Интервью с Вовой Айгистовым, солистом группы «Панк‐фракция Красных Бригад», у которой в июле вышел новый альбом «Ракеты красных землянок»
— Вова, ты мне тут, пока мы шли в чебуречную, сказал, что через два месяца после выхода нового альбома собираешься помереть. Что это значит? Ты вот только вышел из больниц, как мы все знаем, и опять собрался в «Клуб 27»? Чтобы мы тут все рыдали и говорили: вот, последний панк ушел.
В «Клуб 27» собралась ваша футболка, мадам (на ней был Курт Кобейн). Я бы не сказал, что это цель, которую я преследую, — думаю, последний панк должен уйти в 77. Мое саморазрушение не связано напрямую с группой.
— Ты хочешь сказать, что ты никогда не подыгрывал этому классическому образу панка?
Этим занимаются всякие шоумены — подыгрывают образам. А такие «классические образы панков» создаются прессой.
— Вова, ты же сам гениальный шоумен!
Я имею в виду людей, которые сознательно занимаются шоу‐бизнесом. Я не занимаюсь шоу‐бизнесом.
— Кто тебе даст! Представляешь, «Голубой огонек», сидит Алла Борисовна и говорит: вот, дорогие телезрители, а теперь выступает «Панк‐фракция Красных Бригад».
Не хотелось бы докатиться до такого.
Кажется, что такая популярность Летова была вызвана тем, что он немного и вашим и нашим — и патриотизмом, и антипатриотизмом. Вот это все — про родину.
— Не хочешь славы?
Ну это, конечно, неоднозначный вопрос.
— Конечно, хочешь!
Я не хочу, чтобы она была сконцентрирована на моей персоне. Что я там умирающий панк, канонически себя разрушающий. Я люблю свободу. А то, что меня разрушает — привычки вредные, употребление спиртного, — это зависимости, которые лишают меня свободы. Я на самом деле ненавижу это все. Я всеми силами пытаюсь себя сохранить.
— Смотри, как у нас все пошло. Будто интервью для детей, которые хотят стать панками. От ветерана движения, так сказать.
Я пару раз проводил с подростками такие беседы — про пьянство. Чтоб они этого не делали. Как у Джорджа Беста — «не умирайте так, как я». Ничего в этом нет приятного. Одни сплошные разочарования, мучения и все такое.
— Все равно ты не можешь отрицать, что твоя биография слишком ладно ложится на музыку, которую ты играешь.
Есть одно важное отличие между мной и рок‐звездами. Трудовая занятость! Что получается — пять дней в неделю я работаю инженером по 8, а то и 9 часов. Над серьезными техническими проблемами, назовем это так. Естественно, если концерт проходит в будний день, то я просто физически не в состоянии его отыграть с какой‐то пластикой. Что требуется для любого человека на сцене? Пластика и подвижность.
— Давай, давай включай мэтра. Вот я миллион детей знаю, которые тебя обожают. Говорят — я тоже, как Вован, зубы себе выбью.
Таких вот подражаний мне меньше всего хотелось бы. Я сам до сих пор не могу понять, что такое панк, что это вообще за явление. Я бы так сказал: панк — это отсутствие кулацко‐мещанских манер.
— Ну, у нас сейчас с этим чем дальше, тем хуже.
Это да, к сожалению. Но вот, например, с панком дела на поправку стали идти. Лет десять назад, в 2000‐х, панк‐групп вообще никаких не было. Они были в глубоком подполье, запирались в субкультуре. А моя борьба идет за то, чтобы вывести панк за рамки субкультуры. Не должно быть такой ситуации, что в музее можно показать: вот панки — косухи грязные, майки рваные, ирокезы.
— А что плохого?
Этому стилю противопоказана шаблонность. Буржуазные масс‐медиа активно нами занимаются. Они постоянно промывают публике мозги и говорят, что панки — это какие‐то необразованные маргиналы, которые нюхают клей. Я, наоборот, при каждом удобном случае стараюсь высмеивать такой подход. Как там было — чтобы стать настоящим панком, надо выпить банку соплей. Ужас! Но я сам это видел. Понимаешь — получается‐то, враги не только среди прессы, но и среди самих «панков».
— Ну в панке же ярче всего было то самое «вопреки». А такой материал в первую очередь публикой перерабатывается до безопасного состояния.
Действительно в 70‐х годах было видно, что люди, представляющие собой социальные низы, смогли нарушить культурную диктатуру буржуазии, которая проводилась с помощью поп‐ и рок‐музыки. Но я уже это не раз говорил, скажу и сейчас, что все те группы, которые мы ценим, — это политизированные группы, с четкими политическими убеждениями. И они не могут быть только против чего‐то, они должны быть и за что‐то. Поэтому нельзя сводить панк к нигилистическому отрицанию происходящего, как это постоянно делается. Прежде всего, панки выступают за свои взгляды — чаще всего коммунистические и анархические.
— Значит твой совет начинающим панкам — для начала перестать пить сопли?
Да, потому что это и так делают соплежуи. Не вестись на ошаблонивание. Но вообще в России все серьезные субкультуры так или иначе развиваются из каких‐то ужасающих форм. Взять, например, скинхедов, которые возникли в конце 60‐х годов за счет культурного обмена между рабочим классом Англии и Ямайки. А у нас что? Слово скинхед до сих пор устойчиво ассоциируется с неонацистскими боевиками.
— У меня здесь вопрос касательно коммунизма и анархизма: а «Гражданская оборона» — это панк?
У них есть, конечно, панк‐песни. Но сибирский панк — это, конечно, что‐то. Я его все время воспринимал как что‐то непонятное. Как какой‐то мужик играет панк, только не на гитаре, а на своем топоре. У Летова очень много путаницы во взглядах — гнет то в левую, то в правую стороны. Говорит: мы должны быть вместе с Баркашовым и Анпиловым — ну это же вообще кошмар. Но то, что это феноменальный был проект, — это правда. Вся страна знает эту группу, притом что она была абсолютно некоммерческой.
— А, то есть так тебе подходит. Вся страна будет вас знать, но ты все равно продолжишь жить в сарае?
В нашем случае такая популярность нам не грозит.
— Нет, ну люди истосковались по «эх, ухнем», ты не торопись.
Мне все равно. Кажется, что у Летова эта популярность была вызвана тем, что он немного и вашим и нашим — и патриотизмом, и антипатриотизмом. Вот это все — про родину.
— А у вас про родину песен не ждать, да?
Да. Потому что у простых людей нет родины.
— Ну, приехали.
Родина есть у капиталистов, у чиновников, у тех, у кого есть власть и собственность. Вот у них есть родина. А у простых людей есть только собственный труд. Россия вообще — только один из фронтов. У нас вот проблемы с пенитенциарной системой, угроза с ее стороны существует для любого человека. А в Мавритании, Таиланде и Бразилии, например, широко распространено рабство.
— То есть отечественная политика тебя не сильно интересует?
Я всегда думал, что надо петь о том, что знаешь, что видел собственными глазами, сам пережил. Нельзя доверять ничему, что говорят СМИ, даже оппозиционные. Я не могу найти ни одного издания, которое отвечало бы моим взглядам. Потому что так или иначе они все стоят на консервативной или либеральной позиции. Они не освещают политику, а создают ее, манипулируя сознанием масс и ставя в центр фигуры, которые меня лично совершенно не интересуют.
— Ну вот Немцов. Ты про это подумал хоть двадцать минут?
Да, статью написал на «Леворадикал».
— Рассказывай.
Ну как есть, так и написал — когда в январе на антифашистское шествие в память об убийстве Маркелова и Бабуровой выходит 500 человек, а потом через полтора месяца по случаю смерти Немцова выходит 50 тысяч человек — для меня это шок. Маркелов и Бабурова сделали для людей намного больше, чем Немцов. Немцов занимался исключительно завоеванием властной позиции. Я убежден, что если бы он пришел к власти, в нашей стране ничего бы не изменилось. Потому что такие люди, как он, защищают интересы элит.
— А ты себя сам считаешь рабочим классом?
Да, наемным работником.
— Слушай, а где вообще весь твой рабочий класс? Почему не бастуют шахтеры?
Для того чтобы шахтеры могли бастовать, нужно чтобы они организовались между собой. И задача современного управляющего — как можно быстрее уничтожать любые подобные попытки. А семьи их — это что? Им же надо кормить семьи. Семьи оказывают седативный эффект на возникновение каких‐то резких протестных настроений. Поэтому популяризация семейных отношений происходит с такой болезненной навязчивостью. А революционерам, как известно, семья мешает.
СМИ не освещают политику, а создают ее, манипулируя сознанием масс и ставя в центр фигуры, которые меня лично совершенно не интересуют.
— Ладно, к черту политику, рассказывай, какие группы слушаешь.
Да все те же и слушаю — недавно раз пять переслушал «Dragon Love» Alternative TV. Из отечественных дружественных групп — «Да, Смерть!» и «Поспишь потом» из Нижнего Новгорода, «Лисичкин хлеб». Но вообще состояние с музыкой у нас сейчас очень печальное.
— Ты, кстати, поэтому тусуешься с художниками? У тебя нет ощущения, что слово и музыка как‐то перестали ухватывать современность?
С художниками я тусуюсь, потому что я познакомился с ними в 17 лет в МАИ. Ощущение есть, что «Панк‐фракция» и создана была для того, чтобы положить конец этому дисбалансу и гегемонии художников. Это попытка пополнить современный музыкальный запас. Ну у художников, конечно, в плане коммерциализации те же проблемы. Даже многие суперрадикально настроенные оппозиционные художники на деле оказываются все с ног до головы погруженными в коммерческую историю.
— Конечно, выставочку‐то надо сделать! Ладно, давай так — музей панка будет когда‐нибудь существовать?
Я бы очень хотел, чтобы нет.
— Но будет же! Ты же знаешь сам. В золотишке еще!
Мне кажется, в музей надо отправлять то, что уже закончило свое существование. Выставки в галереях — это, как концерт, это не считается. А музей — это уже все. Но вообще мы и сами выступали в музее как‐то раз.
— Вот я тебе и хотела сказать: ты‐то вообще первый продался! Сначала в Музее Маяковского, потом в страшно буржуазной галерее рядом с Кремлем, не будем говорить название — Вован, наш главный певец рабочего класса, — пришел как миленький. Скандал, помнишь, какой был — красота.
Тебе все ржать. Ну, согласись, это случай был не совсем достойный порицания. Мы абсолютно бесплатно там выступили. Плюс ко всему там выступала еще куча групп, и звук отличный был. Никто не платил деньги ни за выставку, ни за концерт. Нет, это мы еще не продались. Пока что.
Концерт группы в галерее «Триумф», 11 сентября 2014 года
— Так, а кино ты современное смотришь?
Да, недавно вот посмотрел фильм Маргарет фон Тротты про Ханну Арендт. Нормальный фильм, я, правда, не знал ничего — думал, что Ханна Арендт леворадикальных убеждений была, а она оказалась вообще…
— Конечно, с Хайдеггером романчик‐то ни для кого просто так не прошел бы.
Ужас! Хотя суть скандала из‐за книги про Эйхмана я не понимаю. Я ничего не вижу непоследовательного в ее действиях. Она взвешенно, с холодной головой подошла к этому.
— Слушай, может, про вас фильм снять? Я тебе розовую шубу дам поносить, будешь ходить ‐ рассказывать про историю панк‐движения.
Нет, пока зубы не вставлю, никакого кино.
— Когда уже вставишь?
Я вчера умудрился узнать телефоны двух стоматологов и даже накопил на один зуб себе.
— Вовка, надо объявить краудфандинговую кампанию. Я серьезно!
Ну уж нет, я работаю, у меня есть зарплата, сам должен заработать.
— Ты же все на водку тратишь!
Думаете, если вы мне миллион на зубы насобираете, я их на водку не спущу?
— Мы с тобой пойдем!
— Но вообще проблема зубов меня очень угнетает. Потому что красота моя охрененная и молодость пропали. С другой стороны — за микрофоном‐то ничего не видно. Опять же правильный выбор сделал, что музыкантом стал.
— Ну ладно, главный и последний вопрос — «Левиафана» смотрел?
Нет. И думаю, что не буду. Чего я там не видел.
Разговаривала Мария Бессмертная
Фотографии Maxim Whippet
Первый альбом «Панк‐фракции Красных Бригад» «Песни для Маргериты Кагол» (один из лучших альбомов 2014 года по версии Sadwave и «Афиша-Волна»)
