Как Пригожин вербовал заключенных на войну. Репортаж из колонии о приезде основателя ЧВК «Вагнер»

«Всех приветствую. Меня зовут Евгений Пригожин, я представляю частную военную компанию „Вагнер“. Думаю, вы про нас что-нибудь да слышали. В основном это хуйня и домыслы. Правда в том, что раньше мы рубили в джунглях уши неграм, а теперь защищаем рубежи нашей Родины».
 
Это отрывок из выступления основателя ЧВК «Вагнер» перед заключенными во время вербовки на войну. В подробном репортаже из колонии автор телеграм-канала «Житель МЛС» Юрий Смертный делится эксклюзивной расшифровкой аудиосообщения, которое ему отправил заключенный из ИК-2 Тюменской области, — о том, что там происходило в день приезда Пригожина.
 
Самиздат целиком публикует историю о том, как в лагере готовились к приезду начальника «Вагнера», каким образом он эффектно появился перед осужденными, что рассказывал о своей частной армии, подготовке и участии в боевых действиях, как проходили собеседования, кому отказывали в «приеме», почему половина колонии захотела ехать на войну и сколько из отправившихся в Украину зэков остались в живых.

Первое утро ноября началось как обычно. Палевщики‌ по подъёму кричали на бараках, что «управа в зоне», но нас, привыкших к их частым визитам, это уже не удивляло. Мужики просыпались медленно, в штатном режиме. Неожиданной оказалась новость о том, что промка‌ полным составом (пара козлов-кочегаров‌ с котельной не в счёт) не вышла на работу. После этого бараки быстро оживились, арестанты после умывательных процедур заварили кто чифир‌, кто кофе и стали обсуждать причины выходного посреди недели.

Мы были в курсе, что когда на зоны приезжают вагнеровцы для вербовки, часто собирают все бараки до единого — и рабочих на промзоне, и из режимных (безработных) локалок‌. Представители ЧВК Вагнер уже посетили зоны ближайших областей, поэтому многие зэки склонялись к тому, что это та самая вербовка, которая стартанёт с утренней проверки. Была ещё одна странность — на бараках не работал ни один таксофон.

Все локальные зоны проверились в привычном режиме и мы решили, что ошиблись, а промщики‌ не работают из-за инспекции от управления ФСИН (её ждали ещё в октябре). Отдельные арестанты упрямились, говорили, «нет, это Вагнер!», но когда в 11 утра зэков стали выводить на обед в привычном темпе, успокоились и они. А тут и палевщики подтвердили — «управа ушла в сторону промзоны». Мы решили, что фраза «вечер перестаёт быть томным» — не про сегодня. И просчитались.

Уже в полдень со стороны плаца вырулил один из управских и скрылся в одной из локальных зон. Через пару минут из дежурной части выскочили семеро легавых‌. Все местные. Они тоже быстрым шагом пересекли плац, зашли в другую локалку. Это настораживало — обычно местные тянутся за управскими как бесплатный бонус. Ещё две минуты. Палевщики кричат, что «ещё семеро зашли в [третью] локальную зону». И ещё через минуту «сколько же к нам идут!»

Во главе первого отряда был начальник отдела безопасности, второй возглавлял глава оперотдела aka «кум», а третий отряд вёл зампобор‌. 

Для полного парада «звезд» не хватало только начальника колонии, но все знали, что он ушел в отпуск за неделю «до», видимо, снимая так с себя ответственность за происходящее.

Мусора, разбившись на пары, заходили на бараки и требовали, чтобы арестанты одевались и выходили во внутренний двор. По лицам безопасников‌ и оперов‌ не было заметно, что они сами горят желанием нас куда-то сгонять. Скорее они выглядели ошеломлёнными. Я убрал всё лишнее по баулам и темным уголкам, решив, что эта непонятная ситуация может обернуться чем угодно, в том числе и атипичным вступлением к шмону, оделся и одним из последних вышел на улицу.

Возле крыльца курили трое легавых и что-то оживлённо обсуждали. Они не обратили на меня внимания, лишь один сказал: «Проходи на построение внутрь локалки», — и вернулся в обсуждение. Мой интерес «куда нас всех собирают» повис в воздухе без ответа. Помедлив пару секунд, пожал плечами и двинулся в сторону внутреннего дворика.

Я завернул за угол и от удивления остановился. На небольшом пространстве внутреннего двора кишела жизнь. Зэки со всех бараков стояли, сидели на лавках или кортах, ходили по двое-трое, курили. Я бы не сильно удивился, если бы увидел, что кто-то варит чифир.

По краям этой неоднородной шевелящейся массы суетились редкие легавые, пытаясь структурировать и построить человеческое море по пятеркам. Было видно, что начальник отдела безопасности что-то вопил в рацию. Слов за общим гулом было не разобрать.

Пока я искал взглядом к кому бы влиться в компанию, со мной поравнялись последние зэки с нашего барака, а следом за ними вышли легавые — и те, что выгоняли с барака, и те, что дискутировали на улице. Не обращая внимания на меня все они просто вошли в толпу и растворились в ней.

В кармане не оказалось сигарет, поэтому я решил вернуться на барак, заодно посмотреть кто остался и что вообще там творится. Огляделся, чтобы никто из сотрудников не увидел моих маневров, развернулся и ушёл. Банк оказался пустой, не было даже дежурного дневального. Взял у себя в тумбочке две мойки‌ и пачку сигарет. Одно лезвие в потайной кармашек, второе за губу, сигареты в карман — и на выход.

Во внутреннем дворе я столкнулся с нашим игровым — он решительно шагал в сторону барака.

— А хули мне тут делать? Сейчас этот Вагнер приедет, нахуй он мне нужен? Я лучше домой пойду, посплю спокойно. Всю ночь в этот покер играл, утром крепился — не спал, лишь бы до обеда дотянуть, а тут такая ебала.

— А мусора чего говорят?

— Мусора перепуганные бегают. Их никто не слушает, а сами они ничего не понимают. Им бор сказал всех построить побарачно, подготовить к выводу на плац. Вот они и пытаются, — усмехнулся он, — бегают с высунутыми языками, а толку ноль. Это ж как по парафину молотком бить. Те, кто давно работают и сами понимают, что это бессмысленно, пока их так мало. Один, кстати, сказал, что в зоне даже камеры слежения поотключали, только по периметру оставили. Очкуют. Не знают, каких последствий можно ожидать, и очкуют.

Он махнул мне рукой и повернул за угол, из-за которого я сам только что вышел. Впоследствии оказалось, что в нашем случае это была самая правильная стратегия. Я же влился в море людское, не желая пропустить что-нибудь интересное. Тем более, если и впрямь прилетит этот волшебник в голубом вертолете.

Где-то час длилась неразбериха. Уже и мусора все выдохлись, и зэки стали возмущаться.

— Илюша, какого хрена нас тут держат? — орал кто-то на командира безопасников.

«Илюша» не знал что ответить и метался из стороны в сторону, изображая бурную деятельность. Ему на спасение ворота, ведущие с локальной зоны на плац, раскрылись, и через них в локалку зашел бор. Позади него стояло человек десять мусоров.

— Строимся поотрядно в шеренгу по пять. Готовимся к выходу на плац, — задребезжал постаревший, подбитый алкоголем голос зам по БиОРа.

Бор был старым хулиганом. В начале нулевых его запихнули во ФСИН, когда он, будучи то ли гаишником, то ли ППСником в подведомственном ему поселке, задавил насмерть девочку, находясь за рулём пьяным и одетым по форме. У мусоров ведь ныне популярная программа «Своих не бросаем» — работает уже не первый десяток лет. Ну вот и его не бросили. Не дали посадить, перевели в областной центр и другую структуру.

Здесь он, начав карьеру рядовым сотрудником отдела безопасности, был быстро замечен начальством — очень уж ретиво он встречал этапы и проводил беседы с уже давно отбывающими осужденными. Так он хорошо делал свою работу, что зэки потом ни сидеть, ни лежать толком не могли — настолько качественные синяки получались.

За 15 лет он дослужился до звания подпола и должности заместителя начальника колонии по безопасности и оперативной работе. Хотя время, жалобы (благодаря которым посадили 4 самых ярых мусоров-садистов) и перформансы (типа «кишки наружу», «вот я гвозди проглотил», «мусора, пейте мою кровь») от арестантов смягчили нрав зам по БиОРа, его по старой памяти опасались.

Поэтому игнорировать его слова не стали, хотя ни по пятеркам никто не построился, ни выходить именно со своим бараком желающих не нашлось. Просто мусора выпускали зэков на плац колоннами по 90-100 человек. Создали видимость и ладно.

Вышла на плац и наша колонна, а там уже куча народа. Стоят все остальные локалки — и рабочие, и вторая режимная. Нас, значит, дожидаются. Выходит, все это время мы ждали, пока смена выведет поочередно их, а потом придёт за нами.

Всё происходящие очень напоминало описание начала вербовки, выступления г-на Пригожина. Хоть он и мразь редкостная, а посмотреть на него вблизи было бы неплохо. 

Поэтому, влившись в толпу, я пробрался к пятачку в центре плаца, вокруг которого овалом выстраивали все бараки. Выбрался и встал во второй шеренге, чтобы не быть на виду, но при этом всё хорошо видеть.

Вывод уже закончился, но суета не стихала. И дело было не в зэках, которые бурно обсуждали происходящее. Мусора, которых на фоне двух тысяч зэков вообще почти не было заметно, бегали по плацу, переговаривались по рации и откровенно нервничали.

Голос бора зазвучал сверху. Он стоял на балконе второго этажа дежурной части и разговаривал с одетым в обтягивающий спорткостюм бородачом. Время от времени бородатый заглядывал в планшет, уходил к двери, ведущей в дежурку, что-то говорил и возвращался к разговору с зампобором. Было заметно, что тон разговора задавал именно бородатый.

Пока я разглядывал спортивного бородача, диспозиции на плацу несколько поменялись. Зэков, что стояли напротив нас, потеснили к воротам, на освободившееся место поставили козлов из разряда «ломовых» (кто ушел из массы за разные долги).

Хотя в голове уже сложилась картина «к чему всё идёт», появление на плацу злостных нарушителей, сидящих в СУСе, ШИЗО и БУРе‌ всё равно стало неожиданностью. В оцеплении легавых их привели и построили чуть в стороне от основной массы, так, чтобы козлиный барак отделял их от лагерных мужиков. СУСовских ребят вообще завели в огороженный решеткой дворик у входа на ЦРО (центр реабилитации осужденных) и поставили по углам по сотруднику.

Штош, эти дебилы решили вывести на плац вообще весь лагерь. Соответственно, те остатки дисциплины, которую мусора тужились показать гостям лагеря, мол, «у нас всё под контролем», конечно, пошли по пизде. Зэки с лагеря начали перекрикиваться со знакомыми злостниками. В воздухе зазвучали фразы на добром десятке языков.

Бурное общение продолжалось минут 10-15, затем стало понемногу стихать. В это время на балконе дежурной части показался ещё один невысокий гость. Он подошел к бородачу в спорткостюме, что-то быстро сказал ему и скрылся в дверном проёме. Бородач и зампобор последовали за ним.

Прошло ещё пару минут, бор уже вышел на плац. Расслабившиеся было зэки подтянулись, кривые шеренги выпрямились, разговоры тоже поутихли. В это время вдалеке появился звук, похожий на работу вертолетных лопастей. Вблизи лагеря периодически летают вертолёты, так что звук был вполне узнаваем.

Сперва на шум лопастей мало кто обратил внимание, но звук становился всё сильнее — уже через полминуты весь плац смотрел в ту сторону. 

Из-за здания штаба колонии на низкой высоте вынырнул зелёный Ми-8, развернулся к плацу кабиной пилота и завис так секунд на пятнадцать над столовой. Плац замолчал, лишь кто-то в толпе пробормотал: «Смотри, завис для пущего эффекта». 

Вертолет опять развернулся и пролетел на промзону.

Буквально через пару минут ворота промзоны открылись, оттуда выехал минивэн и остановился. Из него вышли шестеро человек и неспеша пошли в нашу сторону. Двоих я узнал — это были бородач и невысокий, что стояли на балконе дежурки. Трое отделились и ушли куда-то в сторону, а эти двое и ещё один, в куртке, штанах и бейсболке, шли прямиком в центр плаца.

Бараки на плацу выстроили так, что посередине осталось открытое пространство чуть больше дорожки для плавания в бассейне. Пригожин первым вышел на этот пятачок, как будто бессмертный — двое то ли ассистентов, то ли телохранителей не успевали за ним. Он дошел до центра площадки, остановился и посмотрел вокруг себя. Заключенные ждали. Он вновь зашагал и одновременно заговорил, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую.

Говорил он недолго, минуту от силы, затем замолчал. На лицах зрителей лысеющий оратор прочитал недоумение и растерянность и понял, что зэки не поняли доброй половины его слов: сымпровизированный на плоской поверхности амфитеатр не позволял расслышать слова задним рядам аудитории, а поднявшийся ветер перехватывал часть сказанного и уносил их куда-то вверх.

Задние ряды, чтобы лучше слышать и разглядеть Пригожина, подались вперед, напирали на стоящие перед ними шеренги. Заработал принцип домино. Условный строй изгибался и рушился. Свободное пространство в центре плаца сжалось до размеров бильярдного стола. Такая близость главы фабрики троллей смутила его помощников и они ринулись спасать шефа. Пригожин что-то сказал им, понизив голос. Зэки подались ещё ближе. Повар Путина развернулся и зашагал к дежурке.

Толпа окончательно затопила пятачок свободного пространства, последовав за Пригожиным. Его помощники увлеченно расчищали проход в толпе впереди него и не видели, что масса зэков смыкалась сразу же после них. Патрон шел вслед за ними, пробираясь сквозь толпу. Меня вынесло в первый ряд, и Пригожин прошёл мимо на расстоянии вытянутой руки. «А мог бы и ножичком по горлу полоснуть», — вспомнился старый анекдот про Ленина.

Впрочем нет, не мог. Мойкой серьёзных ранений не нанести, разве что только себе, когда вскрываешься, а заточки или чего-то подобного я с собой брать не стал. Во-первых, я не хожу в административную часть с запретами (такова просьба положенца‌, а я его слов не игнорирую), а во-вторых, в ряде лагерей, куда прилетали вагнеровцы, на плац выводили через двойной шмон — сперва руками, затем металлодетекторами. Да и застёгнутая по самое горло куртка Пригожина так топорщилась, будто под ней бронежилет.

Пока я задумался, какой бы случился конфуз, получи владелец ЧВК несовместимое с жизнью ножевое ранение в центре колонии строгого режима, где его по закону быть не должно, как это событие повлияло бы на последующие военные действия и где в конечном счёте «всплыл» бы я сам, этот, прости господи, гражданин уже вышел из окружения и скрылся из вида. Как оказалось, ненадолго.

Уже через три минуты унылый оратор, которого жизнь поелозила о неструганный стол, смотрел на зэков с того балкона, где до появления вертолёта торчали бородатый вагнеровец и замначальника нашей зоны. После того, как Пригожин покинул плац, заключенные тут же стали обсуждать его внезапное появление и столь же резкий уход. Но, стоило ему заговорить с верхотуры своим хрипловатым и довольно сильным голосом, гул моментально стих:

Всех приветствую. Меня зовут Евгений Пригожин, я представляю частную военную компанию «Вагнер». Думаю, вы про нас что-нибудь да слышали. В основном это хуйня и домыслы. Правда в том, что раньше мы рубили в джунглях уши неграм, а теперь защищаем рубежи нашей Родины.

Пригожин начал издалека, с рассказа своей биографии: «из простого народа», «тоже успел топнуть на зоне», «когда вышел, смог подняться». В это время сзади мне наступили на ботинок, и я обернулся. Пустое выражение на лице зэка отбило желание сделать замечание. Арестант с отсутствующим взглядом смотрел на балкон. Позади него ещё человек пять смотрели с таким же выражением. Зэки молчаливо внимали Пригожину, а он возвышался над ними и вещал. Мне сразу пришла в голову сцена из «Маугли», где старый питон Каа показывает бандерлогам Пляску Голода, чтобы затем съесть их.

Перейдя непосредственно к вербовке, Пригожин показал себя прокачанным оратором, говорящим по теме без запинки. Он как будто уже наизусть заучил текст, выступая в колониях: в вводной части звучали те же фразы и аргументы, что говорил на других лагерях.

Рассказывая про свою частную армию, он подчеркнул: «Хоть мы и выполняем сейчас ту же работу, что и Минобороны, наша ЧВК — это совершенно другое. Мы — военизированная ОПГ, у которой свой внутренний кодекс, который подчас не согласуется с УК РФ».

Столпы этого кодекса: не мародерствовать, не употреблять на передовой вещества и алкоголь, не вступать в сексуальную связь с гражданским населением («женщины, мужчины, козы, кошки — не имеет значения»). Ну и дезертирство, само собой. Тот, кого уличат в нарушении этих принципов, будет предан смерти. «Это касается всех вагнеровцев».

Условия контракта, озвученные Пригожиным, тоже не стали сюрпризом. Он обещал следующее: после прохождения собеседования и подписания контракта заключённого амнистируют, то есть помилование по действующему сроку плюс снятие судимости. За каждый месяц участия в боях полагается выплата по 100 т. р. и столько же премиальных. Платежи «чёрным налом» (Пригожин описал «чёрный нал» другими словами, но суть такая) выдаются либо родственникам, которых укажет сам заключённый, либо самому зэку по окончанию контракта.

Экипировка бойцов ложится на плечи ЧВК. Вся амуниция и прочие составляющие экипировки — камуфляж, бронежилеты, термобелье, обувь, налокотники-наколенники-перчатки, шлемы, ремни, подсумки, аптечки, рации — за счёт заведения. Оружие также оплачивает ЧВК, как и «работу высококлассных медиков» при получении ранений и травм на передовой.

Если боец получил серьезное ранение, — потеря конечности, серьёзная контузия, etc — из-за которого он не может больше участвовать в боевых действиях, его отправят домой. Все условия по амнистии и выплатам по отношению к раненому выполнят. Помимо этого ЧВК выплачивает компенсацию в сумме 3 млн рублей.

Если завербованный зэк погиб на войне, родственникам выплачивают 5 млн рублей (т.н. «гробовые»). Транспортировку тела, если осужденный пожелает быть захороненным у себя дома, берет на себя ЧВК. Если у погибшего бойца нет родственников, или не пожелал, чтобы его останки передали родственникам по другой причине, или если опознать тело погибшего не удается — таких хоронят на Аллее Славы ЧВК Вагнера.

После описания плюшек Пригожин перешел к тому, кого будут рады видеть в рядах ЧВК и что ждет добровольцев после успешного прохождения собеседования.

— В первую очередь интересуют те, кто отбывает срок по 105-й (убийство), 111-й (тяжкие телесные) и 162-й (разбой) статьям УК РФ. Также буду рад видеть в наших рядах тех, кто в конфронтации с администрацией колонии: криминальные таланты реализовать в наших рядах гораздо проще, чем сидя в ПКТ‌ или ШИЗО. Если заключенный открыто конфликтует с администрацией колонии, это значит, что у него есть яйца.

На этих словах Пригожин повернулся к нашему зампобору, который на тот момент был главой администрации в зоне и стоял на том же балконе чуть поодаль. Мне показалось, что от слов Пригожина наш алкаш дернулся и покраснел ещё больше обычного. Однако бор продолжил улыбаться и делать вид, что всё идёт так, как и должно быть.

— Прийти на собеседование могут все желающие. Сразу предупреждаю, будут нюансы. Те, кого посадили по 130-хуёвым‌ статьям, скорее всего, не пройдут. Однако я понимаю, что где-то имели место поклеп-подстава, да и правоохранительные органы, бывает, рады посадить по такой статье для получения очередной палки. Мой совет: пробуйте пройти собеседование. Будете настойчивыми — мы рассмотрим ваше личное дело.

— Сидящих за два-два-восемь‌ берем, но тоже смотря кто. Мы можем сделать из плохого закладчика хорошего сапёра. Но, если у кого есть зависимость, мы будем проверять, действительно ли человек готов воевать без оглядки на наркоту. При собеседовании с ними мы используем полиграф, так что наебать не получится.

— 205-е‌ и иже с ними нам тоже подходят, но имейте в виду, каждый устраивающий по итогам собеседования кандидат рассматривается ещё и ФСБшниками. Так что если мы предварительно сказали «вы подходите», а потом не взяли вас воевать, то скорее всего вашу кандидатуру забраковали в ФСБ.

— Я сам отсидел 10 лет и понимаю специфику взаимоотношений внутри системы. Скажу сразу: в этот приезд мы обиженных‌ не забираем. Сами понимаете, чтобы не было недоразумений. Через две-три недели за ними отдельно приедет полковник, который и будет рассматривать заявки обиженных. 

Задача полковника набрать людей для формирующейся отдельной «петушиной дивизии».

— Как будет проходить само собеседование. Каждого опросят по интересующим темам, предложат продемонстрировать физические возможности. После этого прошедших собеседование позовут заполнить бумаги — прошение о помиловании и всё в таком духе. Ещё пара дней уйдет на проверку ФСБ, обработку данных принятых в наши ряды, а также бумажное согласование с УФСИН‌ и другими инстанциями. После этого ждём этап.

— Важно! После собеседования эмоции улягутся, начнёт работать холодный рассудок. Если человек передумал идти воевать, например, у него объективная причина, о которой он не вспомнил сразу, ничего страшного. Пока идёт обработка данных и ожидается этап, от поездки отказаться можно. Мы воспринимаем отказ как взвешенное решение зрелого мужчины. ЧВК это тоже на руку: на линии фронта не нужны сомневающиеся в правильности выбора. Когда сядете в автозак, обратного пути не будет. Дальше попытки «соскочить» будут восприниматься как дезертирство. Реагировать будем соответственно. Поэтому взвешивайте тщательно сразу.

— В путь берите по минимуму вещей: по прилёту привезенное с лагеря сожгут, а взамен выдадут необходимое — одежду, обувь, средства гигиены. 

Еды, питья и сигарет будет в достатке, за это не переживайте. Мы, слава богу, не Министерство обороны, можем обеспечить своих бойцов всем необходимым. 

Если нужно забрать вещи с вольной лагерной каптерки, я поговорю с руководством. Выдадут перед этапом.

— Совет: сразу же объединяйтесь в малые группы по 3-5-7 человек, выбирайте, кто будет лидером группы. Выбирайте проверенных, надёжных людей. Тех, кто не смог объединится сам, на месте поделят и объединят инструкторы. По прохождению подготовки приехавшие с одного лагеря будут распределены по линии фронта. При распределении членов таких групп разделять не будут. Воевать бок о бок с человеком, которого знаешь и кому доверяешь, дорогого стоит.

— Когда списки согласуют на всех уровнях, новобранцев на автозаках повезут в аэропорт, где их будет ждать Ил-76. Один или два. Это будет зависеть от количества прошедших собеседование и свободных самолетов, ведь зэков везут не только с вашей зоны. Если самолет будет один, а количество человек будет превышать его вместимость, то часть новобранцев улетят сразу, а часть подождёт второго рейса. Самолет доставит в ближайший к зоне боевых действий регион, скорее всего в Ростовскую область. Там уже на наших автобусах привезут в тренировочный лагерь.

— Спать в тренировочном лагере — говорю сразу — получится мало, всё время будет уходить на подготовку. 16 часов — физическая подготовка и работа на местности. Захват и удержание рубежей и объектов, отражение ударов противника, форсирование водных преград и пр. Ещё 4 часа посвятим теории: работаем с картами, обучаемся тактике ведения боевых действий в различных условиях, осваиваем управление военным транспортом и вооружение разного типа и т. д.

— Проходивших военную службу, владеющих военной специализацией мы будем отдельно отмечать для себя на этапе собеседования. Весьма вероятно, что вы попадете в тот род войск, в каком вы служили в армии. Не имеющих такого опыта, но башковитых ребят мы будем выделять на теории. Дадим им возможность углубленно учиться, чтобы впоследствии они попали не в штурмовой отряд, а в другие рода войск.

По словам Пригожина, весь ЧВК делится на две категории: 60% — штурмовые отряды, куда и набирают основную массу заключенных, а 40% — всё остальное, т. е. ПВО, артиллерия, инженерные войска, разведка, связь и т. п.

— Пребывание на фронте будет не постоянным. С условной базы выдвигаетесь на передовую. Там 2-3 недели участвуете в боях, затем возвращаетесь обратно на отдых, залечить боевые раны. Связь с родными и близкими только с базы. В зоне боевых действий использовать мобильную связь запрещено. Это не блажь, это вопрос выживания. Засечь откуда идет сигнал и обстрелять этот район противник умеет.

— По итогу обучения, которое будет длиться три недели, мы проведем на полигоне итоговый экзамен: ведение боя в условиях, приближенных к реальным. То есть вам выдадут оружие с боекомплектом, гранатами и всем тем, что необходимо в реальном бою. Вашей задачей будет либо удержание обозначенных позиций, либо, наоборот, их захват. Дело решит жеребьёвка.

— Как правило, на экзамене отсеивается, то есть погибает, 0,5-1% от вновь прибывших, имейте это ввиду. Я рассматриваю эти смерти как естественный отбор, в эти полпроцента попадут те, кто не научился быстро и решительно реагировать на действия противника. В целом же в зоне боевых действий смертность моих подразделений — это 20-25% от группы, ранения различной степени тяжести получат ещё примерно 30-35% бойцов.

Всё выступление Пригожина длилось больше часа: минут сорок длился его монолог, после чего он в формате блиц-опроса отвечал на вопросы аудитории. Вопросов у зэков было множество, от откровенно глупых или шуточных до серьёзных. Кого-то интересовало, дадут ли ему гражданство РФ («дадут», был ответ), кого-то — с какого момента начинается обратный отсчёт полугода («с момента приезда на боевые позиции»), а кого-то и боевые награды («можно и звезду Героя России получить, но это ещё отличиться надо», — сказал Пригожин и показал на свою грудь, где болтались три такие звезды).

Казалось, что всё это длится бесконечно. Я периодически оглядывался по сторонам, глядел на лица задававших вопросы. То тут, то там зэки уже не выдерживали и курили прямо на плацу — невиданное дело. Году в 17-м такое ещё было в порядке вещей, но сейчас, вот так в открытую… это было удивительно.

И примерно в этот момент в окне второго этажа ЦРО я увидел двух управских, которые спокойно взирали на происходящее. То есть вообще все мусора области были в теме и прилёта, и вербовки. Я плюнул под ноги и тоже закурил сигарету.

Не одному мне показалось, что этот праздник смерти затянулся. Я растоптал окурок, протиснулся сквозь толпу к СУСовским парням, чтобы пообщаться под шумок, и в это время на балкон-мавзолей вышел бородатый помощник и, наклонившись к Пригожину, что-то сказал ему. Тот повернулся к аудитории и объявил, что ему пора закругляться, его уже ждут с выступлением в другом лагере. А все вопросы, оставшиеся без ответа, можно будет задать во время собеседования. После этого он скрылся в здании.

Ряды зэков ещё несколько секунд оставались неподвижными, затем дрогнули и пришли в движение. Большая часть заключенных устремилась с плаца к выходу в жилую зону, огибая отдельные острова обсуждающих. Ни одного легавого не осталось на плацу. Я решил дойти до барака, чтобы там в спокойной обстановке оценить ситуацию.

По пути узнал, что желающих пройти собеседование собирают возле входа в посылочную. Там есть запасной пожарный выход из школы, в классах которой зэков предварительно и собирали. 

Всюду — и где было разрешено, и где нет — прогуливались или стояли вокруг большие и малые компании арестантов. Одни спокойно обсуждали, другие горячо дискутировали. Тема у всех была одна.

На бараке никого, кроме братвы и ещё трех арестантов, не было.

— Где все?

— Либо ушли записываться в добровольцы, либо гуляют на улице, обсуждают идти или не идти, — поморщившись ответил смотрящий.

Мы заварили чай. Пока сидели и пили его, делились мнениями по речи выступавшего. По одному-по двое зэки стали возвращаться в барак. От них мы и узнали, что очередь из желающих огромная и продолжает расти.

Я не выдержал и сказал, что тоже схожу туда. Желания ехать воевать с Украиной у меня нет и не было, а вот узнать как именно проходит собеседование — очень даже было. Вслух же озвучил, что иду «посмотреть кто из знакомых собирается записаться в добровольцы». Этот вопрос меня тоже интересовал.

Дойдя до места сбора, я увидел зэков со всего лагеря. Мужики, братва‌, козлы — все стояли, сидели, прогуливались, ожидая своей очереди. Не хватало только тех, кто сидит под замками — СУС, БУР и ШИЗО. Сразу по окончанию выступления Пригожина их увели обратно.

Я протискивался сквозь толпу, когда меня кто-то окликнул. Повернувшись, увидел компанию, из которой мне махали рукой. Я подошёл. Довольные лица мужиков, махавшим был один из «крутых»‌ с нашего барака.

— Что? Тоже записываться пришёл?

— Нет.

— А чо тогда?

— Запоминаю лица тех, кто собрался идти защищать наших мусоров на войне.

Улыбки как рукой стерло. Я пошёл дальше.

Иду в толпе, а внутри догоняет мысль. Если я сам попаду на собеседование — неважно с какой мотивацией — то, во-первых, стану примером для кого-то, кто ещё сомневается, последним аргументом в пользу «идти», а во-вторых, добавлю собой ещё одну единичку в статистике желающих воевать с Украиной. И то, и другое было отвратительно, поэтому я развернулся и пошел на выход.

Проходя мимо компаний зэков и слушая их диалоги, я смог узнать ещё одну подробность о порядке собеседования. В школу через пожарный выход запускали партии по 50 человек. Внутри партию добровольцев разделяли по десять человек, рассаживали по разным кабинетам. Уже оттуда их по одному-два тянули в дежурную часть. Само собеседование было индивидуальным.

Увиденное столпотворение удручало. На барак идти не хотелось, поэтому сперва я бесцельно бродил на улице. Затем зашел в локалку, прошёлся по баракам. Решил найти кого-нибудь из тех немногих, чьё мнение было небезразлично. Дико хотелось обсудить происходящее. Но, видимо, энтропия росла неудержимо, распространяясь на всех и всё — не удалось найти никого. Я пошел в другую локалку — та же картина. На всякий случай зашел в третью, рабочую.

Здесь жил тот, с кем я в своё время ломал немало копий в спорах и диспутах. По-другому, наверное, и невозможно, живя в одном проходняке с человеком, за плечами у которого служба в разведывательном подразделении ВДВ, два высших образования и 10 лет преподавательского стажа. Человек с обширным кругозором и прекрасной памятью, красноречивый и эрудированный. Но его тоже не было дома.

Тем не менее, пока продолжались мои хождения, голова проветрилась. Вернулась ясность понимания происходящего. В первую очередь в глаза бросился полный хаос. Легавые самоустранились, отказались от контроля над ситуацией. Когда я возвращался домой, то видел, как по плацу со стороны столовой спокойно шел один зэк, метрах в 10 позади — другой, а в самом начале плаца, у дежурки, стояла целая компания и курила.

Нигде не ощущалось присутствия мусоров. Вечерняя проверка тоже сорвалась. Один отрядник пришёл было с карточками на барак, но сразу понял, что проверять до сих пор некого. Сейчас полночь, на бараке собралось человек 40 из 100. Да и то постоянно одни приходили, другие уходили. Хаос и собеседование идут до сих пор.

На этом голосовое с ИК-2 закончилось. Уже после, когда накал спал, я созванивался с пацаном. Вербовка шла до 5 утра. На следующий день отрядники ходили со списком прошедших собеседование. Сходили на него около 900 человек (почти половина лагеря), предварительно прошли собеседование и тест на физподготовку (30 отжиманий) 400 человек.

Каждый из списка написал прошение о помиловании и ещё какие-то бумаги. Их жизнь как будто не изменилась. Только у всех, кто был при делах, эти дела забрали. А заодно предупредили, что сейчас к ним проявляют людское отношение. Но если они попадут во второй раз на лагерь (тонкий намёк на то, что Пригожин не такой всесильный и ЧВК всех подряд вытаскивать повторно с зоны не будет), там они будут должны знать своё место.

Пару недель они прожили в лагере, но дня за три до этапа их переселили в помещение клуба. Там они моросили, отпиздили какого-то мусора, который «теперь нам не указ, мы к ФСИН больше отношения не имеем». Выдали вещи с вольной каптерки и позволили сделать внеочередные передачи каждому из них (по УИК‌ можно одну передачу/посылку не чаще раза в три месяца). Часть вещей они перекидывали зэкам с зоны, из-за чего была ещё пара драк с мусорами.

В итоге 17 ноября на войну уехало почти 270 зэков, из них 82 вязаных‌ и 186 порядочных. На данный момент в живых осталось меньше 60 человек.