«Они хотят вырваться из русской тюрьмы». Ольга Романова о заключенных на фронте и новых законах после мятежа Пригожина

Почему заключенные идут воевать несмотря на то, что далеко не все из них поддерживают войну и верят пропаганде? Как война повлияла на пенитенциарную систему и что сейчас происходит с учреждениями ФСИН? О том, как изменилась вербовка и почему в зонах начинается тихий саботаж СВО, мы поговорили с главой фонда «Русь сидящая» Ольгой Романовой.

В большом интервью «Дискурсу» Ольга рассказывает: как заключенные ведут себя на фронте? почему в женских колониях поддерживают войну и как женщины становятся штурмовичками? сколько заключенных уже вернулось с фронта и какой еще потенциал есть у вербовки? и почему новые законы, подписанные Путиным после мятежа Пригожина, повышают риски оказаться на фронте для любого россиянина?

— Что происходит в этом году в учреждениях ФСИН? Как война повлияла на пенитенциарную систему?

Война многое изменила. Самое главное, что началось всё 26 июня 2022 года. В этот день первый вагнеровец вступил на землю колонии. Это была ИК-7 Яблоневка под Питером. Тогда появились первые сообщения о вербовке, в которые было невозможно поверить. В первом отряде было 44 человека. И началось одновременно повсюду — нам стали сообщать, что это Пригожин. Как не было никаких легитимных бумаг, законов, вообще ничего разрешающего вербовку заключенных, так их и нет. 

То есть потенциально Пригожин нарушил закон Российской Федерации, потому что вербовка в России запрещена, но вместе с ним ответственность должны нести начальники колоний, которые отдали ему 50 тысяч заключенных. 

До сих пор считается, что все они переведены в ведение ФСИН Ростовской области. По крайней мере, они все подписывали это, но непонятно, каким образом они оказались на фронте. 

50 тысяч заключенных забрал «Вагнер», и с 1 февраля забирает Министерство обороны — сейчас порядка 15 тысяч. Поэтому зоны пустеют, некоторые зоны закрываются или собираются закрываться. Начальники ФСИН потеряли свой заработок. Он состоял обычно из двух частей: промка‌, которая аффилирована с начальником (он, конечно же, отстегивает в прокуратуру и наверх, но всё остальное идёт ему в карман), и торговля условно-досрочным освобождением, что тоже с войной скукожилось. Они очень злы на ситуацию. Мало того, что они лишились заработка, так ещё и попали под закон о наёмничестве. 

В принципе, любого из них в любую секунду можно посадить. Тем более, когда заключённые стали выходить после полугода участия в войне и убивать, получается что? Ну вот этот Россомахин, заключённый, который убил старушку в Кировской области. 

По закону о дискредитации добровольцев, он у нас герой специальной военной операции, его трогать нельзя. При этом он убийца, которого нельзя было остановить, потому что попадёшь под закон. 

Он герой СВО, помилованный лично Путиным. Неужели всё так? Конечно, нет. У заключённого Россомахина есть справка об освобождении, подписанная начальником зоны, где он сидел. Там написано основание для выхода из зоны — помилование президента Российской Федерации. Где указ, где написана фамилия Россомахина? Указа нет — он секретный. Так кто его выпустил? Президент Путин или Пупкин Иван Иванович, начальник зоны? Конечно, Пупкин. 

Поэтому в зонах начинается тихий саботаж СВО. По-моему, они уже махнули рукой на всё, потому что очень много всего накопилось. Плюс ко всему Пригожин их очень унижал: приезжал, заставлял переодеваться в гражданское, выгонял из кабинетов, по-всякому материл при заключённых. Сейчас, когда пришло Министерство обороны, всё более-менее устаканилось, потому что Минобороны ленивое — никуда не ездит, не ходит, они всё передали фсинщикам, которые отбирают и отправляют на фронт в батальон и бригаду «Шторм Z»‌ и просто «Шторм». Мы каждый день наблюдаем этих прекрасных бойцов.

— Среди начальников понятны настроения, а среди самих заключённых? Как они относятся к разным волнам вербовки?

Настроения разные, но не могу сказать, что есть поддержка спецоперации. Они обладают средствами связи благодаря неизживаемой коррумпированности ФСИН. Заключенные прекрасно знают, что творится, и не очень подвержены пропаганде. 

У них другое — они хотят вырваться в любом случае из русской тюрьмы, из мест лишения свободы. Поэтому по-прежнему идут добровольно с удовольствием.

— Война лучше тюрьмы?

Война лучше тюрьмы, безусловно. Я бы сказала, что на первое место вышло то, что многие впервые в жизни почувствовали себя кому-то нужными. Пригожин им это ощущение дал, в отличие от армии, которая сейчас его не даёт.

— Заключённые охотнее шли в ЧВК «Вагнер», чем под знамёна Минобороны?

Был большой перерыв где-то с начала декабря по начало января, почти месяц. Это было связано с тем, что все были напуганы распространением историй про внесудебные казни‌. Очень серьёзно у Пригожина снизился набор. В январе опять пошло, потому что он провёл большой пиар первых вышедших. Он всех показал, и к нему снова пошли, пока его не выперло Минобороны.

— Все говорят только о мужских колониях, а в женских колониях что-то изменилось?

В женских колониях, в отличие от мужских, страшный энтузиазм. Они смотрят телевизор, они подвержены [пропаганде]. Бабы хотят на войну. 

Извините меня за это слово, но мне не хочется говорить «женщины». Мы получаем десятки писем: пишут стихи, вяжут варежки, «всё для фронта, всё для победы», «помогите записаться». Всё это есть.

— Женщин не берут на фронт?

Мы знаем, по крайней мере, про 150 женщин, которых забрали на войну, но в основном это женщины из оккупированных территорий ЛНР и ДНР. Знаем про колонию в поселке Снежное (ударение на «о»), оттуда забрали. 

Это штурмовички, не поварихи и не санитарки, а именно штурмовички.

— Из каких колоний больше всего забрали заключённых?

Набрали отовсюду. Не забирали только из Чечни, но это был личный договор Пригожина с Кадыровым.

— Как другие солдаты относятся к воюющим заключенным? И как относятся к однополчанам из числа кадровых военных сами заключенные?

Самим заключённым пофиг, они вместе держатся, а мобилизованные и кадровые военные плохо относятся к заключённым, не хотят вместе с ними воевать, да и не умеют. Это специфический контингент, и если Пригожин умел с этим управиться (всё-таки сам бывший заключённый), то армейские, конечно, не умеют. Отсюда бунты, постоянные побеги с оружием в руках. 

С момента, когда пришло Минобороны в зоны, участились побеги с линии фронта с оружием в руках. 

Первое время о них сообщали, а сейчас уже просто не говорят. Только когда случится убийство. Сегодня только было сообщение: «Четверо бойцов подразделения „Шторм Z“ задержаны по подозрению в убийстве семейной пары в Запорожской области. Убийство произошло 14 июня». А чуть больше месяца назад в Ростовской области полиция разыскивала (но не написано, что разыскала) несколько десятков бойцов подразделения «Шторм Z», сбежавших из ДНР и убивших по дороге военнослужащего. Мы узнаём, что сбежали [заключённые] из-за очередного убийства. Раньше это было новостью, теперь — нет.

— В чем разница в положении на фронте мобилизованных, заключённых и кадровых военных?

Раньше, до появления Минобороны, была существенная разница в пользу заключённых. Самое главное — контракт они заключали на полгода, а мобилизанты — бессрочно. Сейчас Министерство обороны подписывает на 18 месяцев с помилованием через полгода, но посмотрим, как это будет выглядеть, потому что полгода будет только в августе. Пока не могу по этому поводу ничего сказать. Если учесть, что Министерство обороны вообще ничего не выплачивает, то я сомневаюсь, что так будет.

— А ЧВК «Вагнер» держит обязательства перед заключёнными?

Не могу сказать, что держит. Выборочно держит, точнее — держал. Не всем и не всё, но 50 на 50 где-то было. 

Среди заключённых много одиноких людей, поэтому это выгодно — брать за каждую убитую голову по 5 миллионов из бюджета, как мы знаем, и не отдавать половину.

— На фронте сохраняется тюремная иерархия?

Конечно, сохраняется.

— Заключённые чаще сдаются в плен или дезертируют?

Дезертируют очень часто, а про сдачу в плен трудно судить по сравнению с остальными. Как это вычислить? Мы занимаемся заключёнными в основном. Их несколько тысяч в плену, и мы каждый день получаем новые видео, новые свидетельства. 

Всё больше заключённых рассказывают, как они уже сейчас убивали своих коллег на линии фронта, потому что нет дисциплины. Они дорываются до водки, до всего спиртосодержащего, и начинается пальба, бросание гранат. 

В общем, понятно, что досуг им занять нечем.

— Судьба пленных заключённых отличается чем-то от судьбы пленных мобилизованных и кадровых военных?

Нет, ничем не отличается, кроме того, что их никто никогда не будет обменивать. Что с ними будет дальше — неизвестно.

— На что жалуются заключённые в связи с вербовкой?

Чаще всего на отношение командиров.

— Слышала, что заключённых, у которых остались 1-2 недели до окончания контракта, принуждают подписывать продление, а если они отказываются, бросают в самые горячие точки, на штурм Бахмута. Это правда?

Так было с «Вагнером», такое практиковали, а сейчас ни у кого контракт ещё не заканчивается, поэтому неизвестно.

— Сколько заключенных уже вернулось с фронта?

Пригожин назвал цифру 32 тысячи незадолго до мятежа. Она абсолютно не соответствует действительности. 50 тысяч было набрано, примерно 10 осталось с ним. Боевые потери — 80%. Часть убитых, часть раненых — трёхсотых — то есть с ампутацией. Сдавшихся в плен и дезертиров несколько тысяч.

Даже если считать потери по минимуму, то вернулось максимум 20 тысяч.

Это прям максимальная цифра.

— Сколько теоретически могут ещё завербовать заключённых?

Сколько угодно. Осталось порядка 400 тысяч заключённых, но их число всегда пополняется. Кроме того, прям в день мятежа, 24 июня, Путин подписал указ, который ввёл новый закон о мобилизации подозреваемых по статьям небольшой и средней тяжести. В подозреваемые можно сколько угодно людей записать, особенно по наркотическим статьям. Хотите — будет полмиллиона.

— Что этот указ изменит? Станет ли он инструментом давления на людей, находящихся под следствием? Смогут ли их заставлять подписывать контракт?

Конечно, это станет таким инструментом. Они будут должны признать вину, а у нас признание — царица доказательств по-прежнему. Смотрите: убийство двух и более человек — это тяжкое преступление, а в состоянии аффекта — средней тяжести. 

Вот ты убил 10 человек, и говоришь: «А у меня было состояние аффекта». Ну, и иди на войну.

— Открывает ли это новые возможности для коррупции? Возможны случаи, когда человек платит деньги, и его якобы записывают на фронт, но на самом деле просто освобождают?

Это было очень распространено с «Вагнером». И сами начальники зон это делали, все кто не лень так делали. Было и без денег — известный случай с сыном Пескова, например. Тем не менее, сейчас я о таких случаях не слышу. Думаю, что с Министерством обороны такая довольно мелкая коррупция не пройдёт.

— Как часто вернувшиеся с войны заключенные совершают повторные преступления, есть какая-то статистика?

Её не будет никогда, потому что если преступление не связано с громким убийством, [его не предадут огласке]. Например, у нас был один из первых случаев — нанесение тяжких телесных повреждений, и потерпевшие сами забрали заявление, потому что прекрасно понимают, что за одно неосторожное движение ты становишься обвиняемым за дискредитацию добровольцев.

— Когда ждать пика насилия?

Насилие, конечно, будет возрастать, пока будут возвращаться заключённые, почувствовавшие свою безнаказанность. 

Сейчас полностью отсутствуют институты суда, прокуратуры, следствия. Зачем им ловить тех же самых преступников? Они их уже ловили. И все всё прекрасно понимают. Если ты поймал не рядом с дымящимся трупом, то ты его отпустишь, потому что ну его нафиг. По статистике мы на самом деле ничего не увидим. У преступников много синдромов: синдром безнаказанности, пенитенциарный синдром, отсутствие социальной и психической реабилитации, отсутствие каких-либо социальных институтов, которые бы за ними присматривали на местах, плюс к этому военный синдром. А потом начнут возвращаться все остальные, и обычные мобилизованные тоже с поствоенным синдромом, привыкшие к агрессии и насилию.

— Как общество может подготовиться к возвращению с войны заключенных, какие организации должны быть созданы, как предотвратить рост преступности?

Ну, а чем общество отличается от его членов? Я когда смотрю на опросы общественного мнения, понимаю, что никогда не вернусь. Я не хочу жить в таком обществе.

— Какую позицию занимает государство по отношению к вернувшимся и к тем, кто совершает повторное преступление?

У Сорокина в последнем романе «Доктор Гарин» очень хорошо выведен Путин в сумасшедшем доме, который единственное, что говорит: «Это не я!». 

Мне кажется, это и есть позиция государства — «Это не я!». 

Вообще, государство изначально было нацелено на утилизацию тех слоёв населения, которые ему не нравятся. Власти надеются, что они просто погибнут, потому что это маргиналы, с ними нужно возиться. Им нужна социалочка, реабилитация, а где взять столько специалистов? Это отвлечение специалистов и денег, а деньги нужны на Пригожина, а теперь и на кого-то ещё. Зачем это всё, когда можно обойтись?

— Это же ломает правовую систему, что с ней будет происходить? 

Лучше Марго Симоньян не скажешь: «А не надо делать скрижали Моисеевы из законов». Вам всё объяснили — идите лесом.

— Что сейчас с Пригожиным и что его ждёт?

Его грохнут, я думаю. Сначала забудут, и он пропадёт или где-то будет новость второго плана, что он разбился на частном самолёте в Центральноафриканской Республике или что-нибудь ещё.

— Вы думаете, на его место кто-то придёт?

Если на место бунтовщика, то конечно кто-то придёт. Если на место усмирителя заключённых, то я такой фигуры не вижу, скажу честно. 

Думаю, сейчас всё будет меняться и Министерство обороны будет потихоньку отказываться от этого ресурса, несмотря на то, что он неисчерпаем. Всё-таки нужны спецы, чтобы им командовать. 

Думаю, от этой концепции будут уходить.

— У них нет никаких инструментов влияния?

Инструментов влияния навалом, и Пригожин это показал. Но нужно уметь ими пользоваться. Я думаю, что они будут набирать командовать фсинщиков, но фсинщиков заключённые не будут слушаться.

Им нужен свой пахан, но второго такого пахана нет.

— Что будет с теми, кто участвовал в мятеже?

Они постепенно будут доживать свою жизнь, потому что никогда не найдут себя на свободе. При отсутствии социальной политики государства в отношении девиантных слоёв населения, в любом случае они будут возвращаться в тюрьму. У нас и так 93% людей, прошедших тюрьму, туда возвращаются. Вот они и вернутся.

— Вы думаете, их не накажут за сам бунт?

Не похоже. Видимо, будут разбираться с приспешниками и командирами. А бегать за заключёнными — кому они нужны?

— Комитет Госдумы по обороне заявил, что ЧВК «Вагнер» больше не будет принимать участие в войне в Украине. Как вы относитесь к этому заявлению?

Видимо, ЧВК «Вагнер» не будет. Там много ещё ЧВК есть — «Патриот», «Редут», «Потоп» и другие.

— И они будут уже под Минобороны находиться?

Да, тут Шойгу победил. Опытный царедворец, что вы хотите? Ещё при Горбачёве начинал.

— А что будет с теми заключёнными, у которых действующий контракт с ЧВК «Вагнер», но которые откажутся подписывать контракт с Минобороны?

Таких осталось немного — те 8 тысяч, которые шли с Пригожиным. Мы не знаем пока где они находятся, может, он их по домам отпустил. Непонятно, будет ли подписано помилование, потому что полгода ещё не прошло. В общем, не делайте из закона скрижаль Моисея.

— Если ЧВК «Вагнер» действительно запретят, это может повлиять на расстановку сил на фронте и контрнаступление Украины?

Конечно нет, но ЧВК «Вагнер» было действительно эффективным подразделением. Ну, будет одним подразделением меньше. Это, конечно, очень хорошо, но, с другой стороны, мы видим, что Министерство обороны (да и ЧВК «Вагнер» тоже) просто закидывают трупами украинские позиции, ну и будут закидывать дальше. Возможно, будет больше трупов.