему уроку, а уходил с пятого. Был один случай. В школе я «кидал» насвай. И вот, «закинулся» я как-то на уроке под язык. А меня учительница просит ответить на вопрос. Мне пришлось проглотить. И сам, наверное, понимаешь, что потом последовало. Заблевал там все, вообще, и ушел с урока. Еще постоянно за мной директорша по школе бегала. По совместительству учитель химии, которая вместо того, чтобы нормально преподавать, обсуждала с учениками последние события в «Санта-Барбаре».
После того, как школу закончил, не появлялся там. За исключением нескольких раз, когда пьяный на машине с мигалкой по футбольному полю рассекал. За мной еще охранники бегали. В общем, веселуха была.
Степан во время разговора постоянно отвлекался на происходящее во дворе. Проезжал автомобиль — Стёпа знает, кто сидит за рулем и чем он занимается. Кто бы ни выходил из подъезда — Стёпа заводил диалог, пусть и короткий. Кто-то выходил на балкон или пробежала собака — он на все обращал внимание. Я объяснил это тем, что мой собеседник, чувствуя, постепенное «выпадение из общества», хочет быть причастен ко всему происходящему вокруг, показать свою какую-никакую значимость: «Вот он я, смотрите, я еще здесь!».
Сейчас я — «на условке». С декабря 2015 года, когда женщину убил. Сидел пьяный в своей тонированной машине. Уперся лбом в руль, музыка «орала» — сабвуфер у меня стоял. Открывается дверь, женщина какая-то мне: «Ты такси?». У меня в этот момент «падают шторки»: «Я такси?». Как дал ей «с прямого» в голову. Она упала, сильно стукнувшись головой об лесенку. Я — по газам. В тот день я еще днем снял номера — знал, что сегодня будут «кошмарить». Ладно, хоть пистолет не додумался достать. У меня были на такие случаи. Я с кобурой ходил, как опера, знаешь? В общем, сначала дали три года и 250 тысяч рублей штрафа. Потом через два месяца баба умерла — видимо, от побоев. Опять разбирательства. В итоге — пять лет условно. Так что, мне сейчас лучше никого «не трогать»».
Я за последнее время много слышал «чехарды» об этом и от общих знакомых, и от самого Стёпы: то очередной суд, то условный, то реальный срок. Если честно, до сих пор не понимаю, почему его не посадили. Внятного ответа я так и не услышал. Что ж, поверим на слово.
«Мне 200 тысяч штрафа выписали за патроны все-таки. Главное, пистолет не нашли. Ладно, мать его унесла за два дня до этого. Я до сих пор думаю, что меня кто-то «сдал». Откуда они тогда узнали об оружии? Так вот. Приехали опера ко мне с ордером на обыск. Все перерыли, добрались до сейфа.
— Открывай, — говорят.
— Ничего не буду вам открывать, — шел я в отказ.
И что думаешь? Они пошли на ж/д переезд — в домик к той бабке-регулировщице. Взяли у нее ломик и кувалду.
— Мы же сейчас взламывать будем и полы заодно вскроем, — пригоризили.
Мне ничего не оставалось, как выполнить просьбу. В сейфе были восемь патронов: пять от Стечкина, три от Макарова».
На вопрос, можно ли в Закамске свободно купить какое-нибудь оружие — Стёпа ответил, что легко. Только в центре, а не в Закамске.
Мой собеседник внешне никогда не производил впечатления здорового и приятного человека. Но в 29 лет, бухая четыре года без перерыва, он подпортил это впечатление еще больше. Хотя, чему здесь удивляться. Нет, я ни в коем случае не являюсь ярым сторонником ЗОЖа: могу без угрызения совести пропустить пару кружек пива за просмотром футбольного матча или бокал красного вина за ужином. Но, признаюсь, что Стёпа меня поначалу удивил, а местами — даже шокировал.
За четыре «синих» года у Степана хватало происшествий. Например, авария, в которой он опять же пьяный разбил машину товарища.
Ремонту после этого она не подлежала, а на Стёпе, как ни странно, не было ни царапины.
«Да, было дело. Въехал в столб на скорости. „Обнял“ его капотом. После удара сразу заснул. Просыпаюсь — пыль стоит, подушки сработали. Понять то ничего не мог сначала. Давай заводить — не заводится. Выхожу из машины, смотрю: столб наклонился аж. А парни в это время неподалеку сидели в гараже. Я за ними сразу. Вернулись, скрутили номера и вызвали эвакуатор по-быстрому. А то на нас хотели еще и столб „повесить“: 200 тысяч штрафа чуть не выписали. Обошлось. Отдал я в итоге 800 тысяч товарищу: машину еще пришлось свою продать и с наследства у меня оставались деньги. Ну, было и было».
Нас побеспокоил очередной «иностранец». Ну как, побеспокоил: Стёпа, увидев его вдалеке, стал что-то ему кричать — знакомый, оказывается. Этот «иностранец» собирал подписи с жильцов дома, чтобы открыть рядом киоск с фруктами и овощами. Видимо, это его уже не первая попытка, потому что мой собеседник откровенно, но по-доброму сказал: «Ты зае*ал уже, Турал». В конце их короткого разговора Степан сам предложил оставить подпись.
Ну, а почему нет? — подумал я тогда. — Хорошее дело.
Степан тоже пытался открыть свой бизнес. И довольно полезный, на мой взгляд — пейнтбольный клуб.
«Ага, было дело. Мы с товарищем хотели открывать пейнтбольный клуб, да. Долго не могли выбрать место. Так все и застопорилось. Но у нас все необходимое оборудование уже было готово: автоматы, патроны с краской, форма специальная. Просто шло время, и мы как-то забили на это».
Кстати, как-то со Стёпой мы ездили в Питер. Это было то время, когда нас связывало что-то общее. Погудели знатно. Весь этаж нашего «отеля» засрали. Тогда, по-моему, даже сам город не выезжали смотреть, хотя эта была одна из первых моих поездок в Санкт-Петербург. Ходили только за едой в «McDonalds» и за выпивкой бегали на заправку, которая через дорогу. Странный получился трип. Не подумайте, что я горжусь этим, но мы подростки еще были, поэтому — простительно. Зато осталось, что вспомнить.
«Блин, хотелось бы, вообще, отсюда уехать куда-нибудь на юга. Мама вот хотела продать две наши с ней квартиры и свалить. Но сейчас че-то не хочет со мной ехать. Пусть одна едет в Сочи. И так уже полтора года на ее шее сижу. Тем более, я уже там был. И в Крыму (украинском) был, и в Судаке, и Нижнем Новгороде. Не знаю, что делать, на самом деле. Сейчас пойду кого-нибудь застрелю и уеду в тюрьму. Ничего вот не держит».
Ну, а пока Стёпа живет с питбулем по кличке Рокки, который является его единственным другом, всерьез интересуется готовкой. Пока лишь просто интересуется, питаясь каждый день шавермой. Изучает YouTube, в частности ему нравятся ролики про оперов и Евгения Ширманова. И, конечно, сильно пьет.
«Я же еще в клинике лежал, в Краснокамске. Не рассказывал вроде тебе. Там — как секта. Садятся в круг, точно в кино, и каждый рассказывает, как докатился до такой жизни и как провел сегодняшний день. Уже на человеке четвертом с мыслями: „Когда же это все кончится?“, я не выдержал, и у меня случился приступ эпилепсии. Пробыл там еще один день и пошел звонить маме: „Мама, увози меня быстрее отсюда, иначе я кого-нибудь убью“. Там, представляешь одна молодежь и в основном наркоманы. Скулят всю ночь, невозможно. Они очень удивились, когда узнали, что я — „всего лишь“ алкоголик».
Да. Стёпа, действительно, этого мне прежде не рассказывал. Но в процессе беседы я уже перестал чему-то удивляться. Раньше, к примеру, не думал, что в 25-30 лет можно так спиваться, выбухивая в день по несколько литров дешевой водки, в процессе просрав все оставленное тебе наследство (в случае Степана — это 2.5 миллиона рублей). Но, как оказалось, это реально, и такие люди живут рядом со мной. Люди, которые вместо завтрака выпивают чекушку «Ржаного колоса», Люди, которых уже не один раз прокапывали. Люди, которые уже в таком возрасте заработали себе эпилепсию. И все это — в 29 лет!
В лечении психологических заболеваний важно найти тот рубеж, переступив который человек начинает сознательное саморазрушение. Стёпа этим рубежом называет расставание с любимой девушкой, с которой он прожил пять лет. Говорит, что и до этого момента выпивал, но алкоголь был элитнее и не в таких масштабах.
После расставания его привычка приобрела колоссальный нарастающий масштаб. Я не психолог и не смогу сказать, что это: основная причина его болезни или попытка сильно пьющего человека объясниться с самим собой и окружающим миром. Да и лучшими днями в своей жизни Стёпа считает вовсе не совместное проживание с любимой.
Я был вполне счастливым человеком, когда с пацанами общался со своими. Ходили в зал, тренировались, боролись. Вели по большей части здоровый образ жизни. В голове был трезвый ум. Меня даже мама порой не узнавала — настолько поздоровел. Сейчас знакомые ребята зовут возобновить тренировки, но я не могу. Пока не вылечусь от алкоголизма — не смогу».
Наша беседа закончилась вместе с «чекушкой». Довольный Стёпа решил проводить меня до остановки и прикупить шавермы.
Зайдя внутрь, Степан, как человек, знающий в ней толк, положил мятую сотку на стол и пригрозил «шавермастеру», что заблюёт всё помещение, если ему попадется куриная кожа.
Пока Стёпе готовили шаверму без куриной кожи, он несколько раз заявил о своём уважении ко мне. Несколько раз обнял, попрощался и попросил почаще писать. Отъезжая, я видел через витрину шавермы, как мой общительный товарищ уже что-то рассказывает другому посетителю заведения.
В защиту Степана нужно сказать, что он сейчас проходит курс реабилитации и понимает всю серьезность ситуации.
— Я — в алкогольной норе, — написал мне он в последний раз. — И знаешь, как сложно вылезти обратно?
— Понимаю, — ответил я.
— Ни х*я ты не понимаешь. Это, вообще, яма. В нее падаешь, и все. Жизнь — боль. Моя — точно. Сами себе ее такую создаем.
Заглавная иллюстрация Марии Фроловой
